Глава 9

Они никак не могли назначить дату пикника. Даже беглый взгляд на календарь обнаружил, что дни Эм-Джей гораздо напряженнее, чем ей сперва показалось.

— Проклятие! — воскликнула она. — Мы не можем собраться в ближайшем будущем… В следующее воскресенье могло бы получиться, но это День матери, и еще будет родео. — Внезапно она расцвела. — В ту субботу я забираю своих мальчишек и, хоть ты моя лучшая подруга, время с ними я тебе не отдам. Может, мы оставим это пока в подвешенном состоянии и посмотрим, как будут развиваться события?

Шелли согласилась и несколько минут спустя отъехала от «Магуайра». Мысли ее были растревожены тем, что она узнала сейчас о Джоше… и своих друзьях. Рассматривая это объективно, насколько была способна, она не могла винить Мелиссу-Джейн и остальных за молчание. Они старались помочь — в добрых намерениях она не могла им отказать и, окажись сама в подобной ситуации, возможно, поступила бы точно так же. «Что вовсе не отменяет, — мрачно подумала она, — боль и ощущение, что меня предали». Она знала, что со временем это пройдет, но сию минуту рана была свежей и кровоточила. И все же… ей открылся еще один кусочек головоломки, и встроился в образ неизвестного ей Джоша. Еще несколько недель назад история, рассказанная Эм-Джей, привела бы ее в негодование, и она яростно бросилась бы на защиту брата. Однако теперь, зная о Нике и некоторых других вещах, недавно открывшихся, поверить в это оказалось легче.

В глубине души она и раньше понимала, что Джош не святой. Ей было давно известно, что он немного бабник, но она извиняла это, говоря себе, что он просто еще не встретил свою настоящую любовь. Возможно. Шелли много бы дала за то, чтобы узнать мотивы, стоявшие за связью брата с женой Слоана. Этого ничем извинить было нельзя: прелюбодеяние есть прелюбодеяние. Но вдруг это был один из тех трагических случаев, когда любовь слепо и беспощадно поражает двоих? Если бы этой женщиной была не Нэнси, Шелли сумела бы убедить себя, что лишь любовь двигала этим романом, но речь шла о Джоше и Боллинджерах… Она вздохнула и остановила машину перед домом.

Постаравшись прекратить бесплодные размышления, она вылезла из «бронко» и поднялась по ступеням крыльца. Будучи не в настроении для разговоров и побаиваясь, что невольно начнет допытываться у Марии подробностей об этом романе Джоша, она только сунула голову в кухню и сказала Марии, что вернулась и идет в мастерскую.

Там она стала расхаживать взад и вперед, останавливаясь на миг перед окнами и любуясь видом. День получился сущим несчастьем! Знай она об этом романе, никогда бы не сунулась к Слоану. Особенно с деньгами. Неудивительно, что он разорвал чек. Наверное, он пришел в ярость… и был оскорблен. Теперь Шелли не могла винить его за то, что он уничтожил дурацкий чек… Но почему он ее поцеловал? Может, это его маленькая месть?

И зачем Джош завел роман с Нэнси? Он ведь должен был понимать, что ничем хорошим это не кончится. Может, ему это было безразлично? Она почти видела брата, который решил, что, уложив в постель жену своего врага, он добьется еще одной победы Грейнджеров в непрекращающейся фамильной вражде. Он, конечно, не мог предвидеть смерть Нэнси, но, возможно, рассчитывал на зверскую ссору со Слоаном. Для нее все эти рассказы о преступлениях, совершавшихся ее предками против Боллинджеров, и ответные действия тех были просто легендами… Любопытными, но не имевшими отношения к ее жизни. Но Джош верил в фамильную вражду. Она однажды видела, как он перешел на другую сторону улицы, чтобы не встретиться с отцом Слоана, Марком. А когда он узнал о ее романе со Слоаном… Она вытерла набежавшую слезу. Он держался чудесно, утешал ее, помогал, но никак не мог понять, как она могла себе позволить увлечься Боллинджером. Неужели Джош ввязался в отношения с Нэнси только потому, что она была женой Боллинджера и ему хотелось усугубить неприязнь, начавшуюся сто пятьдесят лет назад?

