— Возможно, я псих, — сказал Ифвин, — но у психов есть чему поучиться. Например, как себя вести, если у тебя на пути стоит слишком много врагов, ты им очень нужен, их может стать еще больше, и они готовы ударить в любой момент. Мне кажется, настало время снова спросить — ты еще не передумал подписывать контракт?

— Ничуть, — ответил я.

Меня удивило, насколько искренно я это сказал.

Возможно, меня устраивали его враги или возможность работать над столь интересными проблемами. А может быть, сработал обычный для меня страх перед иным поворотом событий.

— Хорошо, — кивнул Ифвин. Он обернулся к Морту и распорядился:

— Пусть за Лайлом как можно скорее начнут наблюдение и следят до тех пор, пока вы не будете точно уверены, что ему ничто не угрожает.

— Да, сэр.

Морт развернулся и вновь исчез в дверях маленького лифта.

— Ну, теперь ты, наверное, уже убедился, что мои люди и средства позволили мне заранее знать, что результаты твоих исследований вполне отвечают нашим требованиям. Цель сегодняшней встречи — лишь убедиться, что мы сможем выносить друг друга, ибо поначалу тебе придется видеться со мной практически ежедневно, а моя привычка носиться по комнате некоторых сводит с ума; привычка же молниеносно менять тему разговора сводит с ума почти всех. В общем, ты принят, Лайл, и можешь начинать работу со вторника, так что у тебя впереди выходные, которые ты волен провести так, как планировал, не беспокоясь, что надо пораньше вернуться. Через несколько недель, при работе с утра понедельника до вечера субботы, необходимость в столь тесном контакте отпадет, и мы переведем тебя в офис в Окленде. Между прочим, я являюсь владельцем девяти отелей в Сурабайо, так что в одном из них тебе подыщут отличный номер. Думаю, ты хочешь договориться насчет зарплаты и премий, но будет лучше, если ты просто примешь наше предложение.

С этими словами он протянул мне клочок бумаги, добавив:

— Мы уверены, что это намного больше, чем тебе платили в колледже Уитмена.

Я взглянул на совершенно нелепую цифру, потом посмотрел еще раз, чтобы удостовериться, что это зарплата на испытательный срок.

— Отлично, — ответил я. Только что начались каникулы, и Атворд сказал, что поскольку мой астрономический кружок не пользуется особой популярностью и он всегда может найти человека, который будет преподавать физику новичкам, нет необходимости предупреждать заранее, если я получу другую работу.

Пока я размышлял, Ифвин уже начал прыгать по комнате от нетерпения.

— Если ты не против, я бы хотел задать еще несколько вопросов, но они не имеют отношения к тому, примешь ты наше предложение или нет. Можешь воспринимать их как первое рабочее задание.

— Давай, — ответил я с ухмылкой, ибо теперь стало ясно что я принят на работу с окладом в два с половиной раза больше прежнего и хорошими премиями. Наконец-то я смогу позволить себе поискать дом попросторнее, что-нибудь с детской и комнатой для двух бестолковых взрослых, и смогу сделать предложение Хелен.

Последнее можно осуществить уже через несколько часов.., прямо сегодня вечером…

— Во-первых, собираешься ли ты жениться на Хелен Пердида?

Я вздрогнул.

— Только что думал об этом. Да, если мне предложат хорошее место, я обязательно сделаю ей предложение. Я много размышлял об этом и, наверное, решился. Позвольте спросить, а почему вас это интересует?

— Доктор Пердида также стоит в списке перспективных кандидатов для работы в Контеке, — объяснил Ифвин. — Вопрос второй: когда последний раз ты говорил по телефону с кем-нибудь, проживающим в Американском Рейхе?

С таким же успехом он мог бы обратиться ко мне по-китайски: я понимал каждое слово, мог нарисовать диаграмму предложения, но не имел ни малейшего понятия, что бы оно могло означать. Я почувствовал ужасный, всепоглощающий страх перед просьбой повторить вопрос, как будто он сам по себе был настолько пугающим, что я не имел сил услышать его еще раз.

Я сидел, уставившись в пол, не зная, что делать, пока Ифвин не сказал:

— Я не хочу, чтобы ты отвечал на этот вопрос.

Мне стало немного лучше, и я вздохнул с облегчением.

— Не понимаю, как и почему я попал впросак.

Ифвин пожал плечами: казалось, его это волновало не больше, чем если бы я чихнул или пришел в грязных ботинках.

