- Я дальше Репина не понимаю...
      - Зачем понимать? Надо смотреть - это как музыка...
      Вернулись они к одинннадцати вечера.
      На кухне хозяйка гладила белье. В соседней комнате по телевизору передавали хоккей. В приотворенную дверь был виден неподвижный мужчина на стуле - свет экрана нимбом охватывал его лысую голову.
      - Неплохо провели вечер, - вор скинул пальто на кровать. - Как в Эдеме.
      - Салат больно дорогой.
      - Зато какое название - Европейский!
      Неожиданно в дверь постучали.
      Вор выпрямился и застыл.
      - Да, - Ленчик запахнула пальто.
      - Милые мои, - хозяйка просунула голову. - Совсем забыла предупредить, что разуваться надо у порога и верхнюю одежду оставлять на вешалке... Зачем через всю квартиру тащить грязь?..
      - Учтем, - вор снял ботинки, взял их в руки за края и осторожно отнес под вешалку.
      - Я вам все свежее постелила, - сказала хозяйка, когда он вернулся за пальто. - Если желаете чайку, то прошу на кухню в любое время... Стакан десять копеек... Цейлонский...
      Они легли каждый на свою кровать. Ленчик сразу отвернулась к стене. Вор попробовал читать газету, купленную еще в аэропорту, но затем встал, потушил свет и, ступая ногами по холодным половицам, вернулся на кровать. Укрывшись одеялом, стал прислушиваться к телевизионному гулу в соседней комнате - и вдруг сквозь бормотание комментатора и вздохи трибун различил плач.
      - Иди ко мне, - сказал вор и придвинулся к стене, задев локтем шершавые обои. - Как-нибудь поместимся.
      Ленчик, глотая слезы, перебежала с кровати на кровать, юркнула под одеяло, несколько раз шумно всхлипнула и заснула.
      - Намаялась, - прошептал вор, почувствовав, как она дышит ему в шею, и, чуть повернувшись, стал смотреть через фрамугу на потолок коридора.
      За стеной наши забросили шайбу. Хозяин то ли уронил от радости стул, то ли упал сам.
      Ленчик вздохнула и повернулась на другой бок. Он поправил одеяло - и вдруг вспомнил тоннель, скрежет дверцы о кирпичи, бег, пустой коридор и спасительную улицу.
      ... Он обрадовался потоку людей, и сразу смешался с ним, и, дойдя до первой остановки, вскочил в автобус и стал смотреть в заднее окно, как удаляется тот дом. А если бы улца внезапно вымерла и он бы заметался по ней, привлекая внимание, не зная, куда кинуться? Страх явно остался где-то там, в коридоре, теперь надо перевести дыхание, прийти в себя и улыбнуться... Кто-то неловко толкнул его в бок. Он привычно развернулся, чтобы огрызнуться, - и вдруг прямо перед собой увидел милиционера. Сначала кокарду, строгое лицо, блестящие пуговицы и ремень, немного съехавший в сторону.
      - Извините, - сказал милиционер и отвернулся...
      Наши забросили еще одну шайбу. На этот раз на пол ничего не упало, и лишь глухое сопение и возня за стеной, как будто обнимали телевизор.
      Ленчик что-то прошептала во сне, причмокнула губами. Он погладил ее по щеке.
      ... Он выскочил из автобуса через остановку после милиционера и, сделав озабоченное лицо, быстро зашагал по улице - и вдруг спохватился, что возвращается туда, откуда только что приехал. Повернув, сбавил темп, потому что казалось, все на него оглядываются, и зачем-то зашел в мебельный магазин, потолкался там среди кресел и шкафов, вышел из других дверей. Он знал, что надо как можно скорей попасть домой, закрыться и не выходить на улицу месяц, полгода, год. Пока не перестанут его искать...
      Матч благополучно кончился. Хозяин сходил в туалет, погасил свет в коридоре. На кухне шебуршились попугайчики. Казалось, они пробуют клювами стальные прутья на прочность.
      ... Из мебельного он зашел в гастроном. После гастронома сел в автобус, потом пересел на трамвай. Если пустят собаку по следу, то она наверняка собъется. Для страховки он раскрошил в кармане две сигареты и незаметно посыпал тротуар табаком. Теперь он думал о женщине с бидоном, которую вдернул в ту проклятую квартиру. А вдруг она ударилась виском об угол, или ее хватил сердечный приступ, или... Он остановился и начал озираться, куда бы броситься, - на него надвигалась та женщина, в том же зеленом пальто, с тем же голубым бидоном. Но через мгновение он понял, что это другая, похожая... Но ведь можно случайно напороться действительно на ту, и если она узнает, закричит, а еще хуже, проследит его до дома и позвонит... Наверное, лучше, если она ударилась об угол...