От этой мысли ей стало нехорошо, но отбросить ее Шелли не могла. Связь с женой другого мужчины была историей, достаточно дешевой и безвкусной, и пуститься во все тяжкие лишь для того, чтобы вызвать скандал… Она вдруг почувствовала себя виноватой, что могла подумать о Джоше такое. Он ведь был ее братом. Она его любила. Нет, обожала. А тут размышляет о нем как о мелком и мстительном… Но он таким не был! Она не могла отрицать, что Джош был порывистым, беспечным, иногда себялюбивым, но еще он был щедрым, добрым и заботливым.

А может, он на самом деле любил Нэнси? Нэнси Боллинджер могла быть той единственной женщиной, которая покорила его сердце. Если он ничего не мог с собой поделать и притяжение между ними было слишком сильным, чтобы они могли устоять? Что, если, тоскуя по Нэнси четыре года, он не мог больше выдержать одиночества и покончил с собой? Это было вполне вероятно. И разумеется, он не стал бы выставлять свои чувства напоказ и открыто проявлять свое горе по поводу смерти чужой жены. Ее брат был человеком замкнутым. Возможно, он горевал и страдал наедине с собой до тех пор, пока, не в силах справиться с болью утраты Нэнси, не покончил с жизнью.

Чувствуя, что сама впадает в тоску, Шелли заставила себя встряхнуться. Каковы бы ни были причины его смерти, они ничего не меняли, и она едва ли чего-нибудь добьется, если будет на этом зацикливаться. Однако кое-что она могла сделать. И решительным шагом Шелли направилась к телефону, стоявшему в мастерской.

Телефонный звонок в банк Укайи успокоил ее. Новый чек мог быть ей выдан через несколько недель, а на оплату первоначального будет наложен запрет. Сделав этот звонок и положив телефонную трубку, она почувствовала себя немного лучше.

Оставалось проблемой, как ей заставить Слоана принять эти деньги, но самая большая забота, то есть возобновление чека, с ее плеч свалилась. Скривив рот, она подумала, что теперь у нее есть немного времени на новое решение.

Только успела она отвернуться от телефона, как он зазвонил. У нее пересохло во рту, когда в трубке раздался голос Слоана:

— Шелли, это ты?

Она кивнула, потом сообразила, что он же ее не видит и произнесла, ненавидя свой задыхающийся голос:

— Да, это я.

— Я узнал твой номер по справочной, — сказал он. — Рад, что он не оказался незарегистрированным. Послушай, я хочу извиниться за вчерашнее.

Шелли открыла рот и смотрела на трубку так, словно она превратилась в сдобную булочку.

— Извиниться?

— Да, приношу свои извинения, — чуть смущенно рассмеялся Слоан. — Понимаешь, я ценю твое предложение, но сделка совершилась между Джошем и мной. Забудь о ней.

Ее пальцы судорожно сжались на трубке.

— Чтобы ты продолжал считать всех Грейнджеров мошенниками?

Он вздохнул.

— Я никогда не считал всех Грейнджеров плохими… только некоторых. И в этом ты не можешь меня винить. И среди Боллинджеров есть люди, которых ты любить не сможешь.

Это был убедительный довод, старый аргумент в их прошлых спорах. Даже в разгар их любви они не могли прийти к согласию насчет того, кто стал виновником разногласий, длящихся полтора столетия. Резкий ответ готов был сорваться с ее языка, когда она вдруг поняла, что не хочет продолжать дальше древнюю семейную вражду. «Может быть, я повзрослела», — грустно подумала она.

Слегка расслабившись, она сказала:

— Ладно. С этим я согласна.

