Глава 1

«Я тебя никогда не оставлю…» Теперь Буни знал, что из всех безрассудных слов, которые он прошептал ей в порыве любви, это обещание было заведомо невыполнимым.

Под ударами судьбы рухнуло даже то последнее, что казалось неподвластно времени. Бесполезно надеяться на что-то лучшее, бесполезно думать о том, что и тебе когда-нибудь улыбнется счастье. Ты лишился всего, что составляло смысл твоей жизни, и бездна разверзлась перед тобой, и ты падаешь в нее, не успев даже задать себе вопрос: «Почему?»

Состояние Буни не всегда было таким подавленным. Еще совсем недавно он чувствовал себя гораздо лучше. Приступы, когда он готов был вспороть себе вены, не дожидаясь очередного приема лекарства, случались все реже. Периоды облегчения удлинялись. Казалось, что у него наконец появился шанс.

Именно тогда он и решился на признание в любви. И эти слова: «Я тебя никогда не оставлю», которые он прошептал на ухо Лори, когда они лежали вдвоем на узенькой кровати, вырвались у него не случайно, не в момент безумной страсти. Их роман не был легким. Но даже в те минуты, когда другие женщины не выдерживали, ее отношение к нему оставалось неизменным. Она без устали повторяла, что жизнь еще не кончилась и у него есть время, чтобы изменить ее к лучшему.

Своим терпением она, казалось, хотела сказать: «Я останусь рядом до тех пор, пока буду нужна тебе». Ему захотелось ответить ей тем же. И тогда он произнес эти слова: «Я тебя никогда не оставлю».

Теперь, думая о том времени, когда они были вместе, ему приходилось испытывать невыносимую душевную боль. Он отчетливо помнил все подробности — ее нежную кожу, такую белую, что она почти светилась в мрачной темноте его комнаты, ее легкое дыхание, когда она наконец засыпала, прильнув к нему, — и сердце его сжималось.

Как хотелось ему освободиться от этих воспоминаний и сбросить тяжесть невыполненного обещания, тем более сейчас, когда уже стало ясно, что судьба отняла у него последнюю надежду. Но у него ничего не получалось. Он терзался этими мыслями, утешая себя только тем, что, может быть, она сама постарается забыть обо всем. Ведь она знает о нем самое главное. Она поймет, что он тогда ошибся и никогда бы не рискнул произнести эти слова, если бы не был уверен — он способен преодолеть свой недуг. Мечтатель!

Неожиданный конец его иллюзиям положил Декер. Был яркий весенний день. Декер вошел в комнату и, опустив шторы, едва слышно проговорил:

— Буни, по-моему, мы оба здорово влипли.

Он дрожал всем своим огромным телом, и не заметить этого было просто невозможно. Декер обладал впечатляющей комплекцией. Даже специально пошитые костюмы, всегда угольно-черного цвета, не могли скрыть его объемов. Первое время это раздражало Буни. Внушительность доктора, создающая впечатление огромной физической и духовной силы, подавляла его. Потом он понял, что заблуждается. Декер олицетворял собой непоколебимую скалу. Он всегда был разумным и невозмутимым. И вот нынешнее плохо скрываемое волнение начисто лишило его всех этих качеств.

— Что случилось? — спросил Буни.

— Сядьте, пожалуйста. И я вам все объясню.

Буни подчинился. В этой комнате Декер всегда был хозяином. Он тяжело опустился в кожаное кресло и шумно вздохнул.

— Объясните мне… — снова заговорил Буни.

— Не знаю, с чего начать.

— Начните с чего хотите.

— Мне казалось, вы пошли на поправку, — сказал Декер. — Я действительно так думал. И вы, по-моему, тоже.

— Я и сейчас неплохо себя чувствую, — ответил Буни.

Декер тряхнул головой. Он был неглупым человеком, и прочитать что-либо на его невозмутимом лице почти всегда представляло значительную трудность. И только глаза иногда выдавали его. Но теперь он старательно отводил их от своего пациента.

