9

Первое, что заметила Керсти, придя на следующий день на угол Лодовико-стрит, было окно на втором этаже дома. Штора, затеняющая его, исчезла. Вместо нее стекла были залеплены изнутри газетными листами.

Она устроила себе наблюдательный пункт в тени живой изгороди из падуба, откуда надеялась наблюдать за домом, оставаясь невидимкой для глаз его обитателей. И заступила на пост.

Терпение ее было вознаграждено не сразу. Часа два с лишним прошло, прежде чем она увидела, как Джулия выходит из дома, еще час с четвертью — прежде чем она вернулась. К этому времени ноги у Керсти онемели от холода.

Джулия вернулась не одна. Мужчину, который с ней был, Керсти не знала; мало того, он вообще не походил с виду на человека их круга. Насколько удалось издали разглядеть, это был пожилой человек, полный, лысеющий. Входя за Джулией в дом, он нервно огляделся, словно опасаясь, не следят ли за ним.

Керсти просидела в своем укрытии еще минут пятнадцать, не в силах сообразить, как же поступить дальше. Ждать здесь, пока мужчина не выйдет, и окликнуть его? Или подойти к дому и уговорить Джулию впустить ее под каким-нибудь предлогом? Ни один из вариантов не казался ей приемлемым. И она решила остановиться на некоем среднем. Надо подобраться поближе к дому, а там уже и действовать в зависимости от обстоятельств и от того, насколько повезет.

Но повезло не слишком. Она медленно кралась по тропинке к дому, а ноги сами, казалось, так и заворачивали обратно. Она уже была готова отступить, как вдруг услышала раздавшийся в доме крик.

Мужчину звали Сайкс, Стэнли Сайкс. И это далеко не все, что он поведал Джулии по пути к дому. Она узнала также имя его жены (Мод), род его занятий (помощник мозольного оператора), ей были продемонстрированы фотографии детишек (Ребекки и Этан), чтобы она могла вдоволь над ними поумиляться. Этот человек явно не желал поддаваться ее чарам. Возвращая фотографии, она вежливо улыбнулась и заметила, что он — счастливчик. Однако в доме события приняли совсем неожиданный оборот. Посреди лестницы Сайкс вдруг остановился и заявил, что то, что они сейчас делают, абсолютно безнравственно, что Бог видит все, он читает в их сердцах и осуждает их. Она изо всех сил старалась успокоить его, но оторвать Сайкса от Бога оказалось непросто.

Он не только не унялся, напротив, разошелся еще больше и накинулся на нее с кулаками. В своем праведном гневе он натворил бы еще немало глупостей, если бы не голос, окликнувший его с площадки. Он тут же перестал размахивать руками и так побледнел, словно действительно сам Господь Бог позвал его с небес. Вслед за этим на площадке во всем своем великолепии появился Фрэнк.

Сайкс испустил вопль и хотел бежать. Но Джулия оказалась проворнее. Не успел Сайкс сбежать на несколько ступенек вниз, как она поймала и задержала его.

Только услышав страшный хруст сломанной кости, она осознала, что Фрэнк завладел своей добычей. И еще поняла, насколько сильным он стал за последнее время — куда сильнее обычного человека. Сайкс завопил, не успел Фрэнк до него дотронуться. И чтоб заставить жертву замолчать, он тут же сломал ему челюсть.

Второй крик, услышанный Керсти, резко оборвался, однако в тоне его она успела различить смертельный ужас и тоску. Это подтолкнуло ее к более решительным действиям — в какую-то долю секунды она оказалась у двери, готовая замолотить в нее кулаками.