— Прошу прощения? Я все правильно расслышал? Ты не собираешься вцепиться в меня зубами и когтями?

— Нет, — улыбнулась Шелли. — Не в этот раз. — Было так просто и естественно с ним шутить. Шелли вдруг осознала, что легко вернулась к старой дружеской манере, которая когда-то существовала в их отношениях. — Признаю, что гадости делались с обеих сторон. Доволен?

— Скорее потрясен.

— Что ж, радуйся моменту, — засмеялась она. — Долго он не продлится.

— Ты сознаешь, — мягко промолвил он, — что мы говорим с тобой целую минуту, и ни один из нас не шваркнул трубкой?

— Для нас это рекорд, — пробормотала она. Она никогда не могла устоять перед ним, и оказывается, это не изменилось.

— А здесь ты не права. Я припоминаю несколько случаев, когда мы проводили вместе часы без всяких споров…

— Это было давно, Слоан. Об этом не надо.

Он помедлил с ответом, потом не спеша произнес:

— Хорошо. В интересах наших продолжительных и мирных отношений я оставлю эту тему. Пока.

В последних словах прозвучала нотка угрозы, и Шелли нахмурилась. Поэтому, решив, что нужно закончить разго-

вор пока они общаются по-человечески, она вежливо сказала:

— Спасибо, что позвонил. Я принимаю твои извинения.

— Ну и ну, — фыркнул Слоан, — какие мы вдруг официальные… Впрочем, полагаю, это лучше, чем резня.

— До свидания, Слоан, — решительно объявила она и повесила трубку.

Несколько минут она стояла, глядя на телефон. Кто мог бы такое предположить? Слоан ей позвонил и извинился. Еще поразительнее: они спокойно поговорили… и разговор не кончился упреками и руганью. Конечно, это не изменило ее намерений. Она выплатит ему за право прохода, но телефонный звонок вернул ей оптимизм. Чудеса, да и только!

В приподнятом настроении она покинула мастерскую. Желудок осторожно напомнил ей, что она голодна. Она зашла на кухню и не удивилась, застав там Марию, угощавшую Эйси кофе. Обменявшись с ним приветствиями, Шелли обыскала холодильник и нашла все, что нужно для сандвича. Мария снова уселась за стол и только наблюдала, но Шелли чувствовала, что той хочется отстранить ее и самой приготовить ей сандвич. С момента возвращения домой у нее было несколько легких стычек с Марией, но Шелли ласково довеладо ее сознания, что ухаживать за «хозяйкой» не надо. Шелли удалось пройти по тонкой линии — обеспечить себе самообслуживание и в то же время не обидеть Марию.

Вскоре на тарелке перед ней лежал сандвич из тунца, маринованного укропа, лука и салата-латука, и она села за стол напротив Эйси, с отвращением смотревшего на эти приготовления. Она ухмыльнулась и откусила первый кусок.

— Я предлагала сделать тебе такой же, — с аппетитом, наслаждаясь вкусом, объявила она.

— Я такого не ем, — отозвался он. — Единственный морской продукт, который я употребляю, — это устрицы. Не забыла?

Мария фыркнула, а Шелли закатила глаза.

— Господи, Эйси, — простонала она, — дай передохнуть. Мы знаем, какой ты мужественный и неотразимый… ты сообщаешь нам об этом при каждом удобном случае.

— Мужчина никогда не может быть чересчур уверен, что его поймут как надо. — В глазах его заплясали веселые искорки.

— Нынче знамение времени — реклама. И я твердо знаю, что она себя окупает.

Мария с невинным видом кивнула:

— Да-да, это верно, — подтвердила она очень серьезно, но Шелли уловила смешинку в ее темных глазах, — но я также слышала, что в наши дни есть много фальшивой рекламы. Телевидение, журналы и радио вечно пытаются продать нам вещи, которые оказываются пустышкой…

— Это верно, — пискнула Шелли, еле сдерживая смех. — Множество рекламных объявлений пропагандируют товары, которые не работают.

