Глава 21

Одновременно произнеся эти слова, братья с улыбкой переглянулись. Покачав темноволосой головой, Морган заметил:

— У Джейсона должны сейчас гореть уши. Не могу дождаться, когда Леони все разболтает Катарине. И его тоже выгонят!

Развеселившись, они спокойно потягивали бренди. Доминик рассказал Моргану, что узнал от Деборы; тот напряженно слушал, потом, когда Доминик упомянул имя Роксбури, тихонько присвистнул.

— Старый лис! — сказал он с восхищением. — Я и подумать не мог, что он завязан в этом деле. Но удивляться нечего… Сомневаюсь, что Джейсон удивится, когда услышит, что за приездом Латимера в Америку стоит его старый хитрый дядюшка. — Лицо Моргана стало задумчивым. — Только странно, что Роксбури выбрал Латимера. Обычно он использует людей с характером.

Доминик усмехнулся:

— Как вы с Джейсоном? Морган расплылся в улыбке:

— Точно.

Они порассуждали еще несколько минут, но усталость взяла свое, и братья отправились спать, лишенные вожделенных теплых женских объятий.

Если Мелисса и удивилась, приветствуя Моргана на следующее утро, — она отчетливо помнила, как Леони и Морган прощались с ней вечером, отправляясь к себе, — то не подала вида. Она вежливо улыбнулась Моргану, как подобает хорошей хозяйке; что касается мужа — с ним она обращалась в привычной манере.

Никто, и уж, конечно, не Морган, не удивился, когда Леони, улыбаясь не то с вызовом, не с раскаянием, подъехала к дому.

Они закончили завтракать и наслаждались чашкой горячего и крепкого кофе на галерее. С помощью мужа выходя из коляски, она беззаботно защебетала:

— Ах, дорогой! Ты уже проснулся! Я постаралась появиться не слишком рано, чтобы не будить весь дом.

Игриво стрельнув глазами в сторону мужа и встретив его улыбку, которая, как Леони знала после долгих лет замужества, кое-что обещает за вчерашнюю выходку, она села на стул рядом с Мелиссой.

Леони коснулась ее руки и спросила:

— Как ты, дорогая?

Не обращая внимания на мужчин, женщины принялись детально обсуждать вчерашний вечер. Морган чувствовал, что жена еще не отошла, но он устал и поэтому объявил:

— Леони, я уверен, что вы с Мелиссой еще найдете время посмаковать это выдающееся событие. Но я хочу домой, мне надо переодеться.

Они простились с хозяевами. Леони уселась в коляску рядом с мужем. После нескольких минут молчания Леони нервно спросила:

— Ты на меня очень злишься?

— Я?

— Да, ты. Но ты должен понять, что вы с Джейсоном поступаете очень дурно. — С нарастающим волнением Леони призналась:

— Но я все равно вела себя непростительно глупо!

Морган остановил лошадь и повернулся к жене. На ее лице он увидел беспокойство и улыбнулся:

— Тебя не вредно и выдрать, маленькая ведьма. Но я тебя обожаю и не трону ни единого волоса на твоей голове. Я просто залюблю тебя до смерти!

Глаза Леони цвета морской волны потемнели от страсти. Она обвила его шею руками и поцеловала.

— О, Морган! Любовь моя! Эта ночь без тебя была невыносимо долгой…

Посмеиваясь, он одной рукой обхватил жену за талию, а подбородком уткнулся в ее вьющиеся волосы и ослабил поводья. Они возвращались в Дубовую Лощину медленно, очень медленно…

В то время, как Морган и Леони выясняли свои отношения, Доминик и Мелисса продолжали пребывать в состоянии холодной войны. День прошел, а Мелисса по-прежнему третировала мужа холодной вежливостью, точно хозяйка, принимающая нежданного и незваного гостя. Напряжение Доминика нарастало.

Мелисса была хороша — на щеках играл румянец, глаза лучились, платье, которое она выбрала, было то, которое больше других из ее новых платьев нравилось мужу. Оно было сшито из яблочно-зеленого шелка, отделано кружевами и оборками, и Доминик не мог сдержать восхищения. Каштановые локоны спускались на плечи, и одинокий маленький завиток, к которому так хотелось прильнуть к губам, лежал в месте, где нежная шея плавно переходила в плечо.

