Лицо Саванны стало непроницаемым, и, опустив руки, она отпрянула от стола.
      - Насколько помню, это ни капельки не пугало ее, когда мы жили в... кажется... в Крауз-Нест! - резко заявила она.
      - Тогда еще жив был Давалос, а, как ты знаешь, он и слышать не хотел о том, чтобы она жила в другом месте, - произнес Боуден, ничем не выдав своих истинных чувств.
      Наступило молчание. Оба погрузились в тягостные воспоминания о днях своей юности.
      Боудену было три года, когда умерла его мать, Анна Салливэн, и отцу, Иннису О'Рауку, богатому плантатору из Теннесси, пришлось взять мальчика к себе. Родители Боудена не были женаты, и нежеланный и никем не любимый ребенок влачил жалкое существование до тех пор, пока через два года из Ирландии не приехала мать Саванны, шестнадцатилетняя Элизабет, сестра Инниса, носившая ребенка под сердцем. Она сразу прониклась жалостью к темноволосому черноглазому малышу и стала для него настоящим ангелом-хранителем. Но недолговечным оказалось счастье ребенка. Очень скоро Иннис и Элизабет надолго уехали в Новый Орлеан, а когда вернулись, у Элизабет несколько недель глаза не просыхали от слез, а Иннис постоянно ходил мрачный, закипая яростью без всякой на то причины.
      Потом приехал испанец, Блас Давалос, к которому Боуден с первого же взгляда проникся неприязнью, вскоре перешедшей в жгучую ненависть к этому красивому, стройному и очень высокомерному мужчине, когда мальчик наконец понял, что это из-за испанца его обожаемая Элизабет день и ночь лила слезы, а Иннис приходил в ярость. Кончилось тем, что Элизабет выгнали из дома. Боуден до сих пор не забыл, как Элизабет, рыдая, разбудила его среди ночи, наспех одела и они, сбежав по широкой парадной лестнице, сели в кабриолет, которым управлял Давалос. С тех пор он больше не видел ни отца, ни Свит-Медоуз.
      У Боудена почти не сохранилось воспоминаний о тех днях, когда Давалос увез их из Свит-Медоуз, и прошли. годы, прежде чем он по-настоящему осознал, что рождение Саванны в одном из маленьких глухих поселений на берегу Миссисипи обернулось для Элизабет великим позором и презрением всей ее семьи, для которой она навсегда стала изгоем. Давалос так и не пожелал жениться на Элизабет, и его дочь появилась на свет незаконнорожденной.
      И если Боуден с первого взгляда невзлюбил Давалоса, Саванна в раннем детстве вообще не питала к нему никаких чувств. И неудивительно. Только в шесть лет она поняла, что Давалос - ее отец, поскольку почти не видела его. Он где-то пропадал месяцами, а однажды уехал на целый год. Жизнь без него становилась невыносимой, зато стоило ему появиться ненадолго, как все менялось: отец приезжал с большими деньгами, дарил матери шелковые платья, Боудену - замечательный нож, Саванне - фарфоровую куклу и конфеты. Нечастые наезды Давалоса были связаны в сознании девочки с роскошными подарками, радостью матери и общей атмосферой веселья, а самого Давалоса она воспринимала как волшебника, способного сделать каждый день восхитительным и счастливым. Но он оставался с ними неделю-другую, максимум месяц, после чего однажды утром седлал свою лошадь и, оставив мать всю в слезах, снова исчезал, чтобы возвратиться к своей настоящей жизни, где не было места ни нежной доброй женщине, которую он обесчестил, ни ребенку, которого она ему родила. Лишь повзрослев, Саванна с горечью осознала, как мало значили они с матерью для Давалоса. В том мире, в котором он жил, он тщательно скрывал их существование.
      Саванне потребовалось немало времени, чтобы составить себе полное представление о Давалосе, но кое-что она поняла еще раньше из рассказов матери, которая явно что-то скрывала, и из детских воспоминаний Боудена. Ей стало ясно, что Давалос просчитался, соблазнив Элизабет в надежде на ее наследство, - Иннис не собирался оставлять ей свое состояние, и тогда Давалос решил подыскать себе богатую невесту, потому и скрывал свою связь с Элизабет. Долгие годы Саванна размышляла над тем, почему Давалос не бросил их окончательно, и лишь недавно пришла к единственно правильному выводу. Давалос по-своему любил Элизабет, а может быть, и Саванну тоже...