— Во время сеансов вы говорили о преступлениях, которые якобы совершили. Можете вспомнить что-нибудь?

— Вы же знаете, что не могу, — ответил Буни. Гипноз, в который вводил его Декер, был слитком глубоким. — Я только помню, когда вы прогоняли пленку…

— Этих пленок больше нет. Я стер их.

— Почему?

— Потому… потому что я боюсь, Буни. Я боюсь за вас. — Он помолчал немного. — И за себя, наверное, тоже.

В непоколебимой скале образовалась трещина, и Декер не в состоянии был скрыть это.

— И какие преступления? — спросил Буни.

— Убийства. Вы все время говорили о них. Сначала я подумал, что все это вымысел, ваше неосознанное стремление к жестокости. Я всегда замечал в вас эту черту.

— А теперь?

— Теперь я боюсь, что вы действительно могли совершить их.

Наступила долгая пауза. Буни смотрел на Декера скорее с изумлением, чем с возмущением. Шторы на окнах были опущены не до конца. Яркий луч солнца освещал доктора и стол, за которым они сидели. На его стеклянной поверхности стояли бутылка воды и два бокала, а рядом лежал большой конверт. Декер протянул руку и взял его.

— То, что делал я, тоже можно назвать преступлением, — сказал он. — Тайно лечить больного — это одно, а покрывать убийцу — совсем другое. И все-таки в глубине души я еще надеюсь, что это ошибка. Хочется верить, что мои усилия были не напрасны… наши общие усилия. Хочется верить, что с вами все в порядке.

— Со мной все в порядке.

Декер ничего не ответил и вскрыл конверт.

— Посмотрите вот это, — сказал он, вытаскивая пачку фотографий. — Предупреждаю, зрелище не из приятных.

Он положил фотографии на стол и придвинул их к Буни. Предупреждение было не лишним. Взглянув на лежащую сверху карточку, Буни вдруг почувствовал, что она оказывает на него почти физическое воздействие. Пожалуй, за все время лечения у Декера он не испытывал такого ужаса. И теперь та стена, которую он долгие годы возводил в своей душе, чтобы защититься от подобного рода наваждений, пошатнулась, готовая вот-вот рухнуть.

— Но ведь это только фотография.

— Правильно, — ответил Декер, — фотография. Что на ней изображено?

— Мертвый мужчина.

— Убитый…

— Да, убитый.

Он был не просто убит. Он был буквально раскромсан. Кровавое месиво вместо лица, разрубленная шея, забрызганная кровью стена… Он лежал обнаженный до пояса, поэтому хорошо просматривались все раны на его теле. Их можно было даже сосчитать, что Буни немедленно и стал делать, чтобы справиться с нахлынувшим на него ужасом. Даже здесь, в этой комнате, где доктор буквально вытесал из своего пациента другую личность, он никогда не испытывал такого кошмарного чувства, как сейчас. Его затошнило. «Считай раны!» — приказал он сам себе, стараясь представить, что перебирает обычные четки. Три, четыре, пять… Пять ран в области живота и груди. Одна из них была настолько огромной и глубокой, что напоминала скорее не удар ножом, а страшный разрыв, из которого вывалились окровавленные внутренности. Еще две раны зияли на плече. Но более всего пострадало лицо. Сколько раз опустился здесь нож убийцы, не смог бы сосчитать даже самый придирчивый специалист. Несчастный был изуродован до неузнаваемости : глаза выколоты, нос отрезан, губы разорваны в клочья.

— Достаточно? — зачем-то спросил Декер.

— Да.

— Но там есть кое-что еще.

Он открыл следующую фотографию. На ней была изображена женщина, распластанная на кровати. Судя по всему, она не имела никакого отношения к предыдущей жертве, однако почерк кровожадного убийцы был тот же. Снова выколотые глаза, разорванные губы. Два совершенно чужих друг другу человека стали братьями по смерти, уничтоженными рукой одного и того же убийцы.

