– И не вздумай! – грозно прикрикнула моя половина. – Что, действительно трудно выдержать? – понизив голос, спросил он. В ответ я только кивнула. Конечно, трудно, ведь мой же ребенок!
Изменения, конечно, были не только в поведении. Собака уже не выглядела расплывшейся медузой, ощутимо подобрался живот, но этого было недостаточно, чтобы моя придирчивая душа осталась довольна ее внешним видом. Десять дней голодовки не давали мне покоя – все-таки слишком долго. Однако у мужа разговор по-военному короткий. И в который раз приведенная пословица, что «хлеб за брюхом не гоняется», успокоила меня еще на день.
– По-моему, пора начинать понемножку кормить, – осторожно заявила я, когда наступило следующее утро, – мне интересны твои критерии окончания голодовки!
– Ну что ж, я могу их тебе продемонстрировать. Пошли!
Прихватив по дороге из холодильника довольно большую кость, мы вышли из калитки в сопровождении Дитты, все-таки проявившей, правда, весьма умеренную заинтересованность косточкой. Генеральный руководитель эксперимента размахнулся, и кость улетела метров на двадцать и плюхнулась на лужайку. Дитта, посмотрев на нас, как на чумных, осталась на месте. Ее взгляд был полон презрения: вот еще чего не хватало, бегать им, видите ли, захотелось!
– Вот тебе и критерий! – засмеялся муж. Тем временем на лужайке у кости начинали разворачиваться события, и причем весьма стремительно. Привлеченные запахом мяса, сбежались местные аборигены – дворняжки разного вида, возраста и размеров. Они затеяли потасовку за право обладания добычей. Мы не вмешивались, поглощенные наблюдением за Диттой. По всем канонам бультерьерской породы, она должна была хотя бы… Но… Увы, ее интерес был чисто зрительский! Более того, она уселась и стала с любопытством наблюдать за разборками. Вот это да! Ну и буль!
– Убедилась? – ехидно спросил муж. – Так что, пора прекращать голодовку?
– Да никогда! – такое зрелище излечило меня от сентиментальности мгновенно. – Позор, да и только!
И мы втроем отправились обратно на веранду, я рассылала проклятия на головы владельцев, свою собственную и проклинала тот день, когда начала заниматься разведением этой «гнусной» породы!
Прошло еще три дня… Наши предположения полностью оправдались. Оставалось только удивляться, с какой скоростью пошло сжигание лишнего жира в эти дни. Почти на глазах менялось и поведение собаки. Дитка уже могла одним махом взлететь в кресло и таким же козьим прыжком соскочить оттуда. А что творилось, когда они с Бастиндой затевали игры, и описать невозможно. Однажды они с легкостью почти на метр свернули с места холодильник, мирно до той поры стоящий на веранде. И, похоже, даже не очень-то это заметили! Так, мимоходом! Пришло время еще раз попробовать «костяной» критерий.
Ах, какое это было зрелище! Дворня, по-моему, даже не поняла, что произошло. Кость толком не успела шлепнуться на землю, когда в два могучих прыжка бультерьер очутился там же и, схватив добычу, сверкая глазами и рыча таким знакомым мне боевым кличем, оглядывался вокруг, будто спрашивал, есть ли желающий оспорить трофей. Желающих, разумеется, не нашлось. Чего-чего, а мудрости у дворняжек всегда с избытком, а Бастинда, единственный возможный противник, нами была предусмотрительно заперта в доме.