      Глядя на непроницаемое лицо Саванны, Боуден понимал, что ей куда труднее терпеть колкости и косые взгляды, чем ему, тоже незаконнорожденному.
      Вдруг Саванна натянуто рассмеялась и, смущенно взглянув на него, тихо произнесла:
      - Извини, но всякий раз, вспоминая о тех днях, я думаю, что поступаю неправильно, и мне становится страшно.
      Боуден слегка улыбнулся, но глаза его по-прежнему оставались задумчивыми.
      - В один прекрасный день тебе придется его простить. Хотя ни ты, ни я никогда не поймем ни Давалоса, исковеркавшего жизнь Элизабет, ни саму Элизабет, продолжавшую его любить, поэтому придется принять все как есть и смириться. Иначе прошлое станет источником вечных мучений и поглотит тебя.
      Лицо ее мгновенно посуровело, и на Боудена градом посыпались упреки.
      - Не спорю, твоя ненависть к Давалосу вполне объяснима. - Однако у него хватило сил возразить: - Он обесчестил твою мать и не женился на ней. Но вот уже десять лет, как Давалоса нет в живых, и сейчас он ничего не может изменить. Однако ты должна верить, что он пытался это сделать, как-то искупить свою вину перед вами. Разве не он оставил тебе то, чем ты сейчас владеешь?
      Саванна фыркнула:
      - Деньги не играют для меня никакой роли. К тому же, как тебе известно, все, что мне от него досталось, - это полуразвалившийся дом и оставшиеся от плантаций его семьи полторы сотни акров земли с разрушенными дамбами к югу от Нового Орлеана. И еще Сэм и его родные. - Она ласково улыбнулась старику, который ответил ей такой же улыбкой, деловито убирая со стола и не обращая ни малейшего внимания на разгоравшийся спор.
      - Это уж точно, госпожа, - поддакнул старик. - И как замечательно, что вы выправили наши вольные! Сделали нас свободными!
      - Не только это, - с горячностью заявил Боуден. - На последние деньги она отремонтировала дом и поселила там Элизабет. А сама живет здесь, в этой забытой Богом и людьми дыре. Может, это ты потакаешь ее упрямству?
      Боуден почти перешел на крик, дав волю своему бурному темпераменту. Последней каплей, переполнившей чашу его гнева, был взгляд, которым обменялись Саванна и Сэм. Пусть, мол, потешится, а мы потерпим. И Боуден, хватив кулаком по столу, заорал:
      - Господи Боже мой! Вы оба просто сошли с ума! Неужто не понимаете, что наступит день и Майкейя или кто-нибудь подобный ему придет и схватит вас. И если оставит тебя в живых, Саванна, на что вряд ли можно надеяться, зная этого типа, то обязательно изнасилует, и ты даже не будешь знать, кто отец ребенка, поскольку с тобой позабавится вся его шайка.
      Услышав столь ужасное предсказание, Саванна побелела как полотно, а в глазах ее промелькнул страх, что несколько успокоило Боудена. Теперь по крайней мере он знает, что Саванна не до конца утратила чувство опасности. И, глядя на ее помрачневшее, напряженное лицо, Боуден перестал сердиться и ласково произнес:
      - Я люблю тебя и не вынесу, если с тобой что-нибудь, случится. Неужели ты не позволишь тебе помочь?
      Она промолчала, и это еще больше воодушевило его.
      - Я знаю, чего тебе стоило восстановить остров Стэк после того, как четыре года назад его затопило во время землетрясения, и ты очень гордишься этим. Но жить тебе здесь нельзя! Ты молода, красива и не можешь прозябать в этом проклятом болоте! - Он глубоко вздохнул. - Гордость - это прекрасно, но нельзя подчинить ей всю свою жизнь!
