Чем ближе Рафаэль подъезжал к Сан-Антонио, тем мрачнее становилось выражение его лица. Сбывались его самые худшие предвидения. Будь прокляты эти кретины, думал он, решившие силой добиться от команчей освобождения пленных.

Жизнь и тревожные слухи заставили гостей дома Рафаэля понемногу переключиться на собственные заботы. На следующий день после неудачного разговора с Бет дом покинул Себастиан. Он решил, что ему надо находиться вместе со своими людьми на случай каких-либо тревожных событий. К тому же стоило чуть увеличить дистанцию между ним и миссис Риджвей. После долгих колебаний, связанных с нежеланием оставить Бет в доме без мужской защиты, дон Мигуэль все же решил возвратиться в дель Чиело. Он утешал себя тем, что в городе Бет в безопасности, а в случае чего ей всегда помогут или Лоренцо, или Маверики. К тому же он хитро считал, что ухаживание Рафаэля будет более продуктивным, если в доме не будет постоянно толкаться многочисленная родня.

И вот настал день, когда в огромном доме остались только Бет, сеньора Лопес и слуги. Донья Маделина настояла на том, чтобы Мануэле задержалась при Бет, которая, кстати, все больше и больше стала привыкать к ней.

Перед отъездом донья Маделина отозвала в сторону сеньору Лопес и намекнула ей, что не надо слишком рьяно исполнять обязанности дуэньи. С мечтательной улыбкой донья Маделина романтическим тоном сказала пожилой женщине:

— В конце концов, сеньора Бет не является невинной девочкой, которая ни разу не испробовала мужской любви.., а сеньор Рафаэль настоящий мужчина, не так ли?

К сожалению, существовал реальный противник такого развития событий, а дон Мигуэль, доверчивый сельский житель, сделал две обидные ошибки, как раз желая ускорить события. Во-первых, он почти сразу написал письмо своему отцу, в котором изложил надежды на новый брак Рафаэля. Это было буквально через несколько дней после смерти Натана. А во-вторых, поделился планами с Лоренцо Мендозой.

Лоренцо чудом сумел скрыть свои подлинные чувства, слушая разглагольствования дона Мигуэля.

На сердце у него была горечь, он знал реальность этих планов и помнил, что еще Консуэла предсказала силу увлеченности Рафаэля этой маленькой англичанкой.

Если до этого времени Лоренцо еще размышлял о том, что, в конце концов, можно позволить Бет живой добраться до Натчеза, то теперь он подписал ей смертный приговор. Любой ценой Рафаэль не должен жениться и произвести на свет наследников! Пока Лоренцо не ощутил реальную угрозу самому себе, он не, думал о ликвидации Рафаэля. Получив однажды согласие дона Фелипе, Лоренцо серьезно подумывал о браке со сводной сестрой Рафаэля Арабеллой, хотя знал, что тот постарается не допустить этого. Так что Рафаэлю предстояло исчезнуть с лица земли.

Бет не догадывалась о сплетнях и заговорах, обволакивающих ее, и ждала момента, когда дон Мигуэль возвратит ее слуг с гасиенды, чтобы, не мешкая, выехать в Натчез. Ей стало ужасно грустно, когда она, стоя у окна, провожала глазами огромную кавалькаду, отправившуюся от дома в Сан-Антонио в Чиело.

Тем временем Рафаэль скакал и скакал, часы казались ему очень долгими, и он ни на минуту не переставал думать о Бет. Ему не могло прийти в голову, что она готовится к отъезду в Натчез. Как и отец, он просто не допускал мысли, что она пойдет на такое безумие, как поездка через территорию республики только в сопровождении слуг, да еще в такие опасные времена.

Помня об ужасах нападения команчей, он готовил для нее уютное и безопасное гнездо в Энчантрессе.

Никогда не зная до этого, что такое любовь, если не считать обожания им маленькой Арабеллы, он не хотел признавать эмоции — просто знал, что Бет принадлежит ему и никакие небесные или адские силы не смогут разлучить их.

Рафаэль вспоминал, как впервые увидел ее — маленькую и застенчивую рядом со Стеллой. И вдруг подумал, что совершил ошибку, не взяв Бет с собой, когда она об этом просила.

