Патрокл

Меня зовут Патрокл, я сын Менетия. Много лет назад я убил равного и принужден был покинуть родные края. Вместе с отцом мы прибыли во Фтию, где правил сильный и мудрый Лелей. У царя был сын, его звали Ахиллес. О нем рассказывали удивительные вещи: что рожден он божественной матерью, что вскормлен не женским молокам, а потрохами льва и мозгом медведя. Говорили, что без него никогда не будет разрушена Троя. Сегодня его прах вместе с моим покоится у мыса Сигей. Его гибель достойна героя. Мой же гибельный путь начался на заре после той ночи, когда Одиссей с Диомедом похитили прекрасных коней царя Реза. Едва рассвело, Агамемнон собрал ахейское войско и повелел приготовиться к бою. Он приказал возницам держать коней, в колесницы впряженных, перед рвом, пешим воинам – ров перейти и построиться к бою. Все подчинились ему, кроме нас, мирмидонцев, ибо Ахиллес запретил нам сражаться. Я остался возле наших шатров. И глядел, как троянцы в долине окружают своих предводителей. Помню, Гектор то появлялся, то скрывался в рядах своих воинов, он был подобен звезде, что блистает сквозь тучи на темном ночном небосводе. Я хочу, чтобы вы услышали все то, что сам я видел в тот день издалека и о чем мне рассказали другие, если вам интересно узнать, какой смертью я был бы рад умереть.

Войска устремились навстречу друг другу. Бесстрашно, не помышляя о бегстве, воины шли на врага, будто жнецы, что идут полосою, срезая колосья. Пока длилось утро, падали воины, сверкало оружие, но перевес не склонялся ни на одну из сторон. Но когда солнце поднялось над горизонтом, ахейцы внезапно прорвали троянские ряды. Агамемнон ринулся вперед с невиданной силой, будто то был день его славы. Он поражал всех, кто встречался ему, сперва Бианора, потом Оилея и двух Приамидов: Иза и Антифа. Вслед за тем он настиг братьев Пизандра и Гипполоха бесстрашного, стоявших в одной колеснице, он устремился на них, как лев, что, найдя укрытие лани, вонзает зубы в детенышей. Моля о пощаде, они обещали, что Антилох[7], их отец, даст за них богатейший выкуп. Но Агамемнон ответил им так:

– Если вы и правда сыны Антилоха, то заплатите за подлость отца, который, когда Менелай пришел в Трою за законной супругой, склонял троянцев его умертвить и мертвым отправить домой.

С такими словами поразил он Пизандра копьем в грудь. А Гипполоху мечом отсек руки и голову, а затем оттолкнул его тело, и оно покатилось, как ствол, по пыльной земле.

Агамемнон яростно бился там, где сражение было всего ожесточенней, и за ним устремлялись другие ахейцы, рубя троянские головы на ходу. Пешие убивали пеших, конные конных, гордые кони гремели пустыми колесницами, ища своих возниц, а те неподвижно лежали, отныне больше приятные коршунам, нежели женам. Агамемнон преследовал троянцев до кургана Ила, а потом с криком, с обагренными кровью руками, погнал их дальше к Скейским воротам. Троянцы стали подобны коровам, которые мечутся в страхе перед напавшим на стадо львом. Тогда Гектор спрыгнул со своей колесницы и, обходя свои рати, принялся распалять сердца воинов к бою. Троянцы обратились вспять и стали лицом к врагу. Ахейцы в ответ тоже сомкнули ряды. Сражение возобновилось.

И снова Агамемнон первым ринулся в бой. Против него выступил Ифидамас, сын Антенора, могучий, огромный, он был воспитан в плодородных фракийских землях. Метнул копье Агамемнон, но оружие промчалось мимо цели. Бросился на врага Ифидамас, и, пройдя ниже брони, его пика вонзилась в пояс Атрида. Тщетно Ифидамас налегал на древко: наконечник уперся в серебряную накладку и изогнулся. Агамемнон ухватился за древко и, разъяренный, как лев, вырвал его из рук Ифидамаса. Выхватив меч, он ударил противника в шею и лишил его жизни. Несчастный рухнул на землю, и мгновенно объял его вечный сон. Его брат сражался с ним рядом, его старший брат. Его звали Коон. При виде упавшего Ифидамаса глубокая горесть овладела им. Не замеченный Агамемноном, он быстро пронзил копьем его руку возле локтя, жало копья пробежало насквозь. Агамемнон содрогнулся, но не отступил: увидав, как Коон влечет за ноги тело брата, он обрушил, прикрывшись щитом, на него короткую пику. Коон повалился на труп Ифидамаса. Агамемнон, налетев, тотчас отсек ему голову. Так сыновья Антенора вместе закончили жизнь и спустились в обитель Аида. Агамемнон по-прежнему бился в самой гуще сражения, но кровоточащая рана причиняла ему все больше страданий. Он кликнул возничего и, вскочив в колесницу, приказал ему гнать коней к кораблям. Терзаясь сердцем, он громогласно воззвал к ахейцам:

– Сражайтесь за меня и защищайте наши суда!

