А ленивому - хула.
      В лоб, где звездочка белеет,
      Бьют упрямого вола...
      Радости Баруменд не было предела. Она время от времени оборачивалась и любовалась сыном. "Даю новое обещание: принести пожертвование атешгяху. Загадала - если рана Гарагашги заживет скоро, отвезу целый конский вьюк хворосту, передам атешбо-ту... Сыночек мой дорогой, как повязал шерстяной пояс, так прямо во льва превратился. За любое трудное дело берется. Вот и пашет - поглядеть любо-дорого. Будто бы сто лет уже в землеробах ходит..."
      Баруменд снова обратилась к солнцу, что пылало у нее над головой, и зашептала: "Великий Ормузд, сохрани и помилуй Бабека для меня!" А потом обернулась к Бабеку:
      - Сынок, тьфу-тьфу, не сглазить, ты один сотне сыновей равен! Бабек не любил когда его хвалили.
      - Мама, - откликнулся он, - смотри вперед. Там большой куст держи-дерева. Берегись, не оцарапайся.
      - Не бойся, вижу.
      Баруменд повела волов так, что куст держи-дерева оказался как раз между ними и лемех вонзился в комль. Бабек прижал соху к земле и резко приподнял. Куст был выкорчеван.
      Баруменд мечтательно вздохнула:
      - Это место навсегда нашим станет. Гляди-ка, сколько еще кустов осталось?
      - Мама, эти оставшиеся кусты - доля твоего сыночка Абдуллы... Да, как-то мы этот участок от кустарника очищали, а Абдулла на Кровавом поле овец пас, вдруг козел заблеял. Абдулла глянул - змеи сосут овец... Схватил палку, кинулся на змей. Одна гюрза чуть было не ужалила его.
      - А почему мне не сказали?
      - Абдулла умолял не говорить. Дескать, если узнаешь, каждый раз будешь изводиться до его возвращения.
      Еаруменд только хотела сказать: "Почему же не убили змей?" - но осеклась на полуслове. Змеи у огнепоклонников считаются священными. Убивать их грех.
      Пахота продолжалась... Стая черных ворон слетелась на свежие борозды. Вороны рылись в сырой земле, добывая букашек себе на пропитанье. Неподалеку, на Золотой скале, кудахтали куропатки. С межек, заросших тмином, головчаткой и чабрецом, шел приятный запах. Иногда сверху доносился шелест крыльев. Когда тени ягнятников мелькали над волами, те испуганно шарахались в сторону, чуть было не ломали дышло.
      Баруменд размечталась. Она то собирала желтые, потрескавшиеся от сладости душистые дыни, то сваливала в кучу крупные спелые арбузы. Отобрав несколько больших продолговатых арбузов, прикрывала их травой, оставляла на семена и говорила: "Бог даст, следующей весной здесь только арбузы посажу. Купец Шибл рассказывал, что в Багдаде есть большой Арбузный базар. Купцы в жестяных коробах свозят туда дыни, арбузы и торгуют с большой выгодой. Может, и мне послать Бабека в караванщики к купцу Шиблу. И он повезет в Багдад дыни-арбузы. Хорошие деньги выручит, построит себе добротный дом. Когда женится, привезет жену в свой дом". Вдруг вол наступил на ногу Баруменд. Она охнула от боли, но тут же взяла себя в руки. Махнув хворостиной над головами волов, обругала их:
      - Чтоб вы сдохли!
      Иногда волы опускались на колени. Уставали. Бабек, напевая песню пахаря, погонял их. Так увлекся работой, что даже не слышал как поет его молочный брат Муавия, который неподалеку тоже пахал землю. Он иногда останавливал волов, очищал сошник от набившихся в него трав, разбивал ногой комья земли, которые попадались на глаза. Старался, чтобы вспашка была как можно ровней.
      - Мама, пройдем и этот ряд до конца, а там распряжем волов, пусть отдохнут малость - бедняги устали.
      - Ладно, сынок. Будем живы-здоровы, урожай богатый снимем. Такой земли во всей округе нет.
      Хворостина Баруменд вновь свистнула над головами волов. Они так напряглись, что дышло затрещало. Рукоять сохи задрожала под рукой Бабека, лемех зацепился за что-то. Как ни старался, Бабек не смог наклонить соху на бок. Казалось, лемех вонзился в корень гигантского дуба. Бабек, скрипнув зубами, воскликнул:
      - Где ты, пророк Ширвин?!
      Волы дернулись так, что чуть было не сломали дышло. Не помогло. Бедные животные высунули языки, с губ текла пена. Баруменд взмахнула длинным тонким кизиловым прутом, волы еще раз дернулись изо всей силы. В это время лемех из-под земли выволок большой труп воина в доспехах. Бабека обдало смрадом. Он, как ужаленный, отскочил и крикнул матери:
      - Стой!
      Баруменд, зажав рот ладонью, глядела на солнце и вновь прг" себя призывала великого Ормузда: "О, господин вселенной, чем провинились мы?! Откуда этот мертвец появился на нашем пути?!"
      Баруменд вздохнула, оторвав взгляд от солнца, обернулась к Бабеку:
      - Ой, сынок, вот тебе и баштан! - Сколько посеяли - достаточно. Пойдем домой. Ты оседлай коня, да отправляйся в табун. Конюхи Салмана, небось, соскучились по тебе.
