Гомм пожал плечами:

– Возможно, вам надо знать. Возможно, узнать должен весь мир. – Он потянул ее за собой, и они скрылись в относительной безопасности арочных проходов.

– Для чего эта карта? – был ее первый вопрос.

– Тут мы играем, – ответил он, уставившись на мешанину каракуль. Затем вздохнул. – Конечно, не всегда это было игрой. Но системы распадаются, знаете ли. Неопровержимое условие, общее как для дела, так и для идеи. Вы начинаете с прекрасных намерений, а через два десятилетия… два десятилетия… – повторил он, как если бы факт ужаснул его, – мы играем с лягушками.

– Вы не должны так сильно переживать, Харви, – сказала Ванесса. – Вы прикидываетесь бестолковым, или это старость?

Он почувствовал укол, но уловка сработала. Все еще уставив взгляд на карту мира, он выдал следующие слова так четко, словно отрепетировал свое признание.

– Это был день здравого смысла, я говорю о 1962 годе, когда до самодержцев земных дошло, что они перед гранью разрушения мира. Даже самодержцев мысль о земле только для тараканов радовала мало. Если уничтожение надо предотвратить, решили они, наши лучшие инстинкты должны взять верх. Могущественные собрались за закрытыми дверями на симпозиуме в Женеве. Никогда не было такой встречи умов. Лидеры Парламентов и Политбюро, Конгрессов и Сенатов – Хозяева Земли – на одном общем обсуждении. И было решено, что дела будущего мира должны контролироваться особым Комитетом, созданным из великих и влиятельных умов, подобных моему собственному, – из мужчин и женщин, которые не подвержены прихотям политических пристрастий, которые могли предложить какие-то руководящие принципы, чтобы удержать виды от массового самоубийства. Этот Комитет предполагалось создать из людей, работающих в разных областях человеческой культуры, – объединить лучших из лучших, интеллектуальную и духовную элиту, чья коллективная мудрость принесла бы новый золотой век. Во всяком случае, такова была теория…

Ванесса слушала, не задавая ни одного из десятков вопросов, которые роились у нее в голове после этой короткой речи. Гомм продолжал:

–…и до сих пор она функционирует. Действительно, функционирует. Нас было только тринадцать, – чтобы сохранить некий консенсус. Русский, несколько Европейцев, – дорогая Йонийоко, конечно, – Новозеландец, пара Американцев… мы были очень мощной группой. Два лауреата Нобелевской премии, включая и меня самого…

Теперьона вспомнила Гомма или, по крайней мере, вспомнила, где видела это лицо. Оба они были тогда много моложе. Она, еще школьницей, учила еготеории наизусть.

– …наши советы были необходимы, чтобы поддерживать взаимопонимание между будущими властителями, они могли помочь в образовании благотворительных экономических структур, в развитии культурной индивидуальности разных наций. Все это банальности, конечно, однако в свое время они звучали превосходно. Так получилось, что почти с самого начала все наши заботы были территориальными.

– Территориальными?

Гомм сделал широкий жест, указывая на карту перед собой.

– Помогая разделять мир, – сказал он, – регулируя маленькие войны так, чтобы они не могли стать большими, удерживая диктатуры от переполненности самими собой, мы стали домашней прислугой мира, вычищая грязь всюду, где она слишком густела. Это была огромная ответственность, но мы с радостью взвалили ее на себя. Вначале нам это даже нравилось, ведь нам казалось, что мы – тринадцать человек – формируем мир и что никто, кроме представителей самых высоких эшелонов власти, не знает о нашем существовании.

Явно выраженный наполеоновский синдром, подумала Ванесса. Гомм, безусловно, безумен, но что за величественное безумие! И по сути безвредное. Зачем нужно его запирать? Он определенно не способен причинить вред.

– Кажется нечестным, – сказала она, – что вы заперты здесь.