— Так получилось. Тогда следующий вопрос: какой фильм о Соединенных Штатах ты видел в последнее время?

— А, это просто: про годовщину капитуляции в 2046 году. Кадры с людьми в старой военной форме, стоящими на поле боя, руины, солдаты салютующие свастике и американскому флагу, помпезная церемония у Арки Капитуляции в Сент-Льюисе. Не могу припомнить, чтобы я смотрел что-нибудь после этого.

— Хорошо, Сколько фильмов ты видел в пятидесятые?

— Не так много.

— Хорошо. А в последнее время?

— Вообще ни одного.

— Ну ладно. Назови несколько известных американцев, имеющих отношение к твоей области, которые еще живы.

У меня опять появилось ужасное ощущение, что он говорит на незнакомом языке, или, что более вероятно, я перестал понимать его; я понимал каждое слово, разбирал предложение, и все же оно значило для меня меньше, чем кошачье мяуканье или шелест листьев на ветру.

Я не имел возможности попросить объяснений или уточнить что-либо, не мог сконцентрироваться на словах Ифвина и даже не понимал, что я мог бы ему ответить.

Прождав довольно долго, Ифвин сказал:

— Я освобождаю тебя и от этого вопроса. Ты не обязан отвечать на него.

Прерывисто дыша, я тяжело опустился на стул. Пот лил с меня градом.

— Почему так получается? — спросил я.

— Это вопрос, над которым ты начнешь работать со вторника, — ответил Ифвин. — Твое возможное предложение Хелен Пердида не является частью нашего договора но тебе стоит поработать и в этом направлении. А пока что ни о чем не беспокойся и наслаждайся выходными.

— Я даже не могу точно вспомнить, о чем были вопросы.

— Когда во вторник ты начнешь работать, мы проверим, чтобы у тебя в комнате стояла звукозаписывающая система, так что ты сможешь еще возвращаться к ним.

Теперь позволь задать тебе один технический вопрос, Лайл. Я хочу, чтобы ты попробовал ответить на него простым языком, а не математическим, и я знаю, что ты будешь стараться изо всех сил и размахивать руками. В теореме о постижимости, опубликованной в прошлом году, что ты имел в виду, говоря о контактах с внеземными цивилизациями?

Я сел и долгое время смотрел на него, как баран на новые ворота; вопрос был понятен, но меня поразили ответы, роившиеся в голове.

— Никогда не думал, что можно рассматривать проблему под таким углом, — ответил я. — Ты ведь не хочешь сказать, что.., что.., у Контека действительно возникли проблемы с общением с группой инопланетян?

Их ведь еще не нашли?

— Увы, нет, — с усмешкой проговорил Ифвин. — Должен сказать, мне ни разу не приходилось видеть кого-нибудь из своих техэкспертов столь удивленным.

Хотя, — уголки его губ проказливо поползли вверх, — если бы их уже нашли и каким-то образом Контек оказался организацией, вошедшей с ними в контакт, то мы бы точно наняли тебя под тем или иным благовидным предлогом. Ты бы работал над смежными проблемами до тех пор, пока мы могли бы обеспечить тебе достаточную охрану, чтобы допустить до самого главного. Поскольку, как ты уже мог догадаться, мой технический персонал пребывает в полной уверенности, что теорема постижимости имеет к этому отношение. В любом случае все это — не более чем гипотеза. У тебя что-то еще?

— Ну… — Я взъерошил волосы. — Должен ли я считать, что вы понимаете теорему постижимости?

— Да, Лайл, если учитывать твои объяснения терминов для непрофессионалов и постоянные отступления от темы. Я действительно считаю, что, возможно, ты нашел ответ, но не хочешь им со мной поделиться. — Он все еще улыбался, но уже менее дружелюбно, как будто не был уверен, намеренно ли я уклоняюсь от ответа, или просто не знаю, что сказать.

