– Как, ты сказала, его зовут? Чародей?
– Он откликается на Челси. А поводок с ошейником висят около двери – красные, – только и сказала она.
С Ладой так всегда. Я почти перестала удивляться ее умению читать мысли и схватывать все на лету.
Короче, через какое-то время я покидала Ладин дом в сопровождении черного американца в красной амуниции. Его смоляная шерсть серебрилась, модная, недавно сделанная стрижка подчеркивала все, что нужно подчеркнуть, а изящную голову венчал немного легкомысленный завиток челки. Что и говорить, на встречных он производил впечатление. Нас провожали восхищенные взгляды. А он вопрошающе оглядывался на меня:
«Я точно твой? Правда?» – и элегантной стелющейся рысью плыл рядом. И серый пыльный асфальт под его движениями – ей-богу! – казался английским газоном…
Юлька была уже дома к нашему появлению. Еще с порога я прокричала: «Запри собак!», послышался звук закрываемой за бультерьерами двери, а затем в коридоре появился любопытный Юлькин нос и с небольшой задержкой она сама, собственной персоной. В коридорной полутьме она не сразу увидела собаку, скромненько, как на школьном уроке, сидевшую на пороге. Юлька поискала глазами причину изоляции Дитты и Евки, и…
Они встретились! Трепетно, дрожащими руками она гладила длинные уши, ее прикосновения были так нежны, что со стороны казалось, что она ласкает воображаемый призрак! У меня слезы навернулись на глаза. Чтобы не прослезиться окончательно, надо было что-то сказать:
– Да живой он! Это не игрушка! Зовут его Челси, твой пес Челси!
Но все-таки прошло несколько минут, чтобы дочь окончательно поверила, что это чудо – ее, ее собака.
– Пойдем, маленький! Я покажу тебе, где ты будешь жить! – заботливо приговаривала она, широко открыв дверь своей комнаты и пропуская его вперед. Дверь тут же захлопнулась, но через минуту открылась снова:
– Мам! Он, наверное, голодный? Его надо покормить! – ее взгляд был устремлен – увы! – не на меня.
Было немного обидно, могла бы хоть спасибо сказать, но мне ли было ее не понять. И, если мне не изменяет память, в свое время я поступила точно так же. Разница была лишь в том, что моей первой собакой был щенок колли… Как же давно это было!
Вечером после работы появился муж. Челсик, уже немного освоившийся на новом месте, попробовал и на нем продемонстрировать так безотказно работавшую систему обольщения, но тут же понял, что тактика ошибочна, и мгновенно перестроился. Вместо того чтобы обольстительно строить глазки, он чинно и благородно устроился рядом с мужем и изредка посматривал на него преданным и немигающим взглядом, но… боюсь, его уловки не произвели должного впечатления.
– Где это вы откопали этого подхалима? – с любопытством спросил Виктор и, выслушав историю до конца, тут же переключился на меня:
– А твои глаза где были? Ни у собак, ни у людей не бывает столько верности через пять минут знакомства! А еще считаешь себя профессионалом!
– При чем тут профессионализм? Вечно ты к чему-нибудь придерешься! – В глубине души я осознавала, что он прав, но признаваться в этом не хотелось, – мне просто понравилась собака, и потом – это кокер, а что с него взять? Одно слово – декорация!
– Ну-ну! Посмотрим, что будет дальше… – и углубился в телевизор.
Юлька с Чародеем этого разговора не слышали. Они собирали дань восхищения на улице и вернулись домой часа через полтора. Похоже, собрали достаточно, судя по их важным и счастливым физиономиям. Но то, о чем мы с мужем разговаривали – а называется это по науке инфантильностью, – не выходило у меня из головы, как и то, что еще предстояло познакомить Челси с моими собаками.