– Ну, это, конечно, для нашей собственной безопасности, – ответил Гомм. – Вообразите хаос в том случае, если какая-нибудь анархистская группа обнаружит, откуда мы управляем, и прикончит нас. Мы движем мир.Это не значит, что все так и идет, я же сказал – системы разваливаются. Время идет, властители, зная, что у них есть мы для решения самых острых вопросов, беспокоят себя все больше удовольствиями и все меньше думаньем.На протяжении пяти лет мы были не столько советниками, сколько замещали сверхправителей, жонглирующих нациями.

– Как забавно, – сказала Ванесса.

– До определенной степени, – ответил Гомм. – Но слава меркнет очень быстро. И после десятилетия – или что-то около того – начинает сказываться нагрузка. Половина Комитета уже мертва. Голованенко выбросился из окна. Бучанян – новозеландец – болел сифилисом и не знал о том. Возраст прикончил дорогую Йонийоко. И Бернгеймера, и Сорбутта. Рано или поздно это постигнет нас всех, а Клейн продолжает снабжать людьми, чтобы перехватить дело, но они не беспокоятся.Им наплевать! Мы функционеры, вот и все. – Он довольно сильно разволновался. – Покуда мы снабжаем их решениями, они счастливы. Ну… – голос его упал до шепота, – мы со всем этим заканчиваем.

Было ли это мигом самоосознания, размышляла Ванесса. Был ли это здравомыслящий человек, пытающийся выбросить из головы фантазии о господстве над миром? Если так, возможно она в силах чем-то поспособствовать.

– Вы хотите выбраться отсюда? – спросила она.

Гомм кивнул.

– Я бы хотел повидать свой дом еще раз, до того как умру. Я порвал со столь многим, Ванесса, ради Комитета, это почти довело меня до сумасшествия…

– О, – подумала она, – он знает.

– …Прозвучит ли это слишком эгоистично, если я скажу – моя жизнь кажется чересчур большой жертвой, чтобы отдавать ее за глобальный мир?

Она улыбнулась его притязаниям на могущество, однако ничего не сказала.

– Если так – то так! Я не раскаиваюсь. Я хочу удалиться отсюда! Я хочу…

– Говорите потише, – посоветовала она.

Гомм опомнился и кивнул.

– Я хочу немного свободы, прежде чем умру. Мы все хотим. И, верите ли, нам кажется, вы можете нам помочь. – Он посмотрел на нее. – Что-то не так? – спросил он.

– Не так?

– Почему вы так на меня смотрите?

– Вы не в порядке, Харви. Не думаю, что вы опасны, но…

– Подождите минутку, – попросил Гомм. – Что, по-вашему, я вам рассказал?..

– Харви. Это прекрасная история…

– История?Что вы подразумеваете под историей? – произнес он обидчиво. – О… понимаю. Вы мне не верите, да? Так и есть! Я только что рассказал вам величайшую мировую тайну, а вы мне не верите!

– Я не утверждаю, что вы лжете…

– Да? Вы думаете, я безумен! – взорвался Гомм. Голос его раскатывался эхом вокруг прямоугольного мира. Почти сразу же раздались голоса из нескольких построек и вскоре – грохот шагов.

– Вот, смотрите, что вы наделали, – сказал Гомм.

– Янаделала?

– Мы в беде.

– Осторожнее, Х.Г., это не значит…

– Слишком поздно для сокращений. Вы останетесь там, где есть, а я собираюсь направиться к ним. И отвлечь.

Собираясь уйти, он поймал ее руку и поднес к губам.

– Если я сумасшедший, – сказал он, – таким меня сделали вы!

Затем он удалился, его короткие ноги несли его через двор с солидной скоростью. Однако он не успел дойти до лавровых деревьев, как прибыла охрана. Они приказали ему остановиться. Поскольку он этого не сделал, кто-то выстрелил. Пули избороздили камень у ног Гомма.

– Все в порядке, – завопил Гомм, замирая и вытягивая в пространство руки. – Меа culpa!

Выстрелы прекратились. Охрана расступилась, когда вышел начальник.

