Прибежал запыхавшийся мальчишка. Он принес очень важную весть и едва сумел ею поделиться, так тяжело ему было дышать. Как только собравшиеся всё узнали, они засуетились и через пару минут скрылись из виду. Мальчишка, которого некому было поздравить с успешным выполнением задачи, прокрался в бар и набил карманы хлебом с колбасой – хозяин «Полной чаши» не возражал, ведь все уже оплатили. Потом он вернулся ко входу и устроился поудобнее, зная, что нашел себе лучшее место во всем Клекхитоне. Через пять минут от колбасы не осталось и следа. Он облизал пальцы, погрыз ногти и принялся ждать.

Примерно в половине восьмого солнце начало палить вовсю. Вильям Уолкер поставил две чашки с чаем на прикроватный столик и подошел к окну, чтобы раздернуть шторы. Он знал, что Рут проснулась уже несколько часов назад, поэтому смело впустил волну яркого обжигающего света в комнату. Его невеста поднесла ладонь к глазам. На дороге никого не было, но в воздухе стоял низкий гул: со стороны Клекхитона надвигалось нечто большое и многообещающее. Вильям прокрался к кровати, сел на краешек и поцеловал Рут в глаза.

– Мистер Уолкер, и что бы я без вас делала в такую рань! – проговорила она, зажмурившись. На губах ее появилась легкая улыбка, обнажившая крупные зубы.

Сквозь одеяло он обнял ее за талию.

– Сегодня утром вы станете миссис Уолкер, и я буду целовать вас весь день напро…

Заиграли духовые. Звук раздался издалека, но он быстро приближался, словно бы оркестр музицировал на бегу. Это был легкий живой вальс – его ритм волнами поднимался в утреннее небо, и словно бы новый, иноземный воздух, пропитанный солнечным светом, наполнил долину весельем и озорством.

Оркестр был уже совсем близко, и на своем обзорном пункте у «Полной чаши» мальчик выжидающе замер. От барабанного боя он все сильнее вздрагивал в предвкушении. И вот они появились из-за поворота: блистательный строй солдат в форме. Впереди шла белая лошадка, кажется, убранная флагами. Музыка становилась все громче, и скоро мальчик различил на спине лошади Абрахама Торнтома. Он действительно был обвешан яркими лентами с золотыми и черными гербами. Торнтон сидел прямо, гордо подняв голову, в малиновой куртке с медными пуговицами, красно-белом кушаке с кисточками, серых брюках и таких сверкающих ботинках, что они отбрасывали блики на бока лошади. На голове у него был черный кивер с зеленым плюмажем, а на поясе висела сабля в золоченых ножнах, которой много лет назад, должно быть, рубили французов у Ватерлоо. Оркестр состоял из двадцати или тридцати человек: сзади шли баритоны и барабан, а впереди – флюгельгорны и порядочное количество корнетов. Со всех сторон на лошадях ехали «сержанты» Абрахама, тоже в формах. У многих плюмажи были не настоящие, а формы разные, потому что здесь собрались солдаты из разных полков, но в целом они смотрелись впечатляюще.

Рут и Вильям застыли у окна, задернув занавески и подглядывая в тоненькую щель. Оркестр маршировал мимо мясной лавки к бару, но музыканты то и дело посматривали на окна магазина.

– Что за… – выдавил Уолкер.

– Может… – пробормотала Рут. Но Вильям уже заметил нечто иное, не менее удивительное.

К тому времени музыка стала такой громкой, что сидящему у бара мальчишке пришлось заткнуть уши, хотя он при этом весело смеялся. Потом что-то привлекло его внимание. Из-за угла вышли шесть ослов в желто-розовых нарядах, запряженных в большую пеструю телегу. На ней, образуя помост высотой три-четыре фута, стояли ящики, над которыми возвышались два стула. Телегу так пышно убрали лентами, что ее почти не было видно – даже упряжь, и ту обвесили флагами! Они хлопали на ветру, пока ослы топали вперед, погоняемые шестью пастухами в ярких шляпах и широких цветастых кушаках.

Повернувшись в другую сторону, мальчик увидел, как по дороге к бару приближается стадо ослов. Их было очень много, каждый искусно убран цветами и тканями. Их также погоняли разодетые пастухи, весело бегущие в лучах утреннего солнца с такой скоростью, что казалось, они вот-вот врежутся в оркестр.