Возница хлестнул пышногривых коней, и они полетели вперед, все в мыле, покрытые пылью кони летели вперед, унося царя прочь от сраженья.

– Троянцы! Бой покидает тот, кто был сегодня сильнейшим! – вскричал Гектор. – Настает час нашей славы. Направьте коней навстречу ахейцам! Нас ждет величайший успех!

И он увлек их за собой, вспарывая наши ряды, как бурный вихрь лиловое море, снося своим страшным мечом головы ахейцев. Первым погиб Ассей, вслед за ним Автоной и Опид, Клитиев сын Долоп, затем Агелай и Офелтий, Ор, отважный Эзимн и доблестный Гиппоноой. И немало других пало в этом сражении. Головы катились, словно волны во время бури, когда ветер в стремительном натиске вздымает морскую пену.

Это была погибель. Наша гибель казалась уже неминуемой. В суматохе всеобщего бегства Одиссей воззвал к Диомеду:

– Диомед, скажи мне, что с нами? Мы забыли о воинской доблести? Скорее сюда, будем биться бок о бок, или ты намерен бежать?

– He намерен, – отвечал Диомед и ударом копья сверг с колесницы Фимбрея. – Я не намерен бежать, но без воли богов нам не выйти отсюда живыми.

Вдвоем они бились будто вепри, что гонят свору охотничьих псов. Ахейцы, глядя на них, ободрились духом и снова ринулись в бой, ненадолго равенство воссстановилось. Но Гектор тоже их увидел. Он устремился к ним сквозь ряды воинов.

– Гибель несется на нас, – сказал Диомед Одиссею. – Останемся здесь и отразим ее.

Он подождал, пока Гектор приблизится, и, прицелившись в голову, метнул свою длинную пику. Попав в шлем троянца, копье отскочило на землю. Гектор отпрянул назад и упал на колено, мрак покрыл его взор. Но пока Диомед бежал за своим копьем, Гектор поднялся, бросился на колесницу и поскакал к троянцам.

– Снова ты, пес, избежал верной смерти, – закричал ему вслед Диомед. – Но, клянусь, в следующий раз я убью тебя, если боги помогут мне, как ныне помогают тебе!

Он принялся крушить всех, кто ему попадался. Он бы не остановился, если б его не приметил Парис, укрывшись за надгробием Ила, он натянул тетиву своего лука и выстрелил. Стрела попала Диомеду в ступню, прошла насквозь и вонзилась в землю.

– Я ранил тебя, Диомед! – с торжествующим смехом воскликнул Парис, выходя из укрытия. – О, если бы я угодил в живот тебе, ты больше не страшил бы троянцев.

Он смеялся.

– Подлый стрелец, – отвечал Диомед, – соблазнитель никчемный, выйди, сразимся открыто, не прячься за деревом! Ты гордишься тем, что поцарапал мне ногу. Эта рана – пустяк, так может поранить женщина или ребенок. Ты разве не знаешь, что у трусов стрелы тупые? Мое же копье убивает, жену оставляя вдовой, детей – сиротами, а сам пораженный гниет на земле, на радость пернатым.

Так он кричал. Одиссей встал между ним и троянцами, прикрывая его. Диомед, опустившись на землю, вырвал из плоти стрелу, и его пронизала жестокая боль. Он принужден был взойти на колесницу и против воли оставить сражение.

Он уехал, и Одиссей увидел, что остался один, покинутый всеми – и другом, и остальными ахейцами: все они бежали от страха.

Троянцы подступили к нему со всех сторон, словно псы, окружившие вепря. Страх овладел Одиссеем. Он мог бы бежать. Но остался. Одним прыжком он настиг Дейопита и ударил его своей пикой. Затем лишил жизни Фоона, Эннома и Херсидама. Ранил Харона, и Сок поспешил брату на помощь. Пробило его копье щит и броню Одиссея и распороло кожу под ребрами. Одиссей отступил. Понял, что ранен. Занес копье. Сок между тем бежал, повернувшись к нему спиной. Копье вошло ему в спину и пронзило насквозь.

– Ни отец, ни мать не закроют глаза твои, Сок, – вскричал Одиссей, – разорвут твой труп птицы, налетев жадной стаей!

