Жителям Чериот-стрит довелось увидеть вещи необычные, но они с завидной быстротой восстановили статус-кво своей жизни. Около восьми утра, когда Кал вышел из автобуса и пошел к своему дому, он увидел те же обыденные ритуалы, что встречались ему с детства. В открытые окна неслись последние новости: члена парламента нашли мертвым в постели любовницы, а на Ближнем Востоке опять рвались бомбы. Кровь и грязь, грязь и кровь; и заварился ли чай, дорогая? и дети, вы помыли уши?
      Он вошел в дом, снова думая, что скажет Брендану. Любая полуправда могла вызвать новые вопросы, а рассказать все... разве это возможно? Разве слова не являются лишь жалким эхом того, что он видел и чувствовал?
      В доме было тихо, и это настораживало. Брендан вставал рано еще с тех пор, как работал в доках; даже в худшие дни своей скорби он не изменял этой привычке.
      Кэл позвал отца. Ответа не было. Тогда он прошел на кухню и позвал снова. Сад за окном походил на поле битвы.
      Он поднялся наверх. Дверь в спальню отца была закрыта. Заперта изнутри, что никогда не случалось. Кэл постучал.
      – Папа! Ты здесь?
      Он прислушался, потом повторил вопрос. На этот раз из-за двери донеслись сдавленные рыдания.
      – Слава Богу, – прошептал он. – Папа! Это я, Кэл. Впусти меня.
      После короткого молчания он услышал шаги отца. Ключ заскрипел, и дверь нерешительно приоткрылась.
      Лицо за ней было скорее тенью, чем человеком. Брендан со вчерашнего дня не умывался и не брился.
      – О Боже... папа...
      Брендан глядел на сына с откровенной подозрительностью.
      – Это правда ты?
      Кэл вспомнил, что он тоже выглядит не лучшим образом: весь в крови и в синяках.
      – Я, папа, – он попытался улыбнуться. – Как ты?
      – Все двери закрыты? – спросил Брендан.
      – Двери? Да.
      – А окна?
      – Да. Что с тобой, папа?
      – Крысы, – сказал Брендан, глядя в пол. – Всю ночь возились на лестнице. Большие, размером с кошку. Ждали, когда я выйду.
      – Ну все, их уже нет. Пошли вниз. Я приготовлю тебе завтрак.
      – Нет. Не сегодня.
      – Тогда я принесу что-нибудь сюда.
      – Если хочешь, – согласился Брендан.
      Спускаясь по ступенькам, Кэл услышал, что отец снова запирает дверь.

      Попозже кто-то постучал в дверь. Это оказалась соседка, миссис Вэлланс.
      – Я на минутку, – торопливо сказала она. – Только взглянуть, как ваш отец. Я слышала, что он очень странно говорил с полицией. А что с вашим лицом?
      – Все в порядке.
      – Со мной говорил очень вежливый офицер. Спрашивал, – она понизила голос, – нормальный ли ваш отец. Они с вами хотели побеседовать.
      – Я здесь. Пусть приходят.
      – Мой Рэймонд сказал, что видел вас на железной дороге. Вы куда-то бежали.
      – Всего хорошего, миссис Вэлланс.
      – Он не мог ошибиться.
      – Я сказал, всего хорошего, – и Кэл захлопнул дверь перед носом соседки.

      Ее визит был не последним в тот день; несколько человек заходили посмотреть, все ли в порядке. На улице явно сплетничали о том, что произошло в доме Муни. Может быть, до них каким-то образом дошло, что драма предыдущего дня началась именно там.
      При каждом стуке в дверь Кэл ожидал увидеть Шэдвелла. Но, похоже, у торговца были дела поважнее, чем покончить с ним. Или он ждал более подходящего момента.
      После полудня, когда Кэл кормил голубей, зазвонил телефон. Даже не взяв трубку, он знал, что это Сюзанна.
      – Ты где?
      Она тяжело дышала.
      – Мы уходим из города, Кэл. За нами гонятся.
      – Шэдвелл?
      – Не только. Полиция.
      – Ковер у вас?
      – Да.
      – Скажи, где ты. Я приду и...
      – Не могу. Не по телефону.
      – Его же не прослушивают.
      – Откуда ты знаешь?
      – Мне нужно тебя увидеть, – произнес он полумоляще, полутребовательно.
      – Да, – ее голос смягчился. – Да, конечно...
      – Как это сделать?
      После долгого молчания она сказала:
      – Там, где ты признался. – В чем? – Ты помнишь.
      В чем он признался? Ну, конечно: «Я тебя люблю». Как он мог забыть?
      – Хорошо?
      – Хорошо. Когда?
      – Через час.
      – Я приду.
      – У нас не так много времени, Кэл.
      Он хотел сказать, что понимает это, но она уже положила трубку.