Морган рассказал брату о реакции Леони на его объяснения. Способна ли Мелисса держать язык за зубами? Доминик не предполагал найти в своей жене сплетницу, но рисковать? Да, он очутился в жуткой ситуации, и надежды на нормальный брак таяли на глазах. Но как можно не делить постель с женой, когда ее хочешь? Оказывается, его желание — иметь такие же отношения в семье, как у Моргана, полные любви и доверия.

После отъезда Моргана и Леони Доминик наблюдал, как жена хлопочет по дому. Ее вдруг охватила страсть к хозяйству. Они с миссис Микс без устали что-то обсуждали, наводили порядок после вчерашнего приема.

Доминик с восторгом следил за ней, испытывая странное удовольствие, когда она бросала на него мимолетный взгляд и теряла нить разговора с миссис Микс. На губах Доминика играла улыбка, его мысли вторгались на запретную территорию, но он не пытался их остановить. Мелисса внешне была равнодушна к его присутствию, но Доминик понимал, что это не так. Молодая женщина с горечью признавалась себе, что никогда не видела мужчину, который нравился бы ей так, как ее муж.

Решив, что лучше всего избежать тревожащего внимания Доминика, она предложила миссис Микс отправиться в комнату для завтрака и обсудить — не пора ли проветрить одежду или подождать неделю-другую. Доминик по неясным ему самому причинам направился следом, но Мелисса по-прежнему не обращала на него внимания, точно это не ее муж, а дверной косяк. Она целиком отдалась беседе с экономкой, и весь день пыталась не замечать его, а Доминик наблюдал за ней, слушал, и час от часу его напряжение нарастало. И если бы она знала, что за мысли бродили у него в голове!

День был на исходе, Доминик успел влить в себя приличную дозу прекрасного французского бренди, и язык его стал заплетаться. Пристально посмотрев на него за ужином в маленькой уютной столовой, Мелисса поразилась, как он хорошо держится: только несвязность речи и некоторая неловкость в движениях указывали, что он набрался.

Ужин прошел спокойно, тишину нарушал стук серебряных приборов по фарфору да звон горлышка графина о бокал. Вдруг их глаза встретились, и Доминик, насмешливо улыбаясь, спросил:

— Не хочешь ли ты приложиться к графинчику? Уверяю, бренди — замечательное снотворное!

Мелисса надменно взглянула на супруга; тот отъехал на стуле от стола, скрестив длинные ноги.

— Нет сомнений, — вкрадчиво и весьма сдержанно сказала Мелисса, — что когда ты придешь в себя, то воспользуешься более эффективным анадином.

— Приду в себя? — протянул Доминик, и серые глаза блеснули на потемневшем лице с особенной яростью. — А почему ты думаешь, что я сейчас не в себе? Я ничего не сделал такого, чтобы стыдиться. — Его рот скривился. — Я на тебе женат, в конце концов.

Мелисса вскочила на ноги, бросила белую льняную салфетку и обежала вокруг стола.

— Ну, большое тебе спасибо! — заявила она гневно, стоя перед ним; ее грудь вздымалась. — Жаль, что твое благородство так же лживо, как твои клятвы!

Доминик поднял взгляд и бессознательно потянулся к Мелиссе, крепко схватил ее и посадил к себе на колени. Он спрятал лицо между ее сладко пахнущих грудей, губами прижался к ним.

— Ты хочешь благородного мужа, Лисса? Благородного мужчину, полного чистых помыслов? — прошептал он напряженно.

Подняв голову, он впился глазами в ее прекрасные черты, потом, к своему изумлению. Мелисса обнаружила, что ее голова опустилась ему на плечо, а ноги уже оторвались от пола. Ее губы были в нескольких дюймах от его, и Доминик требовательно спросил:

— А если бы я совершил подвиг, защищая твою честь, смягчилось бы твое ледяное сердце? Ты дала бы волю страсти, которую мы испытали в нашу брачную ночь?

