При этих словах свет в глазах мистера Скрибблера померк. Нет, не такие речи надеялся он услышать от гостьи! Слова эти прозвучали сурово, но не то чтобы совсем неожиданно. Ссутулившись, он рухнул на стул.
      - Мне было очень трудно, - вновь заговорила мисс Дейл, замечая все эти перемены в облике мистера Скрибблера и, однако же, решительно продолжая тему, - мне было очень трудно прийти сюда сегодня. Когда бы мы с вами ни встретились, всегда ощущение возникает такое, будто время повернули вспять и мы снова вернулись к тому, с чего начинали. Но прошлое, как оба мы знаем, это прошлое, а нам предстоит справляться с его последствиями. Хотя я не держу на вас зла - я знаю, вы мне не верите, и тем не менее это так, - наши отношения не могут быть иными, нежели они есть. Препятствует прошлое. Ужасные события, столь резко изменившие наши жизни, для меня теперь и сегодня столь же реальны, как и семь лет назад. Воспоминание о том дне глубоко отпечаталось в моей душе; я никогда не смогу о нем позабыть.
      Клерк, не поднимая головы, изучал свои пальцы, теребящие страницы книги. Лаура видела лишь копну неуправляемых, лучами торчащих во все стороны волос, из которой, как она заметила, торчало писчее перо.
      - Вы считаете, что я веду себя неразумно, однако, уверяю вас, это не так. Прошлое накладывает на нас свой отпечаток, Ричард, и мы тут бессильны. Так я устроена; я столь же не способна переделать себя и свою природу, как, скажем, превратить вот эти свечи во что-нибудь другое. Разве вы не видите? Да, знаю, я до какой-то степени упряма и неподатлива, но я никогда не желала причинить вам боль. Мне так хочется, чтобы вы это поняли! Обладай я властью изменить то, что произошло, я бы так и сделала. Если бы я сама могла измениться, я бы изменилась. Увы, чудеса мне не под силу.
      Мистер Скрибблер поднял глаза и воззрился на девушку с бесконечно печальным видом. Щеки его цветом уподобились заварному крему, лоб прорезали морщины, от обычной беспечности не осталось и следа.
      Наступила неловкая пауза; порыв ветра, просочившийся сквозь раму, положил ей конец. Мистер Скрибблер вытащил из волос перо и нацарапал несколько слов на мятом клочке почтовой бумаги. Затем пододвинул записку Лауре, а та прочла ее про себя от начала и до конца.
      - Конечно же, я остаюсь вашим другом! Я всегда буду вашим другом, но дружба - это все. К тому, что было в прошлом, возврата нет. Однако ж эта тема напрямую связана с тем делом, что сегодня привело меня сюда.
      Мистер Скрибблер совсем поник. Он походил на марионетку в словесном кукольном спектакле, причем каждый залп со стороны гувернантки приходился ему точнехонько в нос, или по ушам, или по затылку; каждое новое жестокое слово из ее уст обрушивалось на него всей тяжестью, сокрушая, расплющивая и размазывая беднягу по стулу.
      - Впервые узнав, сколь близко вы знакомы с профессором Тиггзом и его племянницей, я немало удивилась. В конце концов, велика ли вероятность такого совпадения? Как я понимаю, вы с Фионой дружите уже не первый день; дружба эта возникла, думается мне, из какой-нибудь любезности, оказанной вам профессором. Он - человек редкой доброты и великодушный работодатель. В первый же раз, как я увидела вас вместе с Фионой, было очевидно, как много значит для девочки ваше общество. Она - чудесный ребенок и всегда с нетерпением ждет ваших визитов. Сдается мне, таких, как вы, она еще не встречала.
      При виде мистера Скрибблера с торчащей во все стороны шевелюрой, из которой вновь выглядывало перо, в истинности утверждения Лауры никто бы не усомнился.
      - Вы, конечно же, знаете, что нынешнюю мою должность на Пятничной улице я занимаю совсем недолго, - продолжала девушка, чуть запинаясь. - Вот здесь-то и начинаются трудности... Как человек относительно чужой, я в крайне неловкой ситуации... против воли поставлена в положение, которое... мне претит и абсолютно несправедливо для...