Однако беспокоилась я зря. Все прошло отлично. Американца вывели на улицу и там представили его бультерьерам. Кстати, еще одно правило: знакомиться надо только на нейтральной территории, это частенько помогает избежать ненужных разборок. Правило не подвело. Мои девицы проявили к нему интерес и попытались вызвать новоявленного кавалера на игру, совершенно не подозревая, что он не просто случайный знакомый, а новый жилец на их территории. Однако заигрывания были настолько энергичны и откровенны, что получился совершенно обратный эффект: кокер уселся у ног своей новой хозяйки и на все приставания отвечал презрительным взглядом. Бультерьерши в недоумении оглядывались на меня: «Ну, и что за чучело ты к нам привела? Что с ним делать-то?» Я молчала. Мне самой было интересно, что же будет дальше. Но они очень скоро потеряли интерес к новому знакомцу и затеяли жесткую силовую игру, чем окончательно унизили себя в глазах кокера: настоящие леди так себя не ведут! На этом, собственно, все и закончилось. Я перевела дух – самое страшное позади, знакомство получилось вполне мирным. Хотелось бы, чтобы и дальнейшее сосуществование оставалось таким же. Но в одном я уже была уверена – как бы ни повел себя кокер, бультерьеры останутся нейтральными или, по крайней мере, не выйдут из моего подчинения. Неплохо для начала!
Прошло дней десять. Несмотря на внешнее благополучие и благодушие, мне как-то было не по себе. Что-то тревожное витало в воздухе. Начать хотя бы с того, что собаки неуловимо поделили между собой всю квартиру: бульки перестали заходить в Юлькину комнату, а кокер не захаживал к нам в гостиную. Кухня и коридор строго оставались в нейтральной зоне. Но именно в нейтральной зоне и начинали сгущаться тучи. И Ева и Дитта, словно сговорившись, упрямо не замечали присутствия Челси, и когда им приходилось встречаться, скажем, в коридоре, то они могли пройти «сквозь» американца, при этом повернув презрительные морды совсем в другую сторону. А иногда умудрялись даже наступить на бедного пса. Он в ответ обиженно взвизгивал, а в их глазах, хотите – верьте, хотите – нет, на секунды появлялось выражение глубокого удовлетворения. Не понять проявлений «тихого бунта на корабле» было трудно. Одно пока что было неясно – какой ответ будет со стороны Челси? Он и последовал приблизительно через неделю.
Как-то вечером, вернувшись домой, мы увидели ответ и даже его почувствовали, потому что он – этот ответ – имел запах далеко не французской парфюмерии. Юлька, сообразив, что мне все это вряд ли понравится, быстро схватила тряпку и принялась наводить порядок. При этом она не уставала повторять, что гуляла с собакой совсем недавно.
Несколько дней спустя лужица появилась снова, на этот раз на спальном месте бультерьеров. Я точно знала, чья это работа: кокер исчез из поля зрения на некоторое время, а мои девицы, брезгливо чихая, демонстративно рядком сидели на пороге и ожидали справедливого возмездия. Возможно, им не хотелось пропустить премьеру спектакля «Справедливость восторжествовала!», где маленький наглец получит по заслугам, а они будут наблюдать за действом из первого ряда партера.
Думаю, что они были весьма разочарованы – спектакль не состоялся. Я не имела права на наказание, потому что не застала виновника на месте преступления. А «герой» появился спустя некоторое время чуть-чуть виноватый, но абсолютно уверенный, что время сильной грозы миновало. Как не понимала тогда, так не понимаю и сейчас, откуда они так точно вычисляют и время, и возможные последствия? Хотя, чего лукавить? – понимаю, но это идет вразрез с теорией Павлова. Ну, да бог с ней, с теорией! На этот раз все ограничилось словесным нагоняем, выслушанным с опущенными ушами и хвостом. Впрочем, и то, и другое очень быстро приняло обычное положение, а я удалилась, чтобы на досуге осмыслить происшедшее. Если я скажу, что оптимизма мыслительный процесс мне не прибавил, это будет правильно.