      Ленчик разметалась, прижав его к стене. Он лежал, вдыхая плесенный запах обоев, и даже не старался уснуть, зная, что до утра пролежит с открытыми глазами, чутко вслушиваясь в каждый шорох.
      Вор увидел Серегу возле почтового ящика. Серега пытался просунуть палец в щель между дверцей и нижним краем. Внутри что-то белело.
      - Ага, попался на месте преступления!
      Серега покачнулся на согнутых ногах и чуть не сел на площадку, но удержался и повернулся на знакомый голос.
      - Попался!
      - Ты же, дружочек, вроде в Москву намылился со своей вновь обретенной?
      - Спохватился. Вчера изволили вернуться, нагруженные, как верблюды...
      - Усы-то какие нарастил - позавидуешь. Что, лавры Тараса Бульбы покоя не дают?
      - Для солидности.
      - А чего мы с тобой на лестнице торчим? Может, зайдешь?
      - Значит, в тебе потухло желание узнать, что же в твоем собственном ящике так трогательно белеет. Вдруг послание давно брошенной любовницы или, чего хуже, повестка в суд?
      - Ключ вчера посеял, а супруга, как назло, к теще перебралась на неделю и говорит - не вернусь, хоть режь, пока всех клопов и тараканов до единого не кончишь, - а попробуй их, злыдней, вытрави, они от соседей когортами прут, без ордера...
      - Дай-ка попробую, - вор поставил раздутый портфель под батарею и резко дернул на себя; язычок выскочил из паза, и на пол шлепнулась открытка.
      - "Верните, пожалуйста, книги, четыре штуки", - прочитал Серега и сунул открытку в карман. - Надоели... Я, может, их еще не прочитал. Они все равно у них без пользы на полках пылятся - кому такая муть нужна?
      Вор ловко вдавил дверцу обратно и выправил двумя ударами кулака.
      Серега потрогал ногой портфель.
      - Тяжелый!
      - Для вашей светлости старались... Пара бутылок чешского пива, финский сыр, конфеты ассорти и прочая мелочь...
      - Вот это друг - я понимаю! Не поленился такую уйму припереть аж из самой Москвы... Если бы еще на честно заработанные деньги...
      - Не из Москвы, а из Ленинграда... И не бери меня за жабры...
      - Ничего не пойму - или это влияние жены, или...
      - Расскажу - поймешь... А рассказывать, наверное, придется долго...
      На кухне вор торопливо разгрузил портфель.
      - Жратва, конечно, вещь прекрасная, но вот тебе подарок на память обо мне, - вор протянул Сереге калькулятор.
      - Это из Москвы или Ленинграда?
      - Не гадай... Машинка что надо. Я ею достаточно попользовался. Дивиденды, знаешь, подсчитывал вечерами, душу рублями ублажал. Теперь подсчитывать нечего. Все спустили до копейки. Все! И на банях крест!
      - А чего это ты вдруг в столицу махнул? Проветриться? Звонил твоей мамаше, а она ядовито так сообщает, мол, в предсвадебное путешествие укатил, и добавляет с легким прононсом, что эта особа, то есть будущая законная жена, из тебя все соки по капельке высосет.
      - Сдрейфил я, потому и удрал... Запаниковал, задергался... Усы вот эти, думаешь, от хорошей жизни?.. Одежду, и ту всю сменил, чтобы в прежней на улице не показываться. Прошелся, значит, я по самому что ни на есть краешку, глянул обоими глазами на самое донышко - и так мне тошнехонько стало... А с ерунды все началось, с мелочовки... Спрыгнул с первого этажа - понравилось, спрыгнул со второго - малость ушибся, но зато гордость приобрел, самоуважение, - и тут же, не задумываясь, сигаешь с третьего, для полного самоутверждения, и если, не дай бог, повезло, - карабкаешься выше, чтобы прекрасно шмякнуться лягушкой безмозглой, и только лапки дрыг-дрыг...