* * *

      После разговора боль в его избитом теле как-то сразу утихла. Он взлетел по лестнице к отцу.
      – Я отлучусь ненадолго, папа.
      – Ты запер все двери?
      – Да, да. Никто не войдет. Тебе что-нибудь нужно?
      Брендан какое-то время думал.
      – Пожалуй, немного виски.
      – А где оно?
      – На книжной полке. За Диккенсом.
      – Сейчас принесу.
      Он вытаскивал бутылку из тайника, когда в дверь опять позвонили. Ему не хотелось подходить, но посетитель был настойчив.
      – Подожди минуту, – крикнул он наверх и подошел к двери.
      Там стоял человек в темных очках.
      – Кэлхоун Муни?
      – Да.
      – Меня зовут инспектор Хобарт. А это офицер Ричардсон. Нам нужно задать вам пару вопросов.
      – Прямо сейчас? Я собирался уходить.
      – Срочное дело? – заинтересовался Хобарт.
      Лучше не признаваться.
      – Да нет, не очень.
      – Тогда мы отнимем у вас немного времени, – и оба полицейских мгновенно оказались внутри.
      – Закройте дверь, – скомандовал Хобарт коллеге. – У вас испуганный вид, Муни. Вы что-то скрываете?
      – С чего вы взяли? Нет.
      – Мы располагаем другой информацией.
      Сверху Брендан потребовал обещанное виски.
      – Это мой отец. Он хочет выпить.
      Ричардсон взял у Кэла бутылку и направился к лестнице.
      – Не ходите, – сказал Кэл. – Вы его напугаете.
      – Что за нервная семья, – заметил Ричардсон.
      – Он плохо себя чувствует.
      – Мои люди – просто ягнята, – заверил его Хобарт. – Пока вы в ладу с законом.
      Брендан снова подал голос:
      – Кэл, кто это?
      – Да так, пришли поговорить со мной.
      Но ему хотелось ответить по-другому, гораздо правильнее. «Это крысы, папа. Они все же явились».

      Время шло. Вопросы повторялись снова и снова, как карусель. Было ясно, что Хобарт говорил с Шэдвеллом, поэтому Кэл не мог отрицать все и осторожно выдал максимально возможную порцию правды. Да, он знаком с Сюзанной Пэрриш. Нет, он ничего не знает о ее прошлом и о ее политических воззрениях. Да, он видел ее в последние двадцать четыре часа. Нет, где она сейчас, ему неизвестно.
      Отвечая на эти и другие вопросы, он старался не думать, что она ждет его на берегу реки. Но чем больше он старался, тем неотступнее становилась эта мысль.
      – Вы торопитесь, Муни?
      – Нет. Просто немного жарко.
      – У вас назначена встреча?
      – Говорю вам, нет.
      – Где она?
      – Я не знаю.
      – Незачем вам ее покрывать. Она преступница, поверьте мне. Я видел, что она творит. Вы и представить себе не можете. Меня просто воротит, когда я об этом вспоминаю.
      Он говорил с чувством. Кэл не сомневался, что так и есть.
      – Кто вы, Муни?
      – Вы о чем?
      – друг вы нам или враг? Середины нет, вы понимаете? Нет.Так друг или враг?
      – Я не совершил ничего противозаконного.
      – Это уж буду решать я, – отрезал Хобарт. – Я знаю закон. И люблю его. И я никому не позволю плевать на него, Муни, – он выдохнул воздух, потом продолжил. – Вы лжете, Муни. Не знаю, как и почему вы связаны со всем этим, но знаю, что вы лжете. Так что, начнем сначала?
      – Я сказал все, что я знаю.
      – Хорошо, начнем сначала. Как вы встретились с террористкой Сюзанной Пэрриш?

      После двух с лишним часов такой карусели Хобарт устал и заявил, что на сегодня хватит. Мер он принимать не будет, но оставит Кэла под подозрением.
      – Вы сегодня заимели двух врагов, Муни, – сказал он. – Меня и Закон. Вы еще пожалеете об этом.
      Крысы ушли.
      Кэл посидел в комнате минут пять, собираясь с мыслями, потом поднялся наверх. Брендан уснул. Кэл оставил отца его снам и направился на поиски своих.