Только тут она немного опомнилась. И вместо того, чтобы застучать, слетела с крыльца и скользнула за угол дома, преисполненная сомнения в правильности такого решения, однако уверенная в том, что лобовая атака ни к чему хорошему не приведет. В калитке, ведущей из сада на задний двор, засова не было. И она прошмыгнула туда, вся обратившись в слух и больше всего опасаясь, как бы кто-нибудь не услышал ее шагов. Однако из дома не доносилось ни звука. Ничего. Потом вдруг — слабый стон…

Оставив калитку открытой на случай внезапного отступления, она поспешила к черному ходу. Дверь оказалась не запертой. Но тут сомнение снова заставило ее замедлить шаги. Может, надо пойти за Рори, привести его домой? Впрочем, что бы ни происходило там, в доме, к этому времени все уже закончилось, и она прекрасно понимала, что если Джулию не застигнуть, как говорится, с поличным, она легко отвертится от любого обвинения. Нет, выход только один. И она вошла в дом.

В доме стояла мертвая тишина. Ни шороха, ни дыхания, ни звука шагов, которые помогли бы ей обнаружить участников только что разыгравшейся драмы. Она двинулась к двери на кухню, затем уже оттуда заглянула в столовую. В животе у нее ныло от страха, в горле внезапно так пересохло, что, казалось, она и глотка сделать не в силах.

Из столовой — в гостиную, уже оттуда — в холл. Снова ничего — ни шороха, ни вздоха. Джулия и ее любовник могут быть только наверху, а это значит, ей наверняка померещилось, что она слышала крики ужаса. Наверное, это был вовсе не ужас, а страсть, стон оргазма, который она превратно истолковала. Впрочем, такая ошибка не удивительна.

Главный вход в дом находился справа, всего в нескольких ярдах от нее. Она вполне могла тихонько открыть дверь и выскользнуть наружу, трус, сидевший у нее внутри, подсказывал поступить именно так, да и разум твердил, что это будет самое правильное. Но ее почему-то обуяло вдруг мучительное, страстное любопытство, желание проникнуть в тайны, которые хранили стены этого дома, и покончить со всеми сомнениями раз и навсегда. Карабкаясь вверх по ступенькам, она испытала странное возбуждение и подъем.

Она поднялась на второй этаж и пересекла площадку. Тут вдруг в голову пришла мысль, что птички наверняка улетели — пока она моталась по саду и нижнему этажу, любовники несомненно успели улизнуть через главный вход.

За первой дверью слева находилась спальня; если они где-нибудь и спариваются, Джулия и этот ее лысый хахаль, то только здесь. Но нет. Дверь была распахнута настежь, и она заглянула в комнату. Покрывало на постели оставалось несмятым.

Затем вдруг… приглушенный крик. Совсем рядом и такой ужасный, что сердце у нее остановилось.

Она выскочила из спальни и успела заметить, как какая-то фигура метнулась к одной из дверей в дальнем конце коридора. Она не сразу узнала в ней скандального человечка, который приехал с Джулией, узнала только по одежде. Все остальное было другим, изменилось чудовищным, непостижимым образом. Наверное, за минуты, прошедшие с того момента, как она видела его на крыльце, на несчастного напала какая-то ужасная болезнь, от которой все тело на костях славно усохло.

Заметив Керсти, он метнулся к ней в призрачной надежде отыскать защиту. Но не успел отбежать от двери и на два шага, как следом за ним в поле зрения возникла другая фигура.

По—видимому, тоже больной — все тело с головы до ног было обмотано бинтами, на бинтах пятна крови и гноя. Однако быстрота движений и ярость, с которой это существо атаковало преследуемого, свидетельствовали об обратном и на действия больном нисколько не походили. Напротив, фигура настигла убегающего мужчину и ухватила его за горло. Керсти испустила крик, когда охотник схватил свою добычу.

Жертва издала еле слышный жалобный стон, насколько позволял изуродованный рот. Но противник лишь еще крепче сжал горло несчастного. Тело содрогнулось, начало корчиться, ноги задрыгались. Из глаз, носа и рта хлынула кровь.

Горячие ее капли брызнули Керсти в лицо. Это пробудило ее от оцепенения, сковавшего ужасом все тело. Время ждать и наблюдать кончилось. Керсти бросилась бежать.

