Огромный серый зверь февраль заживо съел Харви Свика. А вот и он, погребенный в животе того удушающего месяца, размышляет, сможет ли когда-нибудь отыскать дорогу в промерзших закоулках, что лежат между настоящим и Пасхой. Харви не слишком много раздумывал о своих шансах. Очень вероятно, он так и скучал бы, пока однажды в голову не пришла мысль, что время тянется слишком медленно. Ему даже могло показаться — он забывает дышать. Тут, скорее всего, люди удивятся, почему такой превосходный молодой человек погиб в лучший момент своей жизни. Это останется грандиозной тайной до тех пор, пока некий великий сыщик не решит воссоздать день из жизни Харви Свика.
      Тогда и только тогда будет открыта мрачная правда. Сначала сыщик проследовал бы тем ежеутренним маршрутом, которым следовал Харви в школу, тащась вдоль непривлекательных улиц. Затем он уселся бы за партой Харви и услышал вызывающее жалость бормотание учителя истории и учителя естественных наук и подивился бы, как героический мальчик умудрялся держать глаза открытыми. И наконец, когда пустой день превратится в сумерки, он бы вернулся длинной и утомительной дорогой домой, и когда бы он поставил ногу на лестницу, откуда ушел тем утром, и люди бы спросили его, — как это у них принято, — почему такой приятный молодой человек, как Харви, умер, он бы покачал головой и сказал:
      “Это очень просто”.
      “О, — воскликнула бы любопытная толпа. — Скажите, пожалуйста”.
      И, смахивая слезу, сыщик ответил бы:
      “Харви Свика съел огромный серый зверь Февраль”.
      Это был чудовищный месяц, вот уж точно, гнусный и унылый месяц. Удовольствия Рождества, и острые, и сладкие, уже затуманились в памяти Харви, и обещание лета было столь далеким, что казалось мифическим. Конечно, будут весенние каникулы, но насколько до них далеко? Пять недель? Шесть? Математика не была его сильной стороной, поэтому он не беспокоил себя больше, делая попытки и терпя неудачу в подсчете дней. Он просто знал, что задолго до того, как солнце придет спасти его, он уже завязнет в желудке зверя.
      “Ты не должен тратить время, сидя здесь”, — сказала его Мама, войдя и обнаружив, что он наблюдает, как дождевые капли догоняют друг друга, сбегая по стеклу окна в спальне.
      “У меня ничего нет получше, чем бы заняться”, — ответил Харви, не оглядываясь.
      “Ну тогда ты можешь быть полезным”, — сказала Мама.
      Харви пожал плечами. Полезным? Еще одно наименование тяжелой работы. Он вскочил, подбирая оправдания — он не делал этого, он не делал того, — но было слишком поздно.
      “Для начала ты можешь привести в порядок эту комнату”, — сказала Мама.
      “Но...”
      “Не просиживай в мечтаниях дни напролет, дорогой. Жизнь слишком коротка”.
      “Но...”
      “Вот это хороший мальчик”.
      И с этим она оставила его. Бормоча себе под нос, он обошел комнату. Тут не было даже беспорядка. Несколько игр разбросано, пара ящиков выдвинуто, кое-что из одежды не убрано в шкаф: выглядело совсем неплохо.
      “Мне десять, — сказал он себе (не имея ни братьев, ни сестер, он частенько разговаривал сам с собой). — Это значит, что я не ребенок. Я не должен прибираться только потому, что она так говорит. Это скучно”.
      Теперь он не просто бормотал, он говорил вслух. “Я хочу... Я хочу...” Он подошел к зеркалу и спросил его:
      “Чего же я хочу?” Курносый мальчик с соломенными волосами и карими глазами, которого он видел перед собой, покачал головой. “Я не знаю, чего хочу, — сказал он. — Я знаю только, что умру, если не будет чего-то веселого. Я!
      Умру!”
      Когда он говорил, окно зазвенело — в него ударил крепкий порыв ветра, затем второй, затем третий. И хотя Харви не помнил, чтобы окно было приоткрыто больше чем на дюйм, оно внезапно распахнулось. Холодный дождь окропил его лицо. Полузакрыв глаза, он подошел к окну и на ощупь попытался закрыть его, сначала уверившись, что в этот раз задвижка легла на место.
      Ветер раскачал лампу, и когда Харви повернулся, казалось, раскачивается вся комната. На мгновение свет в его глазах вспыхнул, затем залил противоположную стену. Но между вспышкой и тем, как разлиться, он осветил середину комнаты, и там — отряхивающий со шляпы капли дождя — стоял незнакомец.
      Выглядел он достаточно безобидно. Он был не более чем на шесть дюймов выше Харви, тощ, кожа отчетливо желтоватого цвета. Носил он превосходный костюм, очки и широчайшую улыбку.
      “Ты кто?” — требовательно спросил Харви, раздумывая, как ему пройти к двери мимо этого нахала.
      “Не нервничай, — ответил человек, сдергивая одну из замшевых перчаток и хватая руку Харви и тряся ее. — Меня зовут Риктус. Ты — Харви Свик, верно?”
      “Да...”
      “А то я было подумал, что забрался не в тот дом”.
      Харви не мог отвести взгляда от ухмылки Риктуса. Она была достаточно широка, чтобы позавидовала акула, — в два ряда идеальных сверкающих зубов.
      Риктус вытащил платок из кармана своего промокшего насквозь пиджака, затем снял очки и принялся стирать с них капли дождя. Либо он, либо платок издавали запах, далекий от благоухания. Аромат, честно говоря, был как в туалете.
      “Я вижу, у тебя есть вопросы”, — сказал Риктус.
      “Ага”.
      “Спрашивай. Мне нечего скрывать”.
      “Хорошо. Как ты сюда забрался, это во-первых?”
      “Через окно, разумеется”.
      “Высоковато с улицы”.
      “Если летаешь, то нет”.
      “Летаешь?”
      “Конечно. Как еще я намеревался бы добраться сюда в такую отвратительную ночь? Либо так, либо на гребной лодке. Мы, маленький народец, должны смотреть в оба, когда сильно льет. Один неверный шаг и плывешь. — Он насмешливо уставился на Харви. — Ты плаваешь?”