      Слова Боудена ранили Саванну в самое сердце, но она не могла не признать, что он абсолютно прав, хотя испытывала при этом горечь и боль. Она отдавала себе отчет в том, как рискует, и Боуден глубоко ошибался, если думал иначе. В то же время ей было здесь хорошо, потому что она выросла в этих местах. Новый Орлеан, таивший в себе множество соблазнов, и восхищал ее, и в то же время немного пугал. Когда-то Кампо-де-Верде славился своими плантациями, теперь же от них осталось всего несколько акров земли, но Боуден помог отремонтировать дом и надворные постройки, подновить и починить дамбы и пристани. Дети Сэма, Исаак и Мозес, вместе со своими семьями обрабатывали оставшуюся землю, а мать Саванны вела жизнь, не лишенную некоторого комфорта и даже изысканности. Саванна же в этом доме чувствовала себя неуютно и через пять лет, когда ей исполнилось восемнадцать, заявила матери и Боудену, что хочет жить самостоятельно, взяла с собой Сэма и вернулась в маленькую таверну, которой управляла Элизабет, пока Давалос был жив.
      Смерть Давалоса ввергла Элизабет в полное отчаяние, а Саванна до сих пор не могла избавиться от чувства стыда, стоило ей вспомнить свое отношение к отцу. Она никогда по-настоящему не любила этого темнокожего чудака, вечно скитавшегося вдали от дома, но в памяти ее он так и остался источником веселья и радости для нее и матери. Саванна выучилась говорить по-испански, хотела, чтобы отец гордился ею. И он гордился. Она вспомнила, как во время их последней встречи поздоровалась с ним по-испански и зарделась от его похвалы. И так живо было это воспоминание, что Саванне казалось, будто и сейчас ее щеки пылают. Увы! Хорошие воспоминания тонули в плохих, потому что их было гораздо меньше. Ей не забыть слезы матери и горе, поселявшееся в доме всякий раз, как Давалос их покидал.
      Саванне стоило немалых усилий прогнать печальные воспоминания. Она улыбнулась Боудену и с нарочитой беспечностью произнесла:
      - Не надо так беспокоиться, Боуден. Никак не можешь смириться с тем, что я повзрослела и больше не нуждаюсь в твоей помощи, могу сама за себя постоять?
      Боуден фыркнул и хотел снова съехидничать, как вдруг зазвенел серебряный колокольчик над дверью, в глазах Саванны появилась тревога, а сама она побелела как мел, не в силах оторвать взгляд от колокольчика, словно ждала, что он опять зазвенит. Она явно была обеспокоена.
      - Что это? - спросил Боуден, невольно схватившись за пистолет, в то время как Саванна взяла винтовку, ту самую, с которой его встретила, вытащила из-под прилавка еще одну и молча бросила кузену.
      - Колокольчик - наш условный сигнал. Сэм в опасности! Что-то случилось!
      Глава 2
      - Проклятие, что за условный сигнал? - свистящим шепотом спросил Боуден, схватил винтовку и прижался к стене, заняв оборону.
      - Пропади все пропадом! - бросила Саванна. - Мы развесили сонетки по всему дому в наиболее удобных местах. Один звонок - это беда, два - угроза, три - приближение чужаков. То ли с Сэмом что-то стряслось, то ли...
      - То ли пожаловал Живодер Майкейя, - с нарочитым спокойствием произнес Боуден.
      Саванна тряхнула своими золотистыми волосами и тихо сказала:
      - Ай-яй-яй, до чего же ты умный!
      Со стороны кухни донесся шум, там, похоже, завязалась драка, и оба, переглянувшись, похолодели от ужаса. Боуден исчез в полумраке комнаты, а Саванна бросилась к стойке, пряча винтовку, чтобы в нужный момент она была под рукой.
      Увлеченные разговором, они не заметили, как стемнело, и не зажгли свечи и лампы, так что таверна оказалась погруженной во мрак. Саванна даже не могла различить в темноте силуэт стоявшего в углу Боудена, но одно лишь сознание, что он здесь, придавало ей силы и успокаивало.