– А, это вы, Сидней, – обратился Х.Г. к Капитану. Тот заметно дернулся, когда к нему обратились при подчиненных подобным образом.

– Что вы здесь делаете в ночное время? – требовательно спросил Сидней.

– Смотрю на звезды, – ответил Гомм.

– Вы были здесь не один, – сказал Капитан. Сердце Ванессы рухнуло. Пути обратно в ее комнату, не пересекая двор, не было, и уже теперь, когда объявлена тревога, Джиллемо, вероятно, проводит проверку.

– Правда, – сказал Гомм. – Я был не один. – Не оскорбила ли она старика настолько, что теперь он собирается выдать ее? – Я видел женщину, которую вы взяли.

– Где?

– Перелезала через стену, – сказал он.

– Иисус скорбящий! – воскликнул Капитан и повернулся кругом, чтобы отдать приказ пуститься в погоню.

– Я сказал ей, – выдумывал Гомм, – я сказал: вы свернете себе шею, перелезая через стену. Лучше подождать, пока откроют ворота…

Откроют ворота.Он вовсе не был безумным.

– Филиппенко, – сказал Капитан, – проводи Харви обратно в его спальню.

Гомм запротестовал.

– Мне не нужны сказки на сон грядущий, спасибо.

– Иди с ним.

Охранник подошел к Х.Г. и повел его прочь. Капитан помедлил только затем, чтобы пробормотать едва слышно:

– Ну, кто умница, Сидней? – А затем последовал за ними. Двор опять был пуст. Оставались лишь лунный свет и карта мира.

Ванесса подождала, пока замер самый последний звук, и затем, выскользнув из укрытия, отправилась тем же путем, что и удалившаяся охрана. В конечном счете она оказалась в том месте, которое смутно помнила по прогулке с Джиллемо. Воодушевленная, она заторопилась по проходу, и тот вывел ее во двор, где находилась Наша Леди с Электрическими Глазами. Ванесса прокралась вдоль стены, нырнула, чтобы не попасть в поле зрения статуи, и в конце концов вынырнула перед воротами. Они действительно были открыты. Как утверждал старик во время их первой встречи, охрана не былахоть сколько-нибудь надежной. И она поблагодарила за это Бога.

Когда Ванесса побежала к воротам, то услышала скрип ботинок по гравию и, оглянувшись через плечо, увидела Капитана, шагнувшего из-за дерева с винтовкой в руке.

– Немного шоколада, миссис Джейн? – спросил мистер Клейн.

– Это психушка, – сказала она после того, как ее проводили в комнату для допросов. – Психушка, ни больше и не меньше. У вас нет никакого права держать меня здесь.

Он не обратил внимания на ее жалобы.

– Вы говорили с Гоммом, – произнес Клейн, – а тот – с вами.

– А если и так?

– Что он вам сказал?

– Я спрашиваю – ну и что, если так?

– А я спрашиваю: что он вам сказал? – взревел Клейн. Она и не предполагала, что он на такое способен. – Я хочу знать, миссис Джейн.

Она вдруг обнаружила, что, вопреки собственному желанию, дрожит из-за его вспышки.

– Он молол всякую чепуху, – ответила Ванесса. – Он безумен. Думаю, вы всебезумны.

– Какуючепуху он вам рассказывал?

– Всякий вздор.

– Мне бы хотелось знать, миссис Джейн, – сказал Клейн. Ярость его поубавилась. – Посмешите и меня.

– Сказал, что здесь работает что-то вроде комитета, который решает вопросы мировой политики. Что он один из членов этого комитета. Вот так. Никакого смысла.

– и…

– И я предложила ему выбросить все это из головы.

Мистер Клейн выдавал улыбку.

– Конечно, совершеннейшая фантастика, – сказал он.

– Разумеется, – ответила Ванесса. – Господи, не обращайтесь со мной так, будто я слабоумная, мистер Клейн. Я взрослая женщина…

– Мистер Гомм…

– Он сказал, что был профессором.