      Лаура умолкла на полуслове и прижала руку к щеке, словно подыскивая слова, упрямо от нее ускользающие.
      Очередной взмах пера - и к Лауре перешел еще один обрывок почтовой бумаги. Прочтя записку, она улыбнулась, но эта мимолетная улыбка не сулила клерку особых шансов на успех.
      - Да, цветы просто очаровательные. Фиона поставила свой букет в вазу у окна и каждый день меняет им воду.
      Глаза мистера Скрибблера на мгновение вновь засияли. Дорогое воспоминание заплясало перед ними, точно пылинки в свете луча.
      - Видите ли, именно это я и должна с вами обсудить, - проговорила Лаура с нежданной силой. - В тот день у дороги... когда мы случайно встретились - вы, Фиона и я, - для меня все стало кристально ясно. И ваши посещения профессорского дома... в последнее время вы туда зачастили... ох, Ричард, ну, как мне объяснить? Я поставлена в такое положение - ужасное, кошмарное, несправедливое, - что мне приходится умолять пожертвовать дружбой, посягать на которую я не имею никакого права. Поверьте, я предпочла бы сохранить с вами самые добрые отношения - по крайней мере в духовном плане, однако мне хотелось бы избегать ситуаций, в которых мы могли бы случайно столкнуться. Ох, да как же мне выразиться понятнее? Скажу просто, хотя знаю, что вы поймете меня неправильно. Я прошу вас больше не появляться на Пятничной улице.
      Ну, вот он и прозвучал, самый жестокий из залпов. Сердце клерка испуганно дрогнуло; в который раз слова девушки вмяли его в стул.
      - Поймите, Ричард, - продолжала Лаура, не останавливаясь. - Моя жизнь наконец-то обрела некую толику мира и безмятежности, и это для меня очень много значит. Знай я заранее о дружбе между вами и Фионой, я бы ни при каких обстоятельствах не приняла предложение профессора Тиггза; напротив, тотчас же его отклонила бы без колебаний и без сожалений. Возможно, то, что я поступила в услужение к профессору, окажется ошибкой. Тем не менее воспитание и образование его племянницы теперь в моих руках, так что я прошу вас, Ричард, - умоляю, если угодно: не нарушайте мое новообретенное спокойствие своими визитами.
      Едва мистер Скрибблер вполне осознал суть просьбы Лауры, лицо его приобрело выражение, описанию не поддающееся, - здесь, пожалуй, напрашивается эпитет "изможденный". Не появляться на Пятничной улице! Не видеться с Фионой! Он ушам своим не верил. Более того, с трудом мог расслышать произнесенные слова - так стучало в висках. Голос девушки доносился словно издалека, из глубины длинного туннеля.
      - Я понимаю, что не имею права просить вас о таких вещах. С моей стороны это низко, я знаю. И все равно прошу - в память о наших былых отношениях и былой приязни. Пожалуйста, Ричард, не сердитесь на меня. Порою я думаю, что во всем виновата я одна. Я эгоистка, и к тому же слишком несгибаема. Такова моя природа; изменить ее я не в силах. Я постоянна в своих привычках и образе мыслей и проявить гибкость не могу - или не желаю. Это мое проклятие. Пожалуйста, исполните одну-единственную просьбу и будьте уверены, что на этой земле я больше ни о чем и никогда вас не попрошу.
      Щеки мистера Скрибблера сделались белее турнепса. Его губы дрожали. Широко раскрытые глаза наполнились слезами - до краев, казалось, душа того и гляди хлынет наружу. Всевозможные мечты и мысли, скорбные и мрачные, всколыхнулись в штормовых проливах его сердца.
      Лаура, растроганная проявлением чувств и до какой-то степени встревоженная собственной очевидной недостачей в этом отношении, закрыла рот ладонями, словно испугавшись своей бессердечности - и встретилась с клерком взглядом. Еще миг - и шаткое здание ее самообладания рухнуло; она застонала и откинулась на стуле, молча рыдая.