В течение этих долгих лет было по-всякому. Он старался забыть ее, проклинал, вспоминал, что она изменяла своему мужу. Он не сомневался, что если бы не его своевременное вмешательство, то она стала бы и любовницей Себастиана.

Со мной ей будет не до этого, думал он. Я не оставлю ей ни сил, ни времени на подобные дела. Она даже не подумает о ком-либо другом. Но уж если я застану ее с посторонним мужчиной… Он даже мысленно не хотел рисовать подобную картину.

Неожиданно он подумал, что в тот день, когда он застал ее в постели с Лоренцо, его гнев был наполовину вызван вовсе не открытием в ней женщины легких нравов. Просто его обидело, что тем, с кем она решила наставить рога мужу, был не он сам!

И опять он успокоил себя: «Мне она изменять не сможет, я буду приходить к ней каждую ночь в те месяцы, когда она не будет вынашивать очередного ребенка».

Тут он заметил, что подходит к нарушению одного из своих самых твердых принципов. Ведь после жизни с Консуэлой он дал себе зарок больше не жениться. Он знал, что теперь ему придется преодолеть в себе внутренний конфликт.

Он хотел Бет, хотел, как никогда не желал ни одной другой женщины. А через это пришло другое — желание опекать ее, отдать себя ей, иметь с ней детей.., словом, жить в браке!

Он боролся с собой не самыми достойными методами: она шлюха, потаскуха, бессовестная девка!

Но все это отступало, когда он представлял ее в своих объятиях, ощущал ее медовые уста и шелковую кожу, когда вспоминал, как она ему улыбалась.

В результате всей этой внутренней борьбы Рафаэль прибыл в середине мая в Сан-Антонио в мрачном расположении духа, истерзанный колебаниями.

Он разрывался между невероятным желанием как можно скорее увидеть Бет и стремлением окатить ее холодностью и суровостью.

Слуга доложил ему, что дон Мигуэль, донья Маделина и Себастиан уже покинули дом, а сеньор Лоренцо и сеньора Риджвей в гостях у Мавериков и будут позднее. Известие о том, что гости разъехались, оставило его равнодушным. Но в нем закипел гнев, когда Сантьяго, его личный слуга, простодушно добавил, что дон Мигуэль, уезжая, попросил сеньора Мендозу опекать дам до возвращения сеньора.

Рафаэль попросил сделать ему ванну и дать свежее белье.

Пребывание в гостях у Мавериков оказалось долгим. Рафаэль успел принять ванну и полностью переодеться. Он очень тщательно подобрал все то, что подчеркивало и оттеняло его мужскую красоту и стать.

Он очень хотел есть и поэтому рискнул поужинать, не дожидаясь дам. Сидя за столом, он услышал их голоса в главном зале. К этому времени он выпил уже вполне достаточно, чтобы распалить себя ревнивыми подозрениями в отношении Бет и Лоренцо.

Кстати, Лоренцо не ожидал, что Рафаэль возвратится в Сан-Антонио так быстро. И это было его ошибкой. Он думал, что тот собирается установить контакты с команчами в связи с нападением Мексики на Техас.

Лоренцо и обе дамы не знали, что им предстоит встреча с хозяином дома. Сеньора Лопес вежливо настаивала на том, чтобы Лоренцо перекусил с ними. И в этот момент Рафаэль стал подниматься со стула. Лоренцо увидел его первым, и ему стало страшно. Он впервые встретился со своим врагом на его собственной территории.

Не прошло и секунды, как Лоренцо бесследно растворился, заставив сеньору Лопес подумать о его скверных манерах. Но Бет-то никуда деться не могла. При виде Рафаэля сердце ее оборвалось, сложный клубок чувств возник в ней. Ей непреодолимо захотелось подбежать к нему и прижать свои губы к его твердым и сильным. Она радовалась его возвращению только какую-то долю секунды, потом вспомнила об их последней ночи, которая теперь казалась ей постыдной из-за той лжи, которую Рафаэль поведал Себастиану.

Для Рафаэля в комнате не существовало никого кроме Бет. Он смотрел на нее, не обращая внимания на траур, не заметив, как холодно ее фиолетовые глаза глянули на него. Он видел только эти глаза, обрамленные золотистыми ресницами, видел румянец, возвратившийся к ней. И все же он не без удивления заметил, что она сердится, причем явно на него.

Этого еще не хватало, подумал он хмуро. Это я должен быть зол на тебя, ты — распутная прелестница, маленькая шлюха!

