- "Фанаты? А ну - пошли отсюда..."
      Тут Хирург цепляет дедушку за рукав и говорит:
      - "Это не фанаты. Я их знаю. Это у них - как камуфляж".
      Тогда дедок вперивается в Хирурга и говорит:
      - "Война кончилась лет - сорок назад и я..."
      А Хирург ему промеж глаз:
      - "Война не кончилась. Сегодня двадцатое апреля. И сегодня они - прямо с войны..."
      Дед поворачивается и тоже, как дурак, на календарь. А потом как заорет:
      - "А вы что здесь стоите? Вы же - врач! В перевязочную больного! В перевязочную".
      Сыч поволок филолога. Хирург побежал указывать путь, а я остался с дедком. Неудобно оставлять его одного. Он снял свое пенсне, посмотрел на меня близорукими, огромными глазами и протягивает белоснежный платок:
      - "У Вас кровь, молодой человек".
      Я утерся шарфом, посмотрел и порадовался, что он красно-белый - все не так заметно. Он подержал в руках платочек и говорит:
      - "Знаете, похоже, я безнадежно стар. Начинаю упускать какие-то вещи. Так и не довелось сходить на футбол. Представляете?"
      Я улыбнулся, поморщился из-за губы и отвечаю:
      - "Мне - тоже..."
      А он смотрит дальше и спрашивает:
      - "Раз Вы не фанат, подарите мне свой шарф. Мне очень надо".
      Я гляжу на свой красно-белый шарф, а он уже наполовину совсем красный. Я отрицательно качаю головой:
      - "Не могу. "Спартак" - чемпион. А вот шапочку - ради Бога".
      Нахлобучил я ему свой красно-белый петушок и дед стал похож на маленького пионера. Всем ребятам - примера. Он, так и не одев свои очки, ушел, а вместо него пришел Сыч.
      Филолога нам вернули под утро. У деда были золотые Руки. У парня потом не осталось и шрама!
      А через неделю отловил меня Сыч, а глаза у него... Я спрашиваю:
      - "Что с тобой?"
      - "Промашка вышла. Это оказались - не те. То ли панки, то ль металлисты. Не те, понимаешь?"
      Я чуть не сел. Едрена репка, а мы их - так... Тут я вспомнил, разозлился и говорю:
      - "А чего ж у них свастики на цепях?!"
      - "Так говорят, это - не свастика! У нее рожки в другую сторону, а в темноте..."
      Тогда я взял Сыча за грудки и очень внятно сказал:
      - "Ежели на козлах свастика, мне по фигу в какую сторону загнуты ее рожки. Их рога я загну в ту сторону, какую положено. Загну, загибал и загибать буду. Вот такой я тупой и непросвещенный".
      Сыч сразу приободрился и говорит:
      - "Там один на гвоздь налетел. Ему теперь девочки без нужды".
      Я просто пожал плечами:
      - "Так лед-то какой на улице! Мало ли кто поскользнется... Сидел бы дома, раз не умеет гулять!"
      А через месяц Оленьке пришла пора срочно почиститься. Мы с Сычом и будущей Сычевой женой привезли ее к Хирургу, и он с подозреньем спросил:
      - "Твое?"
      Я даже обиделся:
      - "Мое бы у меня выросло. Девка больно хорошая".
      - "Его?"
      - "Да пошел ты! У него его тоже бы выросло. Скоро вырастет. Сам гляди".
      Хирург глянул на серую Ольгу, на нас - и забрал ее. А когда сидели и ждали, пока она отлежится - раздавили на четверых. Так и подружились. Раньше-то я его знал лишь как Ленкиного старшего брата. Я тогда спал с ней. И думал - жениться. Мы все так думали.
      Так что, не берите в секретарши девчонку, коя знает вас, как облупленного. Не заводите от нее дочерей. А самое главное - не дружите с Хирургами, ежели его родная сестра родила вам дочурку в ваше отсутствие. И никогда не дарите спартаковских "петушков" деду той самой девчонки, с коей вам сладко спать. Можно поставить себя в дурацкое положение. На всю жизнь.