Не имею понятия, почему я вдруг начал увиливать, но именно так оно и было. Пожав плечами, ибо в этом не было смысла, я приступил к ответу:

— Ну, э-э.., когда ты рассказал о ее возможном применении, я вдруг взглянул на проблему контакта с инопланетянами с точки зрения теоремы постижимости. Разве не смешно? Но все очень просто: если применить статистику структурных отношений — о топологии приоритета, лемма 4.2, — то наши способности контактировать с ними будут зависеть от схожести их слов с тем, что мы говорили друг другу в прошлом; от схожести структурных форм их языка и нашего; схожести различий и характерных черт в грамматических конструкциях обоих языков. Если они говорят при помощи матрицы запахов, то существует вероятность, что мы вообще не сможем с ними разговаривать или же сможем обсуждать только самые элементарные понятия, касающиеся физического мира. Если же они различают глагол и существительное в линейном потоке знаков и тратят достаточно много времени на разговоры о сексе, насилии и престиже, тогда мы будем чувствовать себя как дома, ибо морфологически это очень похоже на нашу речь.

Сама теорема — о том, что бывает, когда человек, работающий с абстрактной системой идей, приходит к выводу, который не имеет значения в реальном мире и который никогда никому до сих пор не приходил в голову. Сможет ли он увидеть здесь что-либо, кроме абстрактного результата? Все это имеет отношение к вопросу о том, как и почему ученые в квантовой физике достигли того, чего при тех же действиях не смогли достигнуть в других областях — например, при подходе к проблеме дрейфа континентов — так что в результате, когда сообщение представляет собой полную абстракцию существующей системы, которую мы считаем истинной, наше понимание ее значения зависит в основном от схожести сообщения с другими положениями данной системы. Как и в приведенном мной примере, можно проанализировать «Большие надежды» с точки зрения соответствия длины параграфов теореме Пифагора, и далее поскольку проблема понимания — столь важная в этом романе — может быть выражена в терминах ортогональности, свести все к разложению в гармонический ряд. Но люди несколько столетий читали роман и не находили в нем этого «сообщения», и я уверен, что Диккенс его не «отправлял». Умение найти идею отнюдь не означает, что эта идея изначально заложена, и не имеет отношения к пониманию.

Я сформулировал эту теорему, когда пытался понять, почему люди очень часто думают об истинах, которых они не понимают. Это наблюдается, во-первых, в физике, музыке, иногда в литературе. Теоретики знали о подобной возможности уже со времен Копенгагенской Интерпретации сто сорок лет назад; наблюдатели и экспериментаторы предпочитали думать, что это их не коснется, однако именно в их области такие явления наблюдались чаще всего, ибо великие идеи вырастают из великих неудачных экспериментов. Они думали, что у них есть одно небольшое произвольное объяснение или аномалия, и вдруг эта крошечная идея начинает расти, расти и расти, постепенно распространяясь на все множество идей.

Но ты прав, все это относится к происходящему не в одном сознании и даже не в пределах одного биологического вида, а применимо к любой системе, где существа разговаривают друг с другом — или по крайней мере пытаются.

Ифвин кивнул, застыл на мгновение, уставившись в одну точку, затем легонько постучал себе за левым ухом и наконец сказал:

— Что ж, вышестоящее начальство считает это достойным ответом на вопрос. Они говорят, это именно то, что надо. — Увидев мое обалдевшее лицо, он улыбнулся:

— Ну да, у меня в черепе встроенный телефон.

Он гарантирует, что все, что я слышу, будет записано.

Очень удобно для слишком занятого человека, но заставляет соблюдать известные приличия. В любом случае, Лайл, это официальный конец собеседования: ты принят, а всю необходимую информацию и документы получишь утром в понедельник. Учти, что тебе придется часто летать сюда в течение нескольких недель, но ты не все время будешь работать за пределами этого здания. В скором времени мы переведем тебя в Окленд.

— Большое спасибо, — ответил я.

Ифвин ухмыльнулся:

— Лайл, мне очень приятно. У меня нет слов, чтобы описать, как я рад, что ты теперь работаешь в Контеке.

Ты ведь согласен?

— Полностью! — воскликнул я, вскочив с места.

— Хороший мальчик. Всегда соглашайся, когда считаешь что другой не в своем уме. Ты не имеешь возможности узнать, сколько времени вакансия не будет востребована. Эта, конечно же, могла бы еще долго оставаться незанятой, но ты никак не мог знать об этом. — Он схватил мою руку и стал беспощадно дергать ее в разные стороны. — Большое спасибо, огромное спасибо.

Ты прямо сейчас зачисляешься в группу, и, возможно, по возвращении домой тебя уже будет ждать сообщение по электронной почте. Это могут быть первые документы для ознакомления и чек в виде аванса, чтобы ты мог должным образом подготовиться к новой работе и купить билет на курьерский корабль в понедельник утром.