Монстр не погнался за ней. Она достигла лестницы и уже начала сбегать вниз, стуча каблучками, когда ее настиг голос. Голос оказался странно знакомым…

— А… Так ты здесь, — сказал он. В нем звучали тающие интимные нотки, славно он обращался к знакомой. Она остановилась.

— Керсти, — сказал он. — Подожди немножко.

Разум подсказывал ей — беги! Но тело отказывалось повиноваться этому мудрому приказу. Оно все силилось вспомнить, кому же принадлежал этот голос, глуховато звучавший из-под бинтов. У меня еще есть время бежать, твердила она себе, я опередила его ярдов на восемь. Керсти обернулась взглянуть на преследователя. Тело в его руках свернулось калачиком, как лежат младенцы в утробе матери, ноги прижаты к груди. Зверь бросил его на пол.

— Ты… его убил… — прошептала она. Существо кивнуло. Оно не оправдывалось и не раскаивалось — ни перед жертвой, ни перед свидетелем.

— Мы его попозже будем оплакивать, — сказал он и сделал шаг к ней.

— Где Джулия? — спросила Керсти.

— Не паникуй. Все в порядке, — ответил голос. Она уже почти вспомнила, кому он принадлежал.

И, немного растерявшись, сошла еще на одну ступеньку вниз, опираясь рукой о стену, словно боясь потерять равновесие.

— Я видел тебя… — продолжало существо. — Думаю, ты меня тоже видела. В окне…

Любопытство разгорелось против самой ее воли. Выходит, эта тварь находится в доме уже давно? Если так, то Рори наверняка должен… И тут она вспомнила, чей это голос.

— Да. Ты помнишь. Теперь я вижу, ты все помнишь…

Это был голос Рори, вернее, очень похожий на его голос. Более гортанный, более самоуверенный, но сходство было настолько очевидным, что ноги ее, казалось, приросли к месту от удивления, в то время, как монстр продолжал приближаться к ней. Вот он уже на расстоянии вытянутой руки…

Наконец ей удалось побороть оцепенение, и она повернулась и бросилась бежать. Но было уже поздно. Она почувствовала его в шаге за спиной, затем ощутила, как скользкие пальцы чудовища впились ей в шею. Из горла поднимался отчаянный крик, но не успел вырваться наружу — изуродованная ладонь опустилась на ее лицо, не только заглушив его, но и не давая возможности дышать.

Он легко приподнял ее и потащил обратно — в том направлении, откуда она пришла. Все попытки вырваться из стальных объятий оказались напрасными, все раны, которые наносили ее пальцы, впиваясь в его тело, срывая повязки и погружаясь в сырое мясо под ними, не производили на него, по крайней мере внешне, никакого впечатления. В какой-то момент она с ужасом осознала, что каблуки ее колотят труп, лежащий на полу. И почти тотчас же ее втащили в комнату, откуда появлялись все эти живые и мертвые существа. Там пахло прокисшим молоком и парным мясом. Касаясь пола, она чувствовала, что доски его мокрые и скользкие.

Желудок ее, казалось, вот-вот вывернет наизнанку. И она не стала сдерживаться, но, содрогаясь и кашляя, выблевывала все его содержимое, пребывая в смятении и страхе от того, что может последовать дальше.

Она не в состоянии была уследить, что происходило в комнате в следующую минуту. На миг показалось, что она видит стоящую на пороге женщину (Джулию?), затем дверь захлопнулась. Или то была только ее тень? Как бы там ни было, но взывать о помощи поздно да и не к кому. Она осталась одна, наедине с этим кошмаром. Обтерев ладонью губы, она поднялась на ноги.

Свет с улицы проникал через щели в кусках газеты, затеняющей окно, испещряя комнату бликами, словно лучи солнца сквозь ветви деревьев. И сквозь это кружевное сияние к ней, принюхиваясь, двигалось чудовище.

— Ну же, иди к папочке, — сказало оно… Ни разу за все свои двадцать шесть лет жизни ей не было легче ответить отказом на зов.

— Не смей меня трогать! — взвизгнула она. Создание слегка склонило голову набок, словно упиваясь наслаждением при виде полной беспомощности своей жертвы.