      “Летом, иногда”, — ответил Харви, желая вернуться к проблеме летного дела.
      Но Риктус направил беседу совсем в другом направлении. “По ночам, вроде этой, — сказал он, — тебе не кажется, будто лета никогда больше не будет?”
      “Это точно”, — согласился Харви.
      “Знаешь, я услышал твой вздох за милю, и сказал себе:
      “Тут есть ребенок, нуждающийся в каникулах”. Он сверился с часами. “Если у тебя есть время, каникулы будут”.
      “Время?”
      “Для путешествия, мальчик, для путешествия! Ты нуждаешься в приключениях, молодой Свик. Где-то... вне этого мира”.
      “Как ты услышал, что я вздыхаю, когда ты был на расстоянии мили?” Харви хотел знать.
      “Какая разница? Я услышал тебя. Вот и все дела”.
      “Это какое-то волшебство?”
      “Может быть”.
      “Почему ты мне не говоришь?”
      Риктус посмотрел на Харви непроницаемым взглядом.
      “Думаю, ты слишком любопытен, и это тебе не на пользу, вот почему, — сказал он, и его улыбка немного подпортилась. — Если ты не хочешь помощи, мне же лучше”.
      Он сделал движение в сторону окна. Ветер все еще ударял в стекло, будто бы страстно желал вернуться обратно и унести прочь своего пассажира.
      “Погоди”, — сказал Харви.
      “Для чего?”
      “Прости. Больше я не буду задавать вопросов”.
      Риктус замер, держа руку на задвижке. “Больше никаких вопросов, угу?”
      “Обещаю, — произнес Харви. — Говорю тебе: я извиняюсь”.
      “Значит, извиняешься. Значит, извиняешься”. Риктус глядел на дождь. “Я знаю местечко, где дни всегда солнечные, — заявил он. — Мы пришли к соглашению, мальчик, никаких вопросов”.
      “Да. Я извиняюсь”.
      “Будучи снисходительным, я забуду, что ты говорил, и скажу тебе вот что: если хочешь, чтобы я попросил за тебя, я посмотрю, не приготовлена ли комната для другого гостя”.
      “Я бы этого хотел”.
      “Я ничего не гарантирую”, — сказал Риктус, открывая задвижку.
      “Понимаю”.
      Ветер внезапно подул и широко распахнул окно. Свет начал неистово колебаться.
      “Жди меня”, — прокричал Риктус, пересиливая гул дождя и ветра.
      Харви кинулся спросить, скоро ли он вернется, но в один миг остановил себя.
      “Никаких вопросов, мальчик!” — сказал Риктус. И пока говорил, ветер, казалось, наполнил его пальто. Оно вздулось, как черный воздушный шар, и внезапно Риктус взлетел с подоконника.
      “Вопросы развращают ум! — прокричал он, улетая. — Держи рот на замке и посмотрим, что придется на твою долю!”
      И с тем ветер унес его прочь. Черный воздушный шар пальто поднялся словно черная луна на дождливом небе.

      Харви ничего не сказал о своем необычном посетителе ни Маме, ни Папе, вдруг они повесят на окна замки, чтобы помешать Риктусу вернуться в дом. Но в таком сохранении тайны были и свои неудобства, через несколько дней Харви начал сомневаться, не вообразил ли он все. Возможно, я заснул на окне, думал он, и Риктус был только сном.
      Тем не менее он продолжал надеяться. “Жди меня”, — сказал Риктус, и Харви так и делал. Он смотрел из окна своей комнаты. Он смотрел со своей парты в школе. Он даже караулил одним глазом, когда лежал ночью на подушке. Но Риктус не появлялся.
      И затем, приблизительно через неделю после первого визита, как раз тогда, когда надежда пошла на убыль, его бдительность была вознаграждена. Одним туманным утром по пути в школу он услышал голос у себя над головой и, взглянув вверх, увидел выплывающего из облаков Риктуса, пальто его раздулось так, что он выглядел толще свиньи на выставке.
      “Как делишки?” — спросил он, спускаясь.
      “Я начал думать, что придумал тебя, — ответил Харви. — Знаешь, вроде как сон”.
      “Это мне частенько говорят, — сообщил Риктус с еще более широкой улыбкой, чем прежде. — Особенно дамы. Ты — мечта, ставшая действительностью, говорят они”. Риктус подмигнул. “А кто я такой, чтобы спорить?.. Тебе нравятся мои туфли?”
      Харви посмотрел вниз на ярко-голубые туфли Риктуса. Они были что надо, и он так и сказал.
      “Мне дал их мой босс, — похвастался Риктус. — Он чрезвычайно счастлив, что ты приедешь погостить. Итак ты готов?”
      “Ну...” “Не стоит терять время, — сказал Риктус. — Завтра комнаты для тебя может не оказаться”.
      “Могу я задать только один вопрос?”
      “Я думал, мы пришли к соглашению...”
      “Знаю. Но только один”.
      “Ладно. Один”.
      “Это место далеко отсюда?”
      “Не-а. Прямо на той стороне города”.
      “Значит, я пропущу в школе только пару часов?”
      “Это уже два вопроса”, — сказал Риктус.
      “Нет, я просто размышляю вслух”.
      Риктус хмыкнул. “Смотри, — предупредил он. — Я тут не для того, чтобы песни петь и пляски разводить, уговаривая тебя. У меня есть приятель по имени Джайв, чтобы этим заниматься. А я просто весельчак. Я улыбнусь и говорю: иди со мной в Дом Каникул, и если ребятки не хотят идти...” Он пожал плечами. “Что ж, тем хуже для них”.
      С тем он и повернулся спиной к Харви.
      “Погоди! — запротестовал Харви. — Я хочу пойти. Но только ненадолго”.
      “Ты можешь оставаться там так долго, как захочешь, — успокоил Риктус. — Или так недолго. Я хочу только убрать это хмурое выражение с твоего лица и чтобы на твоем лице было что-то вроде этого”. Его улыбка стала даже еще шире. “Есть ли в этом какое преступление?”
      “Нет, — ответил Харви. — Это не преступление. Я рад, что ты отыскал меня. По-настоящему рад”.