Теперь можно и мне приниматься за работу. Выводить из столь длительного голода надо осторожно и очень постепенно. В противном случае можно на всю оставшуюся жизнь собаки заработать хронический гастрит со всеми вытекающими последствиями почти на все внутренние органы. И первое, что надо было сделать, – отобрать у Дитки кость. Ей еще пару недель нельзя будет занимать зубы костями и вообще какой-либо грубой пищей. Итак, кость! Над этим пришлось потрудиться. Насильственный вариант не проходил, потому что совсем не хотелось включать в собаке агрессивность на нас, да и глядя на сверкающие боевым металлическим блеском глаза, о силовых действиях, на всякий случай, как-то не очень хотелось думать. Мы ведь для нее не хозяева, а почти посторонние люди, так что собака имела полное и оправданное право, оставив кость в покое, переключиться на наши руки, что имело бы весьма печальные последствия. Память услужливо привела в пример случай, когда два бультерьера полностью съели лосиную ногу – презент охотников, оставив только копыто, да и то только потому, что чуть-чуть не хватило времени. Они управились за какой-то час, и со шкурой тоже! Тогда я не поверила своим глазам и честно исползала на коленях всю квартиру в поисках остатков от пиршества и действительно не нашла ничего, кроме остатков от копыта. На практике проверенные возможности их челюстей прочно засели в памяти и всегда вовремя всплывали оттуда в нужные моменты.
Нет! Лучше все-таки договориться. Для собак аппетитнее запаха мяса может быть только запах копченостей. И хотя копченая колбаса – это не пища для собак, для бартерной сделки она подойдет. Отрезав небольшой кусочек, я шагнула к Дитте, и, присев перед нею на корточки, предложила хитрый обмен: я ей – колбасу, а она мне – кость. Со второго раза получилось.
А дальше для Дитки началась новая жизнь. Гуляли мы с ней много и обычно в компании других наших собак. И как успели выяснить до приезда ее хозяев, у нее великолепный, достаточно уживчивый для буля характер. За несколько дней осторожной диеты на небольших порциях низкокалорийных, но насыщенных минералами кормов собака полностью восстановила нормальную работу кишечника. Можно было возвращать ее владельцам.
И они появились. Мы с Диттой пошли их встречать на озеро. Какое это все-таки прекрасное зрелище, когда на свободе резвится и играет здоровое животное, красивое, полное сил и энергии! Всего лишь две недели, и псину невозможно было узнать. Она носилась по берегу, то влетая в воду и поднимая фонтаны брызг, то описывала круги на берегу, катаясь временами по песку. Сколько восторга было на ее морде, в глазах!
– Неужели такое возможно?! – на все лады не уставали повторять и Людмила, и ее муж. – Это не наша собака, она такой никогда не была.
– Теперь, я надеюсь, будет! Хотя, – осторожно продолжила я, – все зависит от вас.
– Удивительно все-таки, что за такой короткий период! – продолжались хвалебные речи в наш адрес. – А что было самое трудное? – с очень искренним интересом спросила Люда.
Все прошедшие две недели в доли секунды пронеслись в памяти, но ответ я выпалила еще раньше:
– Не накормить ее раньше времени!
Выставки – дело хлопотное
В Москве ожидалась большая выставка собак. Рекламная кампания, ей посвященная, была проведена мощно, и собачье общество, и так легкое на подъем, после такой обработки стройными рядами двинулось записываться заранее на престижное мероприятие. Ожидалось вообще-то многое: экспертиза должна была проводиться иностранными экспертами, под выставку арендовалось очень комфортабельное помещение, и несколько дней ее работы обещали превратиться в настоящий кинологический праздник. Подготовка началась за несколько месяцев. Головы, как ульи, гудели не только у организаторов, но и у владельцев собак. Каждому хотелось представить питомца в достойном виде. Рационы собак насыщались витаминами, минеральной подкормкой для улучшения внешнего вида и дополнительного блеска шерсти. В общем, кинологическая Москва загудела…
Прибавилось работы и ветеринарным врачам. Всякие нарушения обмена веществ, обычно владельцами игнорируемые, с которыми предпочитали справляться по системе «одна гражданка в автобусе посоветовала», наконец-то стали объектами работы профессионалов. Нашу ветеринарную братию сначала это забавляло, но и мы в конце концов прониклись серьезностью столь мощной подготовки. Я в то время опекала один из больших кинологических клубов, находясь, что называется, в гуще событий. Телефон разрывался, а время моего пребывания дома сократилось до минимума. В который раз я пожалела, что записала и своих собак на выставку: катастрофически не хватало времени на их подготовку, частенько я пребывала в раздраженном состоянии, но лучше от этого не становилось. В конце концов необходимый ушат холодной воды был получен от мужа (от кого же еще!): как-то утром, с аппетитом поглощая дежурный бутерброд – на более существенную кулинарию времени не хватало, он мимоходом спросил:
– А что, мир перевернется, если наши псы останутся дома и будут отдыхать, а не бегать, как дураки, по рингу, не говоря уже о нас? Будь моя воля, я бы эти лживые мероприятия никогда не проводил.