«Неужели это я породнил их таким ужасным образом? — подумал вдруг Буни, но тут же все его существо воспротивилось. — Нет, я не мог этого сделать».

Однако вслух он не сказал ничего, потому что знал: не стал бы Декер рисковать душевным покоем своего пациента, не имея на то веских причин. И кроме того, чего могут стоить оправдания, когда оба они прекрасно знают, как часто в прошлом Буни терял рассудок. И если он действительно совершил эти ужасные убийства, то нет никакой уверенности в том, что он вспомнит об этом.

Буни молчал, не смея поднять глаза на Декера, боясь увидеть, как окончательно рухнула та непоколебимая скала, которую когда-то олицетворял собой доктор.

— Еще хотите посмотреть? — спросил Декер.

— Если это необходимо…

— Да, необходимо.

Он открыл третью, четвертую фотографии, потом еще и еще, раскладывая их на столе, как карты. Только в этом жутком пасьянсе каждая карта означала смерть. Смерть на кухне у открытой дверцы холодильника… Смерть в спальне рядом с ночником и будильником… На верхней ступеньке лестницы… У окна… Здесь были жертвы всех возрастов и цветов кожи — мужчины, женщины, дети. Изверг не делал между ними никаких различий. Он просто методично и бессмысленно уничтожал одну жизнь за другой. В комнатах, где погибли эти люди, сохранились следы его безумной игры со смертью. Несчастные в ужасе бросались прочь, пытаясь увернуться от смертельного удара, опрокидывая мебель, оставляя кровавые следы на стенах, картинах. Один, видимо, схватившись за лезвие ножа, лишился пальцев. У большинства были выколоты глаза. Но никому не удалось спастись, какое бы решительное сопротивление они ни оказывали. Все они в конце концов падали, путаясь в одежде или оборванных шторах, задыхаясь и захлебываясь кровью.

Всего было одиннадцать фотографий. Каждая отличалась от другой — комнаты большие и маленькие, жертвы одетые и обнаженные. И только одно объединяло их — на всех была изображена финальная сцена. Главное действующее лицо уже покинуло место кровавой трагедии.

Боже! Неужели это был он? Не в состоянии ответить себе на этот вопрос, Буни обратился к доктору, продолжая неотрывно смотреть на блестевшие глянцевой поверхностью фотографии:

— Это сделал я?

Декер вздохнул, но ничего не ответил. И тогда Буни решился поднять глаза. Когда он рассматривал фотографии, доктор пристально изучал его. Буни ощущал это почти физически, до головной боли. А теперь Декер снова отвел взгляд.

— Пожалуйста, ответьте мне, — проговорил Буни, — это сделал я?

Декер помолчал немного и, стараясь выглядеть спокойным, просто сказал:

— Надеюсь, что не вы.

Он произнес это так, будто речь шла о каких-нибудь незначительных правонарушениях, а не об одиннадцати страшных убийствах. А может, их было еще больше…

— Что я говорил тогда? — спросил Буни. — Повторите мои слова.

— Большей частью это был бессвязный бред.

— Но тогда почему вы вдруг решили, что это моих рук дело? Ведь нужны веские доказательства.

— Не вдруг, — сказал Декер. — Некоторое время я пытался соединить все в единое целое. — Он протянул руку и поправил одну из косо лежавших фотографий. — Вы знаете, что каждые три месяца я составляю отчет о вашем состоянии. Я прогоняю подряд пленки всех предыдущих сеансов, чтобы иметь представление о том, как идут наши дела. — Он говорил медленно и монотонно. — И вот я заметил одни и те же фразы, все время повторяющиеся в ваших ответах на мои вопросы. Они всплывали и снова тонули в бессвязном бреду. Но они все-таки были. Создавалось впечатление, будто вы хотите в чем-то признаться, но это настолько противоречит всему вашему существу, что даже в состоянии глубокого гипноза у вас не хватает сил рассказать об этом. Я расспрашивал как-то своих знакомых полицейских. Так, между прочим. И они рассказывали мне об этих преступлениях. Правда, я из прессы тоже кое-что узнавал. В общем, убийства совершались одно за другим в течение двух с половиной лет. Здесь — в Калгари и в пригороде. Действовал один и тот же человек.