Ухватившись за копье Сока, он вырвал его из своего тела. Сильная боль пронзила его члены, и кровь брызнула из раны. Троянцы увидели кровь Одиссея, и, подзывая друг друга, все устремились к нему. Трижды вскричал Одиссей, что было сил, призывая на помощь. На помощь. На помощь.

Издалека его услыхал Менелай:

– Это зовет Одиссей! – Он увидел Аякса и крикнул ему: – Это зовет Одиссей, он нуждается в помощи, поспешим же, спасем его!

Когда они нашли Одиссея, тот отбивался от троянцев, как лев от стаи шакалов, отражая смерть своим длинным копьем. Аякс подбежал к нему сбоку и выставил щит, прикрыв Одиссея. Тут же был Менелай, который, взяв его за руку, повел к колеснице, и кони быстро умчали их в безопасное место. Аякс же начал теснить троянцев. Он убил Дорикла, ранил Пандока, а также Лизандра, Пираза и Пиларта. Он был неукротим, будто поток, что бурно несется с гор, заполняет долину и уносит в море дубы, сосны и ил. Его щит, огромный как башня, виден был издалека. Издалека увидел его и Гектор, что в это время сражался на левом конце бранного поля вдоль берега Скамандра. Он увидел его, и возница тотчас направил коней прямо к Аяксу. Они неслись меж рядов воинов, топча трупы и щиты, брызги крови летели из-под колес и копыт, покрывая ось и скобу колесницы. Аякса при приближении Гектора оставило мужество. Охваченный трепетом, он прикрылся громадным семикожным щитом и принялся отступать, озираясь как зверь. Он отступал медленно, то и дело оборачиваясь и отбивая удары троянцев, снова подавался назад, и опять останавливался и отбивался, и вновь отходил, меж тем как копья врагов, жаждущих крови, летели ему вслед, ударяясь о щит или вонзаясь в землю, – один под натиском многих, был он подобен льву, принужденному покинуть добычу, или ослу, что терпит побои детей.

И Ахиллес позвал меня.

Он стоял на корме своего корабля, взирая оттуда на свирепую битву, на позорное бегство. Он увидел, как летит, будто стрела, колесница Нестора, унося раненого мужа, напомнившего ему Махаона. Махаон стоил сотни других: он один умел извлекать стрелы из ран и врачевать чудесными средствами, облегчая страдания воинов. Тогда Ахиллес сказал мне:

– Поспеши к Нестору, расспроси, был ли то Махаон, жив ли он еще и тяжела ль его рана.

И я послушался. Я бросился быстро бежать вдоль судов по берегу моря. Кто мог бы подумать, что я начал путь к собственной смерти?

Я остановился у входа в шатер Нестора. Он поднялся с пышно украшенного кресла и пригласил меня внутрь. Но я отказался: Ахиллес ожидал меня с вестями о Махаоне.

– Что это Ахиллес так печется о раненных в битве ахейцах? – спросил Нестор. – Знает ли он, сколько их сегодня – в день нашего поражения? Диомед, Одиссей, Агамемнон – все ранены. Эврипид поражен стрелою в бедро. Махаона, также пронзенного стрелой, я привез с поля боя. Но Ахиллес о них не жалеет, не правда ли? Может быть, он ждет, доколе все наши суда на морском берегу не сгорят и все мы, один за другим, не погибнем? Тогда придется ему оплакивать многих… Друг Патрокл, ты помнишь, как наставлял тебя мудрый отец, отпуская из дому? Он говорил тебе: «Сын мой, Ахиллес тебя знаменитее родом, но ты его превосходишь годами. Пусть он намного сильнее, будь ему мудрым советчиком». Ты помнишь эти слова? Я думаю, нет. Что ж, напомни об этом Ахиллесу, быть может, и вправду тебя он послушает. А коли будет упорствовать в гневе своем, то попроси, дитя мое, разрешения взять доспехи его и повести в бой мирмидонцев. Возможно, трояне примут тебя за него и, испугавшись, отступят. Тогда мы сможем передохнуть: в битве порой и пустяк возвращает нам смелость и силу. Доспехи, ты понял, доспехи проси у него.

Я пустился в обратный путь. Я торопился назад к Ахиллесу. Я пустился в обратный путь. Я вспоминаю, что прежде, чем достичь его стана, я миновал корабли Одиссея, и возле них я услышал, как кто-то окликает меня; обернувшись, я увидал Эврипила: хромая, он шел с поля битвы, из раны в бедре струилась черная кровь, и холодный пот покрывал лоб и плечи. Я услыхал его голос:

– Нет нам избавления от гибели. – И он тихо добавил: – Спаси меня, Патрокл.

Я спас его. Я спас их всех своим мужеством и своим безрассудством.