Затаив дыхание, она ощущала прикосновение его губ, ее тело воспринимало тепло и силу его тела. Мелисса не знала, что сказать. Ей хотелось обнять его, прижаться к нему и неистово целовать его губы. Но память о самодовольной улыбке Деборы вновь всплыла в ее сознании. Мелисса мигом соскользнула с его колен и встала на ноги. Слезы навернулись на золотистые глаза, и с горечью она воскликнула:

— Перестань! Не играй со мной! Это невыносимо! — и вылетела из комнаты.

Доминик ошеломленно уставился на дверь, за которой исчезла жена. «Играть с ней?» Эта женщина сошла с ума! Не она ли перевернула его жизнь, заманила его в ловушку, покорила его сердце и потом растоптала! И теперь заявляет, что он играет с ней!

Доминик сидел, погруженный в невеселые мысли, пока не вошел слуга и не спросил деликатно:

— Можно убирать, сэр?

Доминик отсутствующим взглядом посмотрел на него.

— О, конечно, — ответил он после короткой паузы и поднялся. Выпитое бренди давало о себе знать, и он добавил:

— Принесите на галерею большой кофейник с кофе. Я посижу там перед сном.

Несколько чашек крепкого кофе привели Доминика в чувство, хотя хмель от бренди все еще не выветрился, туманя сознание. Как убедить жену, что он с ней не играет? Не он выгнал ее из спальни, не он разнял их страстные объятия в прошлую ночь, не он оторвал их тела друг от друга. О Боже! Он не собирается больше мириться с этим!

Упрямо сжав губы, он вошел в дом и, прыгая через ступеньки, взбежал наверх. Раздевшись, Доминик минуту поколебался, прежде чем подойти к двери, разделявшей их спальни. Свет пробивался сквозь щель: Мелисса тоже не спала. Она хочет его, тоскует? Или она думает о другом? О Латимере?

За краткое время их брака он сломал себе голову, пытаясь понять, что между ними происходит. Он был сбит с толку ее нежеланием разделить с ним радости супружеской жизни. Но хватит! Что он сейчас собирается сделать, Доминик и сам толком не знал; им двигал не голод страсти, а что-то более глубокое, более важное. Может, все дело в Латимере, который так смотрел на нее прошлым вечером? А может, его тело должно показать ей, как он хочет ее? Как может мужчина хотеть женщину, когда любит? Да, подумал Доминик, он покажет жене, сжимая ее в своих объятиях, что ему не нужна никакая другая женщина. Она — единственная, кто была ему нужна, только ее поцелуев хотел он вкусить и только ее тело способно приводить его в исступление. Только ее. И, наконец, он хотел доказать, что всякий раз, когда Мелисса демонстрировала свою холодность к нему, она лгала. Ведомый непреоборимой страстью, он открыл дверь и, обнаженный, вошел в ее спальню.

Комната была погружена в мерцающий полумрак, Доминик направился к ее широкой кровати и отдернул легкую ткань драпировки.

Мужчина, внезапно возникший перед Мелиссой, был прекрасен; его серые глаза с голодным блеском смотрели на нежную плоть жены, поднимавшуюся и опускавшуюся в вырезе ночного одеяния. Ее ночная рубашка была из шелка, цвета слоновой кости, отороченная прекрасным кружевом. Почти прозрачная материя открывала больше, чем скрывала, широкие струящиеся рукава и мягкий круглый вырез еще больше разожгли страсть, охватившую Доминика.

Мелисса полулежала на сиреневом покрывале, на куче шелковых подушек, и он подумал, что никогда в своей жизни не видел ничего более прекрасного. Она подобрала под себя ноги, ее роскошные волосы беспорядочно разметались по плечам, а рот полуоткрылся от удивления. Не в состоянии сдержаться, он нагнулся и нежно поцеловал ее в мягкие сладкие губы.

Сердце заколотилось в груди Мелиссы, она не знала, радоваться ей или печалиться, когда он через секунду оторвался от нее. Отчаянно пытаясь справиться с охватившим ее возбуждением, она заставила себя отвернуться от его нагого тела и спросила:

— Что ты здесь делаешь?

Это был дурацкий вопрос; Мелисса готова была прикусить себе язык, заметив смешинки в уголках губ мужа. Глядя в сторону, она беспомощно пробормотала:

— Тебе… Тебе не кажется, что разгуливать голым…

— Тебе неприятно? — спросил Доминик.