Как только музыка прекратилась, они прибыли к бару, а вместе с ними – целое стадо нарядного скота. Абрахам Торнтон принялся за работу. Он обнажил саблю и стал указывать ею в разные стороны, объясняя людям и отбившимся ослам, куда встать, и вообще приводя толпу в порядок. Со стороны все происходящее казалось сущей сумятицей: музыканты держали инструменты высоко над головой, как бы спасая их от животных; «сержанты» на лошадях ездили туда-сюда, поглядывая то на сборище, то на своего «капитана». Вдобавок откуда-то появилась вторая телега, запряженная пышно убранными ослами. К этой телеге привязали два шеста, на которые натянули плакат. Красные на голубом буквы гласили:

Под надписью была нарисована толпа людей, танцующих или машущих шляпами.

Внезапно все стихло. Торнтон поднял саблю высоко в воздух, и долину накрыла тишина. Снова заиграла музыка. Абрахам занял свое место во главе процессии, и они двинулись вперед – сперва оркестр, затем телега поменьше и ослы, а замыкал шествие свадебный экипаж.

Рут с удовольствием наблюдала за происходящим, так и не одевшись. Она раздвинула занавески, потому что все действие теперь разворачивалось у «Полной чаши», а оттуда их окон было не видно.

– Быстрее! – сказала она. – Мы как раз успеем поглядеть, как они уходят, а там и сами пойдем.

С этими словами она забегала по комнате, спешно одеваясь.

Тем временем Вильям стоял у окна, обдумывая все странности этого утра, пытаясь разгадать смысл конной охраны, таинственной надписи на плакате и двух стульев в телеге.

– Рут, любимая, – сказал он, а потом повторил, потому что она его не услышала.

– Что еще? – вернувшись к окну, спросила Рут.

– Они пришли за нами.

Веселая Гурьба, безусловно, заслуживала внимания, но на дороге было и другое зрелище, куда более захватывающее: двадцать ослов, а верхом на них – двадцать крепких, разряженных в пух и прах селян. Яркие кушаки, как выяснилось, означали, что их владельцы имеют право ехать верхом, и теперь они изо всех сил пытались удержаться на своих местах, невзирая на изрядное количество принятого алкоголя и отсутствие седел. Все это привело к тому, что почти каждый всадник упал по меньшей мере один раз, прежде чем процессия добралась до мясной лавки.

Рут с Вильямом в ужасе наблюдали за действом из окна спальни. Они совершенно не ожидали такого пышного торжества в их честь и могли только теряться в нелепых догадках: может, в город приехал цирк? Или на какой-то фабрике устроили праздник? Вильям стал внимательно рассматривать собравшихся. Абрахам, да и большая часть гостей, уже должны быть на работе, ведь сегодня понедельник. Непостижимо! Он различил в толпе двух – трех человек с фабрики Хитона, и они явно не торопились на свои рабочие места.

Здесь позвольте мне сказать пару слов о капитализме как средстве превращения грубого природного сырья в полезный и ценный товар. Испокон веков на земле были люди, которые умели стричь овец и делать из шерсти ткань (на их мастерстве и держались многие наши города идеревни). Также известно, что в последнее время это ремесло претерпело крупные изменения: если раньше в любом селе вы бы нашли несколько прях, чесальщиков и ткачей, то теперь все они собрались на одной фабрике, где работа начинается в семь утра и заканчивается в восемь вечера. Есть люди, которые на этом богатеют. Таких людей (разумеется, капиталистов) часто обвиняют в эксплуатации трудящихся. Они заставляют их практически бесплатно работать с утра до ночи, а большую часть прибыли забирают себе. Я не стану распространяться на эту тему, но должен заметить, что не так страшен черт, как его малюют, и большинство фабрикантов – вовсе не безжалостные скупердяи. Зато сами трудящиеся порой оказываются очень жестокими. Вспомним хотя бы луддитов, которые разгромили и подожгли все фабрики в западном Йоркшире.