Сарпедон, Аякс Теламонид, Гектор

Для защиты своих кораблей ахейцы возвели стену, а вокруг стены выкопали ров.

Гектор убеждал нас перейти его, но кони не подчинялись возницам, поднимаясь на дыбы, они испуганно храпели и ржали. Стены рва были отвесными, а поверхность ахейцы утыкали острыми кольями. Мысль гнать через него коней с колесницами была безрассудной. Полидамас сказал это Гектору, он сказал, что спускаться в ров слишком опасно, а ну как ахейцы перейдут в наступление? Мы окажемся в ловушке, из которой никто не выйдет живым. Нужно оставить коней перед рвом и наступать пешими. Гектор к совету прислушался. Он спрыгнул с колесницы и приказал остальным поступить так же. Мы разделились на пять частей. Во главе первой встал Гектор. Второй предводительствовал Парис. Третьей Гелен. Четвертой Эней. Пятую возглавил я. Мы были готовы идти вперед, но медлили в нерешительности по ту сторону рва. И тут в небе появился орел, держащий в когтях огромного змея, покрытого кровью, но живого. Внезапно змей извернулся и ужалил орла в грудь возле шеи, пронзенный болью орел выпустил добычу, уронил ее посреди нашего ополчения и унесся с пронзительным криком. Мы следили за паденьем пятнистого змея и, увидев, как упал он на землю посреди ополчения, содрогнулись. Полидамас поспешил к Гектору и заговорил:

– Ты видел орла? Лишь только мы вознамерились перейти ров, он появился, ты видел? Он упустил добычу, не донес до гнезда с птенцами. Знаешь, что сказал бы птицегадатель, Гектор? Подобно орлу, мы полагаем, что добыча у нас в руках, но нам ее не видать. Быть может, и доберемся мы до судов, перейдя через ров, но отступим с позором.

Грозно взглянул на него Гектоp:

– Полидамас, ты шутишь или обезумел? Я верю воле Зевса, а не полету птиц. Он обещал мне победу. Птицы… Одно лишь знамение есть для меня: храбро сражаться за родину. Ты трепещешь, Полидамас. Но не волнуйся, даже если все мы погибнем у этих стен, с тобой ничего не случится, ведь ты, трус, не станешь спускаться в ров!

И он ринулся вперед, увлекая нас за собой.

Поднялась свирепая буря. Пыль клубилась вокруг кораблей. Троянцы принялись разрушать нашу стену, срывали с башен зубцы, сокрушали забрала, вырывали торчащие сваи – опоры для башен. Мы же стояли на месте, на стене, укрываясь щитами, и что было сил защищались. Камни летали, будто снежные хлопья в зимнюю пору. Мы бы отбили их натиск и стена б устояла, не появись Сарпедон. Неся перед грудью кожаный щит, изукрашенный золотом, и потрясая двумя копьями, он надвигался на нас, как лев, жаждущий мяса и крови.

Я сражался в толпе нападавших, и рядом со мною был Главк

– Зевсом клянусь, Главк, разве мы не лучшие из ликийцев? Не нас ли они почитают, не на нас ли смотрят как на жителей неба?… Взберемся на стену, не медля: гибели смертному не избежать, так отчего же здесь не погибнуть? Вперед, на славу кому-то или сами за славой!

И я пошел в наступление вместе с Главком и всей ратью ликийской.

Ликийцы показались у одной из башен, ее защитники звали на помощь, но крики тонули в шуме сражения, и никто их не услышал. Тогда они послали вестника, он прибежал ко мне и сказал:

– Аякс, ликийцы уже на стене, вот-вот захватят они башню Тевкра[8]. Поспеши, без тебя им не справиться.

Я устремился на помощь, а достигнув башни, увидел, что враги сильно теснят их. Огромнейший камень лежал у забрала стены, я схватил и поднял его, не знаю как, но я поднял этот огромнейший камень и метнул в напиравших ликийцев. Тем временем Тевкр стрелой ранил Главка в руку, тот как раз взобрался на стену, он его ранил в руку, и Главк соскочил со стены.

Они попали в него, и он спрятался позади нас, не желая показать врагам, что он ранен. Понимаете? Он не желал, чтобы кто-то этим гордился. В глазах у меня потемнело от ярости. Я вскарабкался на вершину стены и изо всех моих сил ухватился рукой за зубец и оторвал его – проход был открыт.

И вот он стоял перед нами, Сарпедон. Забираясь на стену, он сдвинул щит на спину и теперь шел на нас, лишенный защиты. Тевкр, прицелившись в грудь, его встретил стрелой, но сегодня врагу повезло, и стрела вонзилась в кожаный ремень от щита, что пересекал его грудь, – там она и застряла.

Я принялся кричать своим воинам: