- Посмотрим, что ОН нам хочет сообщить, - сказал генерал.
      Конверт был самым обычным, канцелярским из желтой бумаги. Такие чаще всего встречаются в присутственных местах.
      Успенский вскрыл его, посмотрел, протянул журналисту.
      На белом листе бумаги красным фломастером был нарисован зигзаг. Буквы были вырезаны из газет.
      "Ты следующий! Настало время! НЕРГАЛ Н. Б."
      - Ну вот и личного послания удостоился, - сказал генерал.
      Журналист повертел бумажку в руках, даже зачем-то понюхал ее, потом сказал:
      - Ну, как говорится, "это надо еще посмотреть". До вас ЕМУ добраться куда сложнее, чем до "обычной" очередной жертвы.
      Из архива принесли затребованные дела. В одной папке находилась копия рапорта воспитателя начальнику интерната о побеге четырех воспитанников. Отчеты о поисках мальчиков и сообщение райотдела милиции о пожаре. Сюда же был приложен протокол осмотра места происшествия, в котором говорилось, что вызванные из интерната свидетели. не смогли с точностью опознать трупы, однако по найденным при погибших предметам утверждали, что трое из них скорее всего воспитанники интерната.
      Так, в частности, малахитовая плитка с вырезанной на ней змейкой принадлежала воспитаннику Степанову Николаю, который носил данную плитку постоянно при себе, считая ее своим амулетом. Также некоторые личные вещи, как-то: металлические кружки с инициалами погибших подтверждают предположение воспитателей. Причина возгорания - скорее всего неосторожное обращение с бензином, с помощью которого беглецы хотели развести костер в сарае, не привлекая постороннего внимания.
      Четвертый труп не был опознан. Как решил следователь, скорее всего погибшим был бич, один из двоих, также ночевавших в сарае.
      На этом дело решено было закрыть.
      Вторая папка была датирована 1978 годом. Здесь лежали протоколы осмотра места происшествий изнасилования и убийства трех девочек. Протокол, бесстрастно зафиксировавший подробности убийства, изнасилования молодого мужчины, ограбления-трупа с последующим его расчленением, и протокол попытки изнасилования и покушения на убийство женщины. Вскоре после этого преступления был арестован некий Гаврилов Петр 1957 года рождения, не работающий, без определенного места жительства.
      Задержан он был в Москве и очень быстро признался в совершении всех вышеназванных преступлений. При этом Гаврилов заявил, что уже четыре года, как сбежал из интерната, на работу устраиваться боялся, чтобы не опознали, но готов чистосердечно во всем признаться, потому что надеется попасть в психбольницу, где его, может, вылечат от психического расстройства.
      Когда рассказывал о побеге из интерната, сообщил, что в сарай, где они скрывались, вечером пришли бичи, сначала пожалели их и накормили супом, но потом отобрали те носильные вещи, которые им понравились, а отдали свои. Когда начался пожар, он вылез через заднее оконце, потому что был самый щуплый из всех.
      "А остальные все там погорели". У него спросил следователь, знает ли он, сколько трупов было обнаружено в сарае.
      - Нет, - ответил он. Потом некоторое время считал в уме и наконец сказал: Пять, наверное.
      На вопрос, не встречал ли он во время своих странствий Степанова, пожал плечами.
      - Как же я его встречу, если он сгорел?
      После того как они ознакомились со всеми документами, генерал с сомнением в голосе сказал:
      - И все-таки ЕГО труп был опознан. Спасся второй бич. А ОН мертв!
      - Вряд ли, - заметил журналист. - Скорее всего пожар подстроил будущий Выродок. Погибли двое воспитанников и два бича. Впрочем, даже если бы мы были уверены, откуда родом Выродок, это мало что могло бы прояснить. Все равно ОН для нас - темный лес. А знаете что, поеду-ка я в Москву, побеседую с этим Гавриловым. Наверняка он может что-нибудь рассказать из прошлого Выродка, за что- можно зацепиться.
      - Бросаете, значит, - усмехнулся генерал. - А между прочим, десятое не за горами.