Случись Ослиная свадьба на несколько лет позже, моего отца тоже назвали бы капиталистом, так как в 1855-м, когда я родился, он приобрел небольшую долю в клекхитонской фабрике (сам я всегда имел склонность к юриспруденции, нежели к торговле). Те капиталисты, о которых пойдет речь в нашей истории, были начальниками Абрахама Торнтона и его «сержантов». Комитету удалось убедить их, что торжество в честь свадьбы Вильяма Уолкера и Рут Кент имеет глубокий религиозный смысл и отмечает конец порочной связи. В результате всех участников шествия освободили от работы на утро, и в придачу многие фабриканты пожертвовали довольно крупные суммы в свадебный фонд, хотя не пришли на праздник. Таким образом, Ослиная свадьба заручилась поддержкой всех классов, и даже капиталисты доказали свою щедрость. (Надо сказать, тем же утром они за нее поплатились и впредь вели себя осмотрительнее. По крайней мере мой отец никогда бы не отпустил человека с работы из-за такого пустяка.)

Абрахам Торнтон громко постучал в дверь рукоятью сабли. Три судьбоносных удара, которые обитателям лавки показались смертным приговором. Через какое-то время жених и невеста, наскоро одевшись, вышли к гостям. Их появление было встречено такими громоподобными овациями, что несколько ослов бросились наутек, и за ними послали конный отряд.

Рут и Вильяма, как и было задумано, усадили на троны в телеге. Надо сказать, в подобной обстановке Рут выглядела бы куда лучше в платье со шлейфом. Молодожены почти не разговаривали, смирившись с неизбежным. Всю дорогу они из последних сил пытались изображать на лицах покорное удовлетворение.

Через пару минут стало ясно, что с работы отпустили не только Абрахама и его комитет. Чем ближе они подъезжали к центру Клекхитона, тем гуще становилась толпа зевак. Сперва то тут, то там раздавались отдельные радостные вопли, но вскоре оркестру пришлось сражаться с ними за право быть услышанным. Когда процессия достигла таверны «Король Георг», расположенной в самом сердце города, вокруг поднялся такой переполох, что «капитан» и «сержанты» были вынуждены постоянно ездить вдоль обоих флангов и сдерживать толпу. Люди наступали со всех сторон. Они бежали с полей, перепрыгивая любые препятствия на пути, продирались сквозь кусты, чтобы ничего не пропустить. Мальчишки с хохотом забирались друг другу на плечи, на фонарные столбы и вообще на все, что могло обеспечить хороший обзор. Когда Вильям оглянулся, дорога на Клекхитон, по которой только что прошел парад, превратилась в реку. Повсюду были радостные лица. Жених и невеста оказались в сердце народного гулянья и не знали, чего ожидать. Вильям был так обескуражен, что заговорил о чем-то с Рут – только бы она не обернулась и не увидела, что творится за ее спиной.

К тому времени процессия начала подъем из Клекхитона в Гомерсаль. Утро было в самом разгаре. Впереди их ждала огромная толпа народу, даже больше, чем та, которую они оставили позади. Боевой конь Торнтона едва рассекал это человеческое море. Фабрики, казалось, и вовсе опустели – сперва рабочие выходили только глянуть на шествие одним глазком, но потом бросали станки и инструменты, так что на какой-то миг производство в долине Спен встало.

Этим дело не ограничилось. Гомерсаль был готов к приему гостей, когда после долгого и утомительного подъема они оказались на холме. Как только с дороги послышались первые звуки оркестра, фабрика Томаса Барнли обезлюдела. Рабочие высыпали на церковные земли (тогда как раз строили церковь Святой Марии). И так было всюду, где проходило шествие. Свадьба приобретала нешуточный размах.

Пологий спуск примерно в милю длиной ведет от гомерсальского холма до церкви Святого Петра. К юго-востоку от этого спуска расположен Батли и его многочисленные фабрики. Уж не знаю как, но слух о торжестве донесся и до них. Когда Веселая Гурьба взобралась на холм, вся долина всколыхнулась и бросилась к Церковной улице, чтобы поглазеть на Ослиную свадьбу. Люди бежали с фабрик, покидали дома и мастерские, заполняли рвы и сточные канавы. Народу было столько, что процессия, добравшись до подножия холма, не смогла проникнуть в церковь. Лишь заметив саблю Абрахама, толпа немного расступилась.

Наконец свадебный кортеж въехал в ворота церкви. Близился полдень. Под ликующий рев поселян жениха и невесту спустили с телеги и проводили внутрь. Церемония проходила за закрытыми дверями – священник опасался, что церковь не выдержит такого людского потока. Конечно, сперва поднялся шум, но потом двери захлопнулись, и весь двор оказался заполнен говорливой толпой. Те, кто не влез, вставали на стены и даже карабкались на могильные плиты, чтобы заглянуть в витражные окна (вряд ли они там что-то увидели).