От неожиданности я поперхнулась. Касаемо выставок мне его позиция была давно известна, и споры по этому поводу уже лет пять как канули в Лету, с моей стороны, по крайней мере. Спорить все равно без толку. А причина вновь возникшего спора явно была шита белыми нитками на темном фоне: меня нет дома, а значит, нет и нормального обеда, а чтобы его получить – к плите надо вставать самому. И хоть мой муженек не любитель бультерьеров, наших тогдашних питомцев, их известное упрямство каким-то образом поселилось в нем. Кто с кого и что копировал – понять невозможно! Но наблюдать все-таки забавно!
Я с тайной гордостью упивалась мыслью, что не подвержена влияниям извне до такой степени, однако эта уверенность несколько пошатнулась после услышанной однажды в мой адрес фразы: «Она (то есть я) похожа на своих бультерьеров как две капли воды!» Так что с кем поведешься – от того и наберешься, и этот процесс – обоюдный!
Однако здравый и простой выход поразил меня именно своей простотой: если не успеваешь, то так ли необходимо принимать участие…
От меня ждали ответа, и, взвесив «за» и «против», и еще более неожиданно для самой себя я сказала:
– А ты знаешь, скорее всего – нет! Мир уж точно не перевернется…
– Тогда в чем дело? Ты посмотри, на кого ты стала похожа!
Его спокойная уверенность в незыблемости окружающего, особенно его привычек, на меня подействовала благотворно. Наконец-то все встало на свои места. А ведь и правда, выставка хотя и первая, но, понятно, далеко не последняя. А мои собаки – это мои собаки! Кто, как не я, знает им настоящую цену? Их достоинства и недостатки я и без иностранной экспертизы знаю все равно лучше. Опять же, сама эксперт и породой занимаюсь давно…
Эти размышления свободного времени не прибавили, но прибавили спокойствия, в который раз подтвердив мудрость предков по поводу холодной головы. Ай да вторая половина! Выбрал-таки лекарство, и в дозе не ошибся, и в способе применения!