      Вдруг из коридора, соединявшего комнату с кухней, кто-то грубо втолкнул в дверь Сэма с перекошенным от боли лицом и заломленной за спину правой рукой. В следующую минуту Саванна увидела Майкейю Ятса, заросшего щетиной до самых глаз и с длинными космами, который приставил нож к горлу старика и растянул свои мясистые губы в самодовольной улыбке.
      Вряд ли можно было назвать Майкейю Ятса безобразным. У него были синие глаза, а правильные крупные черты лица великолепно сочетались с большим сильным телом. Жаль только, что он был не в ладах с водой и мылом и еще имел дурную привычку ни за что ни про что убивать всякого, кто докучал ему или просто попадался под руку, когда он бывал не в духе. В свои тридцать шесть он уже прославился как грабитель и убийца. Саванна и Боуден знали его еще со времен Крауз-Нест.
      Не подозревая, что Боуден притаился в темноте у него за спиной, Майкейя втолкнул Сэма в комнату и прохрипел:
      - Что, Саванна, не ожидала меня так скоро?
      Саванна прищурилась, прижала локти к стойке и, нащупав винтовку, беспечно пожала плечами:
      - Зачем пожаловал?
      - Чтобы ты не думала, что и на этот раз перехитришь меня, - просто ответил Майкейя.
      - Почему бы тебе не отпустить Сэма? Тогда мы смогли бы все обсудить! в тон ему произнесла Саванна и потянулась было к винтовке, но тут встретилась взглядом с Сэмом.
      - Обсудить? - По губам негодяя скользнула отвратительная улыбка. Ничего из этого не получится, милая. Как только я отпущу Сэма, ты попытаешься всадить в меня пулю. Думаешь, я не знаю, что ты прячешь винтовку? Я хорошо запомнил нашу прошлую встречу!
      Саванна вздохнула, выдавила из себя улыбку и, хотя не отнимала рук от винтовки, стрелять пока не собиралась.
      - Итак, что будем делать? - спросила она. Заметив, что Майкейя буквально пожирает ее глазами, Саванна почувствовала, как от страха пересохло во рту. Однако выдержала его похотливый взгляд и не призвала на помощь Боудена, хотя тот стоял за спиной у Майкейи.
      - Что будем делать? - переспросил бандит. - Сейчас ты положишь винтовку на стойку и выйдешь на середину комнаты. Иначе я перережу глотку этому паршивому ниггеру, что наверняка тебе не понравится, верно?
      Страх уступил место гневу, глаза Саванны сверкнули.
      - Допустим, я выполню твою просьбу, - сухо сказала она. - Что потом?
      - Потом, - нагло заявил он, мысленно раздевая Саванну, - ты привяжешь Сэма, а мы с тобой поднимемся наверх. - Он похотливо улыбнулся. Позабавимся часок-другой, и если ты ублажишь меня, то я, может, оставлю старика в живых.
      Тут Саванна, потеряв над собой контроль и совершенно забыв о Боудене, схватила винтовку и стала целиться Майкейе в голову.
      - Что ж, убей его! - севшим от ужаса и отвращения голосом крикнула девушка. - Но знай, не успеет он рухнуть на пол, как я всажу тебе пулю в лоб.
      - Ну уж нет, - мягко промолвил Боуден из-за спины Ятса. - С твоего позволения, моя маленькая кузина, это сделаю я, причем с огромным удовольствием. - Ткнув Майкейю винтовкой в спину, Боуден с угрозой в голосе обратился к нему: - Ну и что ты теперь собираешься делать, приятель?
      Самоуверенность на лице Майкейи уступила место досаде и страху, когда с нервным смешком он сказал:
      - Салливэн! Как же я сразу не догадался, что ты здесь?
      Майкейя понял, что одному ему не справиться, и решил убраться подобру-поздорову, освободи в Сэма.
      - Опять ты меня провела, Саванна, - злобно бросил он все с той же наглой ухмылкой и, осознав всю опасность своего положения, вызывающе добавил: - Что, если все мы сложим оружие, сядем за стол и выпьем виски, хотя бы для того, чтобы показать, что не держим зла друг на друга?
      Сэм отодвинулся от Майкейи и опустился на стул, потирая руку, которую бандит ему едва не сломал, когда завел за спину.