      До глубины души взволнованный сперва ее речью, а теперь - ее явным раскаянием, мистер Скрибблер предложил гостье платок. Лаура с благодарностью приняла его. Клерк, устроившись на самом краешке стула, не сводил с девушки глаз, надеясь, что внезапный поток слез повлечет за собой смягчение приговора. Но этого не случилось.
      - Мне страшно стыдно, - всхлипнула Лаура; из-за слез ее голос понизился на октаву. - Я такая черствая... такая злая... такая холодная и бессердечная...
      Слова постепенно шли на убыль - так заканчивается завод в старинных часах. Она пару раз сглотнула, отбросила со лба локон волос. Мистер Скрибблер, потянувшись через стол, коснулся руки девушки, мягко покачал головой и свел брови, давая тем самым понять, что беспокоиться ей не о чем.
      В ответ Лаура в свой черед удрученно покачала головой.
      - Ну почему мы созданы такими, какие есть? - воззвала она, ни к кому конкретно не обращаясь. - Почему все не может быть иначе? Почему? Кто так обошелся с нами? Почему мы не вольны ни в своем сердце, ни в своих мыслях?
      Мистер Скрибблер схватил очередной лист бумаги и быстро набросал еще одно послание.
      "Не тревожьтесь. Я понимаю - Пятничная улица".
      Лаура подняла голову, еще не смея поверить.
      - Спасибо, Ричард, - ликующе зашептала она. - О, спасибо вам, спасибо! Господь да благословит вас!
      Мистер Скрибблер выдавил из себя некое подобие улыбки, но улыбка получилась натянутой, окрашенной меланхолией смирения. Он сложил руки на груди, устремил взгляд на поверхность стола и несколько минут глядел в одну точку. Похоже, он пытался примириться с целым роем противоречивых эмоций, сортируя их и классифицируя, одни - сохраняя, другие - отбрасывая, однако все удерживая на расстоянии, точно философ, размышляющий о безрассудствах человеческого рода. Прошлое - это прошлое, сказала Лаура; сейчас ему должно научиться принимать будущее. В глубине души, вне всякого сомнения, он был счастлив за девушку, однако за такое счастье приходится платить дорогую цену.
      А как же чувства малютки Фионы? Или ее мнение в расчет не принимается? Что бы тут ответила она? Ах, сдается мне, взрослые всегда все знают лучше. "Детям - ириски, игрушки и книжки", - разве не так поют коробейники?
      - Мне пора идти, - проговорила Лаура, поднимаясь на ноги и беря перчатки и капор. Ее слегка пошатывало. "Как это жестоко, - зашептал ей на ухо укоризненный голос. - Как это ужасно, ужасно жестоко!"
      Лаура пригнула голову, отбросила назад локоны, надевая капор - и при этом нечаянно обнажился шрам, что тянулся за ухом, вниз по шее, и исчезал под воротником платья. Безобразный, устрашающий рубец; точно извилистая река со множеством притоков, петлял он по ровным, белоснежным равнинам кожи. Мистер Скрибблер отпрянул - хотя видел этот шрам далеко не в первый раз - и еле слышно охнул; губы его сложились в форму исполненного ужаса "О". Нет, он не забыл о существовании кошмарной отметины, просто со временем жуткое впечатление отчасти сгладилось, и теперь при виде нее клерк испытал глубочайшее потрясение.
      Гостья подняла руку, натягивая перчатку, и взгляду открылся еще один шрам - охватывавший запястье и тянувшийся вверх по руке. Этот рубец во всем походил на первый, вот только был не так заметен, поскольку по большей части прятался в рукаве жакета.
      Видя реакцию мистера Скрибблера, Лаура завязала ленты капора и подняла глаза на собеседника.
      - Видите, прошлое ставит на нас свою метку, - промолвила она.
      Мистер Скрибблер, во власти переполняющего его горя, сам не знал что предпринять. Не в силах думать, не в силах говорить, не в силах измыслить, как загладить свою вину перед несчастным созданием, стоящим перед ним, не в силах даже двинуться, он был как во сне: словно сквозь туманную дымку видел, как Лаура надела плащ, видел, как открылась дверь, видел, как девушка, не произнеся ни слова, переступила порог - и исчезла.