— Я?

— Не знаю, — сказал Декер, взглянув наконец на Буни. — Если бы я знал точно, то сообщил бы…

— Но вы точно не знаете?

— Я не хочу верить в это, так же, как и вы, потому что, если все окажется правдой… Вы же понимаете, что мне будет. — Он начал сердиться и еле сдерживался. — Поэтому я и выжидал, надеясь, что в момент, когда произойдет очередное убийство, вы будете находиться рядом со мной. И, значит, автоматически окажетесь непричастным.

— Значит, вы знали о том, что происходит?

— Да, — глухо ответил Декер.

— Господи!

Буни вскочил, зацепив ногой стол. Фотографии посыпались на пол.

— Потише! — строго сказал Декер.

— Люди погибали, а вы выжидали!

— Да, я рисковал. Ради вас, Буни. Учтите это.

Буни отвернулся. По спине у него пробежал холодок.

— Сядьте, — сказал Декер. — Сядьте, пожалуйста, и ответьте мне. Эти фотографии что-нибудь говорят вам?

Буни невольно прикрыл ладонью рот и подбородок. Когда-то Декер объяснял ему, как много может сказать о внутреннем состоянии человека эта часть лица. И сейчас он вдруг почувствовал необходимость скрыть что-то.

— Я жду ответа, Буни.

— Ничего они мне не говорят, — сказал он не поворачиваясь.

— Совсем ничего?

— Совсем.

— Посмотрите еще раз.

— Нет, — решительно проговорил Буни. — Я не могу.

Он услышал, как Декер вздохнул, и подумал, что тот сейчас потребует снова посмотреть на эти ужасные фотографии. Однако голос доктора зазвучал вполне дружелюбно.

— Ну что ж, Арон, — сказал он. — Тогда все в порядке. А фотографии эти я сейчас уберу.

Буни прижал ладони к глазам, почувствовав на лице горячие слезы.

— Ну вот, их уже нет здесь, — сказал Декер.

— Они здесь.

Да, они все еще стояли у него перед глазами — одиннадцать комнат и одиннадцать трупов, как ни старался он избавиться от этого видения. Стена, которую Декер долгих пять лет возводил в больной душе пациента, рухнула за несколько секунд, и не без помощи самого архитектора. Буни снова был во власти своего безумия. Он снова слышал хриплую песнь своего умирающего рассудка, который тонул в крови изуродованных тел.

Почему же он так легко после стольких лет лечения потерял самообладание? Слезы выдали его мысли. Они объяснили то, чего никак не мог выговорить его язык. Да, он виновен. В чем же еще причина? Эти руки, которые он сейчас нервно вытирал о свои брюки, мучили и убивали. Если он не расскажет обо всем, кто знает, сколько еще кровавых дел они натворят… Лучше признаться, хотя он и не помнит ничего, чем дать волю своему безумию.

Он повернулся и посмотрел на Декера. Фотографии были собраны в стопку и лежали на столе изображением вниз.

— Вы что-то вспомнили? — спросил доктор, заметив перемену в его лице.

— Да, — ответил тот.

— Что?

— Это сделал я, — просто сказал Буни. — Я совершил все эти убийства.

Глава 2

Декер был самым снисходительным прокурором, о котором мог только мечтать любой обвиняемый. Первое время он часами не отходил от Буни, задавая ему множество тщательно продуманных вопросов, стараясь вместе с ним собрать все возможные доказательства его причастности к убийствам. Несмотря на признания своего пациента, доктор предпочитал не торопиться. Признание — это еще не веская улика. Они должны были убедиться, что слова Буни не стали просто результатом саморазрушительных тенденций в его психике.