      - Очень больно, Сэм? - осведомилась Саванна. Сэм через силу улыбнулся и тихо ответил:
      - Не очень, госпожа. Я и опомниться не успел, когда он схватил меня, едва я появился на кухне. Не волнуйтесь, госпожа! Все в порядке. Стоит ли так беспокоиться из-за старика Сэма?
      Саванна бросила взгляд на Боудена, а тот в ответ скривил губы и передернул плечами, в то время как дуло его винтовки по-прежнему упиралось в спину Майкейи.
      - Пожалуй, у меня рука не дрогнет убить этого мерзавца, такого со мной еще не бывало, - в раздумье произнес Боуден.
      - Послушай, - в голосе Майкейи звучали и страх, и злость, - разве я не отпустил Сэма
      - Отпустил. Но только потому, что боялся, как бы я тебя не пристрелил. - Боуден с силой ткнул в спину Майкейи винтовкой и ледяным тоном продолжал: - Одному Богу известно, что бы ты натворил, не окажись здесь меня. Так что я не ошибусь, если пущу тебе пулю в лоб.
      - Ты не сделаешь этого, Боуден! - крикнул негодяй. - Да и с какой стати? Мы с детства знаем друг друга. Никаких дурных намерений у меня не было. - Он заискивающе улыбнулся: - А Саванна такая аппетитная штучка, что я прямо-таки голову потерял. И ты не можешь судить меня за это.
      - Еще слово, - сквозь зубы процедила Саванна, - и я пристрелю тебя как собаку!
      - А если вдруг она промахнется, - добавил Боуден, - не сомневайся, я точно попаду в цель. Понял?
      - Чего уж тут не понять! - в сердцах вскричал Майкейя. - Или ты считаешь меня полным идиотом? В толк не возьму, что это вы так всполошились! Ведь ничего особенного не произошло!
      - Заткнись, Майкейя! - крикнула Саванна. - Брось нож и проваливай отсюда, пока я не передумала!
      Нож со звоном упал на пол, а Майкейю как ветром сдуло.
      - Надеюсь, ты понимаешь, что он вернется? - спросил Боуден, подобрав нож.
      - Понимаю! Теперь ты доволен? Может, в следующий раз мне меньше повезет, - тихо произнесла Саванна, стараясь не смотреть в глаза Боудену. Ей не хотелось думать о том, что Майкейя снова заявится, его визит здорово ее напугал, но она больше не сомневалась, что, одержимый похотью, он не оставит ее в покое и настанет день... Саванна; содрогнулась от ужаса. Не окажись Боуден здесь, все закончилось бы совершенно иначе, и, к своему стыду, Саванна не могла этого не признать. Из-за ее упрямства Сэм едва не лишился жизни. Не говоря уже о том, что могло произойти с ней. Даже подумать страшно. Боуден прав: нельзя становиться жертвой собственной гордости.
      - Как долго ты собираешься здесь пробыть? - спросила она, взглянув прямо в глаза кузену.
      - Пока ты не перестанешь упрямиться, - произнес он с досадой.
      Саванна вопросительно взглянула на Сэма и по выражению его глаз поняла, что ей следует делать.
      Девушка знала, что без Сэма и его сыновей ей не обойтись. Жена Сэма умерла еще до того, как Элизабет стала хозяйкой таверны в Крауз-Нест, и Сэм, помимо того, что помогал ей, еще присматривал за ее и своими детьми.
      Саванна и Боуден росли вместе с Исааком и Мозесом, которые были старше Боудена на несколько лет. Элизабет ласкала и баловала детей, в то время как Сэм их строго воспитывал. Его можно было назвать добрым тираном. Справедливый, но беспощадный, он часто их колотил. Когда Саванна подросла, мать объяснила ей, что Сэм и его семья были собственностью Давалоса и он во время своих частых отлучек велел им помогать Элизабет. Сразу после смерти Давалоса Саванна дала Сэму и его сыновьям вольные, счастливая от сознания, что совершила такой благородный поступок. И Сэм платил ей за это безграничной преданностью.