      Да и письма эти... Так что, возможно, самые крутые события развернутся здесь.
      - До десятого я вернусь, - убежденно сказал Любомудров. - А пока вряд ли что-нибудь может произойти серьезное.
      - Ладно, поезжайте, - сказал генерал. - Пропуск в больницу мы вам обеспечим.
      ПОДПОЛКОВНИК ТИМОХИН
      Тимохина вызвали на виллу Баранова рано утром. Картину он там застал устрашающую.
      Шесть охранников Баранова были перебиты: четверо лежали во дворе, двое в гостиной.
      Сам Баранов с женой были убиты в спальне. В детской задушили детей: мальчика и девочку.
      Походив по дому, Тимохин решил вызвать Успенского.
      - По-моему, это дело рук твоего подопечного, - сказал он.
      Успенский приехал со своими оперативниками, посмотрел, пожалел, что нет журналиста, подумав, что Любомудров настолько "сжился" с НИМ, что, возможно, что-нибудь и присоветовал бы дельное.
      Все, казалось бы, свидетельствовало за то, что убийство совершил Выродок. И вместе с тем были вопиющие расхождения с ЕГО почерком.
      Во-первых, ОН никогда не применял огнестрельного оружия. Охранники же были убиты из автоматов. Сам Баранов тоже застрелен, жена изнасилована, потом ей перерезали горло. Дети задушены.
      - Нет, здесь что-то не так! - решил Успенский. - Вот все остальное похоже на НЕГО.
      С убитых охранников сняты брюки - отрезаны половые органы. После этого мужиков уложили друг на друга, при этом воткнув оторванный член одного в разодранное анальное отверстие другого. Нижний лежит, лицом уткнувшись в землю, верхний на нем, как бы имитируя половой акт. Точно так же лежали и четверо других убитых.
      У Баранова также был оторван половой орган и засажен в его собственное анальное отверстие. У женщины срезана вся волосяная часть лобка, и ею забит рот. Ягодицы были срезаны и брошены на подушку рядом с жертвой.
      Особая сцена была поставлена в детской.
      И мальчик, и девочка были обриты наголо, одеты во все белое и, подвешенные за руки и за ноги к балкам потолка, как бы парили в воздухе.
      О предстоящем убийстве Баранова-Классика Тимохин предполагал. По его сведениям, отношения Классика с авторитетами в последнее время стали весьма напряженными, особенно когда Классик попросил отсрочки внесения своей доли в общак, ссылаясь на крупные расходы на предвыборную кампанию. Зная о предстоящей разборке, Тимохин никак не реагировал на ее приближение.
      Но подполковник не мог предположить, что жертвами станут жена и дети. Поэтому он упорно приписывал убийства Выродку, тем более что во время разборок конкуренты никогда не посягали на содержимое сейфа жертвы и вообще на наличность. В этом же случае сейф был пуст, хотя все драгоценности жены Баранова и другие ценные вещи были на месте... Хотя при более внимательном обыске оперативники установили пропажу одного видеомагнитофона и видеокамеры по утверждению вызванной на место происшествия уборщицы.
      Но опять же на груди Баранова красовался змеевидный разрез.
      - Одним словом, комплексное преступление, Кеша! И работать нам вместе, резюмировал Тимохин.
      - По убийству работать тебе придется одному, - ответил генерал, - а вот с остальным надо повозиться.
      Соседи в один голос говорили, что выстрелов не слышали, потому что во дворе у Баранова все время работала газонокосилка. И вообще сосед не любил, когда к нему совались с вопросами, даже если и случались выстрелы. "Однажды они там что-то праздновали, так такой фейерверк устроили, что можно было подумать - бой идет".
      - Кто же работал на сенокосилке?
      - Обычно один из охранников и косил. Вильям Антонович не любил приглашать посторонних.
      - Но ведь охранника убили, значит, после этого должны были быть слышны выстрелы?
      - По идее да, но хлопки, которые раздавались во дворе, вполне можно было принять за выхлопы той же неисправной газонокосилки.