Спустя много лет, наблюдая со стороны, как моя собственная дочь отчитывает своих детей за какие-то прегрешения, и слыша, как они монотонно бубнят заученную фразу: «Я больше так не буду!», я вспоминаю Челсика, да и не только его, и задаю себе ставший риторическим вопрос: «Что же это за штука такая – воспитание?» Ей-богу, у меня уже нет ответа. Да и был ли он?
Однако тихая война в нашем доме продолжалась. И у меня не было сомнений, пес бунтует по-настоящему, как взрослая собака.
Но как это объяснить моей дочери? Как ей сказать, что последствия бунта взрослой собаки – это не проказы щенка? С ними справляться гораздо труднее, и времени потребуется больше. И убирать надо причину бунта, а не ее проявление. А причину еще нужно установить!
Судьба распорядилась по-своему. Апофеоз наступил как-то вечером. Вычесанный до блеска на вечерней прогулке американец был отправлен восвояси – на место в Юлькиной комнате. А сама она, разобрав постель и поменяв белье, собиралась принимать ванну, с пеной, с ароматическими солями и какими-то косметическими штучками. Ее пребывание в ванной продолжалось около часа. Появилась она чистенькая и сияющая, благоухая ароматами, чтобы пожелать нам спокойной ночи, и скрылась у себя в комнате. Через секунду Юлька вылетела оттуда, не в силах произнести ни слова – ее буквально душили слезы, – и только рукой указывая на дверь. Это было так неожиданно, что мы с мужем кинулись туда, ни в малейшей степени не представляя, что, собственно, произошло!
Картина впечатляла! По Юлькиной кровати словно Мамай прошел. Все было изодрано в клочья, нетронутой была только подушка. Однако на ней, точно посередине, красовалась кучка характерного цвета и запаха. Сам «мамай» как ни в чем не бывало возлежал на своем месте, сонно жмуря честнейшие глазки.
– Вот скотина! – только и произнесла я.
Муж оказался более скорым на расправу. Одним рывком за шкирку он поднял мерзавца, и от души отвесил ему увесистый шлепок, да такой, что подвешенное тело закачалось, как маятник. Звуковых эффектов не последовало, даже когда он с силой отшвырнул пса обратно на место. Это означало, что пес понял, за что его наказывают. Но только я видела выражение глаз американца – в них не было раскаяния.
Юльку била настоящая истерика. Отпаивали ее валерьянкой. Спустя какое-то время слезы высохли, но на нее было страшно смотреть: бледное, окаменевшее лицо, судорожно сжатые губы, решительная складка по лбу и совершенно пустые и равнодушные глаза. Молча она ушла в свою комнату, плотно закрыла за собой дверь. Через минуту дверь снова открылась, но только для того, чтобы выдворить из комнаты кокера вместе с его подстилкой. Все молча, без единого слова!
Пес так и остался сидеть перед закрытой дверью, растерянно соображая, а что ему теперь, собственно, делать? Можно было бы посмеяться над его обалдевшим видом, но мне было не до смеха. Я так же, как и он, не знала, что мне делать, но, разумеется, не с закрытой дверью, а с моей собственной дочерью. Моя проблема казалась сложнее.
Пожалуй, самое лучшее – оставить Юльку в покое до утра. Утро вечера – мудреней! Хотя и не всегда.
А кокер… История знает великое множество таких примеров. Не раз мне приходилось выслушивать истории расстроенных владельцев различной мелочи, чаще это были пудели и кокеры, о похожем поведении их питомцев. Заканчивались они по-разному. Кто-то терпел и в конце концов после длительного, терпеливого ожидания и бесконечных воспитательных мероприятий получал желаемый результат. Кому-то приходилось терпеть всю собачью жизнь. Но мало кто мог совершить подобный подвиг! Все-таки чаще от таких бунтарей избавлялись – находили другого хозяина, которого не всегда посвящали в подробности. Сначала меня возмущало, что, как ни крути, это подходило под категорию обмана. Но поскольку в качестве ветеринарного врача я продолжала сопровождать четвероногого «неудачника» и у новых владельцев, я заметила, что отнюдь не всегда пес на новом месте жительства продолжал свои подвиги. Гораздо чаще получалось наоборот, чему очень удивлялись прежние хозяева, и долгое время мне проходилось выслушивать уже от них «причитания» на тему, что же этому негодяю у нас не хватало, ведь любили его, холили, пылинки сдували, а он…
А может, именно потому, что пылинки сдували? Все-таки универсального рецепта нет, да и не может быть, потому что каждый случай – глубоко индивидуален.