      Когда Саванна решила покинуть Кампо-де-Верде, а Элизабет и Боуден всячески отговаривали ее от этого шага, Сэм изъявил желание уехать вместе с ней, и им ничего не оставалось, как смириться с ее решением. Вряд ли без Сэма Саванне удалось бы вдохнуть жизнь в таверну О'Раук, и она была признательна старику за поддержку и помощь в самые трудные минуты ее жизни в Крауз-Нест, где на каждом шагу приходилось преодолевать препятствия. Сколько раз он ей ласково говорил:
      - Полно, госпожа! Похоже, вам здесь не справиться. Не женское это дело работать на земле, когда есть я. Разве не обещал я вашей матушке присматривать за вами, как делал это прежде?
      Саванне немало пришлось пережить, но сама мысль о том, что она могла бы явиться причиной страданий или смерти Сэма, была невыносима.
      - Мне потребуется несколько дней, чтобы все приготовить, - сказала она, виновато глядя на Боудена. - У Сэма есть друг, который смог бы присмотреть за таверной и всем остальным, пока я не решу, что делать с Крауз-Нест, но он сейчас далеко, и понадобится время на его поиски.
      Наконец-то Боуден мог с облегчением вздохнуть, впервые после отъезда из Нового Орлеана.
      - Я буду ждать сколько угодно, только бы увезти отсюда тебя и Сэма.
      Решение Саванны оставить таверну О'Раук созрело еще задолго до нынешних событий. Нечто подобное могло случиться в любой момент, и Саванна чувствовала себя бессильной перед нависшей опасностью. Покидая Кампо-де-Верде, чтобы поселиться в Крауз-Нест, Саванна понимала, какая жизнь ее ждет, и была готова ко всевозможным опасностям и трудностям. Что же до комфорта, которого так хотела для нее мать, то Саванна им совершенно не интересовалась. Она с детства привыкла к бедности, потому что видела, как отчаянно боролась мать, пытаясь выбраться из нужды. По крайней мере у нее самой нет двоих детей. К тому же Саванна не сомневалась в том, что не родился еще на свет мужчина, способный околдовать ее, как это сделал Давалос с ее матерью.
      Охваченная отчаянной решимостью, в надежде на удачу Саванна вернулась в свой родной Крауз-Нест, но оказалось, что и Крауз-Нест, и остров Стэк вместе с маленькой таверной, которую Элизабет после смерти Давалоса продала за бесценок, исчезли в водах Миссисипи во время землетрясения, случившегося в том же году. Но Саванна не впала в отчаяние и переправилась на другой берег реки в поисках счастья. И там, в старом, заброшенном селении, нашла другую таверну и благодаря своей силе воли и мужеству с помощью Сэма привела ее в порядок и очень гордилась тем, чего ей удалось достичь ценой невероятных усилий, хотя мечтала совсем о другом.
      Жить в этом глухом, безлюдном месте было нелегко, да еще женщине, одной, без мужчины, и к тому же очень красивой...
      Саванна гляделась в свое крошечное тусклое зеркальце и печально вздыхала, не находя ничего особенного в своих прекрасных аквамариновых глазах, в тонких, аристократических чертах лица, в полных, красиво очерченных губах, так же как и в пышных золотистых волосах, великолепно оттенявших молочную белизну ее кожи, темных бровях и длинных пушистых ресницах. Почему Бог не дал ей темных волос и голубых глаз, как у Боудена? Ничего примечательного не находила Саванна и в своем теле, привлекавшему, таких мужчин, как Майкейя Ятс, что в конце концов мешало ей жить. Тело как тело. У всех женщин такое. Ничего из ряда вон выходящего.
      Саванна положила зеркало и медленно пошла к кровати. Если бы Ятс и его дружки оставили ее в покое, они с Сэмом были бы здесь по-настоящему счастливы. И всему виной ее тело. Оно вызывает похоть и делает ее вожделенной добычей для мужчин. Сама мысль об этом приводила Саванну в бешенство.
      Девушка легла в постель и предалась размышлениям. Она не могла припомнить, чтобы когда-нибудь дала повод мужчине вести себя с ней фривольно. С болью вспоминая судьбу матери, она поклялась себе не повторить ее ошибки.