— О нет! Ты прекрасен, — неожиданно вырвалось у Мелиссы. Тут же поняв, что проговорилась, она сжала губы, и краска залила ее лицо.

Доминик счастливо улыбнулся, окинув взглядом мягкие локоны жены и прошептал:

— Ты самая желанная женщина… На миг ее взгляд испытующе устремился на него, пытаясь оценить искренность его слов. Тепло серых глаз Доминика заставило сердце молодой женщины заколотиться, но, напомнив себе, как ловко он умеет обходиться с женщинами, она невесело спросила:

— Я или любая другая? С силой обняв жену, он привлек ее к себе.

— Нет, — сказал он страстно. — Никакая другая, только ты! — Его губы требовательно прижались к ее. — Только ты, — бормотал он, не отрываясь от нее.

Желая поверить в его слова, утомленная борьбой с ним и с неодолимыми требованиями своего тела, Мелисса не сделала попытки выскользнуть из его объятий. Любит ли он ее? Однажды она имела глупость выгнать его из своей постели и горько сожалела об этом. Стоит ли повторять раз сделанную ошибку? Она хочет его. Он ее муж. Она любит его, и как можно вновь отказать ему!

— Сегодня, — протянул он мягко, — ты будешь в моей постели, сладкая колдунья. И я очень сомневаюсь, что у тебя хватит смелости выгнать меня из нее.

Мелисса отбросила все сомнения, притянула его темноволосую голову к своей груди и страстно шепнула:

— Мы оба хотим друг друга…

Доминик был так поражен ее неожиданной капитуляцией, что потом не мог вспомнить, как взял ее на руки, и, перенеся в свою комнату, опустил Мелиссу на свою огромную кровать красного дерева. Он помнил только одно — контраст ее ночной рубашки цвета слоновой кости и бархатного покрывала цвета синего вечернего сумрака. С возрастающей страстью он целовал ее. Весь голод и желание прошлых дней пробудились в нем; Мелисса возвращала поцелуи, сводя мужа с ума.

Какой это был рай — снова держать ее в руках, осязать ее теплое тело, тесно прижавшееся к нему, чувствовать ее длинные ноги, сплетающиеся с его.

Шелк ее рубашки скользил по его нагой плоти, но он не мог вынести даже такого барьера между ними, и рванув ткань, обнажил плечи Мелиссы и с восторгом прижался к ее обнаженной коже. Все бесконечные дни, все бессонные часы, проведенные им после их брачной ночи, породили в нем такую страсть, которую он не мог сдержать. Оставляя следы от огненных поцелуев на ее теле, его губы медленно скользили к ее шее, его зубы легко ее покусывали, а руки сжимали ее груди. Обжигая ртом пульсирующую жилку на ее шее, Доминик страстно прошептал:

— Я так скучал по тебе… Я ни о чем другом не думал все эти дни. Как нежно твое тело, как сладок твой рот, ты заставляешь меня гореть желанием…

Мелисса сама хотела его не меньше. Она уже ослабела от желания, огонь, зажженный в ней Домиником, охватил ее всю. Радость от прикосновения его рук, вкус его поцелуев, его откровенные слова, его голос заставили ее обхватить его голову и притянуть к себе. Ее губы мягко и осторожно коснулись его темных волос, и она робко проговорила:

— Я… Я тоже скучала. Я никогда не собиралась тебя прогонять…

Как много странного в их отношениях, мелькнуло в голове Доминика. И, похоже, она все-таки любит его…

— О Боже! — шептал Доминик. — Что мне делать? Ты ворвалась в мой мир, и теперь, когда я уже решил, что ты расчетливая хищница, ты говоришь такое, что у меня все в голове переворачивается… Ты правда скучала по мне? Действительно хотела меня?

Пальцы его коснулись ее сосков; Мелисса едва не потеряла дар речи. Она только чувствовала, как ее кожа горела там, где прикасался Доминик, и беспомощно прошептала:

— О да! Я никогда не хотела, чтобы ты оставил меня!

Он прижался к ее губам, целуя их огненными, почти дикими поцелуями, его руки обвили ее стройное тело, потом сжали в могучих объятиях. Груди Мелиссы впечатались в его сильное тело.

Движения ее тела решили все. И он почти болезненно понял: вся она — от медовой сладости рта до бедер — жаждет его.