      Одним словом, Тимохин понимал, что соседям вовсе не хочется встревать в бандитские разборки, а кем был их сосед, они если и не знали точно, то догадывались.
      Успенский тем временем бродил по двору и пытался, воспользовавшись методом журналиста, воссоздать картину происшедших событий.
      Очевидно, Выродок давно наметил жертвой Баранова, за "оскорбления". На митингах и в прессе Классик не стеснялся в выражениях в адрес Нергала.
      Оперативники вернулись с улицы и доложили, что обнаружили место, где стояла машина, Рядом стояло дерево, кора которого местами была содрана. Очевидно, человек взбирался на дерево и наблюдал за происходящим во дворе и в доме.
      Успенский представил, как Выродок, изготовившись к нападению, сидит на дереве, наблюдая за виллой... Во двор вдруг врываются незваные гости... Начинается бойня... Нергал не успевает, ОН в гневе... Но ОН человек рассудительный... После некоторых размышлений Нергал решает предоставить действовать бандитам... Сам ОН явится на виллу и "засвидетельствует свое почтение" потом...
      Успенский вошел в дом. Опер из бригады Тимохина о чем-то беседовал с начальником. В руке у него была видеокассета. Успенский подошел.
      - Вот, Иннокентий Михайлович, некто оставил для нас, - сказал Тимохин. Только что обнаружили в спальне на полке с кассетами. Там стоял видак, а за книгами четыре кассеты. Ребята прокрутили начало, все порно, Хозяин перед сеансами любви повышал тонус. Пятая была завернута в бумагу, на ней красный зигзаг. Очевидно, нам с тобой адресована.
      Успенский предполагал, что записано на кассете, смотреть ее не хотелось, но надо было.
      Он представил себе, как. сделав свое страшное дело, уезжают отморозки... Нергал входит на территорию виллы...
      - Ставьте, поглядим, - коротко бросил генерал.
      Смотреть кассету собралась вся бригада.
      Сначала шел общий вид двора, крупным планом демонстрировались трупы охранников, лежащих перед домом.
      Затем "оператор" перешел в дом, где также продемонстрировал всех убитых, очевидно, в тех положениях, в каких они оставались после ухода убийц.
      После "обзорной экскурсии" камера застыла, как бы бесцельно направленная в окно, и глухой голос произнес: "Хаос жизни". Оператор перешел в детскую и, очевидно, поставил камеру на какое-то возвышение, и зрители увидели, как руки в перчатках ворошат белье в Шкафу, достают оттуда белое платьице, длинную белую сорочку. Здесь камеру снова переставили. Руки одевают детей. И вот детские тельца уже висят на веревках, которыми перехвачены за грудь и живот. Глухой голос комментирует: "Ангелы Неведомого бога Нергала". Оператор снова берет камеру и переходит в спальню. Дальнейшее зрелище уже мало кто из оперативников мог выдержать.
      Довольно часто в объектив камеры попадала то одна, то другая рука очевидно, того, кто производил съемку. Но назвать ее рукой нельзя было даже с самой большой натяжкой - нечто среднее между пятерней гориллы, лапой льва... и рукой музыканта, как ни странно это звучит. И именно необычайная гибкость и выразительность каждого когтя этой лапы придавали особую жуткость и фантасмагоричность всему происходящему.
      Сначала лапы, размазывая кровь по телу женщины, гладят ее, как бы ласкают. Затем отрывают половые органы у мужчины, вставляют в рот женщины, затем на груди у мужчины появляется кровавый кривой разрез, женщину переворачивают на спину, перед этим вынув половые органы из ее рта, засовывают ей в разодранное кровоточащее анальное отверстие, а мужчину кладут на нее. Лицо его, изуродованное, залитое кровью, безвольно свисает с плеча женщины рядом с ее головой.
      После этого у всех трупов охранников отрываются половые органы, один засовывается в анальное отверстие тому, кто лежит лицом вниз, второму, который лежит на нем, член засовывается в рот. Очевидно, дело сделано. Камера вновь показывает общий обзор, вновь бесцельно объектив направлен в никуда. Глухой колос комментирует: "Эстетика упорядочения смерти. Так повелел Неведомый". После паузы еще слова: "Следующий ничтожный, кого ждет Нергал, кто оскорбил ЕГО, генерал Успенский". Съемка закончилась.