      К мужчинам Саванна относилась равнодушно. Ко всем без исключения. Возможно, потому, что все они ассоциировались у нее с Давалосом, из-за которого мать так страдала и пролила столько слез.
      Она улыбнулась, подумав, что в этой глуши даже Майкейя мог считать себя достойным мужчиной, потому что лучших просто не было. Впрочем, по мнению Саванны, мужчины в Новом Орлеане вряд ли сильно отличались от Майкейи, разве что были почище, побогаче и лучше воспитаны. Но и они могли принести только горе и слезы! Так уж лучше умереть старой девой, чем позволить хотя бы одному из них пробить стену, воздвигнутую ею вокруг своего сердца, с чем никак не хотела мириться ее мать.
      Элизабет полагала, что счастье женщины только в замужестве, в чем убедилась на собственном горьком опыте. Разумеется, это не значило, что Саванна должна была броситься на шею первому встречному, однако завещание Давалоса предоставляло им возможность, как часто говорила мать, общаться с людьми более высокого происхождения, уважаемыми и честными.
      - Я знаю, - внушала ей мать, - наше положение не позволяет тебе выбрать достойного тебя жениха, но лавочники и зажиточные крестьяне, люди вполне порядочные, почли бы за честь взять в жены такую девушку, как ты.
      После одного из таких разговоров Саванна и покинула дом.
      Она ворочалась с боку на бок и никак не могла уснуть. До чего же ей не хотелось возвращаться в Кампо-де-Верде! И вовсе не потому, что она не любила мать. Но стоило подумать о респектабельном лавочнике, которого ей прочила в женихи Элизабет, как Саванне становилось тошно, так же как при мысли о скучных, однообразных занятиях, по мнению матери, обязательных для женщины. Как ни странно. Саванне больше была по душе отчаянная борьба за существование таверны, чем навязываемая ей Элизабет домашняя рутина. И только страх перед негодяями вроде Майкейи, которому девушка не в силах была противостоять, гнал ее обратно в Кампо-де-Верде, хотя при воспоминании о жизни там Саванна не испытывала ничего, кроме уныния.
      Саванне казалась удивительной тяга матери к респектабельности. Ведь большую часть жизни она провела в глухом, отторженном ото всего мира месте. Стоило Саванне подумать о скуке, которая ждала ее в Кампо-де-Верде, и она уже готова была сказать Боудену, что никуда не уедет отсюда. Но тут перед ее мысленным взором появилось искаженное болью лицо Сэма, и благоразумие взяло верх над эмоциями. Она не должна подвергать риску ни себя, ни Сэма. А Майкейя здорово струсил, это было написано на лице бандита, когда Боуден ткнул его винтовкой в спину. Вспомнив об этом. Саванна невольно усмехнулась. Теперь он не скоро сюда заявится, и нечего думать об этом ублюдке. Возможно, она никогда больше его не увидит. Саванна, однако, ошиблась в своих предположениях.
      Майкейя был в ярости. Уже дважды за сравнительно короткий срок эта девчонка обвела его вокруг пальца. Он едва ноги унес и лишь через несколько миль почувствовал себя в безопасности и смог перевести дух. Взбешенный, он уже готов был вернуться и снова испытать судьбу, но не решался, стоило ему вспомнить выражение лица Саванны, целившейся ему прямо в лоб, и этого проклятого Салливэна, едва не отправившего его на тот свет. Ничего, думал Майкейя, он еще покажет этому ублюдку, пусть тогда Саванна увидит, кто настоящий мужчина!
      Всю дорогу до самого Натчеза негодяй строил планы мести, а тут еще пошел дождь, и, когда показались наконец величественные крутые берега Миссисипи, вымокший до нитки, голодный Майкейя чувствовал себя хуже бездомной собаки. Оставив взмыленную лошадь в платной конюшне, Майкейя отправился искать дружков.
      Натчез, по сути дела, состоял как бы из двух городков. Верхнего и нижнего. На высоком, поросшем деревьями крутом берегу жили богатые плантаторы и уважаемые торговцы с семьями. Там на утопающих в жасмине тенистых улочках можно было встретить смешение американского и испанского стилей в архитектуре, ажурные металлические решетки, стройные колонны и широкие сводчатые галереи. А под ними, в двухстах футах от верхнего города, у самой воды, лежал нижний город, Натчез-андер-Хилл. И если верхний город отличался роскошью и элегантностью, то нижний являлся прибежищем всякого сброда.