А Бет действительно была зла. Она подавила в себе первый всплеск радости от его приезда и теперь помнила только его бесстыдную ложь. В ту бессонную ночь после разговора с Себастианом она лежала и чувства ее раздваивались между сладостными воспоминаниями о любовной игре с Рафаэлем как раз на этой кровати и болью и отвращением, которые вызывала ложь Рафаэля о характере их отношений.

Она знала, что Рафаэль не очень высоко ценит ее — доказательств было предостаточно. Но зачем же было лгать Себастиану, а может быть, и не ему одному?

Они поздоровались весьма холодно, и сеньора Лопес даже приуныла. Но потом, заметив, как блестят глаза Рафаэля, когда он смотрит на Бет, хитро улыбнулась сама себе — значит, шла какая-то неизвестная ей игра.

Через некоторое время сеньора Лопес вышла из комнаты, и тут же Рафаэль, повернувшись, чтобы добавить себе текиллы, мрачно сказал:

— Я вижу, что вы и Лоренцо решили возобновить ваше знакомство. Скажи-ка мне, как любовник он не слабее, чем я? Или ты все еще продолжаешь сравнивать?

Он с наглым видом уселся на диван и смотрел на Бет презрительно.

Она хранила ледяное молчание, и только лихорадочный блеск в ее глазах подтвердил, что она слышала его слова. Он потребовал весьма развязно:

— Ну что, ищешь ответа? Или молчание знак согласия?

Как статуэтка, изваянная из алебастра и черного дерева. Бет стояла и презрительно смотрела на него. Внутри у нее все кипело, потом произошел неслышный и неощутимый взрыв, спровоцированный его наглой бесцеремонностью. Ему было не дано понять то жуткое, что происходило в ней. В маленькой, застенчивой девочке, насильно выданной замуж, что, правда, позволило ей покинуть холодного отца и злую мачеху, в деликатной девочке, ощущавшей невольную вину перед Консуэлой и доверчиво пришедшей помириться с ней, что повлекло целую цепь злоключений, высвобождалась тигрица. Ей сейчас казалось, что самые резкие слова не выразят того, что он должен был услышать. К тому же она понимала, что в таком состоянии просто не сможет говорить логично. Поэтому выход она видела только в физическом действии.

Не помня себя, она подошла к нему и, вырвав из его руки хрустальный бокал, выплеснула текиллу ему в лицо.

— Ты — невыносимое животное! Ты еще осмеливаешься в чем-то обвинять меня, не зная правды, и к тому же распространяешь обо мне грязную ложь, которая грязнее всего, что я смогла бы сделать, если бы была такой, какой ты меня выставляешь!

Он был явно озадачен и с удивлением смотрел на угрожающе занесенный ею хрустальный бокал, но, заметив, что она просто невменяема от злости, спросил:

— Что ты этим хочешь сказать? — Брови его сошлись, предвещая опасный взрыв, который он с трудом сдерживал. — Я ни о ком не распространял лжи, даже о тебе!

— Лжец! — ответила Бет горячо и быстро, ее фиолетовые глаза сверкали. — Ты врал Себастиану, когда сказал ему, что я была твоей любовницей, да еще много лет!

Невеселая улыбка появилась на его лице, и он яростно прошептал:

— Так вот в чем дело!

Бет, почти давясь от гнева, теряя самообладание, все же сумела овладеть собой. Она неожиданно улыбнулась, почти мило — это должно было бы насторожить его, контраст был слишком резок, но он потерял бдительность, любуясь этой новой Бет, темпераментной и независимой.

— Да, в этом! — сладко пропела она и изо всей силы ударила его тяжелым стаканом по голове.

Удар получился звонким, водка, еще остававшаяся в стакане, залила ему лицо. С удовлетворением, какого она очень давно не испытывала. Бет наблюдала за растерянным выражением лица Рафаэля. Осколки хрусталя запутались в его иссиня-черных мокрых волосах, мокрая рубашка прилипла к телу. А он сузившимися от гнева глазами наблюдал за ее бесстыдно радостным выражением лица.

Но это длилось не больше секунды. Потом, как разъяренная черная пантера, он вскочил с кресла. Ему пришлось сильно потрясти головой, чтобы стряхнуть капли водки и осколки стекла, которые полетели в Бет.