      Да, - на другой год мы опять собрались в апреле. Походили, поорали: "Спартак" - чемпион!" - зашли к Хирургу, сказали, чтоб шел спать, или с нами - пить. Он пошел с нами.
      В третий год я уже пошел с Ленкою. Сама напросилась. Опять - никого. Даже скучно. Завалили всей толпою к Хирургу и устроили сабантуй прямо у него в перевязочной. Никто не удивился и не спросил - кто мы и откуда. Мы не удивились, что в перевязочной средь ночи столько врачей. Да - сестричек.
      А потом мы выросли и перестали бродить по апрельской Москве. Да и зачем бродить? Тихо у нас. Тихо и покойно. По-крайней мере - двадцатого апреля. Сами понимаете - ледок. Бродишь ночью - как бы не поскользнутся.
      Хе
      Патриарх
      The Hierophant
      Le Pape
      Der Grossmeister
      Цикл Воли - Развитие
      Москва - 1937 год
      Мы шли в ночи и было слышно, как звенят подковками у нас сапоги. Город - похоже что спал, а скорей всего - притворялся.
      Стояла густая августовская ночь и окна москвичей были распахнуты. Обычных москвичей. Нас вел старый Палыч, коий всю дорогу внимательно смотрел на раскрытые окна. Ежели какое-то из окон было заперто, он молча показывал на него пальцем, Леша включал потайной фонарь, а Володя отмечал координаты окна.
      В такую жаркую ночь за этими закрытыми окнами прятались "Враги Народа". Они, наверно, шептались друг с другом и говорили всякие гадости - про Нас, Нашу Родину и самого Товарища Сталина.
      Здесь - в центре города это была одна из самых верных примет. Бывших хозяев всех этих домов постреляли в дни Революции и теперь в их просторных, светлых квартирах и комнатах жировала пролетарская, да жидовская грязь, всплывшая в дни мятежа. И мы - шли ее чистить. И вся эта грязь и мразь слышала, как гремят подковками в притаившемся городе наши кованые сапоги и - в штаны делала себе от ужаса.
      Сперва - делала, а стоило нам пройти, сразу же начинала шипеть нам вслед. А чтоб не слышали мы ее мерзкого шипа, закрывала окна на все шпингалеты с задвижками. Она не знала, что - закрытое окно - Примета. По возвращении мы пересчитаем виденные нами закрытые окна и будем знать - куда идти в другой раз.
      Правда, теперь примета сия стала терять прежний смысл. Все чаще за закрытым окном была уже опечатанная нами комната. То есть - не нами, но другой ротой. Правда, именно моя рота выявила и взяла больше всех - этой сволочи.
      Остальные ленятся и выезжают на задержания на машине. А при звуке наших машин окна захлопывают - самые добропорядочные обыватели. Поэтому мы любим идти пешком.
      С нами - старый, бывалый "следак" Виктор Палыч. Отсидел в двадцатых сколько положено, а потом был взят нами во "внештатники". Знает и помнит былую Москву, как облупленную. А еще хлеще знает и помнит всех этих бандюков с горлопанами, что устроили тогда этот переворот. Его позиция простая и правильная:
      "Бандиты будут сидеть, иль - лежать, - в зависимости от статьи. Урки должны гнить на нарах, а не жрать ананасы в Кремле".
      Я с ним согласен. Когда мы берем нового бандюка, они же все - пьяные в дым, катаются в ногах, да блажат про то, что они - большие дружки Товарищу Сталину. А у меня в голове: "Не обращай внимания, Аннхен. У дочери настоящего Рыцаря нет ни нервов, ни - трясущихся рук! Ты сбилась. Раз-и, два-и..." - а потом, как кричали мама с сестрой.
      Мы у этих скотов - хотя б матерей, да сестер на насилуем. Пуля в голову и - весь сказ. Вы не поверите - как рыдает, да плачется вся эта мразь, когда ее выводят на улицу... Ворье. Быдло.