Мелисса выгнулась в его объятиях в неистовом желании слиться с ним. Ее тело было как в огне, груди набухли и подались навстречу его губам, соски напряглись, а дыхание стало прерывистым. Инстинктивно она снова выгнулась ему навстречу, предлагая себя, слабо вздохнув, когда его губы припали к коралловым соскам, а зубы начали нежно покусывать их. С дикой страстью его пальцы скользнули к низу живота Мелиссы, запутавшись в мягких кудрях, прежде чем он достиг того, к чему стремился…

Интимная близость между ними была еще смущающе новой для Мелиссы, она не знала, как ей реагировать на прикосновения пальцев Доминика и инстинктивно сжала бедра. Губы Доминика оказались у ее губ, и он хрипло потребовал:

— Не надо. Откройся, дай мне доставить тебе радость… Дай мне доставить наслаждение нам обоим.

Кровь ударила ей в голову, ее тело наполнила страсть, без слов она повиновалась… Ее пальцы впились в его плечи.

— О, пожалуйста, — прошептала она. — Пожалуйста! Возьми меня. Я хочу… Я хочу тебя…

Лицо Доминика исказилось от страсти, в удовлетворении которой она так долго ему отказывала; их тела слились, и они лежали, счастливо глядя друг другу в глаза, пронзенные острым наслаждением. Его большое тело приподнялось, чтобы не раздавить ее. Доминик нежно целовал жену, затем начал осторожное движение, пытаясь продлить наслаждение. Мелисса чувствовала его стремление сдержаться, слышала его тяжелое дыхание, и это еще сильнее возбуждало ее; ее руки скользили по ритмично ходящим бедрам Доминика. Все глубже и глубже он проникал в нее, огненное томление в ее лоне стало нарастать, и вдруг, что-то похожее на шторм, на прорвавшуюся плотину, пронзило все ее тело, исторгая слезы от испытанной радости.

От ее стона Доминик окончательно потерял контроль над собой, и со стоном наслаждения содрогнулся всем телом…

Страсть отпускала медленно, они все еще лежали, слившись друг с другом, томное удовлетворение постепенно заместило стихийную силу, которая только что владела ими.

Ни один из них не хотел разрушать их единение; Доминик поцеловал ее, вдруг осознав, насколько должен быть благодарен судьбе за то, что она подарила ему Мелиссу, и, почувствовав под собой движение ее тела, он, прижавшись к ней, прошептал:

— Нет, я хочу тебя еще!

Мелисса улыбнулась, ее соски напряглись, а глаза загорелись с усиливающейся страстью; она тихо сказала:

— Значит, ты не собираешься выгнать меня из своей постели?

Пожар уже охватил его тело; Доминик страстно уткнулся в ее плечо и хрипло прошептал:

— О Боже! Никогда!

Глава 22

Солнце было уже высоко, когда Мелисса проснулась. Она огляделась и удивилась, что лежит в своей постели. Была ли прошлая ночь или ей все приснилось? Она зарылась лицом в подушку и стала вспоминать. Она была обнажена и, почувствовав слабую болезненность между ногами, покраснела. И нежность в груди не возникает от сновидений — без сомнения, все было на самом деле.

Медленная удовлетворенная улыбка разлилась по лицу Мелиссы. Доминик приходил к ней прошлой ночью и в долгие восторженные часы в его объятиях она познала, к некоторому смущению, что так же сильно, как и он, страдала от чувственного голода, и утолила его в постели мужа.

Она вспомнила, как горело ее тело, как смотрел на нее Доминик, войдя к ней обнаженный, его широкую мускулистую грудь, узкую талию… Горячая краска обожгла ее щеки; Мелисса спрыгнула с кровати, загоревшись желанием немедленно увидеть мужа.

Позвонив служанке. Мелисса натянула на себя отделанный кружевами халатик и с нетерпением ждала появления Анны. Где Доминик? Почему он перенес ее обратно в ее постель?

Анна, заглянув в комнату, улыбнулась ей:

— Доброе утро, мадам. Ваша ванна почти готова. Перед тем как уходить, хозяин велел приготовить ее для вас. Он сказал, что вы захотите ее принять, как только проснетесь.