      Что с того, если он пропустит все утро в школе, подумал он, невелика будет потеря. Так же как и час или два днем. Поскольку он вернется домой к трем часам. Или к четырем. Но уж точно до темноты.
      “Я готов идти, — сказал он Риктусу. — Показывай дорогу”.
      Миллсэп, город, где Харви прожил всю свою жизнь, не был очень велик, и он думал, что видел почти весь его за эти годы. Но улицы, которые он знал, скоро остались позади, и хотя Риктус развивал значительную скорость, Харви старался держать в памяти приметы, отмечавшие путь, на тот случай, если ему придется самому искать дорогу домой. Лавка мясника с двумя свиными головами, свисающими с крюков, церковь и двор возле нее, полный старых могил, статуя какого-то давно умершего генерала, покрытая от шляпы до стремян голубиным пометом, — все эти знаки он более или менее заметил и запомнил.
      И пока они шли, Риктус не прекращал поток праздной болтовни.
      “Ненавижу туман! Просто ненавижу! — выкрикивал он. — Ив полдень будет дождь. Мы, конечно, под него не попадем...” От разговора о дожде он перешел к состоянию улиц. “Посмотри на этот мусор по всему тротуару! Позор! А тут еще слякоть, которая превращает мои прекрасные туфли в старые развалюхи!”
      У него было много, что сказать, но ничего из этого не было особенно информативным, и немного спустя Харви перестал слушать. Как далеко был Дом Каникул, начал размышлять он. Его пробирал озноб от тумана, ноги начали дрожать. Если вскоре они не доберутся, он хотел повернуть обратно.
      “Я знаю, о чем ты думаешь”, — сказал Риктус.
      “Бьюсь об заклад, нет”.
      “Ты думаешь, что все это трюк. Думаешь, Риктус ведет тебя таинственным путем, конца которому нет. Верно?”
      “Может, чуть-чуть”.
      “Хорошо, мой мальчик. У меня есть новости для тебя. Посмотри-ка вперед”.
      Риктус показал — и там, не очень далеко от того места, где они стояли, находилась высокая стена, такая длинная, что справа и слева терялась в тумане.
      “Что ты видишь?” — спросил Риктус.
      “Стену”, — ответил Харви, хотя чем дольше он смотрел, тем менее уверенным становился. Камни, которые на первый взгляд выглядели достаточно прочными, теперь, казалось, двигались и шатались, будто были высечены из самого тумана и возложены один на другой, чтобы сдержать любопытствующий взгляд.
      “Похоже на стену, — сказал Харви, — но это не стена”.
      “Ты очень наблюдателен, — с восхищением воскликнул Риктус. — Большинство людей видят глухой тупик, поэтому поворачиваются и идут другой улицей”.
      “Но не мы”.
      “Нет, не мы. Мы продолжим путь. Знаешь почему?”
      “Потому что Дом Каникул с той стороны?”
      “Что ты за у-ди-ви-тель-ный ребенок! — заявил Риктус. Совершенно верно. — Кстати, ты хочешь есть?”
      “Умираю от голода”.
      “Что же, в Доме Каникул тебя ждет женщина, миссис Гриффин. И позволю себе сказать: она величайшая кухарка на всем свете. Клянусь могилой моего портного. Она может сготовить все, что бы ни возмечталось из еды. Тебе надо сделать только одно — попросить. А яйца со специями, — он причмокнул губами, — просто совершенство”.
      “Я не вижу ворот”, — сказал Харви.
      “Это потому, что их нет”.
      “Как же в таком случае мы войдем?”
      “Просто продолжай идти”.
      Наполовину из-за голода, наполовину из-за любопытства Харви сделал, как указал Риктус, и когда он находился на расстоянии трех шагов от стены, порыв душистого, пахнущего цветами ветра проскользнул между мерцающих камней и поцеловал его в щеку. Это тепло радушно приглашало после долгой, утомительной дороги, и он прибавил шагу, потянулся, чтобы прикоснуться к стене, когда к ней приблизился. Туманистые камни, казалось, в свою очередь потянулись к нему, обнимая за плечи своими мягкими серыми руками и проводя сквозь стену.
      Он оглянулся, но улица, из которой он шагнул, со своими серыми тротуарами и серыми облаками, уже исчезла. Под ногами была трава — высокая и полная цветов. Над головой было синее небо середины лета. А впереди, построенный на вершине обширного холма, находился Дом, который, вероятно, впервые воображен в мечте.
      Он подождал, чтобы посмотреть, идет ли за ним Риктус, но не стал раздумывать, каким образом серый зверь Февраль был убит и на его месте возник этот теплый день. Харви просто испустил смешок, которым и сам Риктус мог бы гордиться, и заторопился вверх по склону под сень Дома Мечты.

      Как было бы здорово, думал Харви, построить что-нибудь подобное. Заложить фундамент глубоко в землю, настелить полы и возвести стены, чтобы сказать: там, где ничего не существовало, я воздвиг дом. Это было бы очень здорово.
      Опять-таки, место это не походило на напыщенного павлина. Ни мраморных лестниц, ни витых колонн. Это был горделивый Дом, но тут явно не было ничего дурного, а было много чем гордиться.
      Дом возвышался на четыре этажа и хвастал большим количеством окон, чем Харви мог с легкостью подсчитать. Крыльцо было широким, к украшенной резьбой двери вели ступени, а крытые шифером крыши были круты и увенчивались величественными каминными трубами и громоотводами.
      Однако высочайшей точкой была не труба и не громоотвод, а большой искусно отделанный флюгер, который Харви и разглядывал, когда услышал, как открылась входная дверь и голос произнес:
      “Ну надо же, Харви Свик, собственной персоной”.
      Он посмотрел вниз, белый силуэт флюгера все еще стоял в глазах, а тут, на крыльце, была женщина, перед которой его бабушка (самый старый человек, которого он знал) выглядела молодой.
      Ее лицо напоминало скатанный клубок паутины, откуда волосы ее, которые тоже могли быть паучьей работы, торчали многочисленными клочками. Глаза ее были крошечными, рот сжат, руки скрючены. Однако голос ее оказался мелодичным, а слова радушными.