Какой выход? В нашей ситуации он был один-единственный – нужно было искать нашему эгоцентрику нового владельца. Прошло немного времени, и он, вернее, они нашлись.
Через пару недель кокер благополучно переехал в семью к трем очень пожилым женщинам, всю жизнь обожавшим собак. Переехал с испытательным сроком в два месяца. Когда истекло оговоренное время, мы торжественно и к всеобщей радости внесли в документы Чародея фамилии новых владельцев. Эта графа не претерпевала никаких изменений все последующие четырнадцать лет…
Юлька никогда больше не просила у меня собаку и не вспоминала Челси, по крайней мере, в разговорах никогда. Сейчас у нее своя семья, двое детей. В доме у них живет и благоденствует роскошный кот. Мне редко приходилось видеть такие размеры – весит он что-то около десяти килограммов. Вот так и закончилась наша история. В конце концов жизнь все расставила по своим местам, как она обычно это и делает…
МЫ НЕ МОЖЕМ ЕГО ПРЕДАТЬ
Все мои истории начинаются с телефонных звонков, часто тревожных, редко смешных, в общем, разных. Если сюда добавить, что раздаются они не всегда только в рабочее время, то и школьнику будет понятно, что моя жизнь проистекает совершенно непредсказуемо.
Уже и сама не знаю, привычка ли это или потребность. Сейчас в ходу весьма точное название – образ жизни.
Вот и тогда в полном соответствии с моим обожаемым – обратите внимание, кавычки я не поставила – образом жизни зазвонил телефон, и в трубке раздался голос немолодой женщины:
– Доктор – это вы? Здравствуйте!
– И вам того же! – ответствовала я, насторожившись в ожидании, что последует за общепринятыми фразами начала разговора.
– Вы не смогли бы к нам сегодня заглянуть? У нас не получается подстричь когти нашему Снежку!
– Но это же такое простое мероприятие, – начала было я нравоучения, но вовремя прикусила язык, сообразив, что старый человек вполне может растеряться даже от несложного действа. В душе хотелось бы чего-то посерьезнее, как ни кощунственно это звучит. Но когти так когти!
– Диктуйте адрес, пожалуйста! Я буду ближе к вечеру!
– Ой, хорошо! Как раз все соберутся! Ждем вас! – И трубка дала отбой.
Но отбой в трубке не остановил моего, уже ставшего привычным брюзжания по поводу беспомощности некоторых владельцев, которые по ерундовому поводу норовят поднимать бурю в стакане воды. Подстричь когти, почистить уши, наконец, правильно расчесать собаку – все-то у них проблемы! Хоть ликбез организовывай! А самим даже прочитать что-то по этому поводу лень. Температуру тела до сих пор по носу определяют! Добро бы справочный материал отсутствовал! Так ведь нет, полно его, разжеванного до уровня первого класса, – только проглотить осталось, так и этого не могут! Господи! Ну куда мы катимся? Так или что-то в этом роде бормотала я по инерции, опустив трубку на рычаг.
Муж с интересом слушал мои причитания. К ним он давно привык. Но ждал на самом деле лишь удобного момента, чтобы вмешаться однойединственной меткой фразой или подходящим анекдотом. Сочтя, что он – этот момент – наступил, он глубокомысленно изрек:
– Помнится, что-то там было с водой в стеклоочистителе? Может, напомнишь?