– Еще одна галлюцинация. МистерГомм – параноидальный шизофреник. Он может оказаться чрезвычайно опасным, если такая возможность представится. Вам сильно повезло.

– А другие?

– Другие?

– Он не один. Я их слышала. Они все шизофреники?

Клейн вздохнул.

– Они все сошли с ума, хотя состояние их различно. И в свое время, несмотря на нынешнее благоприятное впечатление от них, они все были убийцами. – Он остановился, чтобы дать впитаться информации. – Некоторые из них убивали многократно. Вот почему существует это уединенное местечко. Вот почему служащие вооружены…

Ванесса открыла рот, чтобы спросить, почему надо переодеваться в монашек, но Клейн не собирался дать ей такой возможности.

– Поверьте, насколько вас раздражает то, что вас здесь удерживают, настолько и мне это неудобно, – сказал он.

– Тогда отпустите меня.

– Когда мое расследование будет завершено, – ответил он. – А пока ваше содействие будет оценено. Если мистер Гомм, либо кто-то иной из пациентов попытаются втянуть вас в то или другое предприятие, пожалуйста, сообщите мне немедленно.Вы сделаете это?

– Я полагаю…

– И, пожалуйста, воздержитесь от попыток бежать. Следующая может оказаться роковой.

– Я бы хотела спросить…

– Завтра. Может быть, завтра, – сказал мистер Клейн и, вставая, посмотрел на часы. – Теперь – спать.

Сон отказался прийти к ней, и она рассуждала сама с собой какой из всех путей правды, лежащих перед ней, самый маловероятный.Дано было несколько – Гоммом, Клейном, ее собственным разумом. Соблазнительно неправдоподобны были все. Все, словно тропа, по которой она сюда пришла, не объясняли, куда ведут. Конечно, она страдала от последствий своего своеволия, проследовав этой дорогой – здесь она оказалась утомленная, разгромленная, запертая, с минимальной надеждой на побег. Но своеволие было ее натурой, возможно, как сказал однажды Рональд, единственным бесспорным фактом, ее характеризующим. Если теперь она отринет этот инстинкт, несмотря на все, к чему тот привел, она пропала. Ванесса лежала без сна, взвешивая в уме разные варианты. К утру она решилась.

Она ждала весь день, надеясь, что придет Гомм, но и не удивилась, когда тот не появился. Вполне вероятно, события предыдущего вечера ввергли его в такие неприятности, что он никак не мог высвободиться. Однако она не была предоставлена самой себе. Джиллемо приходил и уходил – с едой, питьем, а в середине дня и с игральными картами. Она довольно быстро поняла, в чем суть покера с пятью картами, и они провели час или два, играя, пока воздух не наполнился криками, доносящимися со двора, где обитатели бедлама устраивали скачки лягушек.

– Как по-вашему, можно устроить мне ванну или по крайней мере душ? – спросила она, когда Джиллемо принес вечером обед на подносе. – Мне уже неприятно собственное общество.

Он искренне улыбнулся, отвечая:

– Для вас постараюсь.

– Постараетесь? – излила она чувства. – Очень мило.

Он вернулся часом позже, чтобы оповестить – особая милость оказана, не хотела бы она отправиться с ним в душевую.

– Вы собираетесь потереть мне спину? – небрежно поинтересовалась она.

Глаза Джиллемо при таком замечании панически блеснули, а уши налились свекольно-красным.

– Пожалуйста, следуйте за мной, – сказал он.

Она покорно последовала, пытаясь запечатлеть в памяти подробности маршрута, если придется возвращаться позднее без своего стража.

Удобства комнаты, куда он привел Ванессу, были далеки от примитивных, и она пожалела, зайдя в облицованную зеркалами ванную, что мытье на самом деле в списке ее привязанностей находилось не на первом месте. Неважно, чистота придется на другой день.

– Я буду снаружи, – сказал Джиллемо.