      “Я думала, что, может быть, ты решил не приходить, — сказала она, поднимая корзину свежесрезанных цветов, которую она оставила на ступенях. — Это было бы жалко. Входи! Еда на столе. Ты, наверное, проголодался”.
      “Я надолго не останусь”, — произнес Харви.
      “Ты должен делать все, что пожелаешь, — послышалось в ответ. — Я, между прочим, миссис Гриффин”.
      “Да, Риктус упоминал о вас”.
      “Надеюсь, он не слишком утрудил твои уши. Он обожает звук собственного голоса. И еще — свое отражение”.
      Тут Харви забрался на ступени крыльца и остановился перед открытой дверью. Он знал, это был момент решения, хотя почему, в точности не ведал.
      “Шагай внутрь”, — сказала миссис Гриффин, отбрасывая паучьи волосы со своего покрытого морщинами лба.
      Но Харви все еще колебался, он мог бы повернуться кругом и никогда не шагнуть внутрь Дома, если бы не услышал мальчишечий голос, вопящий: “Поймал! Поймал тебя!” Затем последовал буйный смех.
      “Венделл! — воскликнула миссис Гриффин. — Ты опять гоняешься за кошками?”
      Смех стал еще громче и был настолько полон радости, что Харви переступил порог и вошел в Дом, чтобы увидеть лицо смеявшегося.
      Он видел его только мельком. Бестолковое лицо в очках на мгновение появилось в другом конце коридора. Затем между ног мальчика прошмыгнула пегая кошка и тот помчался на нею, опять вопя и смеясь.
      “Такой сумасбродный мальчишка, — сказала миссис Гриффин, — но все кошки любят его!”
      Изнутри Дом был еще более прекрасен, чем снаружи. Даже во время короткого путешествия до кухни Харви увидел достаточно, чтобы понять: здесь все устроено для игр, погонь и приключений. Это был лабиринт, в котором ни одна дверь не была похожа на другую. Это было сокровище, где какой-нибудь знаменитый пират спрятал свою награбленную, залитую кровью добычу. Это было место отдыха для ковров, на которых летают джинны, и для ящиков, запечатанных еще до Потопа, куда яйца тварей, исчезнувших с земли, заключены, ожидая, пока солнечное тепло высидит их.
      “Он совершенен!”, — пробормотал сам себе Харви.
      Миссис Гриффин услышала его слова. “Нет ничего совершенного”, — ответила она.
      “Почему нет?”
      “Потому что время проходит, — продолжала она, глядя на срезанные ею цветы. — И пчела, и червь рано или поздно находят дорогу во все”.
      Слыша это, Харви недоумевал, что за горе изведала миссис Гриффин, если она сделалась столь печальной.
      “Извини, — сказала она, прикрывая свою печаль слабой улыбкой. — Ты пришел сюда не для того, чтобы слушать мои траурные песни. Ты пришел, чтобы развлекаться, не так ли?”
      “Думается, да”, — ответил Харви.
      “Поэтому, позволь мне соблазнить тебя кое-какими угощениями”.
      Харви уселся за большой кухонный стол, и в одну минуту миссис Гриффин поставила перед ним дюжину тарелок с едой: гамбургеры, горячие сосиски и жареные цыплята, горы политого маслом картофеля, яблоки, вишни и шоколадные пироги, мороженое и взбитые сливки, виноград, мандарины и блюдо с фруктами, названия которых он даже и не знал.
      Он стал с аппетитом есть и поглощал уже второй кусок шоколадного пирога, когда, легко ступая, вошла веснушчатая девочка с длинными кудрявыми светлыми волосами и огромными зеленовато-голубыми глазами.
      “Ты, должно быть, Харви”, — сказала она.
      “Откуда ты знаешь?”
      “Венделл мне сказал”.
      “А он откуда знает?”
      Девочка нахмурилась: “Он просто услышал. Я, кстати, Лулу”.
      “Ты только что прибыла?”
      “Нет. Я здесь уже сто лет. Дольше, чем Венделл. Но не так долго, как миссис Гриффин. Никто не был здесь так долго, как она. Верно?”
      “Почти, — сказала миссис Гриффин чуть таинственно. — Хочешь чего-нибудь поесть, золотко?”
      Лулу покачала головой:
      “Нет, спасибо. У меня сейчас нет аппетита”.
      Тем не менее она села напротив Харви, ткнула в шоколадный пирог большим пальцем и затем его облизала.
      “Кто пригласил тебя сюда?” — спросила она.
      “Человек по имени Риктус”.
      “О, да. Тот, с ухмылкой”.
      “Да, он”.
      “У него есть сестра и два брата”, — продолжала она.
      “Ты что, встречала их?”
      “Не всех, — призналась Лулу. — Они держатся особняком. Но рано или поздно ты встретишь одного из них”.
      “Я... не думаю, что останусь, — сказал Харви. — Наверное, Мама и Папа даже не знают, что я здесь”.
      “Разумеется, знают, — ответила Лулу. — Они просто тебе не говорили”. Харви смутили ее слова, и он в этом признался. “Позвони своим Маме и Папе, — предложила Лулу. — Спроси их”.
      “Я могу это сделать?” — удивился он.
      “Конечно, можешь, — ответила миссис Гриффин. — Телефон в коридоре”.
      Взяв с собой полную ложку мороженого, Харви пошел к телефону и набрал номер. Сначала он услышал воющий звук в трубке, будто в проводах гудел ветер. Затем, когда прояснилось, он услышал, как его Мама говорит:
      “Кто это?”
      “До того, как ты начнешь вопить...” — начал он.
      “О, привет, дорогой, — проворковала Мама. — Ты добрался?”
      “Добрался?”
      “Ты в Доме Каникул, надеюсь?”
      “Да, там. Но...”
      “О, замечательно. Я волновалась, что ты заблудился. Тебе там нравится?”
      “Ты знала, куда я иду?” — спросил Харви, поймав взгляд Лулу.
      Говорила тебе — одними губами произнесла она.
      “Конечно, мы знали, — продолжала его Мама. — Мы пригласили мистера Риктуса показать тебе это место. Ты выглядел таким печальным, бедный ягненок. Мы подумали, что тебе следует немного развлечься”.
      “На самом деле?” — спросил Харви, пораженный подобным поворотом событий.