      Чувствуя себя в этой части города как рыба в воде, Майкейя отправился прямиком в свое излюбленное местечко, жалкую таверну "Белый петух", посещаемую такими же подонками, как он сам. Прошмыгнув в темный угол, Живодер сел за маленький шаткий столик, с опаской оглядел насквозь прокуренную, тускло освещенную комнату и, не увидев ничего подозрительного, развалился на стуле, с наслаждением отпив обжигавшее горло виски прямо из бутылки, которую ему подала стоявшая за стойкой грязная, растрепанная девица.
      "Белый петух" был заполнен только наполовину, и Майкейя смог хорошо рассмотреть двух появившихся посетителей, в одном из которых узнал своего бывшего напарника, Джема Эллиота, одетого в темно-синюю куртку и испачканные облегающие штаны. Второй, ростом повыше, видимо, был чужаком. Элегантный красноватого цвета пиджак, накрахмаленная манишка и белоснежные манжеты выдавали в нем богатого щеголя, что разожгло любопытство Майкейи. "Что за дела у Джема с этим красавчиком? - думал Майкейя, не сводя глаз с обоих. Может, Джем собирался обыграть его в карты? Или ограбить, когда тот хорошенько поднаберется? А может, что-то поинтереснее?"
      Эллиот, в свою очередь, тоже с опаской оглядел помещение и кивнул ему. Не успел Майкейя опомниться, как его бывший напарник вместе со щеголем уже стоял у его столика.
      - Майкейя! Старина! - воскликнул Эллиот широко улыбаясь, продемонстрировав свои крепкие белые зубы, от чего его невыразительное лицо сразу преобразилось. - Говорят, ты снова наведывался к этой рыжей лисице Саванне. - Глаза его лукаво блеснули. - Что-то ты очень скоро вернулся! Опять получил от ворот поворот?
      Майкейя промычал что-то в ответ и предложил Джему и его спутнику присоединиться к нему. И они сели, хотя, судя по выражению лица незнакомца, тот не был в восторге от приглашения Майкейи. Воцарившееся за столом неловкое молчание длилось до тех пор, пока на столе не появились еще стаканы, на которые незнакомец смотрел с явным отвращением, потому что они были грязными, и, когда Майкейя разлил виски, тихо сказал:
      - Я думал, мы поговорим с глазу на глаз. Дело деликатное, ты же знаешь!
      Потягивая виски, Эллиот незаметно подмигнул Майкейе и обратился к незнакомцу:
      - Успокойтесь, мистер! У меня нет секретов от моего друга. И при чем тут деликатность, если речь идет об убийстве? Ведь Майкейя - тот самый человек, который нам нужен. Уж он-то сообразит, как расправиться с вашим Адамом Сент-Клэром.
      Подобный оборот дела явно не устраивал незнакомца. Лицо его стало непроницаемым, как маска. Он смотрел на Эллиота с нескрываемым презрением, буквально испепеляя его взглядом, в то время как Эллиот невозмутимо улыбался. Достаточно было взглянуть на его лохматые волосы и заросший щетиной подбородок, чтобы понять, кто он такой.
      - Слыхали про Майкейю Живодера? - как ни в чем не бывало спросил Эллиот.
      Незнакомец во все глаза уставился на Майкейю. Тот улыбнулся и с вежливым видом кивнул,
      Незнакомец схватил свой стакан, залпом выпил до дна и вздрогнул, когда крепкий напиток обжег горло и разлился горячей волной по его тщедушному телу.
      - Я хочу... э-э... чтобы вы убрали одного человека, - сказал он, уставившись на Майкейю. - Он богат, пользуется в Натчезе хорошей репутацией и имеет друзей.
      - Адам Сент-Клэр? - спросил Майкейя, прикидывая в уме, сколько можно заработать на этом черном деле. Уж он постарается выжать из франта приличную сумму.