Буни не сопротивлялся, решив полностью довериться Декеру, который знал его даже лучше, чем он сам себя. Кроме того, он не мог забыть слова Декера о том, что, если подтвердится самое худшее, репутация его, как хорошего специалиста, будет наверняка опорочена. Значит они оба не имеют права на ошибку. Единственный способ выяснить правду заключался в том, чтобы досконально изучить все детали преступлений — даты, имена, места. Может быть, Буни что-нибудь вспомнит, или им удастся обнаружить хотя бы одно убийство, совершенное в тот момент, когда он находился рядом с кем-нибудь, кто безоговорочно мог бы это подтвердить.

Единственное, от чего Буни категорически отказывался — это еще раз внимательно рассмотреть фотографии. Декер уговаривал его двое суток. Наконец терпение доктора лопнуло. Он набросился на Буни с ругательствами, обвинив его в трусости и лживости. Если Буни задумал поупражняться в доведении нормального человека до умопомешательства, кричал Декер, то пусть убирается отсюда к чертям и морочит голову кому-нибудь другому.

Буни пришлось согласиться. Однако вспомнить что-либо он так и не смог. Фотоаппарат не запечатлел никаких особых деталей. Комнаты были самые обычные. Единственное, что могло бы помочь, — это лица убитых. Но все они были изуродованы до неузнаваемости. И даже самый опытный специалист не сумел бы восстановить из этих страшных обрывков внешний облик жертв. Оставалось последнее — выяснить, где находился Буни в те часы, когда были совершены преступления, с кем он был, что делал. Дневник он никогда не вел, поэтому восстановить все детали оказалось делом необычайно сложным. Но даже после всех усилий выяснилось, что за исключением часов, проведенных им в обществе Лори и Декера, которые, судя по всему, не совпадали со временем убийств, он большей частью был один, а значит, не имел никакого алиби. К концу четвертого дня им обоим стало ясно, что трагическая развязка неминуема.

— Ну все, — сказал Буни. — Больше думать нечего.

— Нужно проверить еще раз.

— Зачем? Я уже хочу, чтобы все поскорее закончилось.

За последние дни состояние Буни резко ухудшилось. Возвратились все старые симптомы болезни, которые еще совсем недавно казались ему навсегда исчезнувшими. Он почти не спал, мучимый кошмарными видениями, плохо ел и ни на минуту не мог избавиться от леденящих душу мыслей о собственном выпотрошенном теле. Ему хотелось наконец освободиться от этой муки, открыть свою тайну и понести наказание.

— Дайте мне еще немного времени, — сказал Декер. — Если мы пойдем сейчас в полицию, они заберут вас и, вероятно, не разрешат мне даже видеться с вами. Вы останетесь совсем один.

— Я и так уже остался один, — ответил Буни.

С того дня, как Декер впервые показал ему те фотографии, он прекратил все контакты с кем бы то ни было, даже с Лори, боясь, что это может причинить кому-то вред.

— Я — чудовище. Мы оба знаем это. И все необходимые доказательства уже есть.

— Дело не в доказательствах.

— А в чем?

Декер устало прислонился к оконной раме: в последнее время его полнота все чаще давала о себе знать.

— Я не понимаю вас, Буни, — сказал он.

Буни отвел взгляд от доктора и посмотрел на небо. Легкие облака неслись по нему, подгоняемые юго-восточным ветром. Как привольно, наверное, там, наверху, думал Буни.

Быть легче воздуха и мчаться в этой небесной голубизне. А здесь так тяжело… Так давит страх и сознание своей собственной вины.