      Некоторое время в комнате царило молчание, потом Тимохин, чтобы снять напряжение, буднично сказал:
      - Алехин, приобщи кассету к вещдокам, оформи как положено.
      Слова эти действительно разрядили обстановку. Люди зашевелились. Кто-то отчаянно матюгался, будто не в силах остановиться, кто-то нервно засмеялся и сказал: "Рождаются же такие", многие закурили, стали выходить во двор.
      - А тебе, Кеша, надо бы срочно взять отпуск! - сказал Тимохин. - Шутки шутками, а до тебя ОН постарается добраться.
      - Перестань! - устало сказал генерал. - Не могу я сбежать от НЕГО, ты же знаешь. Да и добраться ЕМУ до меня трудновато будет. Я ведь не обыватель, у меня и оружие, и силой не обделен. Придется схлестнуться, может, оно и к лучшему... Давай, производи все следственные действия, а я поеду в управление. Может, из Москвы от журналиста какие известия будут.
      ЖУРНАЛИСТ
      Наконец формальности были успешно преодолены и Любомудров вошел в здание больницы. Заведующий отделением бегло просмотрел документы журналиста и сказал, что комнату для разговора он выделит, но оставить журналиста один на один с больным не имеет права.
      В небольшой комнатушке, куда провели журналиста, стоял металлический столик, наглухо прикрепленный к полу, и три табуретки, одна из которых для больного, - все тоже привинчены.
      Гаврилов оказался довольно высоким мужиком с открытым лицом. Выглядел он здоровым, вот только взгляд блуждал, переходил, вернее, перетекал с предмета на предмет, будто человек силится понять, где он, и не может. На лице время от времени появлялось то недоуменное, то вопросительное выражение. За его спиной у двери расположился здоровенный детина-санитар. Разговор начал сам больной.
      - Здрасьте, вы наш новый доктор? Или просто интересуетесь? А может, следователь? Так я уже все рассказал. Виноват. Тяжко виноват я перед людьми. Особенно девчушку жалко... Моло-о-денькая... - Больной попытался изобразить что-то вроде скорби, но получилось опять же недоумение.
      - Нет, я не врач и не следователь, - сказал Любомудров. - Я журналист, и мне интересно было бы поговорить с вами о жизни здесь и прошлой.
      - А чего о них говорить? Настоящая - она вся здесь. Надо сказать, неплохо я живу, неплохо. Кормежка, уход, внимание... Опять же полная свобода мыслей и чувств... - На лице недоумение. - А вы как поживаете? Пользуетесь ли свободой мыслей и чувств?
      - Пользуюсь, - ответил журналист. - Потому и пришел к вам. - Журналиста вдруг осенило. - Я ведь не просто пришел к вам поговорить о том да об этом. Кстати, как вас зовут?
      - Зовут меня красиво: Иммануил Генрихович! Вот как меня зовут!
      Санитар у дверей усмехнулся и покачал головой, собираясь что-то сказать, но Любомудров сделал предостерегающий жест, и детина промолчал.
      - А фамилия ваша случайно не Кант? - спросил журналист.
      - Точно! - засмеялся больной. - А как вы догадались?
      - Похожи вы на вашего тезку!
      Теперь уже они рассмеялись оба.
      - Да нет, конечно! Это шутка! Я решил, что вы сможете ее оценить - есть в вашем лице что-то такое...
      - Я оценил. Так почему все-таки именно Кант? В мире было много других не менее великих философов!
      - Но никто не поставил величие нравственного императива выше величия любой, самой гениальной идеи! Даже Христос не осмелился на это! Я долго странствовал по стране, объясняя людям, что Бог - не на Небе, а в Душе у каждого... Бог - это то, что не позволяет совершать им неправедные поступки... Я много претерпел от людей и в конце концов сам, добровольно, пришел сюда. Здесь мне легче... Я Кант, и в то же время - не Кант. Здесь меня не обижают... Иногда приходится и симулировать, чтобы не выгнали... Здесь плохо, но там, на свободе, хуже... Ни у кого в душе нет Бога...