Затем надвинулось на нее, излучая гной, смех и — о, Господи, спаси ее и помилуй — желание!

В полном отчаянии она отодвинулась еще на несколько дюймов и забилась в угол, дальше отступать было просто некуда.

— Ты меня не помнишь? — спросил он. Она покачала головой.

— Фрэнк, — последовал ответ. — Я брат Фрэнк…

Она виделась с Фрэнком только однажды, на Александра Роуд. Он как-то зашел туда днем, как раз накануне свадьбы, это все, что она помнила. Впрочем, не все, она еще помнила, что тогда возненавидела его с первого взгляда.

— Оставь меня в покое! — крикнула она, когда он протянул к ней руку. В прикосновении его запачканных кровью пальцев к груди была какая-то мерзкая утонченность.

— Нет! — взвизгнула она. — О, Господи, да помогите же хоть кто-нибудь!

— Что толку кричать? — произнес голос Рори. — Что ты сможешь сделать?

Ничего — ответ был совершенно очевиден. Она была абсолютно беспомощна, как бывало с ней только во сне: в сновидениях, наполненных сценами погони и нападений, которые ее воображение всегда рисовало ей, — где-нибудь на пустынной темной улице бесконечной ночью. Но никогда, даже в самых страшных и фантастичных из ее видений не смела она предположить, что ареной подобных действий может стать комната, мимо которой она проходила десятки раз, в доме, где она совсем недавно была счастлива и так веселилась, и, что называется, средь белого, пусть и пасмурного дня. Безнадежным и полным отчаяния жестом она оттолкнула настырную руку.

— Не будь со мной жестока, — пробормотало существо, и его пальцы, упрямые и бесстрашные, словно осы в октябре, снова коснулись ее тела. — Чего пугаться?

— Там, за дверью… — начала она, думая об ужасном видении изуродованного человека на площадке.

— Но должен же человек чем-то питаться, — ответил Фрэнк. — И ты, разумеется, простишь мне это, а?

Почему она чувствует его прикосновения, удивлялась она про себя. Почему ее нервы не разделяют ее отвращения, почему не онемеют, не умрут под его омерзительной лаской?

— Этого нет. Этого просто не может быть, — прошептала она, но зверь лишь расхохотался.

— Я и сам так иногда себе говорил, — сказал он. — День за днем, ночь за ночью… Старался как-то отогнать страдания, не думать о них. Но у тебя не получится. Тебе придется вкусить все сполна. Ничего не попишешь. Надо терпеть, все придется вытерпеть…

Она понимала, что он прав. Прав той отталкивающей наглой правотой, которую только монстры осмеливаются высказывать вслух. Ему нет нужды льстить или обхаживать ее; ему нечего доказывать и не в чем убеждать. Его обнаженная простота и откровенность — на грани извращения. За гранью лживых уверений, присущих вере, за пределами морали и нравственности.

И еще она понимала, что вынести этого не способна. Что когда все просьбы и мольбы ее иссякнут и Фрэнк будет продолжать стремиться осуществить свои низменные намерения, она будет кричать, так кричать, что весь дом содрогнулся.

На карту поставлены сама ее жизнь и рассудок, и, чтобы сохранить их, иного выхода нет — надо бороться, действовать, и быстро.

И вот, прежде чем Фрэнк успел навалиться на нее всей своей тяжестью, ее руки взлетели и пальцы вонзились в его глазницы и рот. Плоть под бинтами оказалась мягкой и вязкой на ощупь, словно желе, она легко поддавалась и испускала влажный жар.

Зверь взвыл, хватка его ослабела. Улучив момент, она вывернулась из-под него, отлетела, ударилась о стену и на секунду почти лишилась сознания.

Фрэнк издал еще один вопль. Она не стала ждать, пока он опомнится окончательно, — скользнула вдоль стены, не слишком доверяя своим ногам и боясь остаться без опоры, к двери. По пути нога ее задела открытую банку с консервированным имбирем, она покатилась по полу, расплескивая сироп.