Эйси поставил чашку на стол и встал. С большим достоинством он произнес:

— Заявляю вам, что я никакая не пустышка. И я не останусь там, где меня оскорбляют.

Мария ахнула. Шелли только рот открыла. На их глазах Эйси круто повернулся и вышел из кухни. Изумлению не было предела.

— Ну и ну! Это что же случилось? — растерянно спросила Шелли. — Эйси — самый большой шутник и дразнила и всегда готов был принять такой же ответ на свои подначки. Ему же нравится перешучиваться. Что на него нашло? — Она откусила еще сандвича. — Что-то ему не нравится.

— Не обидели ли мы его? — с тревогой осведомилась Мария.

— Надеюсь, что нет… мне бы ни за что на свете не хотелось задеть его чувства. Но он же должен понимать, что мы шутили!

— Все это очень странно. Я не видела, чтобы он так себя вел. Ник вечно дразнит его «дедулей» и «старичком», но он никогда не обижался.

Шелли пожала плечами, растерянная и заинтригованная внезапным уходом Эйси. Она прикончила свой сандвич, запила его стаканом молока и отнесла тарелку и стакан в посудомоечную машину. Теперь не мешало бы выяснить, что беспокоит Эйси. Поколебавшись, Шелли посмотрела в сторону Марии, оценивая ситуацию. Такой момент нельзя было упускать.

Она села напротив Марии, набрала воздуха в грудь и сказала:

— Кстати, о Нике…

Лицо Марии замкнулось, и она стала подниматься из-за стола. Пальцы Шелли сомкнулись на ее запястье.

— Ты не считаешь, что мы должны поговорить о Нике?.. Проблема ведь никуда не денется.

— Нет никакой проблемы — резко откликнулась Мария, вырывая руку.

— Это не так, и ты это отлично знаешь. Неужели тебя не тревожит, что Ник, твой сын, страдает? Ты можешь все разрешить, если расскажешь то, что знаешь.

Мария поднялась на ноги. Лицо ее потемнело от гнева.

— Это не твое дело! Как ты смеешь выведывать? Оставь нас в покое.

— Мария, мы должны об этом поговорить, — осторожно произнесла Шелли.

— Нет. — Мария устремила на Шелли ледяной взгляд. — Мне нечего сказать. Будешь копаться в этом, я просто уйду отсюда.

— А как же Ник? Неужели он не заслуживает знать правду? — горячо возмутилась Шелли, полная досады и злости на упрямство Марии.

Мария выпрямилась во весь рост.

— Дела Ника тебя не касаются. Он мой сын, и я не потерплю, чтобы ему нанесли вред.

Подойдя к двери, она подхватила свитер, натянула на себя и объявила:

— Я ухожу домой. Увидимся завтра.

С этими словами она вышла за порог и захлопнула дверь.

Шелли поморщилась. Кажется, сегодня был не ее день: она всех успела расстроить. Решив хотя бы помириться с Эйси, она встала и вышла из кухни.

Оставив дом позади, она направилась к сараю за ним. Эйси с перерывами работал на Грейнджеров, сколько она себя помнила. У него был маленький домик и около сотни акров на краю долины, где он держал небольшое собственное стадо, но, если она правильно помнила, он любил проводить большинство ночей в маленькой квартирке на чердаке сарая. Как он заявлял, это был его «дом вдали от дома». И когда Шелли росла, он всегда был неподалеку. Он был отличным ковбоем и хотя имел свое стадо и иногда работал на других хозяев, Грейнджерам в первую очередь принадлежали его время и преданность. Джош говорил, что Эйси должен был бы давно уйти на покой. Уже около восьми лет он получал небольшую пенсию от Скотоводческой компании Грейнджеров. Но старый ковбой настойчиво ошивался на их ранчо, всегда готовый помочь или дать язвительный совет, если было нужно… или не нужно.