      Наступила растерянная пауза. Как ни подмывало Любомудрова вступить в дискуссию - больно уж животрепещущая тема, он все-таки удержался, понимая, что перед ним сумасшедший. Решив, что пора менять тему, иначе можно ничего не добиться, он продолжал:
      -- Так вот, я не просто так приехал, а хочу написать книжку о самых знаменитых больных разных спецбольниц. В этой вы самый известный. Так что если вы мне о себе подробно расскажете, я напишу, и вы прославитесь на весь мир.
      "Иммануил Генрихович" на секунду задумался, потом сказал:
      - Ладно, я согласен, но с одним условием. Книжка будет только обо мне одном. Я самый известный в мире узник.
      - Согласен.
      - Одного согласия ма-а-ло, - протянул больной лукаво. - Вы мне расписочку дайте. Вон у вас и бумага, и карандаш есть.
      - Хорошо. Пишу. - Любомудров быстро написал: "Я, журналист Любомудров Игорь Дмитриевич, обязуюсь посвятить свою будущую книгу исключительно одному человеку - Иммануилу Генриховичу Канту", и подписался.
      Больной ничуть не смутился, что в расписке фигурировал его "псевдоним", сложил бумажку и спрятал ее куда-то под больничную куртку. Потом сказал:
      - Ну что ж, начнем. Спрашивайте. На одни вопросы больной отвечал охотно и подробно, от других пытался уйти. Явно не хотелось ему говорить о товарищах.
      - Не знаю я о них ничего, - бубнил он. - Не знаю и знать не хочу. Все были нормальными парнями, все из одного котла лопали...
      - Ну а кто уговорил вас бежать? - спросил Любомудров.
      - Да был там у нас один... - Он замялся. - Не помню, как звать... И не спрашивайте, - вдруг грозно предупредил он.
      Охранник приподнялся на стуле. Больной это заметил и ухмыльнулся.
      - Не боись! Это я с виду такой грозный... В общем, не знаю я, как кого звать.
      - Ну а воспоминания о тех временах остались хорошие? - переменил тему журналист. - Это же ваше детство! Я, например, люблю вспоминать детство.
      - Да и я вспомнить не прочь. Детство, где бы его ни провел, всегда светло вспоминается. Природа там была хорошая, красивая. Лес, речушка, озеро... Кормили опять же хорошо. Играть можно было вволю... Я часто разведчиком был, - начал заводиться рассказчик. - А если я в разведчиках, наши всегда побеждали! Особенно если я был в отряде Мертвяка. Он был у нас самый сильный и самый хитрый, его никто не мог победить.
      - Кто же это? - поинтересовался Любомудров.
      - Ишь, ловкий какой! Имя ему подавай! Да не знаю я никаких имен. Мы все кличками звали друг друга. Подпольными. Война же! А во время войны никто имен знать не должен. Я, например, был Ловкачом. А вот Мертвяк, тот был молодец. Правда, он не просто силой брал. Мертвяк еще и колдовство знал. У него было много всяких колдовских штучек. Один раз говорит: "Сейчас Умника накажем за предательство". Был у нас такой Умник, все ему было не так. И Мертвяка не любил. Против него бунты устраивал. Но всегда проигрывал.
      - И как же Мертвяк наказал Умника? - напомнил Любомудров.
      - Да очень даже просто. Взял куклу тряпичную, нарисовал рожу, будто это Умник, пошептал заклинания какие-то и проткнул куклу булавкой. Умник в это время в спальне был, а мы в игровой. После этого Умник долго болел. Но вообще Мертвяк справедливый был. Хотя всех нас во как держал! - он потряс кулаком.
      - Так это Мертвяк вас уговорил из интерната бежать?
      - Ну раз сами догадались, отпираться не буду. Да только все, кто сбежали, и сгорели вместе с двумя бичами в сарае. Один я спасся.
