– А что по-вашему могу сделать я? —спросила Ванесса. Этот осмотр Вавилонской Башни подавил ее. – Я не стратег.
      "Гомм и остальные тоже не были стратегами. К тому моменту, когда я сюда прибыл, половина Комитета уже умерла. А другие потеряли интерес к своим обязанностям...
      – Но они все еще давали советы, по словам Х.Г.?
      – О, да.
      – Они правили миром?
      – В своем роде, – ответил Клейн.
      – В своем роде? Что вы имеете в виду?
      Клейн посмотрел на экраны. Из глаз его, казалось, вот-вот хлынут слезы.
      – Гомм не объяснил? Они играли в игры,миссис Джейн. Когда им наскучивали разумные обоснования и звуки собственного голоса, они прерывали дебаты и бросали монетку.
      – Нет.
      – И разумеется, устраивали скачки лягушек. Это всегда было предпочтительнее всего.
      – Но правительства, – запротестовала Ванесса, – они ведь не просто принимали...
      – Думаете, это их беспокоило? – спросил Клейн. – Поскольку они на виду у публики, имеет ли значение, какое пустословие извергается из их уст или что-то подобное?
      Голова у нее закружилась.
      – Все – случайность? —спросила она.
      – Почему бы и нет? И здесь имеется достойная уважения традиция. Нации следовали предсказаниям, прочитанным по внутренностям овец.
      – Это нелепо.
      – Согласен. Но я спрашиваю вас, ответьте со всей честностью, ужаснее ли это, чем оставить власть в ихруках? – Он указал на множество разгневанных лиц. Демократы волновались, утро застало их без какой-либо идеи, которую надо поддерживать или которой следует рукоплескать, деспоты испытывали ужас, что, не получая должных инструкций, они не будут жестокими, потеряют собственное лицо и их свергнут. Один премьер будто страдал от приступа бронхита, его поддерживали два помощника, другой, стискивая револьвер, целился в экран и требовал сатисфакции, третий жевал собственный чуб. Неужели это прекраснейшие плоды с политического древа? Бормочущие, задирающиеся, льстящие идиоты, доведенные до апоплексических приступов, потому что никто не указывает им, каким образом прыгнуть. Не было среди них ни мужчины, ни женщины, кому бы Ванесса доверила перевести себя через дорогу.
      – Лучше лягушки, – прошептала она, какой бы горькой ни была эта мысль.

* * *

      Свет во дворе после мертвенного освещения бункера казался ошеломительно ярким, но Ванессе было приятно находиться вдалеке от громких и отвратительных звуков, царивших в помещении. Скоро подыщут другой Комитет, сказал ей Клейн, когда они выбрались на свежий воздух. Равновесие восстановится – это дело нескольких недель. А покуда Землю могут разнести в черепки отчаянные создания, которых они видели. Им нужны решения.И быстро.
      – Жив Гольдберг, – сказал Клейн. – И он будет продолжать игру, но чтобы играть, нужны двое.
      – А почему не вы?
      – Потому что он ненавидит меня. Ненавидит всех нас. Он говорит, что станет играть только с вами.
      Гольдберг сидел под лавровыми деревьями и раскладывал пасьянс. Это было долгим занятием. Близорукость требовала, чтобы он подносил каждую карту на расстояние трех дюймов к носу, пытаясь разглядеть ее, и к тому моменту, когда ряд заканчивался, Гольдберг забывал те карты, что были в начале.
      – Она согласна, – сказал Клейн. Гольдберг не оторвал взгляда от игры. – Я сказал: она согласна.
      – Я не слепой и не глухой, – ответил Гольдберг Клейну, все еще внимательно рассматривая карты. Затем, в конце концов, он взглянул вверх и, увидев Ванессу, прищурился. – Я говорил им, что это плохо кончится... – по мягкому тону Ванесса поняла – изображая фатализм, он все-таки остро переживает потерю товарищей. —...Я говорил с самого начала –мы должны оставаться здесь. Бежать бесполезно. – Он пожал плечами и вновь обратился к картам. – К чему бежать?Мир изменился. Я знаю. Мы изменили его.
      – Это было не так плохо, – сказала Ванесса. – Мир?
      – То, как они умерли.
      – О!
      – Мы веселились до последней минуты.
      – Гомм был таким сентиментальным, – сказал Гольдберг. – Мы никогда особенно не любили друг друга.
      Большая лягушка прыгнула на дорогу перед Ванессой. Глаза Гольдберга уловили движение.
      – Кто это? – спросил он.
      Создание со злобой рассматривало ногу Ванессы.
      – Просто лягушка, – ответила она.
      – Как выглядит?
      – Толстая, – сказала Ванесса. – С тремя красными точками на спине.
      – Это – Израиль, – произнес Гольдберг. – Не наступите на него.
      – Будут ли к полудню какие-нибудь решения? – вмешался Клейн. – Особенно в связи с положением в Проливе, с Мексиканским спором и...
      – Да-да-да, – сказал Гольдберг. – А теперь уходите.
      – ...может получиться еще один Залив Свиней...
      – Вы не сказали ничего, чего бы я не знал. Идите! От вашего присутствия нации волнуются. – Он уставился на Ванессу. – Ну, вы собираетесь сесть или нет.
      Она села.
      – Я оставляю вас, – произнес Клейн и удалился.
      Гольдберг начал издавать горлом звук «кек-кек-кек»,подражая голосу лягушки. В ответ раздалось кваканье изо всех закоулков двора. Слыша этот звук, Ванесса сдержала улыбку. Фарс, некогда говорила она себе, надо играть с искренним выражением лица, так, будто ты веришь каждому сказанному слову. Только трагедия требует смеха, а ее – с помощью лягушек – они, возможно, еще смогут предотвратить.