– Это утешает, – ответила Ванесса, посылая ему взгляд, который, по ее мнению, можно было истолковать как обещающий, и закрыла дверь. Затем она включила душ настолько горячий, насколько было можно. Пар начал клубиться по комнате, а она, стоя на четвереньках, принялась намыливать пол. Когда ванная достаточно затуманилась, а пол стал достаточно скользким, она позвала Джиллемо. Ванессе могло польстить, с какой быстротой он откликнулся, но она была слишком занята: когда он на ощупь вошел, она шагнула ему за спину и сильно ударила кулаком. Джиллемо поскользнулся, потом попал под душ и завопил, горячая вода ошпарила ему голову. Автоматическая винтовка загремела на кафельной плитке, и к тому времени, как Джиллемо выпрямился, была уже в руках Ванессы, наставленная ему в грудь. Хотя Ванесса была и не сильна в стрельбе и руки у нее тряслись, она и слепая не могла бы промахнуться на таком расстоянии. Ванесса понимала это. Это понимал и Джиллемо. Он поднял руки вверх.

– Не стреляйте.

– Если шевельнешь хоть пальцем…

– Пожалуйста… не стреляйте.

– Теперь… Ты поведешь меня к мистеру Гомму и остальным. Быстро. И тихо.

– Зачем?

– Просто веди, – сказала она, делая жест винтовкой, означающий, что он должен проводить ее из ванной комнаты. – И если ты попытаешься сделать что-нибудь этакое, я выстрелю тебе в спину, – предупредила она. – Я знаю, это не слишком мужественно, но я не мужчина. Поэтому старайся быть со мной поосторожнее.

– …да.

Он сделал так, как ему велели, смущенно провел ее по зданию и через несколько переходов, которые вели – или так рассудила она – к колокольне и строениям вокруг нее. Ванесса всегда считала, что это сердце крепости. Сильнее трудно было ошибиться. Снаружи могли быть черепичная крыша и беленные известью стены, но это было только фасадом. Они шагнули через порог в бетонный лабиринт, скорее напоминающий бункер, чем прибежище культа. До Ванессы быстро дошло – строение может выдержать ядерную атаку, впечатление усиливалось тем, что коридоры вели вниз.Если это психушка, то построенная для каких-то редкостных психов.

– Что это за место? – спросила она Джиллемо.

– Мы называем его Будуар, – ответил он. – Это где все происходит.

В настоящий момент мало что происходило, большинство кабинетов, куда устремлялись коридоры, были погружены в темноту. В одной из комнат компьютер, предоставленный самому себе, подсчитывал свои шансы на независимое мышление, в другой телекс сам себе сочинял любовные письма. Они спустились еще глубже, никто их не окликнул, и так продолжалось до тех пор, пока, завернув за угол, они не встретили женщину, на четвереньках скоблящую линолеум. Встреча изумила обе стороны, и Джиллемо живо перехватил инициативу. Ударом он отбросил Ванессу к стене и побежал. Прежде чем она смогла поймать его на мушку, он исчез.

Ванесса проклинала себя. Пройдет несколько мгновений, зазвенит тревога, и прибежит охрана. Она пропала, если останется здесь. Все три выхода из холла выглядели одинаково безнадежно, поэтому она просто направилась к ближайшему, оставив уборщицу глазеть вслед. Маршрут, выбранный ею, обещал очередное рискованное приключение. Он вел через комнаты, одна из которых была увешана дюжиной часов, все показывали разное время, следующая таила полсотни черных телефонов, третья, и самая большая, была уставлена по всем стенам телевизионными экранами. Они поднимались один над другим от пола до потолка. Все, кроме единственного, выключены. То, что сначала она приняла за состязание по борьбе в грязи, на самом деле оказалось порнографическим фильмом – развалившись в кресле, с банкой пива, балансирующей на животе, его смотрела усатая монахиня. Пойманный с поличным, он встал, когда Ванесса вошла. Она наставила винтовку.