Жизнь пошла своим, гораздо более размеренным чередом, и вряд ли эта выставка осталась бы у меня в памяти (сколько их еще было!), если бы не раздался как-то поздним вечером телефонный звонок…
– Юр! Вот это сюрприз!!! – обрадованно завопила я в трубку, узнав голос. Юрка – самый любимый из всех собачников. Даже у самого независимого врача бывают свои пристрастия. Наше знакомство началось давно, в клубе собаководства. Там бывает много народа, но появившийся однажды молодой человек обращал на себя внимание. Парень как парень, вроде и ничего необычного – светловолосый, среднего роста, пластика движений выдавала в нем человека, знакомого со спортом. Одет неброско, но с некоторой художественной небрежностью, не переходящей, однако, границы отсутствия вкуса. Но внимание на себя обращал, и не только мое. Во-первых, своей потрясающей выдержкой и спокойствием. Среди посетителей и членов клуба это явление довольно редкое. Еще один мой друг как-то в шутку назвал клуб «ведьминым шабашем». Это было так образно и метко, что все, кто при этом присутствовал, невольно захохотали, хотя, если задуматься, такая характеристика не была столь уж лестной. Так вот, среди суетящейся толпы Юра приковывал к себе взгляд. Он какое-то время спокойно постоял в сторонке, оценивая ситуацию и выбирая, к кому обратиться с вопросами. Выбрав, кстати, безошибочно, уверенно «затормозил» мчавшуюся мимо него Ленку, твердо взяв ее за руку выше локтя. Отвертеться она не смогла и собралась выпалить что-то подобающее случаю, но споткнулась об обаятельную улыбку. Что вы думаете! Она смолчала… подчинилась его руке и стала спокойно отвечать на вопросы. Ленка – человек взрывного темперамента, и порой ее реакцию бывает трудно предсказать, тем более понять. Поэтому-то картина мирной беседы удивила тех, кто смог обратить на это внимание, и меня в том числе. Елена и молодой человек, занятые разговором, куда-то удалились, а меня отвлекли дела. Через пять минут я и думать об этом забыла, но спустя пару недель молодой человек появился снова, а Елена, отвлекшись от клубных дел, подвела его ко мне. И, во-вторых, меня поразили какая-то непривычная изысканность его разговора, что ли, но скорее всего – отсутствие лицемерия. Это ощущалось мгновенно, при первом же взгляде, располагало сразу и, как потом показало время, – навсегда.
– Юра взял щенка ризеншнауцера, и требуется твоя помощь, – коротко сказала Ленка, явно собираясь куда-то бежать, – разберитесь без меня!
Мы несколько минут разглядывали друг друга, а потом я заулыбалась и сказала:
– Мои поздравления! В нашем полку прибыло! Вот так началось наше знакомство. И меня ничуть не удивило, что очень скоро и все мои домашние стали считать Юрика своим человеком, а дочь говаривала, что у нас в доме любой праздник начинается с его телефонного звонка… поздравительного.
… но голос нашего приятеля был озабочен, на мои попытки выяснить, что же случилось, в ответ коротко прозвучало:
– Шить придется… Иоффу! Мы уже выезжаем! – И в трубке зазвучали короткие гудки.
Что случилось? Понятно одно – серьезно. Собранный и краткий тон разговора и свойственное Юре умение владеть собой, создали у меня ощущение тревожного ожидания – от неизвестности. Юрка прекрасно водит машину, поэтому у меня на все приготовления максимум минут пятнадцать. Мне некогда было что-либо объяснять дочери и мужу, я только командовала:
– Юлька! Быстро освободи кухонный стол! Скорее всего, он понадобится! И, кто-нибудь, принесите лампу, будет мало света!
В рабочей сумке всегда на подобные случаи есть все необходимое, и одним движением все полетело на подготовленный стол – стерилизатор с инструментами и шприцами, лекарства, различные виды шовного материала, спирт, антибиотики… Так… Вроде бы все готово, а инструменты надо поставить прокипятить… Когда раздался звонок у входной двери, кухня имела вид, приближенный к операционной. Я окидывала последним взглядом результаты приготовлений, прикидывая одновременно, что еще могло понадобиться, а Юлька уже побежала открывать дверь…
На пороге появилось все Юрино семейство в полном составе, даже маленькая Аленка, его дочка. И без объяснений было понятно, что, стараясь выиграть время, они даже не стали завозить малышку к родителям. Лица у Юры и Ольги, его жены, в полумраке коридора выглядели побледневшими, относительное спокойствие, смешанное с любопытством, было только на личике Аленки.
Увидев, что собака на руках у Юры, я посторонилась, пропуская его с ношей по коридору на кухню. Ольгу с Аленкой отправили в комнату – смотреть телевизор. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь его смотрел, но в кухне и без них места немного, и они, основательно напуганные, не горели желанием быть зрителями.
Собака уже стояла на столе в ожидании осмотра. На мой вопросительный взгляд Юрка коротко и точно доложил обстановку:
– Иоффа на прогулке налетела на металлический штырь и оторвала себе левую переднюю лапу.