      Конечно, она давно ушла.
      Он прошелся по набережной, тщетно пытаясь отыскать какое-нибудь послание от нее.
      Опустошенный событиями дня, он повернул к дому. У ворот на Док-стрит он заметил, что кто-то наблюдает за ним из машины. Один из законолюбов Хобарта. Может быть Сюзанна тоже здесь, но боится показаться. Мысль о том, что она тут, близко, вызывала у него горечь и разочарование. Но пришлось уходить. Если она сможет, то свяжется с ним, когда это будет безопасно.
      Вечерело. В налетевшем ветре чувствовался уже горьковатый привкус осени; но этот ветер не нес в себе новостей.

      На третью неделю сентября зарядили дожди. Не августовские ливни, а осенние дожди, моросящие и противные. Дни мрачнели, и Брендан тоже. Кэл постоянно пытался вытащить отца из его убежища, но без особого успеха. Он пробовал завести разговор о недавних событиях, но старика это просто не интересовало. Его взгляд становился скучающим при первых же словах сына.
      Специалисты определили, что у Брендана неотвратимо развивается старческое слабоумие, и посоветовали Кэлу определить отца в какой-нибудь приют, где ему смогут обеспечить надежный уход.
      Кэл отказался. Он был уверен, что только пребывание Брендана в комнате, где они с Эйлин жили столько лет, спасает его от полного безумия.
      К тому же он ухаживал за отцом не один. Через два дня после того, как он выпустил голубей, в доме появилась Джеральдина. У них ушло на объяснения минут десять, потом девушка увидела состояние Брендана и с присущим ей здравым смыслом взялась за дело. Брендан потянулся к ней, как дитя к потерянной материнской груди, и скоро Кэл погрузился в обычный домашний распорядок, где место Эйлин занимала Джеральдина. Присутствие ее было ненавязчивым, но прочным, и он не боялся ее потерять.
      Что до Фуги, то он пытался помнить о ней, но Королевство давало столько поводов для забвения, что он сам не заметил, как они опутали его со всех сторон.
      Только иногда, среди обычного дня, что-нибудь – запах или звук – вдруг напоминало ему, что когда-то он был в другом месте, и вдыхал его воздух, и встречался с его необычными жителями. Лишь тогда его охватывало острое чувство потери, но это случалось все реже и реже.
      Чудеса Фуги плохо передавались обычными словами и даже мыслями, и все чаще мысль о саде связывалась у него не с тем волшебным садом, где он спал или грезил наяву, а с обычным местом, где растут яблони.
      Воспоминания уходили от него, и он не мог даже их удержать. Он думал, что это похоже на умирание: терять то, что любишь, и быть не в силах удержать это. Да, именно умирание.

      Брендан потихоньку возвращался к жизни. Скоро Джеральдина смогла свести его вниз, но он не интересовался ничем, кроме чая и телевизора, и изъяснялся в основном междометиями. Кэл наблюдал за отцом, сидящим у экрана с каменным лицом, что бы там ни показывали, и гадал, что случилось с тем Бренданом, которого он знал. Может, он и сейчас прячется где-то за этими неподвижными глазами? Или он просто испарился, как то злополучное письмо от Эйлин? Может, и к лучшему, что он не испытывает боли, подумал Кэл и тут же оборвал себя. У гроба тоже часто говорят: «Как хорошо, что он почти не мучился». Но Брендан еще не умер.
      Время шло. Присутствие Джеральдины успокаивало Кэла не меньше, чем старика. Ее улыбка в эти хмурые месяцы была единственным светлым пятном. Она приходила и уходила, а в начале декабря предложила пожить у них – вполнеестественное развитие событий.
      – Я не хочу за тебя замуж, – объяснила она. Печальный пример Терезы, чей брак уже через пять месяцев дал трещину, подтвердил ее худшие подозрения. – Может быть, захочу потом. А сейчас я просто рада быть рядом с тобой.
      С ней было легко: практичная, не витающая в облаках, хорошая подруга и хорошая любовница. Она следила за тем, чтобы счета оплачивались в срок и чтобы в коробке всегда был чай. Это она предложила Кэлу продать голубей.
      – Твой отец ими совсем не интересуется, – сказала она как-то. – Он и не заметит их отсутствия.
      Это было так, но Кэл не спешил. Весной отец мог проявить свежий интерес к своим былым любимцам.
      – Ты же знаешь, что это не так, – возразила она на это его замечание. – Так зачем вам эта лишняя обуза? – однако она отложила обсуждение до более удобного случая.
      История повторялась. Такие же разговоры Кэл слышал когда-то от матери с отцом. И, как и отец, он не поддался и не стал продавать птиц.