– Я намерена пристрелить тебя, – сказала Ванесса.

– Дерьмо.

– Где Гомм и другие?

– Что?

– Где они? – потребовала Ванесса. – Живо!

– Через зал. Повернете налево, потом опять налево, – ответил он. Затем добавил. – Я не хочу умирать.

– Тогда сядь и заткнись, – ответила она.

– Благодарю Господа, – сказал он.

– Почему бы и не поблагодарить? – согласилась Ванесса.

Когда она попятилась из комнаты, он упал на колени, а борцы в грязи скакали за его спиной.

Налево и опять налево. Указание плодотворное, и привело к череде комнат. Ванесса уже собиралась постучаться в дверь, когда прозвучала тревога. Отбросив все предосторожности, Ванесса толчком распахнула двери. Голоса внутри принялись жаловаться на то, что их разбудили, и спрашивали – почему звенит сигнал тревоги. В третьей комнате она отыскала Гомма, тот улыбнулся ей.

– Ванесса, – сказал он, выскакивая в коридор. Гомм был наряжен в длинную нательную фуфайку, больше ничего на нем не было. – Вы пришли, правда? Вы пришли!

Другие появлялись из комнат, затуманенные со сна. Ирения, Флойд, Моттерсхед, Гольдберг. Она поверила, глядя на их лица, покрытые старческим румянцем, что им и вправду четыре сотни лет на всех.

– Проснитесь, старые пидоры, – сказал Гомм. Он отыскал пару брюк и теперь напяливал их.

– Звенит тревога… – заметил один. Его ярко-белые волосы свисали почти до плеч.

– Скоро они будут здесь… – сказала Ирения.

– Неважно, – ответил Гомм.

Флойд уже оделся.

– Я готов, – возвестил он.

– Но нас слишком много, – запротестовала Ванесса. – Мы никогда не выберемся живыми.

– Она права, – сказал кто-то, глядя на нее прищурившись. – Бесполезно.

– Заткнись, Гольдберг, – оборвал его Гомм. – У нее есть ружье, верно?

– Одно, – сказала личность с белыми волосами. Должно быть, это и был Моттерсхед. – Одно ружье против всех них.

– Я возвращаюсь в постель, – сказал Гольдберг.

– Есть возможность бежать, – возразил Гомм. – Может быть, единственный случай, который нам когда-либо представится.

– Он прав, – сказала женщина.

– А как насчет игр? – напомнил Гольдберг.

– Забудем об играх, – ответил ему Флойд, – пусть они немного поволнуются.

– Слишком поздно, – заявила Ванесса. – Они идут. – С обоих концов коридора доносились крики. – Мы в западне.

– Отлично, – сказал Гомм.

– Вы безумны, – откровенно заявила она ему.

– У вас все еще есть возможность нас пристрелить, – ответил он, улыбаясь.

Флойд хмыкнул.

– Не хочу выбираться отсюда такойценой, – сказал он.

– Угрожайтеэтим! Угрожайтеэтим! – сказал Гомм. – Скажите им – если они что-нибудь попытаются сделать, вы всех нас пристрелите!

Ирения улыбнулась. Она оставила свои челюсти в спальне.

– Ты не просто симпатичная мордашка, – заявила она Гомму.

– Он прав, – подтвердил Флойд, просияв. – Они не осмелятся рисковать нами. Они должны будут нас выпустить.

– Вы с ума сошли, – забормотал Гольдберг. – Снаружи ничего хорошего для нас нет…

Он вернулся в свою комнату и хлопнул дверью. Как только он это сделал, коридор с двух сторон блокировала многочисленная охрана. Гомм, ухватил винтовку Ванессы и приподнял, чтобы направить себе в сердце.

– Будьте нежной, – прошипел он и послал ей поцелуй.

– Опустите оружие, миссис Джейн, – сказал знакомый голос: мистер Клейн возник из массы охранников. – Говорю вам, вы полностью окружены.