Я понимала, что он не шутит, но после такого вступления оторопело смотрела на Иоффу, которая каменно стояла на столе. Передняя лапа действительно как-то странно подвисала, согнутая в запястном суставе, и вообще казалась длиннее другой, но, слава богу, была на корпусе собаки, а не отдельно. Однако Юрик и сказал – неподготовленных можно и до инфаркта довести… К запястному суставу я и потянулась, но Юра опять же собранно и спокойно (чего это ему стоило!) произнес:
– Не там. Лопатка… – и, чтобы мне было легче увидеть, перехватил лапу собаки и отвел ее в сторону. Легко и без малейших усилий лапа отвелась под таким углом, что у меня мурашки пошли по спине и сразу стало жарко… Кожа и мышцы под мышкой были как ножом подрезаны, и совсем не понятно было, почему лапа еще держалась на корпусе. Разве что на коже сверху и за счет самой лопаточной кости… Но ведь держалась же!
У нас с Юрой одно общее качество: чем опасней была ситуация, тем спокойней мы были… По крайней мере, внешне. Было несколько случаев, связанных с автомобилем, позволивших прийти к уверенности в собственных реакциях. Да и жизненный опыт не раз доказывал, что спокойствие и собранность – полезные штуки. Очень давно меня к этому приучила профессия, а его – экстремальные виды спорта. Так было и сейчас. Еще раз взглянув на развороченную конечность, я с улыбкой, чтобы чуть разрядить обстановку, произнесла:
– Эй! Ты там поосторожнее, не оторви ее совсем, а то ниток не хватит штопать все это безобразие!
– Так уж я и поверил. Сам видел, сколько их у тебя в запасе, – так же лихо ответил он и очень тихо добавил: – Можно что-нибудь сделать? – Мы обменялись тревожными взглядами.
– А если и нельзя, то что? Так оставить?
– Значит, работаем? Да?
– Работаем!
Больше он ничего не спрашивал, да и мне уже было не до разговоров. Надо было сделать региональную анестезию. Давать полный наркоз не было необходимости. Я слишком хорошо знала собаку, а собака знала меня. Частенько общий наркоз приходится давать, когда пациент настолько агрессивен, что угрожает возможности врача спокойно работать, а не бороться с собакой. Послушание Иоффы всегда было на грани фантастики благодаря усилиям Юрки. Не много найдется на моей памяти собак, которые так доверяли бы хозяину, как Иоффа. А тут псина явно еще не вышла из шокового состояния и острой боли еще не способна ощущать. На всякий случай я спросила:
– Во сколько все произошло?
– Я звонил через минуту, максимум – две, плюс дорога. Мы нигде не задерживались!
– Ты хороший ученик, мальчик! Правильно запомнил, что в таких случаях быстрота – не на последнем месте…
Действительно, это так. Наш случай в который раз подтверждал это: сильной болевой реакции не было, кровотечения – тоже, и это значительно облегчало работу, позволяло все сделать, не вводя собаку в полный наркоз. И позволяло надеяться на более быстрое заживление. Тем временем я еще раз обследовала рану, прикидывая, в какой последовательности проводить ее «штопку». Сначала нужно было как следует постричь шерсть вокруг, и сделать это как можно аккуратнее, чтобы ничего не попало внутрь. Проложив саму рану стерильными салфетками, я принялась за дело. Шерсть у ризена жесткая, как проволока, и почти без подшерстка, так что работа двигалась быстро, и скоро вокруг раны образовалась значительная поверхность голой шкуры. Это, что называется, азы любой хирургической обработки. Если не простричь шерсть, то затрудняется последующая обработка раны и может начаться дополнительное загноение. Этот момент нудный и кропотливый и подчас отнимает гораздо больше времени, чем наложение швов, но он необходим. Занимаясь несложной парикмахерской работой, я еще могла искоса поглядывать на моего ассистента. Мне пришло в голову, что в роли наблюдателя ему уже приходилось бывать, а вот как Юра справится с работой ассистента, да еще на собственной собаке? Но, похоже, все было нормально. Его напряжение выдавали только плотно сжатые губы и цепкий, собранный взгляд, да почти незаметная бледность. Впрочем, при электрическом освещении все немного бледные. В крайнем случае, у меня на подхвате собственный муж, ему чаще всех приходилось мне помогать в непредвиденных ситуациях – так что помощник проверенный!