— Что тебе надо, проклятая дикая кошка? Мне надо было бы придушить тебя и, может быть, я так и сделаю! — Его глаза сверкали, в них ясно читалась открытая угроза.

Но Бет не испугали его угрозы, даже когда он во весь рост предстал перед ней, она не отступила. Почти испытывая удовольствие от этого опасного противостояния, она стояла перед ним подбоченясь.

— Ну, давай попробуй! Дотронься до меня хоть пальцем, и я выцарапаю тебе глаза!

Он мрачно смотрел на нее из-под густых бровей, зная, что меньше всего ему хотелось бы причинить ей боль. Он видел только одно: как она красива — видел эти волосы, этот коралловый рот! Его гнев уже спал, и ему было страшновато от того, что независимо от ее действий, от количества любовников в прошлом или в будущем, у нее есть одно преимущество над ним — она легко может сломать скорлупу, в которую он попробовал спрятаться от всего мира. Эта мысль испугала и потрясла его — такая маленькая и хрупкая женщина может разрушить строившуюся чуть ли не всю жизнь мощную оборонительную стену против.., любви.

Они смотрели друг на друга, как два шипящих кота. Рафаэль, ощутив ситуацию, внутренне засмеялся, это отразилось в его глазах. Но Бет была на этот раз не склонна к компромиссу, и смешинки в его глазах разъярили ее. Она бросилась на него с кулаками.

— Как ты смеешь смеяться надо мною? — Почти плача от бессилия, она яростно продолжала:

— Ты использовал меня с момента первой встречи, а теперь еще и смеешься надо мной. Ты лгал Себастиану, и он теперь думает обо мне как о создании, лишенном нравственных устоев, а ты еще и смеешься! Я твоя любовница?

Она колотила по, казалось бы, совершенно бесчувственному телу Рафаэля и продолжала кричать:

— Я не твоя любовница! Не была ею! И не буду! Он поймал ее руки, сжал их и притянул к своей груди. Со странным выражением глядя на ее возмущенное личико, он спросил тихим голосом:

— Разве ты не являешься хозяйкой моего сердца? Такой вот любовницей?

Он сказал это так тихо, что Бет почти пропустила слова мимо ушей, но восстановить их ей не удалось, потому что его ищущие губы уже напали на ее мягкие уста. И она поняла, что сейчас он пробудит в ней те таинственные силы, которые бросают ее в его объятия. Она пыталась бороться и, наверное, даже победила бы, если бы поцелуй был просто нежным, но было что-то в его поцелуе новое для нее, и она непроизвольно ответила на него. Поцелуй был долгим, страстным и одновременно удивительно нежным. Она уже забыла обо всем, в том числе и о причинах своей гневной вспышки. Она была в объятиях Рафаэля, и это было тем, что ей хотелось больше всего на свете.

Его рука гладила ее лицо, а губы двигались по щекам и бровям, потом он вернулся к ее сладким губам, и с легким стоном она признала поражение, прильнув к его горячему телу. Больше бороться со своими внутренними желаниями она была не в силах. Рафаэль ощутил победу, и его губы стали более требовательными. Потом он поднял ее на руки и понес к широкой софе, обтянутой вельветом.

Очень осторожно, как будто она была хрупким изделием из тончайшего фарфора, он положил ее на софу, ни на секунду не отрывая своих губ от ее уст. Встав на колени рядом с ней, он осторожно ласкал руками ее маленькие груди. Бет почувствовала, как набухают ее соски, и в ней нарастает всеохватывающее и непреодолимое желание.

Тело Рафаэля напряглось, оно рвалось к ней, ему хотелось скорее ощутить под собой ее белую мягкую плоть. Его пальцы со странной дрожью нетерпения стали расстегивать застежки ее платья.

Как ни странно, но именно касание его рук, снимавших с нее одежду, возвратило ее к реальности, и она, ощущая какое-то отвращение к происходящему, подумала, что слишком вольно позволяет ему вести себя с ней, как с легко доступной распутницей.

С легким возгласом отвращения она оттолкнула Рафаэля и вскочила на ноги.

— Не смейте трогать меня!

Она буквально раздваивалась: тело рвалось к нему, а голова протестовала против его обращения с ней. На глаза Бет навернулись слезы, и она дрожащим голосом потребовала:

— Оставьте меня. Сначала вы упрекаете меня за предполагаемое нравственное падение, а в следующую минуту проделываете со мной, пользуясь превосходством в силе, как раз то, за что только что обвиняли. Перестаньте использовать меня!