      - Я тебе всегда говорил, что банное дело не для тебя, - Серега разлил пиво по стаканам. - Хочешь - иди ко мне работать. С начальством поговорю. Пусть себе пенсионеры сторожат.
      - Нет, из сторожей я уйти не имею права. Ленчику дал клятвенное обещание за три месяца повесть накатать... Представляешь, говорю ей в Москве, мол, найду себе после возвращения приличную работу, мол, Толика к себе возьмем, и прочее в том же духе - а она мне заявляет: брось дурить, я уже давно все решила, Толик пока поживет у мамы, я пойду на работу, хватит, насиделась, - а ты, друг любезный, будь добр, все свободное время пиши.
      - Верит, значит, - Серега долил себе пива. - Дело-то нешуточное повесть... Это тебе не рассказ, не новеллы... Здесь одного таланта мало.
      - С завтрашнего дня сажусь. Мыслишка есть интересная. Тема, конечно, старовата, даже затасканная малость, но какой лихой поворот в сюжете - пальчики оближешь... Пока трепаться не буду, но что-то среднее между Кортасаром и Стивенсоном. Подростково-интеллектуальное. С такой вещью легче вылезти, сейчас же страшный дефицит на юношескую литературу... Романтика без флера, любовь без секса, философия без зубов...
      - Попишешь недельку да бросишь. Дыхалки не хватит.
      - Чокнусь, но сделаю... Все ахнут!.. И пусть только попробуют не напечатать! Лбом прошибу.
      - Давненько я тебя таким горячим не видел - есть еще порох в пороховнице, - Серега откупорил вторую бутылку, и пробка, дребезжа, метнулась по столу. - Значит, с банным делом окончательно и бесповоротно завязал? Или все-таки чуть-чуть тянет к прежнему, хотя бы во сне?
      - Сложно. Вроде правильно все делал, когда решил, но вот принялся деньги скопленные фуговать направо и налево - а что-то во мне нашептывает: не жалей, надо будет - снова раздобудешь, в десять раз больше... Въелась в меня банная надежда... Но сам посуди: если я пропихну свою повестушку, то какой смысл мне будет браться за старое? Надеюсь, гонорара хватит.
      - Осталось сесть и написать.
      - Будь спокоен...
      Прошло три месяца, п отом еще три, но повесть никак не могла продвинуться дальше середины.
      За это время Ленчик ни разу не упрекнула его и, возвращаясь, замотанная, с работы, терпеливо ладила ужин и только улыбалась ободряюще, когда он садился за машинку, чтобы промучиться всю ночь, а под утро вышвырнуть сделанное.
      Заходил Серега, приносил чемоданы книг, бодро толкал речи в защиту реализма, призывал читать Бунина и Чехова, убеждал бросить конъюнктуру, а взяться по-настоящему за серьезную вещь.
      Вор и сам скоро убедился, что его попытка смехотворна и бессмысленна. Много раз начинал по новой, а все лезла сплошная "манная каша".
      Ему теперь было все равно - напечатают его или нет. Осталось одно желание - хоть что-нибудь написать, хоть одну-единственную страницу, похожую на те, что лихорадочно перелистывал, отчаявшись, в поисках скоровенного секрета мастерства.
      В конце концов он совсем перестал читать и стал без дела слоняться по улицам. Ему казалось, что стоит увидеть интересное, умное лицо, и он найдет своего героя, найдет свое, такое нужное миру слово...
      Этот день, как и два предыдущих, был обилен солнцем. Вор, сам не зная зачем, уехал на трамвае за реку. В тех местах он не бывал давно, и когда увидел серое здание бани с облупленными колоннами, заколоченный пивной киоск и тополя с еще редкими листочками, то сразу вспомнил, что все это время перебивался с копейки на копейку.
      А ведь было другое время. Тогда он не был прикован к машинке, как галерник, а смело и свободно распоряжался собой и брал сколько удавалось.
      Нашарил в кармане джинсов пятнадцаток - на билет хватит, и еще двадцаток на веник, а без полотенца можно обойтись.
      Он вдруг почувствовал, что к нему пришло вдохновение. Надо проверить пару кабинок, и не из-за денег, а для того, чтобы убедиться, что он еще кое-что может, что не потерял былую ловкость. Вор прошелся вдоль стены кочегарки, распинывая шлак, нашел длинный загнутый гвоздь. Сойдет за отмычку.