Но прибегать к его помощи не пришлось, Юрка решил, что будет сам, да еще сказал при этом:
– Что я, не мужик, что ли?! Никого не надо звать!
– Ну и ладно. Тема закрыта, – легко согласилась я.
Операционное поле было к тому времени готово и уже обработано йодированным спиртом. Наступила очередь анестезии. Иофка вела себя безукоризненно. Только блестели тревожным блеском темные глаза из-под модно подстриженной челки. Что-то уж больно модная стрижка, мимоходом отметила я и тут же вернулась к этой мысли.
– Она, что ли, тоже на выставку записана?
– Да черт с ней, с выставкой! Не до нее теперь! – отмахнулся Юра.
– Десять дней до нее. Жалко! – посетовала я, орудуя шприцами с раствором антибиотиков. – Ладно, видно будет! Через минут пять можно будет зашивать.
Сказать-то – сказала. Оставалось самое сложное – все правильно совместить. Как хорошо, что ребята приехали сразу! Отложи они на ночь, и у меня с зашиванием были бы гораздо серьезнее проблемы. Хотя их и так хватало. Открытая рана, подготовленная к обработке, впечатляла размерами и глубиной. Чуть раньше, при осмотре, я невольно ойкнула, когда вся моя рука по запястье свободно погрузилась под лопатку, не встретив ни одного препятствия. А, с другой стороны, если и не все получится с совмещением, повлияет это только на скорость заживления и на длительность хромоты. Швы можно будет снять через две недели – уж больно место «двигающееся», покоя тканям не будет, и «шелковая» страховка, хотя бы на наружных швах, ох как не помешала бы. Внутренние, понятно, надо шить травматиком или кетгутом, ну да это вопрос техники и опыта. В плюсе еще одна деталь – разорваны приводящие мышцы, то есть те, которые при отведении конечности в сторону ставят ее на место. На передних лапах такие движения не несут большой нагрузки, собаки не так уж часто принимают позу, при которой необходимо максимальное отведение передней лапы в сторону. К задним конечностям – совсем другой подход, особенно у «мальчиков». Но Иоффа – девочка, а лапа – передняя. Может, именно поэтому собака и не будет долго хромать. Посмотрим! До этого пункта еще дожить надо!
В общем, шитье продвигалось неспешно, это не на швейной машинке строчить, и мысли мои получили возможность одновременно прорабатывать дополнительные варианты. На середине этого душещипательного процесса у меня уже созрела бредовая идея, что выставка для Иоффы вроде как не откладывается. Еще о-очень может получиться! Не сглазить бы!
Юрка не спускал глаз с творящегося на операционном поле. Времени прошло около часа с момента обезболивания, вполне хватило на то, чтобы или хлопнуться в обморок, или привыкнуть и любопытствовать. Получалось последнее… Я несколько раз видела, как с трудом мой ассистент удерживается от того, чтобы засунуть руку в рану и помогать мне более активно. Т-аак, пора вмешиваться.
– Дорогой, а ты руки обрабатывал?