– Э… – собственно, моего ответа и не требовалось.
Был такой случай, когда в дороге у меня в машине закончилась вода в бачке стеклоочистительной жидкости. Была поздняя осень, и, конечно, шел омерзительный мелкий дождь. Без воды ехать было просто невозможно, стекла через двадцать– тридцать метров становились черными от дорожной грязи. И была ведь в салоне бутылка с водой, но я не знала, куда ее заливать. Пришлось заехать на станцию техобслуживания, где все присутствующие сложились пополам, выслушав мою просьбу. С тех пор прошло несколько лет, но на этой станции меня до сих пор не забыли.
Убедившись, что ядовитая стрела точно достигла цели и я без его помощи уже связала свои причитания по поводу невежества некоторых владельцев с водой в стеклоочистителе моей машины, муж, надо думать, в хорошем настроении отправился на работу. Один – ноль в его пользу!
Собственно, и мне пора было собираться. Предстоял обычный рабочий день, обычный амбулаторный прием, полный неожиданностей…
Ближе к вечеру я отправилась по записанному утром адресу. От лечебницы туда добираться было далековато, а главное – доехать не на чем. Либо делать три пересадки, либо плюнуть на ненавязчивый общественный сервис и идти пешком. Я выбрала последнее и устало побрела в заданном направлении, на всякий случай еще раз проверив, не забыла ли я когтерезку.
В сумерках пришлось немного поплутать в поисках нужного дома на темной, плохо освещенной улице, но в конце концов я позвонила в нужную квартиру. Дверь открыла седая женщина лет шестидесяти, с приятным интеллигентным лицом. В глубине коридорчика за ее спиной приветливо улыбалась еще одна, такая же седая и очень похожая на первую. Как потом выяснилось, они – сестры. Одна учительница русского языка в школе, другая – врач.
– А мы уже боялись, что вы не придете! – сказала одна из них, скорее для того, чтобы как-то начать разговор. – Проходите в комнату, наш больной ждет вас там.
– Ну какая это болезнь? Вот важность – когти отрасли? Минутное дело, только собачку подержать придется, – говорила я, направляясь в комнату.
В довольно большой комнате, застеленной темно-бордовым паласом, вся мебель стояла вдоль стен, даже обеденный стол. А в центре лежало несколько красивых ярких подушек, по форме напоминавших нечто среднее между настоящей подушкой и ковриком. На одной из них царственно возлежал болонез с отлично расчесанной, длинной, слегка кремовой шерстью. Глаза были плохо видны из-за шерсти, чернел только нос, да розовый язык мелко вздрагивал в приоткрытой пасти.
Опустившись перед ним на колени, я потрепала его за ухом и сказала:
– Привет, малыш! Ну-ка покажи свои лапки! – на что он вежливо и весело застучал хвостом по своему ложу, но не попытался встать.
Раздвинув шерсть на одной лапе, я чуть не ахнула. Огромные, загнутые в кольцо и почти вросшие в подушечки лап когти так не вязались с холеным видом собаки, что я в недоумении оглянулась на хозяек. Нужно очень постараться, чтобы отрастить такие. Меня хорошо поймут любительницы маникюра, они-то знают, сколько времени понадобится на выращивание этой обольстительной атрибутики, да и то сказать – чаще, чтобы не мучиться, накладывают искусственные или наращивают немыслимыми способами. А тут на тебе!
– Он, что ли, совсем по асфальту не ходит? – спросила я.
Обычно собаки, много и подолгу гуляющие по асфальту, самостоятельно поддерживают необходимую длину когтей.
– Он вообще не ходит.
– ?!
– Да. Он не может ходить. Вот уже год, как у него парализованы все четыре лапы, – как-то очень буднично и без особого надрыва ответили на мой немой вопрос хозяйки.
