Сергей Алексеевич Баруздин
      Простуженный ёжик
      Было это поздней осенью в последний год войны. Шли бои на польской земле.
      Однажды ночью мы обосновались в лесу. Разожгли костёр, согрели чай. Все улеглись спать, а я остался дежурить. Через два часа меня должен был сменить на посту другой солдат.
      Сидел я с автоматом у догоравшего костра, на угольки посматривал, к шорохам лесным прислушивался. Ветер шелестит сухой листвой да в голых ветвях посвистывает.
      Вдруг слышу - шорох. Будто кто-то по земле ползёт. Я встал. Автомат наготове держу. Слушаю - шорох смолк. Опять сел. Снова шуршит. Где-то совсем рядом со мной.
      Что за оказия!
      Глянул я под ноги. Вижу - кучка сухой листвы, да будто живая: сама собой движется. А внутри, в листьях, что-то фыркает, чихает. Здорово чихает! Присмотрелся получше: ёжик. Мордочка с маленькими чёрными глазками, уши торчком, на грязно-жёлтых иглах листья наколоты. Подтащил ёжик листья поближе к тёплому местечку, где костёр был, поводил носом по земле, чихнул несколько раз. Видно, простудился от холода.
      Тут время моей смены настало. Заступил на пост солдат - казах Ахметвалиев. Увидел он ежа, услыхал, как тот чихает, и ну меня ругать:
      - Ай, нехорошо! Ай, нехорошо! Сидишь и смотришь спокойно. А у него, может, грипп или воспаление. Смотри, весь дрожит. И температура, наверное, очень большая. В машину его надо взять, лечить его надо, а потом на волю выпускать...
      Так мы и сделали. Положили ёжика вместе с охапкой листьев в наш походный "газик". А Ахметвалиев на следующий день тёплого молока где-то раздобыл. Ёжик напился молока, согрелся и опять уснул. За всю дорогу несколько раз чихнул и перестал - поправился. Так всю зиму у нас в машине и прожил!
      А когда весна настала, мы его на волю выпустили. На свежую травку. И какой день тогда выдался! Яркий, солнечный! Настоящий весенний день!
      Только было это уже в Чехословакии. Ведь и весну и победу мы там встречали.
      1961