– Мыл вообще-то, – с заминкой прозвучало в ответ. Большего мне и не надо было. Сам сообразит, за что он потом вымытыми руками хватался. Да еще собаку придерживал, а ее шерсть далеко не образец стерильности! Так что его руки – тоже… Ничего, пусть думает! Что сообразит, я и не сомневалась – заминка в ответе подтолкнула Юрку в нужном направлении. Прошло еще несколько минут, за это время рана, в которую до начала работы полностью входила вся ладонь вместе с пальцами, почти наполовину уменьшила глубину и стала приобретать вполне божеский вид. Я бы даже сказала, что рану можно было демонстрировать зрителям, без опасения уложить их в обморок. Но особо любопытствующих не было, они изредка маячили в глубине коридора, не делая попыток подойти поближе, а мы продолжали штопку. Юрка строго следил за своими руками, но теперь мне мешал его нос, пару раз мы даже столкнулись головами над раной, но оба промолчали…
Заготовленный кетгут для внутренних швов закончился как раз на последнем. Юрка не преминул прокомментировать:
– Мастерство не пропьешь! – и перевел дыхание. Предстоял последний этап – наложить швы из шелка на кожу.
– Хочешь попробовать сам? – предложила я. Мне было интересно, согласится он или откажется. Верх взяло благоразумие – отказался. Правда, через несколько минут признался, что очень хотелось попробовать, но ведь дело-то нешуточное, тем более своя собака. Вдруг рука дрогнет?
Я была уверена, что у Юры получилось бы, но дело пришлось завершать мне. Ассистенту осталось только обрезать нитки на швах, оставив небольшие кончики для удобства их последующего удаления. Получив задание, Юрка сначала взялся за тампон со спиртом – для обработки рук, без напоминаний с моей стороны. И заулыбался, услышав, как я одобрительно хмыкнула. Через минуту он отложил в сторону ножницы и спросил:
– Теперь зеленкой?
– Нет, лучше возьми спрей – он там на столе! Это новая штучка, очень эффективная и надежнее, чем зеленка!
Юра взялся за баллончик, а я за дополнительные объяснения, не дожидаясь его вопросов. Раствор бриллиантовой зелени – старый и проверенный «дружок», но бывают ситуации, когда требуется более серьезная обработка, и это – как раз наш случай. Почему? Да потому, что эффект подсушивания раны у зеленки выражен сильнее, чем обеззараживание. На ране от зеленки быстрее образуются корочки подсыхания, а у Иоффы рана находится в очень неудобном месте, трущиеся поверхности подмышки рано образовавшиеся корочки подсыхания будут своей шершавой поверхностью раздражать. А вот спрей – другое дело. Он умеренно подсушивает, зато сильнее обеззараживает. И швы себя будут чувствовать спокойнее. Что нам сейчас и надо… После такого пространного объяснения швы окрасились в фиолетовый вместо зеленого цвет и стали почти незаметными на черной шерсти ризеншнауцера. Выждав еще несколько минут, чтобы лекарство высохло и образовало легкую пленку на ране, мы торжественно сняли собаку со стола. Она радостно завиляла коротким хвостом, безошибочно сообразив, что все самое страшное позади. Потом осторожно попробовала, можно ли опереться на пострадавшую лапу. Удивленно покосившись в нашу сторону – совсем почему-то не больно, – она заторопилась на доклад к хозяйкам, осторожно пробуя опираться на передние лапы.
– Не обольщайся! – сказала я, увидев радостную улыбку на лице своего ассистента. – Не забывай, что анестезия еще работает, завтра она будет хромать посильнее. Но – не сглазить! – результат пока неплохой.
Юрка только кивнул в ответ.
На дворе была уже глубокая ночь, когда все закончилось. Аленка задремала, Ольге тоже не терпелось оказаться дома. На другой день предстояло отправляться на работу, так что мы не стали устраивать «разбор полетов» за стаканчиком крепкого чая. Получив необходимые инструкции о дальнейших мероприятиях, компания удалилась.
Прошло два-три дня. Мы по нескольку раз за день перезванивались.
– Привет! Утренний обход! – это начинала я.
– Температура нормальная, аппетит отличный, рана сухая, швы чистые, отека пока нет, – уже привычно тарабанил Юрка доклад, быстро схватив суть вопросов, которые обычно задаются в подобных случаях.
– Хромает? Сильно? – продолжала допрос я.