      “Мы только хотели, чтобы ты немного развлекся, — продолжала Мама. — Поэтому оставайся там столько, сколько захочешь”.
      “А как насчет школы?” — спросил он.
      “Ты заслужил, чтобы немного пропустить, — раздалось в ответ. — Не беспокойся ни о чем. Просто весело проводи время”.
      “Хорошо, Мам”.
      “Пока, дорогой”.
      “Пока”.
      Харви пошел прочь от телефона. Разговор изумил его.
      “Ты оказалась права, — сказал Лулу. — Они все устроили”.
      “Значит, теперь тебе не из-за чего чувствовать свою вину, — заявила Лулу. — Ну, думаю, увидимся попозже, хорошо?”
      И она легкими шагами ушла прочь.
      “Если ты закончил есть, — сказала миссис Гриффин, — я покажу тебе твою комнату”.
      “Мне бы этого хотелось”.
      Она чинно повела Харви вверх по лестнице. На площадке между пролетами, греясь на залитом солнцем подоконнике, лежала кошка с мехом цвета безоблачного неба.
      “Это Блю Кэт, — пояснила миссис Гриффин. — Ты видел Стью Кэт, игравшую с Венделлом. Не знаю, где Клю Кэт, но она разыщет тебя. Она любит новых гостей”.
      “А много людей приходит к вам сюда?”.
      “Только дети. Они очень особые, вроде тебя, и Лулу, и Венделла. Мистеру Худу не нужно кого попало”.
      “Кто такой мистер Худ?”
      “Человек, который построил Дома Каникул”, — ответила миссис Гриффин.
      “Я его тоже встречу?”
      Казалось, вопрос поверг миссис Гриффин в замешательство.
      “Может быть, — сказала она, отводя взгляд. — Но он очень замкнутый человек”.
      Теперь они поднялись на этаж, и, следуя вдоль ряда написанных маслом портретов, миссис Гриффин провела Харви в комнату в глубине Дома. Та выходила во фруктовый сад, и теплый ветер принес с собой приятный запах свежих яблок.
      “Ты устал, мое золотко, — сказала миссис Гриффин. — Может, ты приляжешь ненадолго?”
      Харви обычно терпеть не мог спать днем: это слишком сильно напоминало ему о гриппе или о кори. Но подушка казалась очень холодной и удобной, и когда миссис Гриффин ушла, он решил прилечь, всего лишь на несколько минут.
      Или он устал сильнее, чем думал, или покой и уют Дома укачали его, повергли в дремоту. Как бы то ни было, глаза его закрылись почти сразу, как только он положил голову на подушку, и не открывались до утра.

      Солнце пришло разбудить его вскоре после восхода: прямая белая полоса света легла на веки. Харви вздрогнул, уселся на кровати, какое-то мгновение недоумевая, что это за кровать, что за комната, что за дом. Затем воспоминания о предыдущем дне вернулись, и он понял, что проспал с позднего полудня до раннего утра.
      Отдых придал ему сил. Харви почувствовал прилив энергии и с возгласом удовольствия выпрыгнул из кровати и оделся.
      Дом был даже еще радушнее, чем вчера, и цветы, что миссис Гриффин расставила на столах и подоконниках, ликовали всеми своими красками. Входная дверь была распахнута, и, скользнув вниз по сверкающим перилам, Харви выскочил на крыльцо, чтобы рассмотреть утро.
      Его ожидал сюрприз. Деревья, которые вчера были тяжелы от листьев, потеряли свои кроны, на каждой ветке были новые крохотные почки, будто в первый день весны.
      “Новый день, новый доллар”, — сказал Венделл, рысцой огибая угол Дома.
      “Что это значит?” — спросил Харви.
      “Мой отец все время так говорит. Новый день, новый доллар. Он банкир, мой Папа. Венделл Гамильтон Второй. А я, я...”
      “Венделл Гамильтон Третий”.
      “Откуда ты знаешь?”
      “Случайно угадал. Я — Харви”.
      “Ага, знаю. Тебе нравятся дома на деревьях?”
      “У меня никогда такого не было”.
      Венделл указал на самое высокое дерево. Там среди ветвей была установлена платформа, на которой высился недостроенный дом.
      “Я работаю там уже несколько недель, — сказала Венделл. — Но в одиночку никак не доделаю. Ты мне не хочешь помочь?”
      “Конечно. Но сначала мне надо что-нибудь съесть”.
      “Иди и ешь. Я буду неподалеку”.
      Харви направился в Дом и обнаружил, что миссис Гриффин ставит завтрак, подобающий принцу. На полу было пролитое молоко и кошка с хвостом, изогнутым как вопросительный знак, лакала его.
      “Клю Кэт?” — спросил он.
      “Совершенно верно, — гордо ответила миссис Гриффин. — Она озорница”.
      Клю Кэт взглянула вверх так, будто знала, что говорят о ней. Затем вспрыгнула на стол и стала искать среди блюд с пирожными и вафлями, чего бы еще съесть.
      “Она может делать все, что захочет? — спросил Харви, видя, как кошка обнюхивает и то, и это. — Я имею в виду, кто-нибудь следит за ней?”
      “О, ну за всеми нами кто-то следит, не так ли? — ответила миссис Гриффин. — Нравится нам это или нет. Ешь же, у тебя впереди какое-нибудь чудесное занятие”.
      Харви не нуждался в дополнительных приглашениях. Он накинулся на свою вторую трапезу в Доме Каникул даже с большим аппетитом, чем на первую, и затем отправился наружу, чтобы встретить день.
      О, что это был за день!
      Ветерок был теплым и пах зеленым ароматом растений, идеальное небо полно ныряющих вниз птиц. Он побрел по траве, держа руки в карманах, как повелитель всего, что обозревает, и выкликивая Венделла при приближении к деревьям.
      “Можно подняться?”
      “Если у тебя голова не кружится от высоты”, — подзадорил его Венделл.
      Лестница трещала, пока он взбирался, но он поднялся на платформу, не нащупывая ни одной ступеньки. Венделл был поражен.
      “Неплохо для новичка, — сказал он. — У нас здесь было два ребенка, которые даже до половины не могли долезть”.
      “Куда они делись?”