Я немного помолчала, переваривая информацию, но увиденное и услышанное меня не отпускало, я не смогла не продолжить расспросы. Увидев мою заинтересованность, женщины охотно и подробно рассказали все с самого начала.
Снежку было около восьми месяцев, когда все началось. Буквально на ровном месте. Он ничем до этого не болел, не было никаких травм, все прививки были сделаны. Так что подозревать какую-то нетипичную форму инфекционных заболеваний тоже не приходилось. За две-три недели походка собаки постепенно ухудшалась. В конце концов он смог только ползать. А в остальном – это совершенно нормальная собака.
– А отравления никакого не было? Даже легкой формы? – почти автоматически я продолжала задавать вопросы.
– По крайней мере, клинически как-то выраженных симптомов не было, – профессионально отвечала одна из сестер. Я не сразу вспомнила, что она – врач.
– А сами вы с чем-то связать ситуацию можете? Пусть даже гипотетически?
– В том-то и дело, что нет. И никто из ваших коллег тоже не может!
– А родители собаки – что они? Сами знаете, иногда подобные штуки выкидывает генетика.
– Вот тут полный пробел. Щенок нами был приобретен на Птичьем рынке, и родословной у него нет. Да нам она и не нужна как-то!
– Жаль… Особенно когда встречаются подобные случаи, любая информация, что называется, на вес золота… В каком возрасте вы купили щенка?
– Что-то около четырех месяцев! Что с ним было до этого, тоже нет сведений, – предваряя мой следующий вопрос, ответила она.
На этом месте нас прервал Снежок. Он внимательно и терпеливо ждал, но терпение истощилось. Пес решил напомнить о себе, звонко и требовательно сказал: «Тяф! (Хватит!)» – и застучал хвостом с утроенной силой. Однако в переводе я ошиблась.
Одна из женщин отправилась на кухню и вернулась с миской, наполненной водой, которую тут же с удовольствием и вылакала собака. Помню, мне не удалось скрыть свое изумление. Но для хозяек Снежка до такой степени понимать собаку было привычное дело. Мне только пояснили:
– Нам всем и ему пришлось учиться! Он очень понятливый.
– Согласна… А все-таки главное в том, что вы сами очень хотели его понять.
Но такое взаимопонимание мне пришлось увидеть впервые! Я с искренним уважением смотрела на них, и, несмотря на очевидный трагизм ситуации, на душе все-таки было тепло…
Вот так просто и началось наше знакомство. Последующие девять лет один раз в три месяца раздавался телефонный звонок с вежливым напоминанием о том, что меня ждут Снежок и две его хозяйки.
Не всегда я приходила туда уверенная в том, что путь, ими выбранный, – правильный и милосердный, но всегда – с глубочайшим уважением.
Как-то однажды, заглянув к ним немного раньше назначенного времени, застала всю компанию на улице. Это было летом. На газоне лежал Снежок, с любопытством вертевший головой по сторонам, а рядом с ним на раскладном стульчике примостилась Валентина Сергеевна с книжкой в руках.
Если не знать того, что пес не может вскочить и, радуясь жизни, сломя голову понестись за бабочкой или птичкой… пококетничать с какой-нибудь длиннохвостой красоткой… поднять лапу, чтобы отметить дерево своим посещением, наконец… может, все это и было идиллией, но в чьих глазах? В моих? В глазах хозяйки? А что думал он сам? Вот уж на последний вопрос никогда не будет ответа.
В природе все гораздо жестче, но и проще, несмотря на жестокость. А тут? Где она, эта граница милосердия и сострадания, за которой – мучения и смерть? Или вот такая жизнь? Да и жизнь ли это…
Я никогда не затрагивала этих тем в наших разговорах. Не могла. Потому что помнила их вскользь брошенную фразу: «Он – НАШ! Мы не можем его предать!»