– Я убью их всех, – слегка взволнованно произнесла Ванесса. А затем добавила с большим чувством: – Предупреждаю вас. Я отчаялась. Я убью их всех,прежде чем вы пристрелите меня.

– Вижу… – спокойно ответил мистер Клейн. – А почему вы полагаете, что мне не все равно, убьете вы их или нет? Они сумасшедшие. Говорю вам – все чокнутые, убийцы…

– Мы оба знаем – это неправда, – сказала Ванесса, приобретая самоуверенность от беспокойства, которое отразилось на лице Клейна. – Я хочу, чтобы фасадные ворота открыли, а ключ зажигания был в машине. Если вы замыслите что-нибудь глупое, мистер Клейн, я методично перестреляю заложников. Теперь отпустите ваших крепких мальчиков и делайте, как я сказала.

Мистер Клейн поколебался, затем просигналил общий отход.

Глаза у Гомма заблестели.

– Прекрасно сделано, – прошептал он.

– Почему бы вам не показать дорогу? – предложила Ванесса. Гомм поступил, как было сказано, и маленький отряд зазмеился среди нагромождения часов, телевизоров и видеоэкранов. С каждым шагом, предпринятым ими, Ванесса ждала, что ее настигнет пуля, но мистер Клейн явно был слишком обеспокоен сохранностью стариков, чтобы рисковать. Они добрались до открытого пространства без инцидентов.

Охрана виднелась снаружи, хотя и пыталась остаться незамеченной. Ванесса держала винтовку, направив ее на четырех заложников, пока они шли через дворы к тому месту, где была припаркована ее машина. Ворота были открыты.

– Гомм, – шепнула она. – Распахните дверцы машины.

Гомм сделал, что требовалось. Он говорил, что года иссушили их всех и, возможно, это было правдой, но их было пятеро и маленькая машина была плотно забита. Ванессе пришлось залезать последней. Когда она нырнула, чтобы сесть на водительское сиденье, прогремел выстрел и она ощутила удар в плечо. Она уронила винтовку.

– Ублюдки, – сказал Гомм.

– Оставьте ее, – пропищал кто-то за спиной, но Гомм был уже вне машины, он запихнул Ванессу назад, рядом с Флойдом, затем скользнул на водительское сиденье и завел мотор.

– Ты можешь управлять? – требовательно спросила Ирения.

– Конечно, я чертовски могу управлять! – парировал он, и машина дернулась вперед, через ворота, причем в коробке передач резко заскрежетало.

Ванесса никогда раньше не была ранена пулей и надеялась, что если выживет сейчас, – избегать этого впредь. Рана на плече сильно кровоточила. Флойд изо всех сил старался остановить кровь, но езда Гомма делала любую конструктивную помощь практически невозможной.

– Здесь дорога, – начала говорить Ванесса, – отходит от той дороги.

– От какой дороги та дорога? – вопил Гомм.

– Направо! Направо! – вопила она в ответ.

Гомм снял обе руки с руля и посмотрел на них.

– Которая правая?

– Ради Христа…

Ирения, сидя рядом с ним, прижала руки Гомма к рулю. Машина выплясывала тарантеллу. Ванесса стонала на каждом ухабе.

– Вижу ее! – сказал Гомм. – Я вижу дорогу! – Он прибавил скорость, а ногу поставил на акселератор.

Одна из задних дверей, которая была плохо закрыта, распахнулась, и Ванесса чуть не выпала наружу. Моттерсхед, потянувшись через Флойда, втащил ее обратно, но прежде чем они смогли закрыться, дверца столкнулась с валуном, поставленным на том месте, где две дороги сливались. Машина встала на дыбы, когда дверца сорвалась с петель.

– Нам здесь необходимо побольше воздуха, – сказал Гомм, продолжая вести машину.

Шум их мотора тревожил эгейскую ночь, но не только он. За ними светились фары и слышался звук лихорадочной погони. Винтовка Джиллемо осталась в монастыре, у них не было ничего, чтобы защититься, и Клейн знал это.