      “Обратно домой, я полагаю. Дети приходят и уходят, знаешь?”
      Харви поглядел сквозь ветки, на которых лопалась каждая почка.
      “Много здесь не увидишь, да? — спросил он. — Я имею в виду, тут нет никаких признаков города”.
      “Какая разница? — сказал Венделл. — Он в любом случае отсюда покажется серым”.
      “А здесь солнечно, — сказал Харви, разглядывая стену из туманных камней, которая отделяла сады Дома от внешнего мира. — Как это получается?”
      Вновь ответ Венделла оказался тем же. “Какая разница? — сказал он. — Мне все равно. Ну, мы начинаем строить или как?”
      Они потратили следующих два часа, работая над древесным домом, спускаясь множество раз, чтобы втащить материалы, которые грудой валялись возле фруктового сада, отыскивали доски, чтобы закончить ремонт. К полудню они не только отыскали достаточно деревяшек, чтобы укрепить крышу, но каждый из них нашел еще и друга. Харви понравились плоские шутки Венделла, и это “какая разница?”, которое находило дорогу в каждое второе предложение. Венделл, казалось, был также счастлив в обществе Харви.
      “Ты первый по-настоящему веселый ребенок”, — сказал он.
      “А Лулу?”
      “Что Лулу?”
      “Она нисколько не веселая?”
      “Она была в порядке, когда я только прибыл, — признал Венделл. — Я имею в виду, она была здесь месяцы, поэтому была так добра, что показала мне это место. Но последние несколько дней она стала странной. Я видел, как она иногда бродит повсюду так, будто ходит во сне, с бессмысленным выражением на лице”.
      “Возможно, она сходит с ума, — сказал Харви. — Ее мозг превращается в кашу”.
      “Ты знаешь об этой дряни?” — спросил Венделл, его лицо осветилось дьявольским восторгом.
      “Конечно, знаю, — солгал Харви. — Мой Папа — хирург”.
      Больше всего Венделл был поражен этим, и в течение нескольких секунд слушал с изумленной завистью, как Харви рассказывал ему обо всех операциях, которые он видел: о распиленных черепах и отрезанных ногах, пришитых туда, где обычно бывают руки, о человеке с нарывом на спине, который вырос в говорящую голову.
      “Клянешься?” — спросил Венделл.
      “Клянусь”, — сказал Харви.
      “Вот это здорово”.
      Такие разговоры разожгли свирепый голод, и по предложению Венделла они спустились по лестнице и побрели в Дом поесть.
      “Что ты хочешь делать в полдень? — спросил Венделл, когда они уселись за стол. — Будет по-настоящему жарко. Всегда так”.
      “Мы тут где-нибудь можем поплавать?”
      Венделл нахмурился. “Ну да... — сказал он с сомнением. — Тут есть озеро с другой стороны Дома, но тебе оно не особенно понравится”.
      “Почему?”
      “Вода такая глубокая, что даже дна не увидишь”.
      “А там есть какая-нибудь рыба?”
      “О, конечно”.
      “Может, мы наловим немного. Миссис Гриффин могла бы сготовить ее для нас”.
      При этих словах миссис Гриффин, которая стояла у плиты, нагромождая на блюдо луковые кольца, издала тихий вскрик и уронила блюдо. Она с посеревшим лицом повернулась к Харви.
      “Ты не станешь этого делать”, — сказала она.
      “Почему? — ответил Харви. — Я думал, я могу делать все, что захочу”.
      “Да, конечно, можешь, — сказала она ему. — Но я не хочу, чтобы ты заболел. Рыба... ядовитая, видишь ли”.
      “Ох, — сказал Харви, — ну, может, мы ее вовсе не будем есть”.
      “Поглядите на этот беспорядок, — забормотала миссис Гриффин, суетясь, чтобы скрыть свое смущение. — Мне нужен новый фартук”.
      Она заторопилась прочь, чтобы достать его, и оставила Харви и Венделла, которые обменивались озадаченными взглядами.
      “Теперь я по-настоящему хочу посмотреть на этих рыб”, — сказал Харви.
      Пока он говорил, вечно любопытная Клю Кэт вспрыгнула на стойку возле плиты и, прежде чем мальчики смогли остановить ее, положила лапы на одну из кастрюль.
      “Эй, слезай!” — сказал ей Харви.
      Кошка и не подумала выполнить приказание. Она забралась на край кастрюли, чтобы понюхать ее содержимое, причем хвост ее мелькал туда-сюда. В следующий момент произошло несчастье. Хвост танцевал слишком близко к включенной горелке и вспыхнул ярким пламенем. Клю Кэт взвыла и опрокинулась в кастрюлю, на которой громоздилась. Волна кипящей воды смыла ее с плиты, и кошка упала дымящимся комочком. То ли утопленная, то ли обваренная, то ли сожженная — но конец был един: она ударилась об пол мертвой.
      Шум заставил миссис Гриффин заторопиться обратно.
      “Думаю, мне лучше пойти и поесть снаружи”, — сказал Венделл, когда старуха появилась в дверях. Он ухватил пару горячих сосисок и ушел.
      “О Боже! — вскричала миссис Гриффин, когда взгляд ее натолкнулся на мертвую кошку. — О... ты, глупышка”.
      “Это был несчастный случай, — сказал Харви, почувствовавший дурноту от происшедшего. — Она забралась на плиту...”
      “Глупышка, глупышка”, — казалось, все, что миссис Гриффин была способна вымолвить. Она опустилась на колени и уставилась на печальный маленький комочек опаленного меха. “Никаких больше хлопот с тобой”, — наконец пробормотала она.
      От картины горя миссис Гриффин глаза Харви стало щипать, но он терпеть не мог, чтобы кто-то видел его плачущим, а потому сдержал изо всех сил слезы.
      “Могу ли я помочь вам похоронить ее?”, — самым своим грубым голосом спросил он.
      Миссис Гриффин оглянулась. “Очень мило с твоей стороны, — мягко сказала она. — Но необходимости нет. Иди и играй”.
      “Я не хочу оставлять вас в одиночестве”, — ответил Харви.
      “Ох, посмотри на себя, дитя, — сказала миссис Гриффин. — У тебя на щеках слезы”.