Фрэнк развернулся к ней лицом — бинты в тех местах, до которых она достала, размотались и свисали алыми космами. Под ними виднелись голые кости. Он бегло ощупывал рукой свои рани, словно измеряя степень нанесенных ему повреждений, и издал звериный вой.

Может, она лишила его зрения? Сомнительно. Даже если и так, ему понадобится не более нескольких секунд, чтобы обнаружить ее в этой относительно небольшой комнате, и тогда его ярость не будет знать пределов. Ей надо успеть добраться до двери прежде, чем он найдет ее.

Напрасные надежды! Не успела она сделать и шага, как он отнял руки от лица и обежал глазами комнату. Конечно же, он ее увидел, сомнений нет. Еще через секунду он уже кинулся к ней с удвоенной яростью.

У ног ее валялся какой-то домашний хлам. Самым тяжелым на вид предметом казалась деревянная шкатулка. Она нагнулась и схватила ее. И едва успела выпрямиться, как он вихрем налетел на нее. Она испустила гневный крик и ударила его шкатулкой по голове. Удар получился сильным, кость треснула. Зверь отпрянул, и она рванулась к двери, но, прежде чем успела ее открыть, тень накинулась на нее сзади и отшвырнула назад, через всю комнату. Он тут же кинулся к ней.

На сей раз им руководило лишь одно стремление — убить, уничтожить ее. Оно читалось в его бросках и выпадах, их ярость и целенаправленность могли сравниться разве что с быстротой, с которой она от них уворачивалась. И все же один из трех ударов достиг цели. На ее лице и верхней части груди появились раны; она изо всех сил старалась не потерять сознания при виде собственной крови.

Уже оседая на пол под его напором, она вдруг вспомнила о найденном ею оружии. Ведь шкатулка до сих пор у нее в руке… Она подняла руку, чтобы нанести удар, но тут взгляд Фрэнка упал на шкатулку, и атака моментально прекратилась. Оба они замерли, тяжело дыша; в эти считанные секунды в голове Керсти промелькнула мысль: а не проще ли умереть прямо сейчас, чем бороться дальше? Но тут Фрэнк протянул к ней руку и прошептал:

— Дай сюда…

Наверное, он просто хочет лишить ее единственного оружия. Но она не такая дура, чтоб с ним расстаться.

— Нет, — ответила она. Он попросил снова, на этот раз в его голосе отчетливо звучала тревога. Похоже, эта шкатулка очень дорога ему и он боится испортить ее, отнимая силой.

— Последний раз прошу, — сказал он. — Отдай по-хорошему. Иначе убью. Отдай шкатулку!

Она взвесила свои шансы: ну что она теряет?

— Скажи «пожалуйста»… — пробормотала она. Он окинул ее насмешливо-презрительным взглядом, в горле нарастало глухое рычание. Затем вежливо, как послушный ребенок, произнес:

— Пожалуйста…

Слово послужило для нее сигналом. Она размахнулась и резко, изо всех сил, насколько позволяла нетвердая дрожащая рука, швырнула шкатулку в окно. Она пролетела в трех дюймах от головы Фрэнка, разбила стекло и вылетела наружу.

— Нет! — взревел он и в долю секунды оказался у окна. — Нет! Нет! Нет!!!

Она подбежала к двери, ноги у нее подкашивались. Вот она уже на площадке. Главным препятствием оказалась лестница, но она вцепилась в перила, точно старуха, и добралась до прихожей, не упав.

Сверху доносились какой-то шум и грохот. Он что-то кричал ей вслед. Нет уж, на этот раз он ее не поймает. Она бросилась к входной двери и распахнула ее.