      Угрызения совести причиняют немалую боль, и в последующие за тем мгновения мистер Скрибблер сполна испил муку этой пытки. Он тупо глядел на дверь, за которой скрылась Лаура. Прошла минута, затем вторая... Ушла? Она в самом деле ушла? Клерк не помнил. А была ли она вообще или это и впрямь только сон?..
      Мистер Скрибблер пришел в себя от пронзительного свиста ветра, просачивающегося внутрь сквозь щели рамы. Клерк шагнул к окну и придирчиво оглядел мир с высоты, скрестив на груди руки и сдвинув брови, из надежного убежища собственной квартирки над Свистящим холмом. Примерно так же ежедневно озирал он со своего высокого табурета обширную юдоль права "Баджера и Винча". Вознесенный над суетой, отчужденный и безучастный - будь то по стечению обстоятельств или намеренно, сказать не могу, - он смотрел на мир свысока, издали, не принадлежа ему и в то же время в безопасности от его посягательств.
      Безопасность. Почему безопасность должна быть его уделом, а не ее? Что он такого сделал, чтобы безопасность заслужить? Свою собственную безопасность он обеспечил тем, что поставил под угрозу ее жизнь, и с самыми ужасными последствиями. А остальные двое, те, что были столь ему дороги - и погибли? Имеет ли он право обезопасить себя от мира, если не позаботился должным образом о них?
      Схватив целый ворох разрозненных листов почтовой бумаги - все, что подвернулись под руку, - мистер Скрибблер бросился к столу и плюхнулся на стул. И принялся лихорадочно писать - на лицевой стороне листов и на оборотной, снова и снова выводя одно-единственное слово, что, на его взгляд, отражало ключевое свойство его характера, итог его существования, самую суть его бытия. Снова и снова, без перерыва, одни и те же буквы стекали с пера на бумагу, заполняя свободное место тем самым словом, что, раз и навсегда, в полной мере описывало, что это такое - быть Ричардом Скрибблером.
      Словом "ТРУС".
      Устав от этого небольшого упражнения, клерк порвал листы на сотню мелких клочков и подбросил их в воздух. Тяжело опустившись на стул, он в мрачной задумчивости уставился на поверхность стола, рассеянно теребя и пощипывая губу большим пальцем и указательным.
      Что делать теперь? Как исправить безвыходную ситуацию? Никогда еще человек не оказывался в положении настолько отчаянном! Дни его жизни покатятся один за другим, как прежде, но отныне и впредь дни эти пусты и бессмысленны. Неужто тут и впрямь ничего не поправишь, неужто все бесполезно?
      Мистер Скрибблер резко встряхнулся, пробуждаясь от грез. Схватив один из немногих оставшихся листов, он засунул перо в волосы и выбежал из комнаты.
      Тем временем Лаура, преодолев пять длинных лестничных маршей, уже спустилась в прихожую, выдержав оскорбительный взгляд привратника, и вышла наконец на крутую улицу. Там встретили ее угольно-черное небо и пронизывающий ветер, буйное детище стихий. Девушка свернула на дорогу и уже почти добралась до подножия Свистящего холма, где находилась автобусная остановка, когда сзади послышались стремительные шаги.
      Мистер Скрибблер с шумом притормозил не более чем в футе от нее. Невзирая на непогоду, про пальто он напрочь позабыл; он тяжело дышал, и с его губ срывались туманные облачка пара. Не успела Лаура заговорить, как клерк жестом заставил ее умолкнуть; сжимая в руке листок, он наклонился, используя собственное бедро в качестве подставки и те чернила, что скопились на кончике его пера, и нацарапал очередное послание - на сей раз совсем коротенькое.
      Он вручил девушке записку и с неистово бьющимся сердцем стал ждать ответа. На листочке, криво и неразборчиво, были выведены три слова:
      "Простите ли когда-нибудь?"