      Любомудров помолчал, потом, как бы забыв, что собеседник только что упомянул о пожаре, сказал:
      - Но в интернате, значит, хорошо жили? А чего же решили бежать?
      - Да так уж получилось... Не всем там нравилось. Наказывали строго, случалось, так отдубасят, что неделю в синяках ходишь. Не все, конечно, зверьми были, но один точно сволочь...
      - Это кто же?
      - Доктор один. Фамилии не помню, звали Сергеем. Потом его увезли от нас, вроде посадили. Такой гад! Ночью, когда его дежурство, придет, поднимет кого с койки и уведет в пристройку. А там... сначала ласкает, целует, потом разденет и трахает в жопу, пока не выдохнется. А кончал в рот. Иногда еще и палкой резиновой лупил по спине во время траханья. А пожаловаться не моги. Жалобам никто не верил. Еще и наказывали, если пожалуешься. Он же не один такой был. Нет, конечно, были и нормальные, - опять оговорился "Кант", - но из ненормальных этот самая сволочь!
      - Он и Мертвяка в пристройку водил?
      - Водил. Мертвяк с ним дрался пару раз, так он его так отходил, что мы думали, Мертвяк помрет. А как оклемался, опять повел. Сначала трахнул, потом заставил стоять, смотреть, как он над другими изгаляется. И все приговаривал: "Вот как я вас ублюдков, вот как я вас".
      Мертвяк после такого театра бешеный был. Один раз сказал: "Убегу отсюда, из-под земли гада достану. Так оттрахаю, что кровь со спермой из ушей польется". Он часто мечтал и картины нам рассказывал, как он будет этого гада разделывать: "Яйца, говорит, отрежу, и чтобы сожрал при мне. А глаза в задницу запихаю". Потом один воспитатель доктора засек и донес начальству. На следующий день за ним милиция приехала.
      - А чего же сбежали? Сволочи-то этой не было уже!
      - Так, надоело. Воспитывали нас и палками, и током... Уколы больные разные делали, говорили, чтобы ускорить развитие. Поневоле побежишь, чтобы не видеть никого из них.
      Всякое повидавший санитар ухмылялся и качал головой. Потом вдруг посмотрел на часы и сказал:
      - Заканчивайте! Больному на процедуры пора.
      Любомудров попрощался с Иммануилом Генриховичем Кантом и, не заходя к врачу, вышел на улицу.
      АКТ СУДЕБНО-БИОЛОГИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ
      гор. Москва 18 сентября 1995 года
      Мною, экспертом Герцфельдом А. М., на основании постановления следователя Силина произведено экспертно-биологическое исследование проб крови, слюны, мочи, а также тканей и части желудка неизвестного, найденного возле платформы Химки-Ховрино, имеющего многочисленные колотые и резаные раны на теле, затылочной части головы, на лице. Голова после наступления смерти была в сильной степени обожжена огнем (предположительно газовой горелкой). Пальцы рук и поверхность ладоней также в сильной степени обожжены.
      Остаточные, явления - химические вещества, обнаруженные в крови и моче исследуемого, - указывают, что потерпевший принимал сильнодействующие наркотики - морфий, а также производные фенотиазина (тизерцин, сонапакс, аминазин).
      Состав слюны соответствует химическому составу слюны, анализ которой был предоставлен мне следователем Силиным и, по его словам, был произведен у больного Гаврилова, содержавшегося в спецпсихбольнице № 2.
      Группа кцови А. также соответствует группе крови, которая, по словам следователя Силина, принадлежит Гаврилову.
      Эксперт-биолог Бюро судмедэкспертиз старший научный сотрудник, кандидат медицинских наук Арон Герцфельд.
      ГЕНЕРАЛ УСПЕНСКИЙ И ЖУРНАЛИСТ
      - Ваш разговор с Гавриловым очень полезен, - сказал Успенский. - Он многое объясняет в поведении Выродка. Кстати, вы знаете, что после вашего отъезда из Москвы Гаврилов сбежал из лечебницы и вскоре был убит?