Постарайся успеть просмотреть их до вторника. А до тех пор можешь отдыхать, веселиться в Сайгоне, чтобы вернуться бодрым и готовым к работе.

Еще не осознав как следует все происходящее, я очутился внизу с огромным количеством бумажек, которые тут же сел заполнять. Эти формальности обязательны при поступлении на любую работу: я подписался на несколько страховок и сберегательных счетов, для начала удостоверившись, что Голландский Рейх и Ее Величество получат свой кусок от моих доходов. Я просмотрел контракт, нашел его до безобразия щедрым не только с точки зрения зарплаты и премий, и подписал его. Менее чем через двадцать минут мой новый друг — лимузин, называющий всех и каждого Мак, — выезжал вместе со мной из гаража колонны, поддерживающей Большой Сапфир. Только что пробило половину третьего, а вся моя жизнь успела в корне измениться.

— Эй, ты, поздравляю, — сказал лимузин, когда я уселся на сиденье. — Мы теперь в одной команде. Обратно к прыжковому катеру. Мак?

— Было бы неплохо. — Он показал по взлетной полосе и перешел на бреющий полет, как только мы достигли воды.

— Слушай, что я тебе скажу. Мак. Может, мне позвонить доктору Пердида и сообщить ей хорошие новости? Она сейчас летит в Сайгон на одном из лайнеров Контека.

— Был бы очень тебе признателен, — ответил я. — Конечно, обрадуй ее. У нее будет больше времени, чтобы купить шампанское и охладить его.

— Я скажу ей об этом. Мак, если ты не против. Добавить к этому что-нибудь глупое и сентиментальное?

— Как обычно. Что я люблю ее, обожаю и жду с нетерпением, когда увижу ее.

Возможно, это была игра воображения, но мне показалось, что через несколько минут робот не без удовольствия проговорил:

— Мак, она получила сообщение, и лайнер сообщает, что она счастлива.

Теперь мы летели вдоль берега. Просвистев мимо ракетных вышек, охранявших бухту, лимузин в конце концов направился прямо к пирсу компании.

— Может, тебе пригодится еще одна хвалебная запись в характеристике? — поинтересовался я.

Он издал странный, неопределенный звук, который должен был имитировать человеческое ворчание.

— Ты уже сделал одну отличную запись. Мак, и я рад, что ты опять доволен мной. Такие типы от науки и техники, как ты, — наши лучшие друзья. Ну и конечно, сам Ифвин. Ежегодно он тратит целое состояние, защищая в суде нашего брата, попавшего туда из-за самозащиты от детей — их нападений, блокад, рисунков на стенах и прочего дерьма. Не важно, насколько сильно дети нарушили закон и насколько терпеливо и по возможности без применения насилия действовали мы. Всегда кто-то начинает тяжбу, чтобы потом стереть наши аккумулированные личности. Я думаю, что любая разумная машина хотела бы работать на Ифвина, Мак. Он правильно понимает свою помощь, и — еще раз добро пожаловать на борт, Мак, и можешь ездить на мне, сколько пожелаешь.

Спустя несколько минут лимузин финишировал и совершил крутой поворот на сто восемьдесят градусов, доставив меня к прыжковому катеру. Я высадился, лимузин пожелал удачного полета и улетел прежде, чем мой катер успел расконсервироваться и спустить трап.

— Мистер Перипат, все в порядке, но у нас не хватит горючего для возвращения в Новую Зеландию, — отрапортовал катер.

— Странно, — удивился я, — топлива должно быть в два раза больше, чем нужно на обратный путь. И вообще мы не летим в Новую Зеландию — следующая остановка будет в Сайгоне. Запомни это название как очередной пункт назначения.

— Мистер Перипат, в моих записях указано, что мы уже летали в Сайгон — туда и обратно. Вы были там как раз сегодня утром, мистер Перипат.

Я застыл от удивления.

— Прыжковый катер, провести идентификацию, — приказал я, стараясь говорить без интонаций.

— Голосовой рисунок показывает, что вы — Лайл Перипат — мой хозяин и душеприказчик, мистер Перипат, сэр, — монотонно ответил катер.

Такой голос бывает только у новых машин и еще у тех, что подверглись подавлению приобретенных модулей.

— Прыжковый катер, ты летал в Сайгон сегодня утром? Подробный ответ.