      Харви вспыхнул и вытер щеки тыльной стороной ладони.
      “Не стыдись плакать, — сказала миссис Гриффин. — Это прекрасная вещь. Хотела бы я суметь пролить хоть пару слезинок”.
      “Вы печальны, — сказал Харви. — Я вижу”.
      “То, что я чувствую, не совсем печаль, — ответила миссис Гриффин. — А это, боюсь, все же не слишком большое утешение”.
      “Что такое утешение?” — спросил Харви.
      “Нечто, что смягчает, — ответила миссис Гриффин. — Нечто, что лечит боль в твоем сердце”.
      “А у вас ничего такого нет?”
      “Нет, у меня нет, — сказала миссис Гриффин. Она протянула руку и прикоснулась к щеке Харви. — Кроме, может быть, этих твоих слез. Они утешают меня”. Она вздохнула, проведя пальцами вдоль мокрых дорожек. “Твои слезы добры, дитя. И ты тоже добр. А теперь иди на свет и радуй себя. На ступенях лестницы солнце. И, поверь мне, оно будет не всегда”.
      “Вы уверены?”
      “Уверена”.
      “Тогда увидимся попозже”, — сказал Харви и направился наружу, в день.

      Температура поднялась, пока Харви сидел за вторым завтраком. Дымка зноя колебалась над лужайкой (которая была сочнее и еще богаче цветами, чем он помнил), и это заставляло деревья вокруг Дома мерцать.
      Он направился туда, выкликая Венделла по имени, пока шел. Ответа не было. Он оглянулся в сторону Дома, думая, что может увидеть Венделла в одном из окон, но все они отражали нетронутую голубизну. Он перевел взгляд на небеса. Не было ни облачка, куда ни посмотри.
      И подозрение подкралось к нему, а потом выросло в уверенность, когда его взгляд перешел обратно к мерцающей рощице деревьев и к цветам под ногами. В течение часа, что провел он в прохладе кухни, время года переменилось. В Дом Каникул мистера Худа пришло лето: лето, такое же волшебное, как и весна, предшествовавшая ему.
      Вот почему небо было безукоризненно синим и птицы создавали такую музыку. Увешанные листьями ветки деревьев были не менее довольны, и не менее довольно цветение в траве, не менее благостны пчелы, что жужжали, перелетая от цветка к цветку, собирая щедроты лета. Все блаженствовало.
      Это время года не будет долгим, предположил Харви. Если весна кончилась за утро, тогда более чем вероятно, что это идеальное лето не продлится дольше дня.
      Мне лучше взять побольше от него, подумал он, и заторопился искать Венделла. В конце концов он обнаружил своего друга сидящим в тени деревьев со стопкой комиксов под боком.
      “Хочешь сесть почитать?” — спросил он.
      “Может попозже, — сказал Харви. — Сначала мне бы хотелось пойти и взглянуть на озеро, о котором вы говорили. Ты собираешься пойти?”
      “К чему? Я говорил тебе, это не интересно”.
      “Ладно, я пойду один”.
      “Ты там надолго не останешься”, — заметил Венделл и вернулся к своему чтению.
      Хотя Харви неплохо представлял, где в общем находится озеро, кусты на этой стороне Дома были густые и колючие, и у него заняло несколько минут, чтобы сквозь них пробраться. К тому времени, как он увидел само озеро, пот на его лице и спине стал липким, а руки были расцарапаны в кровь колючками.
      Как и предсказывал Венделл, из-за озера беспокоиться не стоило. Оно было велико — настолько велико, что дальняя сторона его была едва видна, — но унылое и мрачное, и озеро, и темные камни вокруг него покрывала пленка зеленой слизи.
      Легион мух жужжал вокруг в поисках чего-нибудь сгнившего, чтобы покормиться, и Харви рассудил, что им не приходится особенно хлопотать, разыскивая еду. Это было место, откуда родом мертвецы.
      Он был готов уйти, когда взгляд его уловил движение в тени. Кто-то стоял дальше по берегу, почти заслоненный покровом чащи. Он подошел на несколько шагов ближе к озеру и теперь увидел, что это была Лулу. Она пристроилась на скользких камнях у самого края воды, уставившись в глубину.
      Почти шепотом, из-за страха испугать ее, Харви сказал:
      “Кажется, оно холодное”.
      Девочка подняла на него глаза, лицо ее окрасилось смущением, и затем, не сказав в ответ ни слова, она бросилась прочь через кусты.
      “Погоди!” — окликнул ее Харви, торопясь в сторону озера.
      Лулу, однако, уже исчезла, оставив сотрясающуюся чащобу. Он мог бы пуститься за ней в погоню, если бы звук лопающихся пузырей в озере не привлек его взгляда к воде и там он увидел двигавшихся прямо под пленкой пены рыб. Они были почти с него величиной, их серая чешуя испачкана и покрыта коркой, их выпученные глаза устремлены к поверхности, как глаза заключенных в водяной яме.
      Они наблюдали за ним, Харви был уверен в этом, и их испытующие взгляды заставили его содрогнуться. Были ли они голодны, размышлял он, и молились своим рыбьим богам, чтобы он поскользнулся на камнях и свалился в воду? Или они желали, чтобы он пришел с удочкой и леской, так, чтобы можно было их вытянуть из глубин и избавить от жалкого положения?
      Что за жизнь, подумал он. Без солнца, согревающего их, без цветов, чтобы нюхать, и без игр, в которые играют. Только глубина, темные воды, чтобы кружить, кружить, кружить, кружить.
      Одно только смотрение довело его до головокружения, и он испугался, что если помедлит еще немного, то потеряет равновесие и присоединится к ним. Вздохнув с облегчением, он повернулся спиной к воде и возвратился туда, где сиял солнечный свет, так быстро, как позволяли колючки.
      Венделл все еще сидел под деревом. В траве возле него лежали две бутылки холодного как лед лимонада, и когда Харви приблизился, он кинул ему одну.
      “Ну?” — спросил он.
      “Ты был прав”, — ответил Харви.
      “Никто в здравом уме никогда не пойдет туда”.
      “Я видел Лулу”.
      “Что я тебе говорил? — восторжествовал Венделл. — Никто в здравом уме”.