Волоча ноги, Шелли приближалась к сараю. С тех пор как она вернулась домой, Эйси вновь поселился в квартирке наверху, заявляя, что ему не нравится, когда она по ночам остается одна в доме. Она с ним не спорила: ей было приятно сознавать, что, после того как Мария уйдет, а она всегда уходила после двух часов дня, он будет где-то неподалеку. Квартирка поначалу была построена как прибежище для тех, кто наблюдает за больным скотом, но с годами все стали называть ее вторым жильем Эйси, потому что пользовался ею практически он один. Она состояла из большой комнаты с крохотной кухонькой и шкафами в одном углу, была снабжена здоровенным холодильником и печкой. К ней прилегали кладовка и ванная комнатка примерно такого же размера. Шелли с юности помнила, что пол был покрыт линолеумом непонятного цвета и происхождения, а стены обшиты узловатой сосной. Одно окошко, над раковиной, выходило на задворки большого дома, а другое — внутрь сарая, из него были видны стойла и проход по сараю. Столик с красной пластмассовой столешницей, комплект из четырех хромированных стульев, убирающаяся на день кровать с темно-синим покрывалом, маленький квадратный столик из сосны, на котором стоял телевизор с 19-дюймовым экраном, и парочка прикроватных столиков с разнокалиберными настольными лампами составляли скромную обстановку. Она не отличалась роскошью, но Эйси всегда говорил, что его все здесь устраивает. Ни хлопот, ни забот.

Взбираясь по лестнице в его апартаменты, Шелли раздумывала, как ей лучше с ним заговорить. Стоя на маленькой площадке переддверью, она собиралась с духом, понимая, что просто и легко не получится. Нужно говорить сразу и не лукавя. Она сделала глубокий вдох и постучала.

Дверь отворилась. Перед ней стоял Эйси, и вдруг ей стало ясно, что он немолод. Эйси всегда казался ей вечным, вне времени, а теперь она увидела, что он чуть сутулится и по-стариковски хрупок. Глаза его не светились привычной дразнящей улыбкой, а без нее лицо его было сумрачным. Он выглядел на свои семьдесят три года.

Эйси явно был ошарашен ее появлением.

— В чем дело? — тревожно спросил он. — Что случилось? С Марией все в порядке?

Шелли улыбнулась.

— Ничего не случилось, и с Марией все хорошо. Я просто волновалась о тебе.

— Обо мне? Господи Боже, девочка, я же взрослый человек! Это тебе нужен сторож… — Лукавая улыбка зазмеилась в уголках его рта. — Или мужчина. Да. Мужчина. Вот что тебе нужно. Большой, сильный, как…

— Эйси, ты лучше оставь эту тему, — предупредила его Шелли. Она обрадовалась, что прежний юмор у него не пропал. — Это за тобой нужен глаз да глаз.

— Только ты не начинай. Хватит того, что Ник трясется надо мной, как курица над цыпленком. — Он заиграл бровями. — Как же смогу я ухаживать за дамами, если вы вдвоем станете за мной следить? Это бросит тень на мою репутацию.

Что бы там ни взвинтило его на кухне, это быстро прошло, и, видя с облегчением, что он такой же, как обычно, Шелли решила не настаивать на объяснении.

— Я хотела обсудить с тобой ту партию скота, что прибудет где-то в середине месяца, но ты ушел до того, как я успела об этом заговорить.

Легкий румянец окрасил его скулы, но это был единственный признак того, что он понимает, как странно себя вел.

— Ладно, — кивнул он. — Заходи.

Поскольку никаких объяснений он явно давать не собирался, Шелли, приняв правила игры, молча последовала за ним в комнату.