За то время, что она находилась в доме, облака рассеялись и на улице посветлело — солнце посылало на землю прощальные лучи, прежде чем опуститься за горизонт. Моргая и щурясь от этого яркого света, она пошла по дорожке к калитке. Под ногами хрустели стекла, среди осколков она заметила свое оружие. Автоматическим жестом она подобрала шкатулку, как сувенир, на память и бросилась бежать. Уже оказавшись на улице, забормотала какие-то невнятные слова, словно жаловалась кому-то, вспоминая случившееся. Но Лодовико-стрит оказалась безлюдной, и она прибавила шагу, потом снова побежала и бежала до тех пор, пока не сочла, что ее и забинтованное чудовище в доме разделяет теперь достаточное расстояние.

Она была словно в тумане. На какой-то незнакомой улице ее окликнул прохожий и спросил, не нужна ли помощь. Этот добрый жест совершенно сразил ее, ибо для того, чтобы дать членораздельный ответ, требовалось слишком большое усилие. И тут нервы ее окончательно сдали, и все вокруг погрузилось во мрак.

10

Она пробудилась и обнаружила, что попала в снежный буран, таковым, во всяком случае, было первое впечатление. Над ней — абсолютная белизна, снег на снегу. Кругом снег: она лежала на нем, голова тоже утопала в белом. От этой пустоты и чистоты затошнило. Казалось, снег лезет в горло и глаза.

Она подняла руки и поднесла их к лицу: они пахли незнакомым мылом, резкий, грубый запах. Наконец удалось немного сфокусировать зрение: стены, белоснежные простыни, лекарства на тумбочке у постели. Больница…

Она позвала на помощь. Часы или минуты спустя — она так и не поняла, сколько прошло времени, — помощь явилась. В лице медсестры, которая сказала просто:

— А-а, вы проснулись.

И тут же ушла, видимо, за врачом. Когда они пришли, она не сказала им ничего. За то время, пока сестра ходила за врачами, она решила, что это история не из тех, которую можно им поведать. Возможно, завтра она отыщет слова, которые смогут убедить их в том, что все случившееся с ней — правда. Но сегодня?… Стоит ей только попробовать, и они тут же начнут гладить ее по головке и убеждать, что все это ерунда, что все это ей просто приснилось или же то были галлюцинации. А если она будет упорствовать и стоять на своем, они, чего доброго, еще усыпят ее, что только осложнит ситуацию. Ей необходимо время подумать.

Все это она взвесила и прокрутила в голове до их прихода, так что когда ее спросили, что же произошло, ответ уже был готов. Я вся, словно в тумане, сказала она им, с трудом удалось вспомнить даже собственное имя. Они успокоили ее, уверив, что все войдет в норму и память вернется, на что она коротко ответила, что так оно, наверное, и будет. А теперь спать, сказали они, и она ответила, что будет просто счастлива уснуть и даже притворно зевнула. С этим они и удалились.

— Ах, да, — сказал один из них, уже стоя у двери, — совсем забыл. — Он достал из кармана шкатулку Фрэнка. — Это вы держали в руках, когда вас подобрали. Вы даже представить себе не можете, с каким трудом удалось вырвать эту вещицу у вас из пальцев. Она что, очень вам дорога? Она ответила, что нет.

— Полиция уже осмотрела ее. На шкатулке была кровь, понимаете? Возможно, ваша. А может, и нет.

Он подошел к постели.

— Хотите взять? — спросил он ее. А потом добавил: — Не бойтесь, она теперь чистая.

— Да, — ответила она. — Да, пожалуйста.

— Возможно, эта вещь поможет восстановить память, — заметил он и поставил шкатулку на тумбочку рядом с постелью.

— Что нам теперь делать? — спрашивала Джулия, наверное, в сотый раз.

Человек, забившийся в угол, молчал, на его изуродованном лице тоже нельзя было прочесть ответа.

— Ну что тебе от нее понадобилось? — спросила она. — Ты только испортил все.

— Испортил? — удивился монстр. — Тебе, видно, неизвестно значение этого слова. Испортил…

Ей с трудом удалось подавить гнев. Мрак, в котором он пребывал, действовал на нервы.

— Нам надо уехать, Фрэнк, — сказала она уже более мягким тоном.

Он метнул в ее сторону взгляд — холодный, как лед.