— Я потратил четыре года на то, чтобы разобраться в вашей болезни, и надеялся, что смогу вылечить вас. Я думал, что уже близок к успеху. Я думал…

Декер замолчал, не в силах справиться с нахлынувшими на него чувствами. Несмотря на свое состояние, Буни не мог не видеть, как глубоко страдает этот человек, но помочь ему ничем не мог. И он просто смотрел на летящие облака, такие легкие и светлые, и думал о том, что впереди его ждет только мрак и безысходность.

— Когда полиция заберет вас, — пробормотал Декер, — не только вам предстоит ощутить всю тяжесть одиночества. Я ведь тоже остаюсь один. Вас будет лечить кто-то другой, какой-нибудь тюремный психиатр, а меня больше никогда не пустят к вам. Поэтому я прошу… Дайте мне еще время, чтобы я мог разобраться во всем… прежде чем между нами будет все кончено.

«Он говорит так, будто мы любовники, — промелькнуло в голове у Буни, — будто наши отношения для него действительно дороже жизни».

— Я знаю, что вам сейчас нелегко, — продолжал Декер. — Но у меня есть лекарство для вас. Вот… таблетки… Они облегчат ваше состояние хотя бы на то время, пока мы не закончим…

— Я не ручаюсь за себя, — сказал Буни. — Вдруг я снова кого-нибудь убью?

— Не убьете, — ответил доктор с завидной уверенностью. — Вы просто станете крепче спать по ночам, а все остальное время я буду рядом. При мне с вами ничего не случится.

— Сколько времени вам надо?

— Буквально несколько дней. Ведь это не так много, правда? Мне очень нужно выяснить, почему все так получилось, почему мы потерпели крах.

Мысль о том, что придется пережить все заново, ужаснула Буни. Но он был в долгу перед доктором и не мог лишить его последнего шанса. Быть может, ему удастся откопать хоть что-нибудь из-под руин их внезапно рухнувших надежд.

— Хорошо. Только, пожалуйста, не очень долго, — сказал он.

— Спасибо, — ответил доктор. — Для меня это очень много значит.

— А таблеток мне понадобится много…

В своем лекарстве Декер был уверен не зря. Таблетки оказались настолько сильными, что порой Буни не мог с уверенностью назвать даже своего имени. Он легко засыпал и был счастлив хоть на время избавиться от своего получеловеческого существования.

Декер сдержал свое слово и давал Буни лекарство по первому требованию. А когда тот немного приходил в себя, они снова принимались за поиски доказательств. Однако ясности по-прежнему не было — какие-то двери, какие-то лестницы. Он все чаще и чаще терял контакт с Декером, а тот еще пытался проникнуть в глубины его больного мозга. Однако у Буни не осталось уже никаких мыслей, никаких чувств. Только сон, гнетущая тяжесть вины и неисчезающая надежда, что скоро всему этому наступит конец.

И только Лори, вернее, воспоминания о ней изредка врывались в его затуманенное сознание. Он слышал ее голос, чистый и звонкий. В памяти всплывали слова, сказанные ею когда-то. В общем-то незначительные фразы, но они ассоциировались с чем-то очень дорогим для него. Правда, с чем именно, он вспомнить не мог. Таблетки начисто лишили его способности представлять что-либо. И ему оставалось лишь мучиться, слыша ее голос как будто бы совсем рядом и не имея возможности сопоставить ее слова с воспоминаниями из прошлого. Но хуже всего было то, что он знал: все это связано с женщиной, которую он любил и которую больше никогда не увидит, может быть, только в суде. Ведь это ей он дал обещание и нарушил его буквально через несколько недель. В его нынешнем ужасном состоянии это невольное предательство казалось таким же чудовищным, как и преступления, изображенные на фотографиях. Нет ему прощения!

…А лучше всего смерть. Он не знал точно, сколько времени прошло с тех пор, как Декер уговорил его подождать еще несколько дней, но он был уверен, что с честью выдержал это испытание. Больше ему вспоминать нечего. Осталось одно — пойти в полицию и во всем признаться. Или самому сделать то, на что уже власти не надеются, — уничтожить чудовище.