Быстрый взгляд вокруг подтвердил, что обшитые сосной стены не изменились, а вот безобразный линолеум ее юности на полу заменен плотным бежево-коричневым покрытием, пригодным служить и внутри дома, и снаружи. Складная кровать была теперь обита ярко-синей шотландкой, телевизор был больше и новее, но все остальное осталось почти таким же. Правда, Эйси или кто-то другой добавил к обстановке черное кожаное откидное кресло и круглый дубовый кофейный столик. Шелли увидела, что и кухонный стол был новым, и кухонные стулья, оставаясь красными, были заново обиты.

Усевшись за красный пластмассовый столик, она наблюдала, как Эйси варит кофе в кофеварке. Было время, когда он клялся, что никогда кофеварка не заменит его побитый кофейник, но и ему пришлось сдаться под напором прогресса. Скрывая улыбку, Шелли обратила внимание на микроволновую печь, стоявшую рядом со сверкающим хромом и чернью тостером на четыре ломтика, и — это же надо! — даже маленькая переносная посудомоечная машина притаилась в углу кухоньки. Оказалось, что Эйси, кряхтя и ворча, вошел в двадцать первый век.

Включив кофеварку, он присоединился к ней за столом.

— Так что ты хотела обсудить насчет коров?

Вообще-то коровы были только предлогом, чтобы его увидеть, и на мгновение она растерялась, не сообразив, о чем он говорит.

— Ну, понимаешь, — промямлила она, — я… э-э… подумала: не смог бы ты быть тут и помочь, когда их будут выгружать? Ник, разумеется, поможет, но мне хотелось бы иметь наготове пару опытных рук.

— Вот как? — Эйси посмотрел на нее проницательным взглядом, как в прошлом, когда ловил ее на уклонении от правды, и, точно так же как в юности, она заерзала на стуле. Он понял, что она попыталась замутить воду, но, не настаивая, мягко добавил: — Да, конечно. Я помогу. Ты примерно знаешь, когда они прибывают?

— Не уверена насчет точной даты, но они предположительно будут отправлены из Техаса в конце той недели. Продавец даст мне знать, когда перевозчик их заберет. А когда мне станет известно, что они уже в дороге, я смогу прикинуть дату их прибытия.

— Так сколько же голов ты купила? — спросил он, поднимаясь и берясь за чашки.

— Тридцать… насколько хватило денег.

Он выгнул бровь.

— Целая куча бифштексов на копытах. — И, поставив перед ней белую чашку с кофе, над которой вился парок, снова уселся и придвинул к себе свою чашку.

Шелли ухмыльнулась:

— Только не эти малышки. Эти куколки станут основой новой и улучшенной Скотоводческой компании Грейнджеров.

Эйси фыркнул.

— Куча денег и труда, девочка. Ты начинаешь практически с нуля. И не забудь, что ты женщина. Знаю, знаю, — поспешил он продолжить, видя, как она насупилась, — но тебе лучше смотреть фактам в лицо. Здесь у нас множество скотоводов, которые все еще думают, что место женщины на кухне и в постели. — И торопливо добавил: — Разумеется, я к ним не отношусь. Тем не менее, милая, тебе предстоит выдержать много сопротивления и предубеждения, просто потому что ты женщина, занимающаяся мужской работой. Тебе придется иметь дело и с этим, а не только с обязанностями скотовода. Разведение скота в наши дни — это совсем не то, что было раньше. Требуется пропасть бумаг, куча сведений, ведение уймы записей. Не важно, какой породистый у тебя скот и каких кровей, если ты не можешь подтвердить родословную, все это пустое… разве что ты растишь свой скот на бойню. Но тогда незачем возиться с чистопородными животными. — Он отпил кофе и посмотрел на нее. — Ты намерена сохранить то, чем славились Грейнджеры: продажа пар корова — теленок?

Шелли кивнула.