      Сладко было вам спать в постелях расстрелянных, да вкусно жрать из чужой тарелки с вензелем, - пора платить по счетам. Сукины дети. Всех найдем. Всех сыщем...
      Я часто думаю, - как, почему мне так повезло? Видно, есть все же Бог коль дал он и мне, и ребятам моим поквитаться за всех наших. Вон - Вася Сычев. Батя его был унтером погранстражи. "Тамбовский волк", - как их все называли. Они, - все те, кто из деревни Антоновки - все звались "тамбовские волки". Их деревня в незапамятные времена принадлежала графу Бенкендорфу.
      Ну, - тому самому. Шефу и создателю жандармского Корпуса, да Начальнику Тайного Управления. Царской разведки, да - контрразведки проще сказать. Так чтоб - в деле сием "лишних" не было, - он всем своим крепостным из Тамбова - вольную дал и просил "Служить Отечеству" на границе. Сказал: "Границы России должны стеречь - русские". Они и - стерегли. Все урки их только лишь "тамбовскими волками" и величали.
      А когда стряслась Революция, вчерашние урки нагнали огромную армию к небольшой деревне Антоновке и устроили провокацию. А потом обычных крестьян - газами. Да бабам штыками животы - вспарывать. Чтоб, говорили: "Извести все волчье семя!"
      Васька-то тогда - совсем малый был. В каком-то стогу схоронился. Своими ушами слыхал, как его мать, да сестер - сперва ... А потом - живых еще на куски резали. Пока маленький был - на всю нашу колонию по ночам орал: "Тухачевский! Бегите! Жиды идут!"
      А его никто и не пытался удерживать - все такие. Когда пришла весть о том, что завтра будем брать Тухачевского, Васька перед начальниками на коленках стоял - просил взять его в команду, - в харю этой гниде - хотя бы раз плюнуть. Не взяли.
      Побоялись, что он вгорячах кокнет красную сволочь, а того нужно было хотя б на суде еще целым народу представить. Вот после приговора, - перед казнью сказали: "Пожалуйста!" Поэтому и трупы всех этих никому уже не показывали. Отводили мужики душу. По всей программе отводили.
      К примеру, - трое-четверо держат гада с кляпом во рту, а еще двое расстелят на столе бабу там, иль - дочку задержанного и - давай во все дыры! Она, конечно, орет, а ему - "Вот так же и моя мамка/сестра/тетка орала! Это тебе - Божья Кара, красная сволочь!"
      В общем, - что захотят с бабами, то и - сделают, а бывшего "краскома" - ни-ни! Еще в учебке всем нам вдолбили, - ежели человека мучить физически, это ему легче, чем на его глазах - его любимых, да близких. Так что "покажут кино" по полной программе, а когда у него глаза побелеют, да станет он просить - чтоб его вместо баб, лишь тогда и выводят и - пулю в затылок. Да так, чтоб последнее, что он в жизни слышал - как его жена с дочкой орут благим матом.
      Не-ет. Ни самого Тухачевского, ни Якира, ни - Уборевича - никого из их банды мы и пальцем не тронули. Баб - да. А самих скотов - нет. Чтоб они сими криками на том свете до самого Страшного Суда - Вечность мучились. Эта сволочь небось подзабыла, как орали тамбовские бабы, да барышни-институтки в их кровавых застенках. Так, - чтобы память им освежить - мы их собственных баб у них на глазах...
      Знаете, почему нас всех подобрали? Ради Мировой Революции. В те годы многие большевики бредили Мировой Революцией. А как ее сделать, не имея разведки, да глаз и ушей за кордонами? Бывшие царские агенты отреклись от Советов, новые - сиволапые "горели", стоило им пересечь границу хотя бы Польши!
      Так что - вся разведка тех лет была из жидов, сочувствующих новой Власти. Всем бы она была хороша, ежели бы не - национальный вопрос. А так уж вышло, что в Политбюро одна из групп разругалась со всеми прочими и в ней-то жидов - как раз не было!