      Лаура подняла глаза - в них читалось то же странное, многозначительное выражение, что отразилось на ее лице в тот день, когда они с Фионой повстречались с мистером Скрибблером на дороге. Расхрабрившись, клерк ласково дотронулся до ее руки - той, что со шрамом - и поднес ее кисть к губам. Девушка промолчала. Она спрятала записку под плащ и, не дав вразумительного ответа, зашагала в направлении остановки. Мистер Скрибблер остался на месте, провожая глазами крохотную темную фигурку, пока та не исчезла за поворотом. Пару раз взъерошив волосы, он побрел назад, к "Домам Фурниваля", уставившись в землю и зацепившись большими пальцами за карманы жилета.
      Случилось так, что эту сцену наблюдал некий молодой человек верхом на вороном мерине - ничем не примечательный всадник из числа тех, что разъезжают вверх и вниз по улице. Узнав одного из действующих лиц, он натянул поводья и остановился, наблюдая за происходящим от лавки колбасника через дорогу, закрыв лицо шарфом и надвинув шляпу на самый лоб, чтобы спрятать апельсинно-рыжие кудри. Однако эти слабые попытки замаскироваться оказались совершенно излишними, поскольку присутствие его для действующих лиц прошло незамеченным. Молодой человек обратил нежный взгляд на мисс Лауру Дейл - и не отводил глаз до тех пор, пока девушка не исчезла за углом. А вот за передвижениями мистера Скрибблера - что с видом крайне удрученным поплелся вверх по крутой улице - он следил весьма хмуро и недовольно.
      Увы и ах! Глаза за старомодными зелеными очками затуманились отчаянием. Мистер Остин Киббл, по несчастному стечению обстоятельств оказавшийся свидетелем вышеописанных событий, погнал вороного Нестора вперед, обгоняя экипажи и всадников. Так, охваченный смятением, скакал он домой, прочь от достопримечательностей, и звуков, и всего того, что могло бы напомнить ему о месте под названием Свистящий холм.
      Глава IV
      Осенний листопад
      - Ну, зачем ты уезжаешь?
      - Прости, родная, мы не хотели тебя будить. Выше нос, девочка! Я очень-очень скоро вернусь. Не пройдет и недели, вот увидишь.
      - Да, но зачем?
      - Право, Фиона, а я-то надеялся, что ты все поняла. Вчера вечером, после ужина, мы с тобой все так славно обсудили... не помнишь?
      - Ты ужасно гадкий - едешь за город один-одинешенек, а меня с собой не берешь!
      - Родная моя, мне казалось, я тебе все подробно объяснил. Во-первых, я еду не один: меня сопровождают доктор Дэмп и молодой мистер Киббл.
      - Зануда мистер Киббл! Зачем его вообще брать с собой? Лучше бы взял меня вместо него!
      - Вот что, маленькая: о мистере Киббле больше ни слова, хорошо? Во-вторых, мы едем за город, это правда, но поездка очень долгая - через горы, знаешь ли. Это совсем не то, что наши вечерние прогулочки в Григсби или Баттер-Кросс.
      Мы едем в вересковые нагорья. А они очень и очень далеко - ты наверняка помнишь, ведь не далее как вчера вечером мы с тобой заглянули в атлас. Два дня пути в пассажирской карете - маленькой девочке такое путешествие не по силам!
      - Я вовсе не маленькая.
      - Еще какая маленькая, - заверил профессор, целуя племянницу в лоб. Даже если сама того не сознаешь. И спорить мы больше не будем, договорились? Уж больно час для этого ранний. Мне страшно жаль, родная, что я тебя разбудил; право же, я не нарочно. А теперь, пожалуйста, засыпай и помни: Ханна здесь. - Румяная деревенская девушка, помогавшая миссис Минидью на кухне, в данный момент сочувственно наблюдала из-за кровати. Она, мисс Дейл и миссис Минидью замечательнейшим образом за тобой присмотрят, пока я в отъезде. Так что о том, чтобы и тебе поехать, речь просто не идет. Чепуха какая!
      - Чепуха! - согласно закивала Ханна. Тихим стоном возвестив о том, что сдается, Фиона откинулась на подушку.
      - А раз ты меня с собой не берешь, ты ведь привезешь мне что-нибудь? дальновидно осведомилась она.
      - А чего бы тебе хотелось?
      - Привези мне медведя!
      - В смысле, чучело?