Улыбающиеся темные глаза Анны говорили о том, что она все понимает; Мелиссе стало немного неловко, но она кивнула:

— Спасибо, Анна. Я приму ванну. И еще — не могла бы ты мне принести шоколад и горячую булочку с изюмом?

После проведенной ночи Мелиссе все казалось мирской суетой, и хотя ванна была ароматной и освежающей, ее не оставляли мысли о Доминике. Ей хотелось бы погрузиться в ванну вместе с ним, намылить его мокрое тело, почувствовать, как оно оживает под ее руками…

Если Анна и заметила что-то особенное в своей госпоже в это утро, она никак этого не проявила, помогая ей одеваться и причесываться. Выпив шоколад, Мелисса пошла к себе в комнату с внезапной тяжестью в душе. Ее мучила мысль — а вдруг она не удовлетворила Доминика? Что, если она отвратила его своим нескромным поведением? Не по этой ли причине он перенес ее обратно?

Кусая губы. Мелисса нервно мерила шагами комнату; все старые огорчения и недомолвки вдруг всплыли в ее сознании, вытеснив из ее души ощущение счастья.

Доминик был ее единственным любовником. Она не могла допустить мысли, что он способен так ласкать ее, так обнимать, если бы был увлечен Деборой Боуден. Если Дебора та, кою он хочет, почему тогда он пришел к ней? Почему добивался ее и почему отрицал, что у него что-то было с этой женщиной?

Закон, признала Мелисса, на его стороне. Она его жена, он целиком контролирует ее жизнь и может делать с ней что хочет. Но почему ему так захотелось ее?

Она чего-то не понимает. Когда она сказала ему, что каждый из них будет развлекаться на стороне, он был взбешен. Почему? Может быть, из-за того, что за душой у него не было тех грехов, в которых она его подозревала?

Конечно, эти комментарии дяди Джоша… и письмо Латимера… Мелисса не могла забыть то утро, когда застала мужа на дороге с Деборой. И потом, его поведение на званом обеде…

Мелисса покачала головой. Несмотря ни на что, она не может поверить, что он любил бы ее так прошлой ночью, будь у него другая женщина. И потом, он такой честный и порядочный…

Она наморщила лоб, невидяще уставившись в пространство. И все же доказывает ли что-то прошлая ночь? Не в том ли правда, что мужчины чувствуют не так, как женщины? Они могут заниматься любовью со многими, и это для них ничего не значит. В то время как женщина… отдает себя только единственному человеку, которого любит.

Но Мелисса упрямо отказывалась вернуться к прежнему убеждению, что Доминик — подлый лицемер. Он вел себя с женщинами великодушно, хотя были моменты, которые настораживали Мелиссу, и она принялась исследовать доказательства против него.

Джош. Ее глаза сузились, и она подумала о заявлениях своего дядюшки о Доминике. Итак, Джош любил ее, заботился о ней, но был совершенно удовлетворен ее браком с человеком, которого сам же клеймил как распутника. Однако не мог ли Джош чернить Доминика в расчете на то, что она им заинтересуется? Более чем возможно, подумала Мелисса: ведь Джош не мог дождаться, когда она выйдет замуж.

Латимер. Мелисса пожала плечами. Обвинения Латимера она ни во что не ставила. Он обвинял Доминика в том, чего не было, и она достаточно проницательна, чтобы понять, до какой степени он, потеряв надежду заполучить ее в любовницы, разозлился. А что до бесстыдной леди Боуден, то она всегда считала, что эта женщина развязна и развратна. Разве Дебора не липла к каждому мужчине в их краях? Она положила глаз даже на Захария!

Вполне удовлетворенная сделанным выводом, Мелисса с надеждой улыбнулась. Конечно, она просто взглянула на вещи с другой стороны.

Не было никакого сомнения, что Захарий тянулся к Доминику, и это навело ее на более глубокие размышления о личности мужа. Разве Захарий не заметил бы чего-либо настораживающего и не предупредил бы ее? Готовность Джоша принять Доминика в семью, конечно, была подозрительна, если он действительно уверен, что Доминик — негодяй. Разве захотел бы он заполучить такого родственника?