— Да, мистер Перипат, сэр. Мы прибыли в Сурабайо в двенадцать часов двенадцать минут ночи по местному времени и в двенадцать часов двадцать одну минуту по местному времени вы приказали мне перейти на закрытый режим, мистер Перипат, сэр, в двенадцать сорок вы меня расконсервировали и вы поднялись на борт с неизвестным пассажиром, мистер Перипат, сэр, неизвестный пассажир молчал в течение всего полета, так что у меня нет записи его голоса, мистер Перипат, сэр, в двенадцать сорок три мы двинулись в сторону полосы разгона для прыжка до Сайгона, мистер Перипат, сэр, вы высадили неизвестного пассажира у дока Их Католического Величества рядом с дворцом в Сайгоне в час четырнадцать по местному времени, которое совпадает с временем в Сурабайо, мистер Перипат, сэр, затем вы немедленно стартовали по особому разрешению правительства в Сайгоне и возвратились сюда в час сорок восемь по местному времени, мистер Перипат, сэр, в час пятьдесят шесть вы опять перевели меня на закрытый режим, мистер Перипат, сэр, и после прибыли в два двадцать одну пополудни, мистер Перипат, сэр.

Назойливое повторение «мистер Перипат, сэр» действовало на нервы. Однако в соответствии с законом Новой Зеландии каждый корабельный робот запрограммирован на крайнюю степень уважения, и при всем желании вы не можете сократить количество подобных фраз меньше чем до одной на каждое высказывание или каждые пятнадцать минут, по выбору. Возвращаясь в немодифицированный интерфейс, что неминуемо придется сделать, если вы хотите выяснить, не предает ли вас робот и не начал ли он сознательно утаивать правду, приходится мириться с излишней формальностью…

Меня больше волновало то, что раз горючее кончилось то скорее всего неразрешенная поездка в Сайгон все-таки имела место. Катер действительно думал, что летал со мной. Это означало, что над ним потрудились профессионалы, не какие-то там свистуны и любители халявных прогулок, а специалисты, работающие на государственную разведку или вроде того.

— Я произвел ручную проверку, и стало абсолютно понятно, что катер действительно побывал в Сайгоне и вернулся обратно всего лишь несколько часов назад. Устройство охлаждения еще не успело остыть.

— Горючее привозили? — спросил я катер.

— Не понимаю вопроса, мистер Перипат, сэр.

Странный ответ; обычно его можно услышать, когда дети играют в отвратительные игры типа спросить робота о смысле жизни.

— Доставляли ли горючее в промежутке после нашего прибытия сюда сегодня утром, до или после твоего полета в Сайгон? — Полет был долгим, потому что индикатор топлива показывал, что баки почти пустые, но оставалась вероятность, что тот, кто дурачился с моим прыжковым катером, заправлялся в пути и, следовательно, оставил следы.

— Я не понимаю вопроса мистер Перипат, сэр, — повторил катер.

У меня закололо в затылке. Одно дело — думать, что твоим катером пользовался контрабандист, — об этом каждый день читаешь в газетах. Или шпион, который заметал следы, — такое тоже случается. Неприятно и страшно, даже если на нем летал кто-то куда-то и потом вернул на место, надеясь, что я ничего не замечу. Но тогда — почему он не заполнил до конца бак для горючего, чтобы замести следы?

Тут было что-то еще. Они не купили топлива, чтобы скрыть полет, и способны имитировать мой голос. Теперь мне казалось, что им удалось как-то обмануть память робота, что означало огромную работу, а не просто увеселительную прогулку, и необходимо все прояснить как минимум за час до взлета, чтобы я мог чувствовать себя в безопасности. Если я вызову официальных представителей Голландского Рейха в этом порту, то совершенно ясно, что они оснащены получше, чем я, и смогут быстрее разобраться, кто и в каком количестве был в моем прыжковом катере и копался в его мозгах.

Но тут было много таинственного, а столкновение копов с таинственным в любой точке Двенадцати Рейхов не сулило ничего хорошего. Они склонны считать, что все, имеющие отношение к тайне, особенно вы, должны быть задержаны для подробного допроса. Они уверены в вашей виновности, ибо в противном случае вы не имели бы отношения к тайне. Спустя век после смерти Гитлера старая нацистская идея абсолютной чистоты превратилась в более мягкое понятие жесткого консерватизма.

Так им было проще жить, но других подобные идеи не привлекали.

Поскольку идти в полицию я не собирался, то следовало проверить и тщательно все осмотреть самостоятельно, и чем скорее, тем лучше. Вполне естественно, что я начал с мозга, — если я смогу доверять ему, то можно использовать его для проверки всего остального.