И все же Ослиная свадьба проходила не только в церкви, но и за ее пределами. В окрестностях Бирсталла собралось около десяти тысяч человек, а позже выяснилось, что всего свидетелей было двадцать тысяч. Так как большинство развлекалось неподалеку от церкви, всеобщее внимание сосредоточилось на таверне «Черный бык» (напомню, что в 1851-м она называлась «Голова быка», так как неподалеку была другая пивная под названием «Черный бык»). Оба заведения в тот день буквально затопило публикой. Кроме того, в «Голове быка» на время церемонии разместились тридцать два осла.

Пиво лилось рекой, и счастливые обладатели пенных кружек сразу выбегали на улицу, спасаясь от давки. Комнаты над «Головой быка» так переполнились (обычно в них проходили самые разнообразные общественные мероприятия, включая голосование), что хозяину таверны пришлось подпирать потолок, начавший трещать и заметно прогнувшийся под весом посетителей. Один остряк подметил, что такого количества народу здесь не собиралось даже в день выборов, а так как среди гуляк было и несколько избирателей, это свидетельствует о значительном политическом прогрессе.

Когда церемония подошла к концу, большая часть собравшихся напрочь забыла о свадьбе. Балом правил Бахус. Какого-то продавца скобяных товаров по имени Кершоу спустили по лестнице, и он уже подумал, что сломал шею. Затем шею вправили тремя крепкими ударами, после чего продавец как ни в чем не бывало продолжал пить. В обеих тавернах не обошлось без подобного рода потасовок.

Одна из них вошла в историю. Примерно в три часа дня, когда было выпито уже немало алкоголя, Джо Мидли из Литтлтауна увидел в траве какой-то блестящий предмет, похожий на монетку, и наклонился, чтобы его поднять. Трава эта росла прямо возле «Черного быка», где раньше проходили разные религиозные встречи, и порой на них собиралось по две-три тысячи человек, благо места достаточно и рощица неподалеку – для желающих совершить прогулку частного характера. В день Ослиной свадьбы пирующих было куда больше. В общем, Джо нагнулся, а был он человеком крупного телосложения, поэтому его зад представлял собой отличную мишень для пинка. Видимо, так же рассудил другой парень (из Клекхитона), и его ботинок отправился по назначению.

И началось. Все, кто вырос в наших местах, догадываются, что произошло потом. В западном Йоркшире, если два человека не поладили, то драки между ними не миновать. Кроме того, их обязательно станут подзадоривать все, кто стоит рядом и не прочь поразвлечься за чужой счет.

Джо Мндли поднялся на ноги и начал обычный в такой ситуации ритуал, состоящий из тычков, оскорблений и потрясания кулаками. Его противник только отмахнулся, но добавил, что если Джо хочет «поразмяться», то надо сделать все «чин чинарем». Джо не нашелся что ответить – для него драка была просто дракой, и не важно где: у бара или в лесу. Однако у литтлтаунского состава имелись другие соображения, и после жаркого спора два заклятых врага в компании десятка других молодчиков, раздетых до пояса, отправились на поле, где состоялся кулачный бой.

Поле было неподалеку и тоже использовалось для разнообразных религиозных встреч, но теперь его затопило страстями иной направленности. Люди слетались отовсюду, как мотыльки на свет. Драка даже выманила из бара всех пьющих. Говорят, свидетелей той потасовки набралось около четырех или пяти тысяч, хотя как они все смогли увидеть происходящее на поле, мне неизвестно.

Драка, надо заметить, выдалась отменная. Сперва в воздух взлетели кулаки, но потом, когда оба борца схлопотали по два-три сильных удара и на их лицах появились первые струйки крови, они стали осмотрительнее и расчетливее. Зрители, как водится, не знали, чего желать: то ли продолжения схватки, то ли крови рекой, ведь ни для кого не секрет, что когда два здоровых мужика начинают махать голыми кулаками, долго это не продлится.

Джо Мидли вышел победителем после того, как его противник «получил с лихвой». Беднягу пришлось утащить с поля боя: ноги его не держали, но он все еще пытался ударить врага. Вскоре после этого внимание общественности привлекла собственно свадьба: церемония закончилась, и кортеж готовился к торжественному возвращению домой, где ожидали другие развлечения.