Мелисса поджала губы и решила, что первое, что ей надо сделать сегодня — это поехать и серьезно поговорить с дядей. Он должен ей признаться, пусть в результате скандала, — придумал он небылицы о Доминике или нет?

Теперь Ройс. Он должен знать, действительно ли Доминик распутник. Конечно, она должна поговорить с кузеном. У Джоша были причины выдать ее замуж, чтобы получить долю Салли, но Ройс, близкий друг Доминика, никогда бы не позволил ей выйти за человека, о котором бы ему было известно хоть что-нибудь дурное.

Радостная, что с ее плеч свалился душивший ее груз сомнений, она закружила по спальне Если она права… Она была близка к чему-то вроде экстаза, поняв, что у нее с Домиником может быть счастливое будущее.

Не только. Мелисса занималась серьезными размышлениями в это утро, не только она пришла к определенным вдохновляющим выводам.

Доминик, проснувшись с первыми лучами зари, лежал, глядя на спящую Мелиссу. С любовью он всматривался в прелестное лицо жены, темно-медовые локоны, раскинувшиеся на розовых тонких льняных простынях… Он никогда не видел ничего более прекрасного, и его счастье будет долгим, долгим… Он наклонился и осторожно прижался губами к ее губам. Мелисса повернулась во сне, легкая тень набежала на ее черты. Доминик улыбнулся. Ничего удивительного, что после этой ночи она спит так крепко, что даже поцелуй не разбудил ее.

Зная, что не сможет спокойно лежать рядом с ней, что если не встанет, не оторвется от тепла ее тела, то разбудит ее и жена подумает, что он просто ненасытное животное, Доминик осторожно вылез из кровати. Бережно подняв Мелиссу, он перенес ее в другую комнату и положил в ее собственную постель.

Вернувшись, несмотря на ранний час, он позвонил Бартоломью и ничуть не удивился, что дверь его спальни тотчас открылась. Желтоватое лицо Бартоломью абсолютно ничего не выражало; он спокойно спросил:

— Вам кофе до ванны или после, сэр? Доминик засмеялся беззаботно и весело впервые за несколько недель и пошутил:

— Я недооценивал тебя. Я было подумал, что мой звонок застанет тебя в этот час в постели.

Бартоломью осуждающе посмотрел на него:

— Я бы не выполнял своих обязанностей как следует, если бы не умел угадывать ваши желания.

Улыбаясь камердинеру, Доминик приказал:

— Хватит! Иди и позаботься о ванне для меня и принеси мне кофе!

Приняв ванну и позавтракав, выпив несколько чашек крепкого кофе, Доминик решил, что утренняя прогулка верхом не помешает. Тихонько насвистывая, он спустился по ступенькам и вышел из дома. Его шаги были легки, а на сердце хорошо. Он разбудил грума, пошел в конюшню и через несколько минут уже скакал, сам не зная куда.

Это было прекрасное, ясное августовское утро, предвещающее еще более приятное тепло сентября. Доминик ощущал радость жизни как никогда. Лошадь в белых носочках, с широкой белой звездой на лбу легко несла его.

Поскольку никакой цели поездки не было, Доминик дал ей волю, погрузившись в воспоминания о прошлой ночи. Со счастливой улыбкой он признался себе, что женитьба на Мелиссе — редкий, выпавший ему подарок судьбы. Они провели вместе достаточно много времени с тех пор, как поженились, и, оглядываясь назад, на прожитые недели, в которые ему было отказано в интимной близости, он с удивлением открыл, что и в этот период наслаждался ее обществом. Естественно, его счастье было бы еще полнее, если бы ему были доступны наслаждения прошлой ночи, но испытываемое им огромное облегчение от сознания того, что жена действительно любила его, а не была заурядной охотницей за богатыми мужьями, превозмогло все.

Его лицо разгладилось. Доминик ехал по тропе среди высоких, стройных берез, кустов ароматного желтого жасмина, темно-зеленых магнолий и дубов… Мысли его сосредоточились на поведении Мелиссы. За время брака она ни разу не проявила интереса к деньгам, других признаков корысти.

Одаривая ее, он расточительствовал, покупая дорогие подарки, роскошные вещи. Но ему всегда казалось, что жена смущена и ей неловко принимать проявления его щедрости. Конечно, это могло быть игрой, он иногда так и думал, но…