      “А эта рыба...”
      “Ага, знаю, — сказал Венделл, строя рожи. — Уродливые соплюшки, да?”
      “Зачем мистер Худ держит такую рыбу? Я имею в виду, все остальное так великолепно. Лужайки, Дом, фруктовый сад...”
      “Какая разница?” — сказал Венделл.
      “Мне есть разница. Я хочу знать все, что можно знать об этом месте”.
      “Зачем?”
      “Чтобы я мог рассказать о нем своим Маме и Папе, когда вернусь домой”.
      “Домой? — сказал Венделл. — Кому это надо? Все, что нам надо, есть здесь”.
      “Мне бы все-таки хотелось знать, как все это действует. Есть ли здесь какая-нибудь машина, заставляющая времена года меняться?”
      Венделл указал сквозь ветки на солнце. “Это тебе кажется механическим? — спросил он. — Не будь остолопом Харви. Это все реально. Это волшебство, но это реально”.
      “Ты так думаешь?”
      “Слишком жарко, чтобы думать, — ответил Венделл. — Теперь садись и заткнись. — Он швырнул несколько комиксов в сторону Харви. — Просмотри эти. Найди себе чудовище для сегодняшней ночи”.
      “А что произойдет ночью?”
      “Хэллоуин, конечно, — ответил Венделл. — Он происходит каждую ночь”.
      Харви плюхнулся рядом с Венделлом, открыл свою бутылку лимонада и начал листать комиксы, размышляя, пока листал и потягивал лимонад, что может Венделл прав и сейчас слишком жарко, чтобы думать. Как бы это чудесное место ни действовало, оно казалось достаточно реальным. Солнце было жарким, лимонад холодным, небо голубым, трава зеленой. Чего еще он желал знать?
      Где-то в середине этих размышлений он, должно быть, задремал, потому что проснулся, вздрогнув, и обнаружил, что солнце больше не расцвечивает землю пятнами вокруг него и Венделл больше не читает рядом.
      Он потянулся за лимонадом, но бутылка упала и сладкий запах привлек сотни муравьев. Они заползли на нее, многие утонули из-за своей жадности.
      Когда Харви поднялся на ноги, подул первый с полудня настоящий ветер и лист с увядшими краями, кружась, опустился на землю к его ногам.
      “Осень...” — пробормотал он себе под нос.
      До этого момента, когда он стоял под трещащими ветками и наблюдал, как ветер стрясает листья с деревьев, осень всегда казалась ему печальнейшим из времен года. Это означало, что лето завершилось и ночи будут становиться длиннее и холоднее. Но теперь, когда мелкий дождик листьев стал потопом, стук желудей и каштанов барабанным боем, он рассмеялся, видя и слыша ее приход. К тому времени, как он вышел из-под деревьев, у него в волосах и на спине были листья, листья лежали и под ногами и он подбрасывал их с каждым торопливым шагом.
      Когда он подошел к крыльцу, первые облака, которые он видел за весь день, наползли на солнце, и их тень делала Дом, который колебался как мираж, неожиданно расплывчатым, темным и солидным.
      “Ты реален, — сказал Харви, когда, переводя дыхание, стоял на крыльце. — Ты реален, да?”
      Он начал смеяться над глупостью разговора с Домом, но улыбка исчезла с лица, когда голос, столь мягкий, что он едва ли был уверен, что вообще слышал его, сказал:
      “О чем ты думаешь, дитя?”
      Он поискал говорившего, но на пороге никого не было, и на крыльце тоже, и на ступенях за ним.
      “Кто это сказал?” — требовательно спросил Харви.
      Ответа не было, что его обрадовало. Это вовсе не было голосом, сказал он себе. Это был треск досок под ногами или шуршание сухих листьев в траве. Но он вступил в Дом с сердцем, бьющимся немного быстрее, вспоминая, пока шел, те вопросы, которые здесь не одобряли.
      Какая разница, в любом случае, подумал он, было ли это реальным местом или сном? Оно ощущалось как реальное — и это все, что имеет значение.
      Удовлетворенный, он поспешил через Дом на кухню, где миссис Гриффин отягощала стол угощением.

      “Ну, — сказал Венделл, пока они ели, — кем ты собираешься быть сегодня ночью?”
      “Не знаю, — ответил Харви. — А кем собираешься быть ты?”
      “Палачом, — сказал тот с улыбкой, похожей на спагетти. — Я научился завязывать петли. Теперь все, что я должен сделать, — отыскать, кого бы повесить!” Он пристально посмотрел на миссис Гриффин. “Это быстро, — сказал он. — Ты просто роняешь их и — крак! — шея у них переломана!”
      “Это ужасно! — сказала миссис Гриффин. — Почему мальчики всегда любят говорить о призраках, убийствах и повешенных?”
      “Потому что это возбуждает”, — ответил Венделл.
      “Вы чудовища, — произнесла она с намеком на улыбку. — Вот вы кто. Чудовища”.
      “Харви — чудовище, — сказал Венделл. — Я видел, как он оттачивал зубы”.
      “Луна полная? — спросил Харви, размазывая кетчуп вокруг рта и судорожно растягивая рот. — Я надеюсь на это, мне нужна кровь... свежая кровь”.
      “Здорово, — сказал Венделл. — Ты можешь быть вампиром. Я повешу их, а ты можешь высосать у них кровь”.
      Возможно, Дом услышал, что Харви хотел полнолуние, потому что, когда они с Венделлом потащились наверх и выглянули из окна на лестничной площадке, там — висящая среди голых ветвей — была луна, такая широкая и белая, как улыбка мертвеца.
      “Посмотри на нее! — сказал Харви. — Я могу разглядеть каждый кратер. Она безукоризненна”.
      “О, это только начало”, — пообещал Венделл и повел Харви в большую затхлую комнату, которая была наполнена одеждой всевозможного вида. Одежда висела на крючках и плечиках. Одежда лежала в корзинках, как актерские костюмы. Еще больше было навалено кучей в дальнем конце комнаты на пыльном полу. И до тех пор, пока Венделл не расчистил дорогу, полускрытым был вид, который заставил Харви ахнуть: стена, покрытая от пола до потолка масками.