Несколько тысяч гуляк, к тому времени начисто забывших о работе, последовали за кортежем в Клекхитон. Говорят, в пивную «Пила» (она находилась как раз по пути в город) набилось столько посетителей, что ее пришлось закрывать.

Наконец шествие достигло долины Спен, где в таверне «Король Георг» для гостей приготовили завтрак. Когда они подходили к Клекхитону, на шум оркестра и Веселой Гурьбы высыпало еще несколько сотен зрителей. Они потребовали, чтобы жених произнес речь. Под рев толпы Вильяма подтащили к окну на втором этаже. Рот он, конечно, открыл и даже несколько раз кивнул, но на слова его уже не хватило. Уолкер оробел перед таким количеством народа, и речь ему не удалась. Надо сказать, никто особенно не расстроился, потому что, пока он добрую минуту молчал как рыба, большая часть гостей заскучала и вернулась к распитию горячительных напитков.

Все это время Рут Уолкер сидела с поджатыми губами, которые лишь раз или два растягивались в неком подобии улыбки. Ее муж немного повеселел и от имени обоих супругов пытался выразить комитету свою благодарность, чему невольно препятствовал Торнтон – его так распирало от гордости, что он то и дело подскакивал к молодоженам и спрашивал, всем ли они довольны, хотя любому трезвому наблюдателю было ясно, что это не так.

Завтрак шел своим чередом. Через некоторое время комнату огласил стук ложек по столу – гости требовали речь. Однако, поднявшись, «капитан» не пригласил жениха, а сам пустился в разглагольствования. Он вытащил из кармана текст, что выглядело весьма угрожающе, так как там было несколько страниц. Начал с формальностей: сделал довольно неправдоподобный комплимент невесте, после чего без промедлений перешел к описанию самой свадьбы. На этом этапе его речь стала такой туманной, что даже комитет не понимал, о чем он говорит, и лишь «сержанты» со знающим видом подмигивали Торнтону. По всей видимости, они готовили очередной подарок.

– Уважаемые гости, леди и джентльмены, – сказал Абрахам, – мне очень приятно, и можете в этом не сомневаться, да, здесь не может быть никаких сомнений, с вашего позволения, вдобавок такой памятный день, и чтобы не повторяться… да, к чему уж тут повторяться, и так все ясно, день памятный, и… э-э… – Тут он глотнул портвейна. Гости опустили глаза, и даже «сержанты» смотрели на «капитана» несколько озадаченно. – В общем, так сказать… мы приготовили подарок со смыслом… под «мы» я разумею себя и моих доблестных солдат…

Сами «солдаты» начали как можно незаметней покидать зал, но один или двое так накачались бургундским, что на ходу шатались и задевали гостей.

– Итак, мы, будучи в огромном уважении, то есть с огромным уважением к вам, миссис Рут Уолкер, прелестная обитательница мясной лавки, муза и богиня румяной корочки, поэтесса свинины, воплотившая в жизнь наши самые аппетитные мечты… – (Рут закатила глаза, посмеиваясь над излияниями Торнтона.) – Мы испекли вам пирог!!!

В зале воцарилась мертвая тишина, поразившая даже Абрахама – он-то ожидал рукоплесканий или хотя бы два-три восторженных вздоха. Но гости не издали ни звука. Они сидели как громом пораженные, не в силах скрыть изумление и бросая на «капитана» испуганные взгляды. Замечу, изумление это было не из тех, что через минуту переходит в бурный восторг, а самое что ни на есть злобное и отчаянное изумление. Какая дерзость… какой нахал! И как этому негодяю не стыдно предлагать Рут Кент (в гневе все забыли, что она теперь Уолкер) пирог!!! Ведь это они, Рут и Вильям, подарили Клекхитону восхитительные пироги со свининой, а их подражатели теперь появились в Батли, Литтлтауне, Бригхаусе, Морли и вообще всюду, кроме самого Клекхитона, где никто бы просто не пошел на такую наглость. Да, это совершенно точно оскорбление, причем наигрубейшее.

Но потом двери распахнулись, и все с ужасом уставились на пирог, который несли на подносе «сержанты». Он был по меньшей мере четырех футов в диаметре и добрых два фута толщиной. На первый взгляд он походил на гигантский пирог со свининой, только чуть тоньше. Поднос был такой широкий и массивный, словно сам пирог начинили свинцом, да и «сержанты» (весьма крепкого телосложения) тащили его с заметным усилием. Светло-коричневая корочка сидела на жестяной форме точно кепка, и один из носильщиков придерживал ее рукой.