– Поторапливайся! – сказал Флойд, ухмыляясь от уха до уха. – Они следуют за нами.

– Я еду так быстро, как могу, – настаивал Гомм.

– Выключи фары, – посоветовала Ирения. – Будем меньше походить на мишень.

– Тогда я не увижу дорогу, – пожаловался Гомм, перекрикивая рев мотора.

– Ну и что? В любом случае ты едешь не по ней. – Моттерсхед засмеялся, засмеялась – вопреки своим привычкам – и Ванесса. Может, потеря крови сделала ее неконтролируемой, но она не могла удержаться. Четыре Мафусаила и она в машине с тремя дверцами, пробирающейся во тьме – только сумасшедший мог воспринимать такое серьезно. И этобыло последним и несомненным доказательством того, что люди рядом с ней не чокнутые, как охарактеризовал их Клейн, ведь они тоже видели в этом смешное. Гомм даже принялся напевать, пока вел машину, – отрывки из Верди и фальцетом выводил "Через радугу".

И если – крутилось в ее идущей кругом голове – эти создания разумны, как она сама, то как же тогда со сказкой, рассказанной Гоммом? Или и это правда? Может ли быть, что Армагеддон сдерживался несколькими хихикающими старцами?

– Они догоняют нас! – заявил Флойд. Он встал коленями на заднее сиденье и уставился в стекло.

– А мы не позволим, – заметил Моттерсхед, смех его едва ли стал тише. – Мы все собираемся умереть.

– Вот! – закричала Ирения. – Вот другая дорога! Попробуй по ней! Попробуй по ней!

Гомм крутанул руль, и машина почти опрокинулась, сворачивая с главного пути, а потом поехала по новому маршруту. При выключенных фарах ничего нельзя было увидеть, кроме слабого мерцания дороги впереди, но Гомм не собирался испытывать стеснение от таких вещей. Он прибавлял газу до тех пор, пока мотор по-настоящему не завизжал. Пыль свободно носилась повсюду, впархивая в пролом, оставшийся на месте дверцы, и выпархивая снова, коза несколько мгновений бежала у самых колес, прежде чем погибла.

– Куда мы едем? – завопила Ванесса.

– Понятия не имею, – ответил Гомм. – А вы?

Куда бы они ни направлялись, они двигались со значительной скоростью. Эта дорога была более гладкая, чем та, которую они оставили, и Гомм использовал такое преимущество. Он снова принялся напевать.

Моттерсхед высунулся из окна в дальнем углу машины, он наблюдал за преследователями, волосы его струились.

– Они отстают от нас! – взвыл он, торжествуя. – Они отстают!

Радостное возбуждение охватило теперь всех путешественников, и они начали петь вместе с Х.Г. Пели они так громко, что Гомм не расслышал сообщение Моттерсхеда о том, что дорога впереди, кажется, исчезает. Действительно, Х.Г. не знал, что направляет машину со скалы, не знал до тех пор, пока та не нырнула носом вниз и море не поднялось, чтобы встретить их.

– Миссис Джейн! Миссис Джейн!

Ванесса неохотно пробудилась. Голова болела, болела рука. Недавно произошло что-то такое ужасное… хотя у нее и ушло некоторое время, чтобы припомнить в чем суть. Затем воспоминания вернулись. Машина, падающая со скалы, холодное море, хлынувшее через провал вместо дверцы, безумные крики рядом с ней, когда тонула машина. Она выбиралась на свободу практически в полубреду, едва ли сознавая, что Флойд плавает возле нее. Она позвала его по имени, но он не ответил. Она повторила.

– Мертв, – сказал мистер Клейн. – Все они мертвы.

– О Боже, – прошептала она. Она смотрела не на лицо Клейна, а на шоколадное пятно на его пиджаке.

– Забудьте о них теперь, – настаивал он.

– Забыть?

– Есть более важное дело, миссис Джейн. Вы должны подняться, и быстро.