Рафаэль стоял прямо перед ней с отсутствующим выражением лица, глаза его были пусты и холодны.

В упор глядя на нее, он просто сказал:

— Прости меня! С тобой я действую вопреки всем своим принципам!

Бет коротко и горько усмехнулась:

— Оказывается, у вас есть даже принципы. Это странно, что-то я не видела применения хотя бы одного из них на практике.

Тут заговорил он, и голос его был подозрительно кроток:

— Ах, ты не видела? Ну хорошо, я напомню. Думаю, что, не забрав тебя с собой из Нового Орлеана, как ты просила, я проявил принципиальность. Мне очень не хотелось расставаться с тобой, но подумай, кем бы ты была? Беглой женой с подмоченной репутацией. Поэтому вопреки собственным страстям я оставил тебя на месте.

Лицо Бет побледнело, но Рафаэль продолжал все так же бесстрастно, не давая ей вставить ни одного слова:

— Твой муж мог запросто погибнуть от моей руки в любой момент. Но я не сделал этого. Я сказал тебе как-то, что хотел бы, чтобы его не было рядом с тобой. Найти повод для дуэли было весьма просто, результат был бы однозначен, но я так не поступил.

Его глаза сверлили ее, и он холодно добавил:

— Я мог бы убить его, но постарался спасти ему жизнь. И что-то не припомню, чтобы после его смерти я немедленно набросился на тебя, а это, признаюсь, было моим сокровенным желанием.

Глаза его были по-прежнему ледяными, но следующие слова он сказал очень мягко:

— Ты даже не знаешь, черт побери, Англичанка, какая ты везучая! Я мог уничтожить тебя каждый раз, как только наши дороги пересекались. Но не делал этого. Поверь мне, я так хотел тебя, одну тебя! Временами я был уже готов выкрасть тебя у мужа с самым диким скандалом. Он прокатился бы от Нового Орлеана по всему Техасу. Просто я приехал бы и с боем похитил тебя.

Недобрым голосом он продолжил:

— Можешь себе вообразить, сколько было бы сплетен, пересудов, разговоров, слухов. Так что, когда соберешься обвинить меня в отсутствии принципов в следующий раз, вспомни о моих словах и о том, что это я сохранил незапятнанной твою репутацию. Кстати, я сделал это по каким-то для меня самого не совсем ясным причинам.

Глядя в его холодные серые глаза и видя твердую складку вокруг губ, Бет поняла со стыдливым ликованием, что он имел в виду, когда говорил ей все это. И еще поняла, сколько раз за прошедшие годы находилась она на самом краю катастрофы.

Но потом она вдруг стала противна сама себе! Ну и что из того, что он хотел ее, она всегда ощущала это.

За его признания ей надо было бы почувствовать к нему отвращение, но среди множества чувств, охвативших ее, как раз отвращению места не было.

Внимательно глядя на него, она решила привести один факт, отрицать который он не смог бы:

— Но ты лгал Себастиану! Ты сказал ему, что я много лет была твоей любовницей, прекрасно зная, что этого не было!

Рафаэль пожал широкими плечами. До этого времени он обращался с ней как джентльмен, но терпению его приходил конец, и ему хотелось как можно скорее завершить эту перепалку. Англичанка принадлежала ему, и он объяснил ей это. Какой толк теперь обсуждать, есть ли у него принципы или нет?

Он стоял, скрестив руки на груди и расставив ноги, и смотрел на нее, а потом произнес:

— Если говорить точно, то я никогда не называл тебя своей любовницей. Я просто сказал, что между нами существует длительная связь — и это правда.

Его глаза внимательно осмотрели ее с ног до головы, и с каким-то неожиданным блеском в них он резко произнес:

— Пойми, Англичанка, ты — моя с того самого момента, когда я увидел тебя впервые. Ты прекрасно понимала это и знаешь сейчас, что это так, если ты, конечно, честна перед самой собой.

Он цинично улыбнулся и добавил:

— Хотя, как я убедился, многие женщины хитрят даже с собой. Я имею полное право называть тебя так, как хочу, — моей любовницей или моей женщиной. Ты принадлежишь мне!