      Когда он купил билет и веник, а на последний трояк выпил стакан газировки, сердце его было спокойно. Ведь он мог и в любую минуту передумать, вернуться домой и сесть за машинку. Раньше он не мог позволить себе такой роскоши...
      Возле кабинок народу почти не было. В дальнем углу одевался раскрасневшийся курсант, а как раз напротив сидел полуголый парень и сосал прямо из горлышка минеральную воду. Возле его ног стояла большая спортивная сумка.
      Вор вспомнил про свой заветный портфель, который пылился в кладовке.
      Курсант подошел к зеркалу, причесался.
      Вор выбрал кабинку рядом с парнем и стал медленно, как бы нехотя, раздеваться, поглядывая на банщицу. Это была та самая карга, у которой он из-под носа в прошлом году увел барахла на триста рэ.
      Хорошо, что у него сейчас усы. Да и год прошел, целый год... Будь благословен старческий склероз и прочие сопутствующие недуги.
      Он вдруг вспомнил свое последнее дело. Интересно, если бы тот угристый мужик с "Жигулями" или та особа с бидоном встретили его сейчас, то узнали бы или нет? А все-таки он тогда чудом выкрутился.
      Войдя в моечную, вор обдал скамью горячей водой из таза, оставил веник запариваться и пошел прогреться.
      Райское местечко.
      Сидя в парной, он почему-то больше думал не о предстоящей работе, а о брошенной повести. И было жалко потерянного времени, и все же хотелось вернуться к ней, проклятой, и добить во что бы то ни стало. Пусть сегодншняя баня будет разрядкой. На одном идеале далеко не уедешь...
      Исхлестав себя веником до одури, вор вышел отдохнуть к своей кабинке. Хотелось курить, а руки сами просились к отмычке.
      Тазы на верху кабинок были пятнистые от солнца. Чистый пол искрился лучами.
      Даже в бане чувствовалась разыгравшаяся весна.
      Курсант уже ушел, и парень с большой сумкой тоже. НО зато две соседние кабинки оказались заняты.
      Вор окликнул каргу и, дождавшись, когда, открыв кабинку, она уберется восвояси, закурил и незаметно, привычным движением пальцев заклинил язычок замка.
      Будет смеху, если Серега, притащив в очередной раз чтиво, прознает о сегодняшнем рецидивном визите... А может, пока не поздно, рвануть отсюда во все лопатки?.. Зачем зря рисковать, да и гвоздь в качестве отмычки пожет подвести...
      Он, прикрыв дверцу, вернулся в парную и там тщательно пытался выбить из себя дурь.
      - Трусоват стал, трусоват. Не будешь угонять "Жигули" и шарить по квартирам, - убеждал вор себя шепотом, охаживая крепким веником то грудь, то спину. - Браться надо за то, что по силенкам... Грабитель из тебя никудышный, да и писатель тоже...
      После парной вор встал под ледяной душ.
      Среди тяжелых скамеек белели тела людей - сквозь струйки воды они походили на ленивых рыб. По силуэтам вор насчитал человек пять, не больше, и, оставив таз на ближней скамье, вышел на сияющий кафель, прошелся вдоль кабинок - и вдруг обнаружил, что он совершенно один. Карга куда-то испарилась.
      Он заглянул в моечную - никто не собирался выходить, было слышно, как гудят под кранами тазы да шумит незанятый душ. Вернулся к кабинкам, еще раз огляделся. Только сквозняк шевелил тяжелую гардину перед входом.
      Вор быстро достал отмычку, без суеты открыл ближнюю дверцу - и, начав прощупывать карманы, услышал шаги.
      - Попался, ворюга! - выкрикнула карга, приступая со шваброй наперевес. - Думал, я тебя, ирода, не узнаю, думал, забыла, как ты курил-курил, а потом - раз - и обчистил того дядечку!..
      Рядом с нею наступали, покачиваясь, слесарь с черным разводным ключом и толстый кочегар в порванной закопченной майке.
      - Ишь, усы отрастил, изверг! - не унималась карга. - Сейчас за тобой приедут, уже вызвали!..
      Вор попятился, бухнулся на сиденье, сдернул чужую рубаху и, прикрываясь ею, понял, что теперь не убежать.
      И вдруг вся прошедшая жизнь, как в перевернутом бинокле, отпрянула вдаль, стала маленькой и никому не нужной, и ничего нельзя было поделать, только сожалеть о потерянном и догадываться, что ему так и не написать - ни романа, ни повести, на даже крошечного рассказа...