— Это трудный рынок, малышка, требуется время, чтобы его построить, наладить контакты… И пока репутация Грейнджеров дает тебе некоторое преимущество, ты должна доказать свою хватку перед упрямыми скупыми старыми скотоводами. Это будет нелегко и случится не сразу. Ты не можешь заварить дело, а спустя полгода улизнуть в Новый Орлеан, потому что задор иссяк. Ты уверена, что тебя хватит надолго?

Шелли упрямо вздернула подбородок.

— Я возвратилась домой насовсем, Эйси, повторяю тебе еще раз. В Новый Орлеан я не вернусь. А надолго ли меня хватит? Может, поставить на кон свою тощую задницу, что да, хватит. Так ты мне поможешь?

— Да, черт меня побери, девочка, я все думал, когда же ты наконец меня попросишь. Ведь Ник так загорелся, говорит, что вы в этом партнеры. А я… Должен тебе сказать, что я начал чувствовать себя прямо-таки отстраненным.

При этих его словах Шелли охватила радость. Она не сомневалась, что Эйси ей поможет, но как замечательно было услышать подтверждение из его уст. Одно ее заботило, и, наклонившись к нему, она спросила:

— А как будет с твоим собственным стадом? И потом, ты вроде как ушел на покой? Мне кажется, что в бумагах Джоша было упоминание о том, что и ты, и Мария получаете некоторый доход от годового фонда, который отец отложил много лет назад в качестве пенсионного.

— Да. Знаю. Джош настоял, чтобы я его получал, когда мне стукнуло шестьдесят пять. Но, черт побери, Шелли, уход на покой — это для неженок. Что, по-твоему, я должен делать целый день? Коровы и лошади — это моя жизнь. Ничем другим я не хочу заниматься. — Он ухмыльнулся. — Кроме, конечно, погони за юбками.

Шелли возвела глаза к небу.

— Так как же насчет твоего скота? — настаивала она.

— Да черт с ним, милая. Они просто кучка упрямых полудиких коров, которых я держу для забавы: сгонять в стадо, разделять и тому подобное. Я уж думал их продать и сдать пастбище в аренду соседу.

— Эйси, буду с тобой откровенна: я не могу платить тебе большое жалованье. Джош оставил дела в жутком беспорядке, так что доллар — это все, что я смогу платить тебе сверх минимальной зарплаты.

Он принял оскорбленный вид, и на мгновение Шелли испугалась, что он с шумом выйдет из комнаты. «Вот ведь обидчивый старый черт, — подумала она с любовью, — и гордый к тому же».

— Я уже получаю пенсию от Скотоводческой компании Грейнджеров, — прорычал он. — Если хочешь платить мне больше, я спорить с тобой не стану, но почему бы нам не договориться, что я просто насовсем перееду в эту квартирку? Ты разрешишь мне пользоваться стиральной машиной и сушилкой для моей одежды. И мне нужно будет построить конуру для моих собак. Еще у меня есть кошка, которую я люблю, и мои лошади. Но если ты позволишь мне переселиться сюда, я возьму с тебя только три доллара в час за любую работу, которую стану делать.

Шелли собралась поспорить с ним насчет денег, но выражение лица Эйси сказало ей, что лучше ни на чем не настаивать. Поселить Эйси на ранчо проблемы не составляло. По правде говоря, ей это показалось отличной идеей. Но она тут же нахмурила лоб.

— А что станется с твоим домом?

— Я могу его сдать в аренду. Есть тут один парень… много месяцев ходит за мной… горожанин. Хочет взять его в долгосрочную аренду. Я свой дом люблю, но он никуда не денется: будет стоять на том же месте, если я решу, что устал карабкаться сюда наверх. — Он весело заухмылялся. — Полагаю, это случится в то же время, как я стану слишком старым, чтобы замечать хорошенькие личики.

— Этого никогда не случится, — рассмеялась Шелли.

— Значит, договорились?

— Порукам.