В комнату внесли небольшой столик, а на него, прямо перед остолбеневшими молодоженами, водрузили пирог. По блюду шла надпись «Благодарим Бога за пироги и за тех, кто их печет!». Когда гости увидели эти слова, комнату огласило бормотание и даже несколько смешков.

Люди стали понемногу отходить от потрясения, но тут пирог вздумал сбежать. Он накренился в своем ложе, и со всех сторон ему на помощь ринулись «сержанты». Абрахам Торнтон чуть не бился в истерике от радости. Он шагнул к Рут, торжественно поклонился и протянул ей сверкающую саблю.

– Мадам, то есть миссис Уолкер, мадам… – Здесь раздались одобрительные возгласы. – Мадам, в благодарность за ваши превосходные пироги, которые день за днем продолжают радовать своим незабываемым вкусом тех, кто трудится в поте лица и до самого обеда мечтает о вашей выпечке, чья жизнь нелегка…

Тут кто-то прокричал: «Заканчивай уже!», и Абрахам молча передал Рут саблю.

Она умоляюще посмотрела на мужа, но тот ничем не мог ей помочь. Тогда Рут встала, сжимая саблю обеими руками и мечтая отрубить ею голову Торнтона (в этом с ней были солидарны и несколько гостей). Однако она решила ограничиться пирогом и ткнула корочку саблей. Тесто не поддалось, и Рут подумала, что его замесили очень круто. Надавила сильнее – вновь ничего. Абрахама разобрал смех, да такой сильный, что он согнулся пополам и исчез из виду. Рут порядком наскучило глупое представление, и она вложила всю силу в последний удар. Сабля провалилась в пирог по самую рукоять. Гости восхищенно заохали.

В ту же секунду раздался пронзительный визг. Собравшиеся оцепенели. Сержанты забеспокоились и вытащили саблю из пирога, а Торнтон, чье легкомыслие вмиг улетучилось, сдвинул корочку в сторону. Как выяснилось, она была сделана из гипса и конского волоса. В жестяной форме сидели шесть поросят. Они подняли головы, ослепленные внезапным светом, и тут же принялись взбираться по стенкам блюда наверх. Только один поросенок бешено визжал и крутился на месте, точно при смерти, хотя на самом деле ему всего лишь обрубили кончик хвоста.

Через пару мгновений все гости поняли, на что смотрят, и дружно одобрили столь ценный подарок. Абрахам и его сержанты гоготали как сумасшедшие, гордо поднимая на руках поросят. Рут не смогла сдержать улыбки при виде этих очаровательных малышей и искренне радовалась, что все обошлось только пораненным хвостиком, ведь она могла запросто разрубить поросенка пополам.

Наконец гости и молодожены покинули таверну «Король Георг» и вернулись в «Полную чашу». Шествие к тому времени потеряло былой порядок и дисциплину: музыканты изрядно напились, и каждый играл что ему вздумается. Ослов и обе телеги забрали хозяева, Веселая Гурьба превратилась в шумную толпу. Кто-то был в военной форме, кто-то нес поросят, а другие просто шагали по дороге и горланили песни.

У «Полной чаши» их ожидали другие развлечения. Торнтон организовал ослиные гонки до железнодорожного моста, назначив в качестве приза новую уздечку. Женщины и дети участвовали в разнообразных состязаниях в прыжках и беге, которые пользовались неизменной популярностью и длились несколько часов.

В окно на втором этаже мясной лавки залетала музыка и отдельные радостные крики.

– Да-а… – сказала Рут, когда они сидели в спальне и тихо разговаривали. – Кто бы мог подумать?

– Точно, – ответил Вильям. – Надо же – Веселая Гурьба!

Оба рассмеялись.

– Шесть поросят! – воскликнула она, качая головой. – Свадебный подарок! Поросята!

– Абрахам говорит, они хотели подарить больше. Двадцать четыре. Но такого блюда не нашлось во всем Клекхитоне.

Уолкер замолчал.

– Я тебе вот что скажу. Эти поросята вырастут и разжиреют. Представляешь, сколько из них выйдет пирогов?

– Никак мы теперь свиноводы? – спросила Рут и хотела улыбнуться этой глупой мысли, как вдруг заметила во взгляде мужа знакомую искорку. Он уже что-то высчитывал.

Примечания