      - Не-а, живого. С горных лугов. Профессор Тиггз тихонько рассмеялся и на прощание чмокнул свою подопечную в щеку.
      - До свидания, родная, - шепнул он, добродушно вздохнув. - Посмотрим, что тут можно сделать.
      - Спасибо, спасибо! - возликовала Фиона, обвивая ручонками его шею и стискивая что было мочи. - Bon voyage, oncle Тиггз! Je vous aime!* [Счастливого пути, дядя Тиггз! Я вас люблю!]
      В этот момент в дверь заглянула миссис Минидью и негромко сообщила:
      - Том готов, сэр.
      - А, благодарю вас, миссис Минидью, - улыбнулся профессор. И, в последний раз попрощавшись с племянницей, которая уже вновь погружалась в убаюкивающие объятия сна, оставил ее на попечение Ханны и спустился к дверям черного хода. Надел шарф и пальто, перчатки и шляпу, взял саквояж и зонтик. Подоспевший Том Спайк подхватил профессорскую дорожную сумку и отнес ее в двуколку. Там же дожидалась и Мэгги, крапчатая кобылка, которая в упряжке смотрелась просто великолепно. Она пофыркивала, поводила боками, позвякивала сбруей; из ноздрей ее вырывались белые клубы пара.
      Профессор, попрощавшись с остальными домочадцами, спустился с заднего крыльца. На нижней ступеньке обнаружился мистер Плюшкин Джем, жалобным мявом возвестивший о своем присутствии.
      - До свидания, юноша, - проговорил профессор, почесывая избалованного нахлебника за ушами. - Смотри, не озорничай в мое отсутствие.
      - Ха! - фыркнул старый Том со своего сиденья в двуколке. - Чтобы этот - да не набедокурил? Вот уж не верю!
      Профессор уселся на подушку рядом с Томом, тот взялся за вожжи, и двуколка покатила прочь. На лестничной площадке, рядом с миссис Минидью, стояла и глядела им вслед Лаура Дейл - губы сурово поджаты, в серых глазах глубокая сосредоточенность. Что за мысли бродили в голове у девушки, отчего лицо ее превратилось в застывшую каменную маску? Что за сцены, канувшие в далекое прошлое и однако же в памяти по-прежнему живые и яркие, проносились перед ее взором, устремленным в беспредельную даль? Некое предположение у меня есть - догадка, не более; так что на данном этапе моего рассказа пусть просто догадкой и остается.
      За время недолгого пути по промозглым, полутемным улицам никто не проронил ни слова. Ни профессор, ни Том в час столь ранний особой разговорчивостью не отличались. Перестук колес эхом прокатывался по безмолвным бульварам; цокот Мэггиных копыт разносился в морозном воздухе звонко и отчетливо. Начинало светлеть, первые слабые проблески дня уже обозначились в серебристо-серых очертаниях холмов и зданий.
      Крапчатая кобылка резво несла седоков по пустынным аллеям в направлении цепного моста, и вот наконец двуколка выехала на Мостовую улицу и остановилась у конторы пассажирских карет. Участок улицы непосредственно перед изрядных размеров деревянно-кирпичным, оштукатуренным зданием освещали масляные фонари над окном. На стекле изображалась карета, стремительно влекомая четверкой горячих коней через некую вымышленную дикую пустошь. Над этой отрадной сердцу картиной красовалось одно-единственное слово: "Тимсон", выведенное цветистыми буквами. Мэгги, если спросить ее мнения на этот счет, безусловно, утверждала бы, что помянутые четыре коня вовсе не так прытки, как кажется, и что в погожий денек любого из них играючи обставит первая же кляча, и вполовину не столь резвая, как она.
      Резкий ветер расшвыривал палую листву. Профессор плотнее запахнулся в пальто и вышел из двуколки. Старик Том достал из багажного отделения дорожную сумку и последовал за хозяином в кассу - сырую, унылую комнату, стены которой были сплошь заклеены огромными афишами, рекламирующими маршруты и цены карет Тимсона. Весь центр комнаты занимала длинная деревянная конторка; по левую руку от нее в камине пылал желанный огонь. Конюх водрузил тяжелую сумку на стойку, а клерк - Тому он показался сущим юнцом - справился об имени профессора, уточнил номер заказа, выписал билет и наклеил на багаж ярлык.