      Что делать, - ежели - даже придя к Власти, останешься "глух и слеп"?! Вот тогда-то один из них и обратил внимание на нас - беспризорников. Да не простых беспризорников, но владеющих языками, начатками игры на рояле, да благоприобретенной привычкой "не сутулиться" и "не носить вещи мешком". Раз будущим разведчикам предстоит работа среди "буржуев" - лучше, когда у них буржуйское воспитание.
      Конечно, - после того, что произошло - не много осталось ребят с подобными данными на Руси. Так что нехватку дополнили такими, как Вася Сычев. Тамбовскими, ярославскими, да кронштадтскими... Господи, сколько же Крови в те годы пролилось на Руси. Сколько горя все мы пережили. Сколько счетов накопилось ко всей этой сволочи!
      Другой вопрос, - как сделать так, чтобы мальчики у коих отняли почти все - служили не за Страх, а за Совесть. Очень просто. Каждому дают по нагану и учат стрелять, и не знать промаха. Награда одна - когда придет день, найти убийц сестры, отца, или - матушки и - не промахнуться. Не вдаваясь в подробности, доложу...
      За Товарища Сталина я сегодня - кому угодно глотку перегрызу. За то, что пару лет назад он лично дозволил мне отправиться в Петрозаводск и вскрыть там целую троцкистскую банду из действующих и бывших членов ЧеКа. В детстве я мечтал, как они будут орать...
      Я подрос. Они не орали. Орали их бабы... Теперь я готов на все для Товарища Сталина.
      Мы идем душной, августовской ночью по притихшей Москве. Все окна темны и лишь в одной горит огонек. Там кто-то бегает, слышны какие-то крики. Это - там, где нас ждут. Палыч любит позвонить по телефону перед выходом. Эти суки должны знать, что мы к ним идем и делать в штаны от ужаса.
      Вдруг впереди хлопают выстрелы. В последние дни это у них - мода пошла. Стреляют в собственных жен, да детей. Что любопытно, - самим в себя выстрелить пороху нет. Что забавно - руки трясутся и по жене, да детям они промахиваются. (По нашим-то матерям, да сестричкам они - не промахивались...)
      Мы их не удерживаем. Это здорово, - прийти к такой гниде, а она пьяная в дым и рыдает над только что пристреленной им же самим женою, иль доченькой. Еще лучше, ежели наш штатный доктор - эту бабу, иль девку потом вылечит.
      Объявляешь ему приговор, а потом с улыбочкой говоришь: "Жена ваша к счастью - не умерла. Хотите посмотреть, да послушать?!" - и тут же кляп ему в рот и представление, как его телка нашим "подмахивает".
      В общем, - здорово.
      Мы подымаемся в квартиру, нас уже ждут дворник, да управдом. С улицы слышен звук подъезжающего "воронка". Я спрашиваю у дворника, - все ли дома - по списку? Он в ужасе трясет бородой, шепчет:
      - "Младшенькой-то - четыре! Может, - ее в детский дом?"
      Я с интересом смотрю на него. (Разумеется, - такую малышку - прямиком в детский дом. Но ему об этом не положено знать. А на будущее... Редкий человек отважится задать подобный вопрос мне - чекисту. Надо запомнить его. При случае - предложить работу у нас - в органах. Хороший человек теперь - редкость. Смелый - тем более.)
      - "В ордере указано - всех. Разберемся. Мы не караем детей".
      Дворник успокоено кивает в ответ. А мы начинаем нашу работу. Мы наводим Порядок. Бандиты, да урки должны гнить в земле, или - на Колыме. И все их бандитское семя.
      Ни одно преступление, совершенное в дни Революции, не останется безнаказанным. Ни одна мразь не посмеет покойно спать на всем наворованном. И за это за все - Спасибо Товарищу Сталину.
      При случае - Я Умру за Него.