Следующие дни пролетели незаметно. Эйси стал самоназначенным руководителем всей операции, и Шелли оказалась у него на посылках. Она вставала на рассвете и встречалась с ним в кухне за завтраком. В первое же утро она с трудом приплелась к столу и обнаружила там его, с удовольствием уплетающего яичницу-болтушку, которую приготовила Мария. Шелли ворчливо поинтересовалась:

— Мало того что я должна вставать ни свет ни заря, хотя не соглашалась на это, так я еще и вижу здесь тебя. Разве я подряжалась тебя кормить?

Эйси, разглядывая ее заспанное лицо, чуть усмехнулся в белоснежные висячие усы.

— Как мне помнится, ты никогда не была ранней пташкой. Видно, что ты не изменилась… такая же сердитая и ворчливая… едва встала с постели. А что касается того, кормить меня или нет… по-моему, будет глупо, если я стану наспех глотать кофе с жареным хлебом в одиночестве сарая, когда здесь, в двух шагах, такое общество и Мария отлично готовит… Конечно, если ты не хочешь меня видеть…

Шелли плеснула себе кофе в чашку и, сделав первый глоток божественной амброзии, ухмыльнулась:

— Эйси, заткнись. Ты же знаешь: тебе всегда рады.

Он проказливо ухмыльнулся в ответ:

— Угу. Как я и думал. — Он бросил на нее шутливый взгляд. — Не могу сказать, что ты очень любезная, как только проснешься, но никогда не думал, что ты откажешь мне в куске хлеба.

Утренняя встреча прошла очень хорошо, и Шелли удивилась, что раньше об этом не подумала. Медля за остатками завтрака, состряпанного Марией, которая время от времени сопровождала еду едкими замечаниями — она снова держалась как всегда, — они с присоединившимся к ним Ником могли обсуждать ход дела, успехи и недостатки перед началом рабочего дня. Шелли ждала этих утренних встреч, ей нравился домашний уют кухни, запах жареного бекона и кофе, быстрый обмен мнениями, радостное чувство возвращения домой. Да, Джоша больше нет, но утро с Марией, Эйси и Ником рождало ощущение семьи.

Эйси мог шутить и дразниться, но был строгим начальником. Работа была тяжелой. Нужно было выдрать из земли старые ограждения вокруг сарая и заменить их новыми. Сменить желоба для скота и стойла, перестроить участок кормежки вместе с кормушками и яслями. Шелли наняла в долине двух молодых людей, опытных в этом деле, но все равно ей тоже досталось таскать материал, вкапывать столбы и натягивать проволочную сетку. Ник приезжал так часто, как только мог, и Шелли была рада этой дополнительной мускульной силе.

Ко Дню матери, то есть полторы недели спустя, Скотоводческая компания Грейнджеров стала реальностью. Скот из Техаса был уже в пути и должен был прибыть в понедельник. Эйси переехал на ранчо, со всеми вещами и животными. В добротной большой конуре возле сарая разместились три овчарки. Его лошади заняли три из восьми денников, а грузовик и трейлер встали рядом с конурой. Его пестрая кошка Мышатница ежедневно доказывала свои охотничьи таланты, выискивая добычу в сарае и по всем закоулкам. Она ластилась к ногам, требуя, чтобы ее погладили. Шелли нравилась кошка, ей только хотелось, чтобы она не преподносила ей в дар убитых мышей и кузнечиков.

Они бы работали весь конец последней недели — и субботу, и воскресенье, — но Эйси объявил, что всем нужен отдых, и распустил их с четырех часов накануне, объявив, что в понедельник они должны явиться ровно в восемь утра. Несмотря на то что вставать рано не было нужды, Шелли вскочила с постели в шесть утра. Вместо душа она поплескала на лицо водой, почистила зубы и, натянув старый цветастый халат, не спеша спустилась вниз. В выходные Мария не приходила. Кухня без ее суеты казалась пустынной. Шелли включила кофеварку, и вскоре разлился аромат свежезаваренного кофе.