Мне оставалось только искать в ученых книгах способ хоть немного улучшить состояние пса, но все было тщетно. Испробовав множество вариантов, я сдалась. Поняла, что ничего не смогу больше сделать. Удалось только остановить наступление полного паралича, но все четыре конечности ниже запястных и скакательных суставов все равно не функционировали и не обладали нормальной чувствительностью. Все это время меня не покидал нелегкий вопрос – а как бы поступила я сама на их месте?
Не скоро возник ответ, который мне показался истиной. Она в том, что через такое надо пройти. Самой. И только тогда, не раньше, появится право принимать решения. Чужой опыт не будет, не может быть советчиком!
С годами у Снежка появились новые проблемы – пролежни. С возрастом он поднабрал лишнего веса, больше спал, но кушал так же охотно, как в молодости. Стали накапливаться последствия его малоподвижного образа жизни: одышка, сбои в работе сердца…
Все чаще мне вспоминались слова одного из моих знакомых – доктора Жукова. Он медик, работает на «скорой помощи». Как-то я спросила, что, на его взгляд, самое трудное в работе врача. Он задумался и неожиданно серьезно произнес: «Уметь вовремя остановиться!»
Тогда я выслушала эту фразу с изумлением и даже с недоверием, но только по прошествии времени поняла, как он был прав. Научиться определять ту точку, дальше которой заходить нельзя, дальше которой все усилия врача будут направлены лишь на то, чтобы продлить мучительную агонию, действительно очень нелегко.
А что легко?
НИКОГДА НЕ ГОВОРИ «НИКОГДА»!
Прошло совсем немного времени, когда случай вновь свел меня с хозяйками Снежка. Мы встретились на улице, недалеко от их дома. Я, как всегда, спешила на вызов, кому-то опять было плохо и требовалась помощь. Но пройти мимо них я не смогла… Я уже знала, что Снежка больше нет.
Медленно, поддерживая друг друга, они брели по парковой дорожке. Потемневшие и как-то сразу постаревшие лица, потухшие глаза. Прохожие мало обращали на них внимания: подумаешь, две старухи на прогулке. Им уступали дорогу, обходили, стараясь не толкнуть ненароком. И спешили дальше по своим делам. Очень может быть, что и я не остановилась бы…
Но я знала про их горе и не смогла пройти. Боялась только, что мое общество будет им лишним напоминанием о погибшей собаке. Кому-то легче на людях, кому-то нужно одиночество, чтобы пережить беду.
Я все-таки подошла и поздоровалась, готовая тут же отойти, если почувствую…
– Ой, доктор, здравствуйте! – Легкий, почти незаметный намек на улыбку одновременно тронул их лица.
Они чуть оживились, и я забыла свои страхи оказаться лишней. Правда, я не знала, как начать разговор, и растерялась.
– Здравствуйте! А я вот мимо иду и вас увидела, – довольно неуклюже заговорила я.
– Вот и хорошо, что подошли. Мы все равно хотели с вами поговорить и совета спросить… Мы между собой все говорим, говорим, а рассудить нас некому. Никто не верит, что можно так убиваться по собаке. А мы все думаем, может, мы виноваты перед ним и мучили его? Ведь он, бедняжка, всю жизнь лежа провел…
Ох, какие непростые вопросы! Да и как отвечать? Правда здесь уже не нужна, ведь изменить все равно ничего невозможно. А главное, есть ли у меня право быть истиной в последней инстанции, если я сама не знаю, кто здесь прав?
– У каждого – своя судьба, и у собак – тоже. Вы ведь верили, что делаете, как лучше. Наверное, это и будет главным ответом. И пусть он вас сейчас не успокоит, на все нужно время… Давайте поговорим об этом позже. Кто знает, может, вы сами для себя что-то к тому времени решите? Я вам позвоню через месяц и в гости к вам напрошусь. Можно? Тогда и поговорим!