      - Оттуда, по-моему, просто невозможно сбежать! - изумился журналист. - Да и зачем ему? Кормят, поят, лечат...
      - Ну, свобода все равно дороже. И потом, есть веские основания предполагать, что ему помогли сбежать.
      - Тот самый врач изверг? Но ведь если бы он был с ним в больнице, его бы... Гаврилов бы сказал об этом. Да и неужели такому человеку разрешили продолжать врачебную практику?
      - В этой больнице его не было, это точно, но если он работал в какой-нибудь другой, то вполне мог довольно быстро узнать, что вы интересовались его бывшим "воспитанником", и постараться организовать побег.
      - А что вообще о нем известно?
      - Фамилия его Голованов, имя отчество Сергей Яковлевич. Его действительно арестовали в 1970 году. Получил восемь лет, отсидел полностью. После тюрьмы прибыл в Иркутск, женился. Через два года развелся. Работал разнорабочим, поскольку был лишен права на врачебную практику. После развода уехал, по словам бывшей жены, на одну из строек коммунизма, где след его затерялся. Будем искать его вместе с МВД... И еще о вашем визите. После вашего ухода у Гаврилова было обострение болезни, он сильно буйствовал, а еще через пару дней сбежал. Охрана и врачи не сомневаются, что кто-то помог ему. Гаврилов переоделся в штатское и, что самое невероятное, ему удалось захватить с собой некоторое количество наркотиков. Уже на следующий день тело его, сильно обезображенное, нашли у платформы Химки-Ховрино. Наркотиков у него при себе не обнаружено. Следователь предполагает, что убит он наркоманами с целью ограбления... Вот такое кино...
      - Иннокентий Михайлович, этого врача нужно обязательно найти, - загорелся журналист. - Это наш шанс!
      - У вас уже было много шансов, - заметил генерал.
      - Но этот может быть последний и решающий. Выродок ненавидит изверга. Он для НЕГО олицетворение зла, причиненного ЕМУ лично. Если мы найдем врача, мы сможем выманить на него Выродка.
      - Вы уже пытались выманить ЕГО на психолога, - сухо заметил генерал. Впрочем, врача уже давно ищут. Есть сведения, что из Москвы он ушел. В МВД предполагают, что после развода с женой он уехал в другой город, с помощью своих знакомых по заключению выправил себе новый паспорт на имя Горелова Германа Борисовича плюс диплом врача. Прошли годы, внешность его изменилась, кроме того, доктор отпустил бороду и облысел. Затем "потерял" паспорт, и ему уже официально выдали новый. После этого, заручившись рекомендациями коллег, в 1990 году поступил на работу в психбопьницу №3. В это время проверки были уже не такие строгие, как в прежние годы.
      Журналист помолчал, потом с тайной надеждой в голосе спросил:
      - Может, он к нам в Питер направился?
      - Не исключено. Фотографии разосланы по всем райотделам. Будем проверять психдиспансеры и подобные заведения.
      - Эх, если бы удалось! - прошептал журналист.
      РАПОРТ
      Бригадиру следственной бригады следователю по особо важным делам при Генеральном прокуроре Российской Федерации тов. Махотину И. П.
      Выполняя Ваше указание по проверке личного состава психиатрических больниц и психоневрологических диспансеров города Москвы и Московской области в целях выявления врача по имени Герман, проходящего по делу о побеге Гаврилова из спец-психбольницы № 2 и убийству последнего, следственная бригада в период с 18 по 19 июня проверила следующие медицинские учреждения:
      психдиспансеры с № 1 по № 21,
      психбольницы с № 1 по № 12.
      Опрос медперсонала и проверка личных дел в отделах кадров больниц и диспансеров не дали положительных результатов.
      Однако в ходе проведенного мною личного опроса больных, состоящих на стационарном учете в психдиспансере № 14, больной Чижевский В. Д. при предъявлении ему фотографии Германа в фас и профиль 1970 года, а также фоторобота, сделанного в настоящее время, опознал в нем своего лечащего врача Германа Борисовича Горелова, заведующего 2-м отделением 3-й психбольницы, где больной Чижевский В. Д. восемь месяцев тому назад проходил трехмесячный курс печения по направлению суда.