      - Загружай! - закричал кассир, причем голос настолько зычный никак не вязался с конституцией столь хрупкой. Сей же миг в дверях в глубине комнаты возник носильщик - этакий здоровенный Геркулес с мускулами под стать арбузам. Он играючи подхватил тяжелую сумку и, развернувшись, скрылся за дверью, что, по всей видимости, вела на каретный двор. Эту небольшую подробность профессор предпочел уточнить, а также полюбопытствовал на предмет безопасности этого вида транспорта в целом. Клерк сообщил, что экипаж уже стоит во дворе, лошадей поят, кареты Тимсона вполне надежны и безопасны, а экипаж подадут минут через двадцать, не позже. Удостоверившись, что все в порядке, профессор распрощался со старым Томом, и конюх, притронувшись к котелку, выбежал из затхлой конторы в тот самый миг, как внутрь влетел доктор Дэмп.
      Невзирая на безбожно ранний час и весьма ощутимый холод, доктор выглядел, как всегда, великолепно, в своем щегольском пальто, наброшенном поверх темного бархатного сюртука, и с небрежно надвинутой на один глаз шляпой.
      - Привет, всем привет! - пропел он весело, изящно помахивая тросточкой. - Чудесное утро, не правда ли? А на улице-то свежо, еще как свежо! Чертовски полезно для сердца и кровообращения. Вы знаете, что тут через дорогу пряничная лавка? Я вот не знал. Жаль, что они еще закрыты. От чашечки кофе я бы не отказался.
      - Да, утро выдалось прохладное, - согласился профессор, согревая руки над огнем. - А уж рань-то какая!
      - Я давным-давно на ногах, - возвестил доктор, водружая на стойку саквояж. - Дэмп, - сообщил он клерку.
      - И впрямь промозглый денек выдался, - позевывая, отозвался юнец. Ну, тут уж ничего не поделаешь.
      - Дэмп, - повторил вновь вошедший настойчивее. - Даниэль Дэмп, по профессии врач. У меня билеты заказаны.
      - Вы едете утренним экипажем?
      - Именно. Забронировал место в прошлую пятницу... вот, смотрите, проговорил доктор, указывая пальцем на нужную строчку в списке заказов.
      - Вы правы. Вот теперь вижу, - промолвил кассир, скользнув взглядом по колонке имен. - Близкий друг мистера Гарри Банистера; тут даже это указано. Хм-м-мм. Звучит впечатляюще.
      Доктор одарил профессора Тиггза неописуемо многозначительным взглядом.
      - Загружай! - заорал клерк, а затем, обернувшись к доктору, с самым что ни на есть невинным видом осведомился: - А кто такой Гарри Банистер?
      - Отродясь о таком не слыхивал, - пророкотал голос от задней двери. Возвратившийся Геркулес подхватил докторский саквояж и понес его во двор, дабы тот составил компанию профессорской дорожной сумке.
      - Так вот, - проговорил доктор Дэмп тем самым снисходительным тоном, который сберегал для разъяснения пациенту какой-нибудь сложной медицинской подробности. - Мистер Гарри Банистер, да будет вам известно, один из самых выдающихся и блестящих представителей мелкопоместного дворянства. Он выпускник такого прославленного учебного заведения, как Солтхедский университет, и в придачу к этому - весьма состоятельный джентльмен, владелец огромной усадьбы на вересковых нагорьях под названием "Итон-Вейферз". Вне всякого сомнения, вы о нем слышали. Мой друг и коллега, профессор Тиггз - вот он, собственной персоной, знаменитый профессор метафизики и член совета Суинфорд-колледжа города Солтхеда, - и я заказали места в экипаже в надежде с ним повидаться.
      - Но имени мистера Банистера я здесь не вижу, - нахмурился кассир. Если вы рассчитываете увидеться с ним в карете, так он должен быть в списке!
      - Я вовсе не говорил, что мистер Гарри Банистер едет тем же экипажем, - пояснил доктор. - Я имел в виду, что мы взяли карету и едем к нему в гости.