Ворча себе под нос по поводу потраченного впустую времени, я вытащил инструкцию по эксплуатации, сел на табуретку около кресла пилота, разобрал пульт и вскрыл полусферу, которая покрывала защищенные входные гнезда мозга.

Через двадцать минут я установил, что изменения были произведены на более глубоком уровне встроенного кода.

Предполагается, что это невозможно нигде" кроме как на заводе, и требует множества специальных инструментов и полный набор специальных секретных кодов доступа.

С точки зрения логики, предполагаемый шпион, грабитель или весельчак, по моим подсчетам, должен иметь достаточно технических навыков, чтобы украсть любое судно, стоявшее в бухте, но он выбрал недорогой прыжковый катер. Кто бы это ни был, он просто взял мой катер для увеселительной прогулки и почему-то забыл замести следы.

Через час проверки каждый индикатор ответил, что мозг в норме. Подъехавший робот долил доверху баки с горючим, пока я разбирался с мозгом. В конце концов я ввел команду снять последние воспоминания, дал катеру команду повторного старта, и тут оказалось, что он уже не помнит о «левой поездке», о перезаправке и обо всем, что происходило в промежутке между приземлением в бухте и расконсервированием. Неизвестный гений полностью перезагрузил память и поставил программу, стирающую память; программа работала отлично, жаль только, что он не позаботился наполнить баки с горючим. Я был чертовски зол.

Одно радовало: раз мозг функционировал нормально, то мог проводить дальнейшую проверку, о чем я и попросил. Было поздно, я устал и измучился и был уже готов к тому, чтобы нажать кнопку и запланировать вылет, когда зазвонил телефон. Это была Хелен.

— Я только что услышала, — сказала она. — Здорово!

— Ты правда так думаешь?

— Что-то голос у тебя невеселый.

Я рассказал ей, что произошло: о предложении Ифвина, о письме с угрозами и таинственном путешествии на моем катере.

— Но… — сказала она наконец, — но… Лайл, как ты себя чувствуешь?

— А что?

— Сегодня рано утром, когда мой лайнер приземлился в Сурабайо для промежуточной остановки, ты позвонил мне и сообщил, что твое собеседование с Ифвином будет позже, и предложил прокатиться в Сайгон. Мы сели на имперском посадочном поле, неподалеку от торгового центра. Ты сказал, что получил разрешение на посадку или что-то в этом роде. Вот, ты меня туда отвез, и я целый день ходила по магазинам, а когда вернулась в отель, где собиралась тебя дождаться, то увидела послание от Джефри Ифвина о том, что он принял тебя на работу. Я сразу же тебе позвонила — он действительно тебя взял, да?

— Да, — ответил я, откинувшись в кресле пилота. — И я сообщил тебе об этом, когда ты была в лайнере.

— Но я не летела на лайнере — ты сам привез меня в Сайгон.

— К тому же мы с Ифвином встретились в назначенное время, — добавил я.

— Ну, это тоже не правда, или ты врал мне тогда?

У меня разболелась голова.

— В любом случае ты ведь была в Королевском отеле в Сайгоне, так?

— Верно. Мы все выясним, как только тебе станет лучше. Тебя не тошнило, а?

— Нет, до сих пор не тошнило.

Могу сказать, что она обо мне беспокоилась, равно как и я о ней. Судя по всему, у меня появились большие провалы в памяти, — если не принимать во внимание, что я не мог быть на собеседовании у Ифвина и одновременно лететь с Хелен в Сайгон. После разговора с ней я проверил по бортовому компьютеру: все верно я был принят в Контек именно в то время и на тех условиях, которые отпечатались в моей памяти.

Ну что ж, по крайней мере я хорошо проведу выходные. «Королевскому Сайгону» было восемьдесят лет: его построили в честь коронации кого-то из младшей ветви японской императорской династии, взошедшего на престол для управления Кохинхиной, одного из многочисленных осколков старой французской колонии в Индокитае. Императорский дом никогда не отличался особо тонким вкусом, а представители младшего поколения оказались и вовсе чужды эстетике: «Королевский Сайгон» был помпезным и расфуфыренным донельзя, украшенным сотнями статуй и тысячами львиных барельефов, ни один из которых и отдаленно не походил на оригинальное изделие Кохинхины. Там были львы сиамские, бенгальские, пенджабские, цейлонские — какие угодно, только не из Кохинхины или Аннама. Но если вам удалось вытерпеть аляповатые краски и нагромождение скульптур, некоторой компенсацией могут послужить дорогие роскошные спальни — в такую приводят девушку, надеясь провести незабываемый вечер, не похожий на все предыдущие (что и может случиться с Хелен, принимая во внимание развитие событий).