Он не стал, конечно, посвящать Декера в свой план, потому что знал — доктор приложит все усилия и не допустит самоубийства своего пациента. Поэтому он терпеливо дождался вечера и, пообещав Декеру прийти утром, отправился домой, чтобы приготовиться к самоубийству.

Дома его ждало еще одно письмо от Лори, четвертое за это время, в котором она настойчиво просила сообщить, что случилось. Он читал его медленно, с трудом улавливая смысл. Даже пытался написать ответ, но не смог. Мысли путались, слова теряли свой смысл. Он встал и, положив письмо Лори в карман, вышел из дома в поисках смерти.

Ему не повезло. Бросившись под грузовик, он остался жив и, истекающий кровью, был доставлен в больницу. Позже он понял, что так оно и должно было случиться, что смерть обошла его стороной преднамеренно. Но тогда, сидя в белой больничной палате, он думал только об одном: как несправедлива к нему судьба. У других людей он с чудовищной легкостью отнимал жизнь, а сам не мог умереть. Даже здесь удача не улыбнулась ему.

Однако именно эта комната станет началом его новой жизни. Именно в ее стенах он услышит слово, которое однажды ночью поманит его за собой туда, где ему предстоит встретиться со сверхъестественным и мистическим.

Мидин. Что-то объединяет его с этим названием. Обещания, данные в ночи… Только его клятвы в вечной любви очень скоро были нарушены, а то, что обещает Мидин, неподвластно даже смерти.

Глава 3

За годы своей болезни в стенах психиатрических клиник, да и не только там, Буни часто встречал людей, страдающих и несчастных, которые хранили у себя какие-то талисманы, свято веря, что они могут защитить их от новых бед и испытаний. Он быстро понял, что нельзя относиться к этому с пренебрежением. Собственный горький опыт показал ему: нужно иметь хоть что-нибудь, способное удержать тебя от последнего шага. Чаще всего это были простые безделушки — ключи, книги, фотографии, то есть все то, что напоминало несчастным о чем-то очень личном, добром и светлом. Но было и нечто такое, что принадлежало всем. Буни не раз слышал слова, которые считались среди этих людей святыми: какие-то бессмысленные рифмовки, имена богов. Таким же магическим было слово Мидин.

Буни часто слышал название этого места, в основном от людей, которые находились уже у последней черты. Ми-дин… Там можно было спрятаться, укрыться от всех и от всего, там прощались все грехи, как реальные, так и вымышленные. Буни не знал, откуда появилась эта легенда, да никогда и не интересовался этим. Он не нуждался в прощении. Так ему, во всяком случае, казалось. Теперь все изменилось. Ему было в чем покаяться. Долгое время он был в неведении, и вот Декер помог ему сделать страшное открытие. И никакие силы не смогут освободить его от этой душевной тяжести. Теперь он стал совершенно другим. Мидин манил его.

Погруженный в свои тяжкие мысли, он и не заметил, что находится в палате не один. И вдруг кто-то хрипло произнес:

— Мидин.

Сначала он подумал, что это ему просто слышится, как голос Лори. Но когда звук повторился, он понял, что говорят из другого конца комнаты. Буни с трудом поднял веки, липкие от крови, и повернул голову. В дальнем углу палаты сидел какой-то человек — очевидно, еще одна жертва дорожно-транспортного происшествия. Он не отрываясь смотрел на дверь своими безумными глазами, как будто ждал, что в любой момент там может появиться его спаситель. Сказать что-либо определенное о возрасте или внешности этого человека было практически невозможно — все его лицо было залеплено грязью и запекшейся кровью. «Я, должно быть, выгляжу не лучше», — подумал Буни. Впрочем, его это мало волновало. В нынешней ситуации они действительно имели много общего — товарищи по несчастью.