      - Да ладно вам! - фыркнул клерк, махнув рукой. - Карету никто в гости не приглашает!
      - Послушайте, - промолвил доктор, немало раздраженный тем, что приходится иметь дело с такой непробиваемой тупостью в такой ранний час. Вам, случайно, не известно, здесь ли тот, второй служащий? Тот, что будет постарше и существенно опытнее; тот, что бронировал места утром в прошлую пятницу?
      - А, этот, - протянул юнец, скорбно покачав головой и сочувственно поцокав языком. - Грустно. Грустно. Очень грустно.
      - Что вы имеете в виду?
      - Он смят и раздавлен.
      - Что?! Неужто попал под экипаж? Когда? Как это случилось?
      - Хуже, - снова поцокал языком клерк. - Он смят и раздавлен горем... оттого, что не является близким другом мистера Гарри Банистера.
      - Все понятно, - проговорил доктор очень медленно, подчеркивая каждое слово. Он уже вполне уверился, что мозговые полушария молодого болвана по большей части состоят из скисших сливок, если не уксуса. - Все понятно. Не поделитесь ли вы со мной вашим именем, любезный, - если, конечно, это не слишком вас затруднит?
      - Бриттлбанк, сэр. Только непременно его верните, как закончите. Уж таков закон.
      - А не будет ли нескромностью поинтересоваться, мистер Бриттлбанк, проговорил доктор, краснея, - не присутствует ли, часом, нынче утром в конторе мистер Эйбел Тимсон?
      - Мистер Эйбел Тимсон? А это еще кто такой? - озадаченно хлопая глазами, осведомился юнец.
      Тут профессору, который прислушивался к этой беседе тет-а-тет с завороженным изумлением, заговорщицки подмигнули, и оба - и клерк, и профессор - дружно расхохотались. Доктор, только теперь осознав, что позволил водить себя за нос завзятому шутнику - при всей его молодости, здесь опыта кассиру было не занимать, - запрокинул голову и залился веселым смехом.
      Вот так и вышло, что звуки бурного веселья достигли слуха мистера Остина Киббла, едва сей в высшей степени серьезный молодой человек переступил порог конторы. Передоверив свой багаж господам Бриттлбанку и Геркулесу, он постоял у огня, не вступая в беседу ни с профессором Тиггзом, ни с доктором, если не считать учтивого приветствия и одного-двух скупых замечаний касательно удручающего вида конторы. Профессор, заметив неладное, коротко расспросил его, в чем дело. Ответ мистера Киббла свелся к невнятному бормотанию; дескать: "Прошу прощения, сэр... всю ночь глаз не сомкнул... диспепсия... разволновался в предвкушении путешествия... соседские коты..."
      Между тем, сверившись с часами, доктор Дэмп гадал про себя, не столкнулись ли остальные участники поездки с непредвиденной задержкой. Было без десяти шесть, а он отлично знал, что контора Тимсона славится своей пунктуальностью. Отъезд в шесть часов ровно означало отъезд в шесть часов ровно - и ни минутой позже. Доктор принялся расхаживать по комнате туда-сюда, то и дело приглядываясь к подробностям развешанных по стенам расписаний. Профессору тоже не сиделось на месте; заложив руки за спину, опустив голову, он бродил взад и вперед, наблюдая за тем, как ботинки его отмеряют шаг за шагом по усыпанному опилками полу. В контору заглянул газетчик, бодро восклицая: "Газетт", жентмены! "Газетт", жентмены!" - и был вознагражден монеткой из кармана профессора в обмен на экземпляр утреннего выпуска.
      Но вот доктор, стоящий у окна, внезапно просиял и бросился открывать дверь, впуская внутрь миниатюрную мисс Мону Джекc. Здороваясь, он приподнял шляпу, заодно поприветствовав и ее спутницу, каковую тут же и представили как мисс Нину Джекc - более высокую и бледную копию своей младшей сестры. Сопровождала их горничная в узорчатой шали и самом что ни на есть строгом капоре, весьма склонная к фырканью, хмыканью и суетливому поглядыванию по сторонам.