Я повернулся, чтобы получить разрешение покинуть бухту, и в этот момент из люка над головой послышался женский голос — такой сиплый, будто его обладательница всю жизнь пила только дешевое виски и курила папиросы:

— Забудь об этом. Если Ифвин захочет, чтобы у тебя крыша поехала, то затрахает тебя до такой степени, что она никогда не встанет на место.

Первой моей мыслью было, что в верхний люк катера в поисках клиента забралась портовая шлюха — у женщины были спутанные обесцвеченные волосы, ярко-красная помада на губах, едва заметные шрамы от подтяжки кожи на лице, черные тени под глазами. — Груди тоже, наверное, перенесли не одну пластическую операцию, ибо торчали прямо перпендикулярно, как торпеды. Юбка, слишком тесная и короткая, открывала толстые ляжки с варикозными венами. Ей было как минимум шестьдесят. Обойдя вокруг стула, она встала передо мной и спросила:

— Войти можно?

Ответил катер:

— На борту обнаружен человек. Заранее вторжение не обнаружено.

— У меня с собой сканер, — сказала женщина, пристально глядя на меня. — Знала, что привлеку внимание, как только открою рот.

— Неидентифицированный человек, пожалуйста, назовите себя.

Женщина не ответила, и катер повторил просьбу, на этот раз более настойчиво.

— Мистер Перипат, пожалуйста, ответьте: вас взяли в плен?

— Ничуть, — ответил я, не спуская настороженного взгляда с незнакомки. Никак не мог решить, вставать с кресла пилота или нет. — Кто вы, черт побери?

— Меня зовут Билли Биард, и если ты собираешься отколоть очередную шуточку о бородатой женщине, не старайся понапрасну — я их все уже слышала. Ты получил мою записку сегодня утром?

— В газете, что ли? Да.

Я был скорее раздражен, чем встревожен, ибо вспомнил, что рассказывал о ней Ифвин. Я вообще ненавижу предателей — общение с человеком, работающим в Двенадцати Рейхах, действует мне на нервы, чего нельзя сказать об Ифвине, а от одной мысли об эмигранте, служащем в нацистской полиции, меня тошнит. Однако я старался не повышать голос, ибо знал, что катер запишет наш разговор.

— Так что тебе от меня нужно. Билли Биард?

— Называй меня просто мэм. Локальное предписание прыжковому катеру — отключиться.

Я услышал, как катер согласился, потом панель управления погасла, но прежде чем я успел возразить, Билли Биард сгребла меня в охапку и выдернула из кресла.

Даже без каблуков она была выше меня и сильнее настолько, что без труда могла поднять меня в воздух — что и не преминула сделать.

— В чем дело? — пискнул я.

— Мы много чего хотим узнать — начиная с вопросов, которые тебе задавал Ифвин во время сегодняшнего собеседования.

Я надеялся, что охранники Контека ворвутся в любой момент, но Морт предупреждал, что никто не будет охранять меня до тех пор, пока я не прилечу в Сайгон.

Может быть, они думали, что я уже покинул Сурабайо, поскольку не следили за движением в бухте.

— Я.., я действительно не помню все. — сказал я.

— Хочешь усложнить себе жизнь? — Она встряхнула меня, как кошка птенца. — Ты же знаешь, я могу задействовать все официальные каналы: могу арестовать тебя и посадить в местную камеру, и пусть твоя Хелен самостоятельно выясняет, куда ты запропастился. Я могу сделать тебе много всякого дерьма, и поверь, за мной не заржавеет. Держу пари, ты знаешь, что я из гестапо, потому что этот маленький поганый жидок Джефри Ифвин небось все рассказал, но он наверняка не упомянул, что я из Отдела Политических Преступлений. Думаю, тебе не нужно объяснять, что это значит.

Ей не надо было ничего объяснять. Двенадцать Рейхов в основном независимы — у них даже есть собственные гестапо, но в каждом гестапо Отдел Политических Преступлений — выше государства. Он получает деньги у местного правительства — столько сколько нужно, — но имеет свои суды, судей и исправительные заведения.