— Сюда придут и будут искать, — объяснила она. — Керсти расскажет им все.

— Возможно…

— Тебе что, все равно, что ли? — спросила она. Забинтованный обрубок человека пожал плечами.

— Да, — ответил он, — конечно. Но мы можем уехать, дорогая. — «Дорогая»… Слово звучало насмешкой, отголоском сентиментальности в комнате, которая видела только кровь и боль. — Я не могу появиться на людях в таком виде, — он указал на свое лицо. — Неужели неясно? Ты только взгляни!

Она взглянула.

— Ну, скажи, разве могу?

— Нет.

— Нет, — он снова опустил глаза и начал пристально рассматривать половицы. — Мне нужна кожа, Джулия.

— Кожа?

— Да. Тогда наверняка… мы сможем пойти с тобой потанцевать. Ты ведь этого хочешь, верно?

Он говорил о танцах и смерти с одинаковой небрежной простотой, словно для него оба эти понятия были равны и малозначимы. Однако этот тон успокоил ее.

— Как? — спросила она после паузы, имея в виду, каким именно образом можно раздобыть кожу. Впрочем, не только это: в «как» крылось еще и сомнение — удастся ли ей сохранить рассудок.

— Ну, способ всегда можно придумать, было бы желание, — ответило существо, а изуродованное лицо послало ей воздушный поцелуй.

Если бы не белые стены, она ни за что не взяла бы в руки эту шкатулку. Если бы в палате была картина, на которой мог остановиться взор, скажем, изображение вазы с цветами или пейзаж с египетскими пирамидами, любое пятно, разбивающее монотонность комнаты, она могла бы часами смотреть на него и думать. Но пустота и белизна были просто невыносимы, не за что было зацепиться не только глазу, но и рассудку, и вот она потянулась к тумбочке у постели и взяла шкатулку.

Она оказалась тяжелей, чем предполагала Керсти. Пришлось сесть в постели, чтобы как следует рассмотреть ее. Но рассматривать было особенно нечего. Крышки обнаружить не удалось. Скважины для ключа — тоже. Отсутствовали и петли. Ее можно было с равным успехом перевернуть хоть сотню раз, но так и не найти доступа внутрь. Однако внутри шкатулка была полой, в этом она была твердо уверена. Логика подсказывала, что внутрь имеется доступ. Вот только какой?

Она стучала по ней, встряхивала, вертела и нажимала на стенки, но все напрасно. И только когда перевернувшись в постели Керсти поднесла ее к свету настольной лампы, удалось обнаружить пусть еле заметную, но все же подсказку к конструкции этой загадочной вещицы. На одной из граней она увидела крошечные трещинки: там, где одна из сторон прилегала к другой. Они бы тоже остались незамеченными, если б внутри не сохранились следы затекшей туда крови. Прослеживая путь жидкости, можно было выявить сложное соединение частей.

И вот, действуя терпеливо и целенаправленно, она начала нащупывать этот путь внутрь, проверяя каждую гипотезу толчками и нажатиями. Трещины подсказали общую географию игрушки, без них она могла бы блуждать по всем шести сторонам до бесконечности. Теперь же число вероятных вариантов значительно сократилось, оттого что она угадала — главное, осталось только подыскать наиболее подходящий способ проникновения в шкатулку.

Через некоторое время ее терпение было вознаграждено. Послышался легкий щелчок, и внезапно одна из сторон — выдвинулась, блестя лакированными боками. Внутри была потрясающая красота. Полированная поверхность мерцала — загадочным блеском, словно жемчужина, разноцветные тени пробегали по ней.

И еще там была музыка. Из шкатулки донеслась простенькая мелодия, исполняемая неким механизмом, которого видно не было. Совершенно очарованная, она с удвоенным рвением продолжила свои изыскания. Хотя один сегмент выдвинуть удалось, другие никак не желали поддаваться. Каждый представлял собой новую загадку, бросая вызов ловкости пальцев и разуму, причем каждая очередная победа вознаграждалась новым оттенком, привнесенным в мелодию.