Тот месяц для меня пролетел с сумасшедшей скоростью, под знаком пребывания в нашем доме Челси. Я много думала над дальнейшей судьбой американского кокера, которого так неудачно приобрела для дочери. И выход из создавшейся проблемы был только один – надо было срочно искать других владельцев для нашего бунтаря. Все в доме это прекрасно понимали, но чувствовали себя, прямо скажем, неважно. Нехорошо это, когда собаке столько раз приходится менять хозяев.
И вот однажды раздался телефонный звонок.
– Здравствуйте, доктор! Помните – вы обещали нас навестить? Забыли, наверное?
Конечно, я сразу вспомнила, и мне стало стыдно, что мое собственное обещание начисто вылетело у меня из головы. С раскаянием я произносила слова извинений, но голос в трубке меня перебил:
– А мы сейчас недалеко от вашего дома, вот решили из автомата позвонить.
– Да это просто отлично! Я вас приглашаю к себе, заходите прямо сейчас. Никаких отказов я не принимаю!
Разговор продлился еще несколько минут. Мне показалось, что хозяйки Снежка пришли к какому-то важному для себя решению. Каким-то оно будет? Хорошо было бы увидеть в ближайшем будущем собаку в их доме. Очень хотелось, чтобы именно такое решение было принято ими, самое лучшее лекарство. Снежок, конечно, останется в памяти, но пустоту в душе может заполнить только живое!
Звонок в дверь раздался очень быстро, прошло не больше пяти минут. Я едва успела закрыть в комнате двух бультерьеров. Есть у меня такой грех – не люблю без необходимости расширять Еве и Дитте круг знакомых. В нашем доме они все-таки охранные собаки. Совсем не обязательно, чтобы мои знакомые становились друзьями моих собак. Вот Челси – совсем другое дело, так что он вперед меня полетел встречать гостей.
Женщины обомлели, увидев вместо булей американского кокера. А я тут же вспомнила, что у меня не было случая рассказать им о новом приобретении. Проводив гостей в комнату, я отправилась хлопотать по поводу чая, а наш проблемный красавец остался любопытствовать дальше. Минут через десять я опять появилась в комнате и чуть не выронила поднос. Обе пожилые дамы сидели на диване и заливались слезами, а кокер, устроившись между ними, томно взмахивая ресницами, прижимался то к одной, то к другой. Что-то очень похожее промелькнуло в памяти…
Похожее, но не совсем. Была разница: тогда у Лады Его Величество Чародей строил глазки только мне, а тут приходилось кокетничать на два фронта, поэтому кроме обольстительной томности в его глазах была некоторая доля растерянности: с кого начинать? Однако, несмотря на возникшие сложности, связанные с увеличением количества объектов обольщения, результат был поразительный. Ничего другого я не ожидала, но в душе все-таки что-то шевельнулось. Неужели ревность? А мои гостьи в смущении схватились за носовые платки и дружно приложили их к глазам. Мне ничего не оставалась, как молча сделать вид, что я ничего не заметила, и заняться чаем. Единственное, чего я не могла пропустить, так это пребывания маленького прохиндея на диване.
Бультерьерам это не разрешено, значит, и ему заказано. У нас в доме есть такое правило: если запрещено, то всем четвероногим без исключения. Булям напоминать не надо, они давно это знают, а вот Челси иногда своевольничает и жутко оскорбляется, когда ему за нарушения выговаривают. Он обиженно сполз с дивана и с упрямым видом улегся не на месте, а на пороге двери. Он так на меня посмотрел, что я тут же поняла, что можно отрезать ему голову, а порога он не покинет. Добровольно, по крайней мере. Не было смысла с ним воевать, команды я больше не повторила, а занялась гостями.
Я ждала новостей от них, а засыпали вопросами меня. Конечно, о Челси. Постепенно из меня вытянули всю его историю.
– А как вы думаете, почему он безобразничает? – прозвучал под конец вопрос.
– Боюсь ошибиться, но ничего другого, как бунт против того, что он не единственная собака в доме, мне на ум не приходит. Но я пока не могу, точнее, не знаю, как в этом убедиться окончательно.