Но если Буни в своих джинсах, поношенных ботинках и черной тенниске не представлял собой ничего особенного, то во внешнем облике другого пациента было немало примечательного. Длинное, монашески строгое пальто, седые волосы, стянутые на затылке в хвост, спускающийся до середины спины, блестевшая на шее цепочка, которая едва виднелась из-за высокого воротника, и, наконец, два искусственных ногтя на больших пальцах обеих рук, судя по всему, серебряные, очень длинные, загнутые крючком.

И вот этот человек произнес заветное слово.

— Вы возьмете меня с собой? — спросил он тихо. — В Мидин?

Его взгляд был по-прежнему прикован к двери, а слова, казалось, обращены к кому-то другому. И вдруг совершенно неожиданно, без всякого предупреждения, он повернул свою окровавленную голову и со злостью плюнул в сторону Буни.

— Убирайся отсюда вон! — сказал он. — Это из-за тебя они не приходят. И не придут, пока ты торчишь здесь.

Буни был слишком слаб, чтобы ответить, да и подняться у него не хватило бы сил. Поэтому он решил не обращать внимания.

— Убирайся! — повторил незнакомец. — Таким, как ты, они не показываются. Неужели непонятно?

Буни закрыл глаза.

— Черт! — снова послышался хриплый голос. — Я пропустил их! Пропустил!

Он встал и направился к окну, за которым стояла черная ночь.

— Они прошли мимо, — неожиданно грустно пробормотал он. Потом подошел к Буни и, криво улыбаясь, спросил:

— У вас есть что-нибудь успокаивающее?

— Сестра дала мне что-то.

— Я имею в виду выпивку. У вас есть что-нибудь выпить?

— Нет.

Лицо его сразу сморщилось, из глаз потекли слезы. Он отвернулся от Буни и, всхлипывая, снова заговорил:

— Почему они не взяли меня? Почему не пришли за мной?

— Может быть, они придут позже, — сказал Буни, — когда меня здесь не будет?

Незнакомец снова взглянул на него.

— Что вы знаете об этом? — спросил он.

«Очень мало», — хотел сказать Буни, но промолчал. Он знал кое-что об этой легенде, но никогда не интересовался подробностями. Действительно ли это то самое место, где находят покой те, кто потерял последнюю надежду? А сам он дошел уже до этого состояния? Ведь у него не осталось ничего, что принесло бы успокоение. И никто не сможет помочь ему — ни Декер, ни Лори. Даже смерть отвернулась от него. И хотя Мидин был всего лишь красивой легендой, свято хранимой обреченными на страдания людьми, Буни хотел теперь побольше узнать о ней.

— Расскажите мне, — промолвил он.

— Это я вас прошу рассказать, — ответил незнакомец, почесав свой небритый подбородок серебряным ногтем.

— Я знаю, что там облегчаются все страдания, — сказал Буни.

— А еще что?

— А еще… туда принимают всех.

— Не правда, — последовал неожиданный ответ.

— Не правда?

— Если это так, то почему же я до сих пор там не оказался? Разве вы не знаете, что это самый большой город на земле? И конечно, не всех туда пускают. Его глаза, полные слез, уставились на Буни. «Интересно, он понял, что я ничего не знаю, — подумал Буни. — По-видимому, нет». А его сосед продолжал говорить и, казалось, испытывал удовольствие от обсуждения этой темы. Но скорее всего в этом просто выражался его страх.

— Меня не берут туда, потому что я, наверное, еще не заслужил этого, — сказал он. — Не так-то легко получить у них прощение. Да и вообще, не все грехи отпускаются. А знаете, что они делают с теми, кто не достоин этого прощения?

Однако Буни гораздо больше интересовала сама уверенность этого человека в том, что Мидин действительно существует. Он говорил о нем не как о несбыточной мечте, которую лелеет в своей душе любой сумасшедший, а как о чем-то реальном, куда можно прийти и действительно получить то, что тебе нужно.