– Опирается. Но двигаться предпочитает на трех ногах, – в Юркином голосе не было особой печали, но меня не все радовало. Портила настроение хромота. В отличие от радостного хозяина (еще бы не радоваться – ампутировать ногу-то не пришлось!) я еще не оставила мысль увидеть Иоффу на выставке. Но суждено ли этому осуществиться? Мечтать, как говорится, не вредно, но…
Лучше все-таки будет не обольщаться, а подождать пятого дня с момента операционной обработки раны. Обычно на пятый-шестой день начинают отекать швы, и отечность бывает так сильна, что частично швы прорезаются. Это осложнение. Назвать его очень серьезным – вряд ли, оно повлияет только на окончательное заживление. Но выставка, черт бы ее подрал! Я же видела, с каким азартом ожидает ее Юра, хоть и старается не показывать вида.
Пятый день все-таки наконец наступил. Зная классические сроки заживления ран, я его ждала с особым нетерпением. Хозяина Иоффы я пожалела и промолчала об опасностях пятого дня. Ему и без этого хватает забот. Но утром означенного срока моя рука все-таки дрожала (разумеется, от нетерпения), когда я почти автоматически и не глядя на панель набирала номер телефона.
– Утренний обход! – промурлыкала я в трубку, услышав Юркин голос и стараясь, чтобы мой собственный не выдал волнения. Похоже, я ассистента все-таки разбудила, потому что ответ он не тарабанил, как обычно, а ограничился одной фразой:
– Изменений нет. Все хорошо.
– А отечности не появилось? – затаив дыхание, уточнила я.
– Подожди, сейчас еще раз взгляну, – и он пошел разыскивать собаку по квартире. Прошло две минуты, и уже уверенно из трубки прозвучало: – Нет.
– Юр! А тебе сегодня надо будет заехать в ветеринарную лечебницу.
– Это еще зачем? – степень изумления была такова, что я фыркнула в трубку.
– За ветеринарной справкой на выставку. Ее можно взять за пять дней до проведения. Теперь, я уверена, что на выставке у Иоффы хромоты не будет.
Ринг, где проводилась экспертиза шнауцеров, и ризенов в том числе, располагался в дальнем углу манежа. Собак было много, да и болельщиков хватало. Юрика с Иоффой я не нашла и отправилась посмотреть на другие ринги. Еще успею подойти. Судя по всему, у меня в запасе было несколько часов. Моя страсть – бультерьеры – уже начали проходить оценку, и я помчалась поболеть за них. Время летело незаметно, и я чуть не опоздала к рингу ризеншнауцеров. Еще издали увидала, как похожие друг на друга крупные черные бородатые собаки выстроились в ряд перед началом осмотра. Заметно волновались владельцы, зато собаки сохраняли почти олимпийское спокойствие. Оно характерно для породы – нервная система у ризенов что надо, недаром порода относится к числу наиболее серьезных служебных пород; только из-под кокетливо подстриженных челок взволнованно блестели темные внимательные глаза, да морды порой поворачивались к хозяевам: скоро уже там?
Юру с Иоффой для описания вызвали одними из последних. Он поправил на собаке ринговку и не торопясь подошел к эксперту. Я не отрывала глаз от собаки, пытаясь увидеть последствия травмы… Не было!.. Ничего! Легкими, элегантными движениями любовалась не только я, одобрение было и на лице эксперта – кинолога из Германии. Я не ошиблась – их оставили в расстановке, а это значит, что моя любимая парочка уже в тройке лучших… Держись, Юрик! Еще немножко!
Собаки, их на ринге осталось всего три, замерли, демонстрируя шикарные выставочные стойки. Затаили дыхание зрители в ожидании решения эксперта. Я отвернулась, чтобы не смотреть и не сглазить, не очень-то веря в приметы, но ведь только мы с Юрой знали, после какой серьезной травмы экспонируется собака. Было от чего волноваться! Еще как было!