      Больной Чижевский опознал врача Г. Б. Горелова категорически.
      Следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре Российской Федерации юрист 2-го класса С. Н. Родионов
      НЕРГАЛ
      Я люблю красоту. Я нигилист, но люблю красоту. Разве нигилисты красоту не любят? Они идолов не любят, ну а я люблю идола!
      Ф. М. Достоевский. "Бесы"
      На этот раз Неведомый бог, Двойник, живущий в НЕМ, повелел принести в жертву двоих. Неведомый сказал, что Десятый День Седьмого Месяца - один из главных праздников года, и ОН в этот день получит наивысшее наслаждение, так же, как и в прошлые годы.
      Именно Наивысшее! ОН не мог объяснить еще это словами, но интуитивно, из уст Неведомого, он знал, что, помимо Культа Смерти, Культа Нергала, должен быть еще один Культ - Культ Наслаждения Смертью! Может быть, со временем, кто знает, этот Культ станет главнейшим.
      А в наслаждении должна быть красота.
      Должно быть совершенство. И началось это с камня. Неведомый сказал ему, где находится этот камень, объяснил, что это не просто гранитный валун с обтесанными ледником краями, а древний жертвенный камень, созданный руками рабов древнего Бога Нергала много тысяч лет тому назад.
      Еще в Культе должна быть последовательность, должна быть процедура. Со временем она станет священной. Но сейчас прежде всего красота и наслаждение в каждом движении.
      Жертвенник стоял в лесу на поляне. Это был огромный отесанный валун с плоской вершиной.
      Прежде ОН приносил жертвы на других, сделанных людскими руками жертвенниках. Тогда Неведомый требовал: "Человеческое на Человеческом". Потом пришли люди и разорили те жертвенники:
      И Неведомый сказал: "Они осквернили мои жертвенники. Теперь я хочу, чтобы ничто людское не мешало жертвоприношению".
      Рядом с жертвенным камнем была землянка. Туда ОН доставил жертвы.
      Сначала ОН вывел из землянки мужчину. Подвел к сосне рядом с камнем и привязал к стволу.
      Затем настала очередь женщины. ОН сорвал с нее одежду и уложил на жертвенник. Белое, нежнейшее тело резко контрастировало с фактурой черно-серого камня. ОН отошел, полюбовался, взглянул на мужчину. Тот, не отрываясь, смотрел на женщину. ОН зажег факел в изголовье жертвенника. Поляну, черные деревья заливал свет Луны. В лунном свете багрово полыхал факел.
      Пора было приступать.
      ОН медленно разделся. В свете луны и мерцающих бликах факела, обнаженный, ОН выглядел прекрасным и зловещим.
      Трижды обойдя камень, ОН подошел к женщине, провел ладонью по ее телу и содрогнулся от предвкушения наслаждения. Еще раз обойдя камень, как того требовал ритуал, ОН положил руку на пушистый треугольник в низу живота, погладил его, потом резко раздвинул ноги обеими руками и вошел в нее весь. Женщина вскрикнула от боли. Двойник услышал крик женщины и грозно прорычал:
      "Войди в нее еще, дай мне почувствовать, ощутить вкус ее крови".
      ОН перевернул женщину и снова ринулся вперед, разрывая ткани. По ногам ЕГО потекла кровь, женщина кричала, не переставая. ОН встал на колени, прильнул ртом к ее половым органам, нащупал языком губы и с яростью стал вгрызаться в ее плоть. Кровь заливала ЕМУ лицо, женщина уже не могла кричать, она только хрипела.
      ОН выпрямился и всем своим могучим телом упал на нее, одной рукой отдирая от тела правую грудь, ощущая в ладони всю ее округлость вместе с соском. Одновременно зубами он впился в левую и сначала неудачно откусил лишь половину. Только потом уже рукой сорвал оставшиеся лохмотья.