      Бабек не мог оторвать изумленного взгляда от разрубленного круглого шлема и покореженного щита воина. Стрела, вонзившаяся в грудь воина, все еще оставалась между ребрами. Бабек медленно нагнулся и вытащил стрелу. Сердито бросил ее в борозду. Вспугнутые вороны взлетели, испуганно каркая. Среди костей трупа виднелся меч. Бабек, подняв заржавевший меч, внимательно осмотрел его. По узорам на рукояти понял, что это меч огнепоклонника. Острие в некоторых местах было зазубрено. Бабек поднял меч к солнцу и сказал:
      - Великий Ормузд, не допусти, чтоб меч огнепоклонника принял такой вид! Отец мой говорил: "Чей меч заржавел, тот мертв". Великий Ормузд, не допусти, чтоб наши мечи тронула ржа!
      Баруменд предалась воспоминаниям. Казалось, дух ее храброго мужа, Абдуллы, говорит с нею. Баруменд виновато опустила голову. Дух мужа упрекал ее: "Бессердечная, совсем еще мал был Бабек, когда отдала ты его в конюхи Салману ибн Микею, я промолчал. Знаю, вам живется туго... И это поле напрасно вспахали. Было б надо, я сам развел бы баштан на Кровавом поле. Помнишь, как я на последние динары купил у Салмана этот участок? А потом не стал распахивать его. Узнал, что на Кровавом поле тысячи храбрецов спят. Грех беспокоить их души! Пусть Бабек возьмет мой меч и отправится воевать! Сейчас моему другу Джавидану, сыну Шахрака, туго приходится!"
      Меч мертвого воина все еще был в руке Бабека. Рукоять его - из слоновой кости. На ней, как и на рукоятке отцовского меча, было много насечек: "Глянь, сколько врагов уничтожил этот воин! Отнесу и подарю этот меч брату Абдулле. Он давно требует у меня меч".
      Бабеку казалось, что он спит в своем шалаше. И все это видит во сне - как с мечом в руке скачет на Гарагашге по Кровавому полю. Конь то и дело спотыкался о трупы. А иногда картина менялась. На Кровавом поле возникал удивительный баштан. Крупные, полосатые арбузы, желтые, потрескавшиеся, спелые дыни, и маленькие полосатые душистые дыньки - шамама были густо рассыпаны меж зеленых кустов. Когда Бабек нагибался сорвать арбуз или дыню, то внезапно все исчезало. Пальцы вместо арбузов и дынь касались черепов. Эти черепа кричали, обращаясь к Бабеку: "Игид! Отомсти за нас! Да придаст тебе силу пророк Ширвин. Пока вражьи кони своими копытами топчут нашу землю, наши кости ноют под землей, нет нам покоя!.."
      Увидев, что Бабек задумался и заволновался, Баруменд тихонько потянула его за руку:
      - Сынок, сотней дум не погасить одного долга. Не повезло нам с Кровавым полем. Пойдем домой... Куда же вместе с сохой пропали эти волы?
      - К черту волов! Как быть с этим воином? Стронули его с места, душа его обидится на нас.
      - Сынок, раз стронули его, второй раз не надо. По нашему обычаю, куда прольется кровь воина, там и его дом упокоения.
      - Эгей, Бабек, где ты?! Уведи волов! Соху сломали! Почему отпустил их?..
      Это голос Муавии отдавался эхом в Золотой скале. Бабек не слышал его. Будто оглох от дум. Будто внутри у него разожгли костер. Даже Аракс не смог бы залить этот огонь. Бабек и мать понуро брели в сторону Родника слез.
      Над останками воина кружились коршуны...
      XI
      ЗВОН НАКОВАЛЬНИ
      О, Баруменд! Если твой сын Бабек повязался
      шерстяным поясом и стал огнепоклонником,
      значит, он уже не дитя, а игид!
      Ты смело можешь вручить ему меч отца
      его, Абдуллы, и послать в бой!
      Все жители Бишкина, способные носить оружие, отправились в Базз на помощь Джавидану, сыну Шахрака. Салман собрал своих конюхов на берегу Карасу. Здесь надлежало подковать коней, изготовить мечи. Было выгодно, чтоб все, собравшись вместе, работали сообща. И Бабек, и Муавия были среди пришедших сюда. Бабек гордо восседал на своем Гарагашге, держа в руке отцовский меч. На нем была безрукавка из тигровой шкуры, а на голове - шапка из шкуры леопарда. Кинжал и нож, то и дело позвякивали у него на поясе. Большие, карие, пронзительные глаза беспокойно смотрели по сторонам под тонкими бровями. Ему казалось, что скоро-скоро его пошлют в Базз, в распоряжение Джавидана. Но пока здесь у него было много дел. Муавия спросил у брата:
      -Разве нельзя было изготовить мечи в деревне? Разве нельзя было в деревне подковать коней? Бабек разъяснил ему:
      - Хоть и далековато от деревни, но здесь лучше. Тут поблизости, в пещере под скалами, потайной склад стали, принадлежавший Джавидану. Чтоб переправить эту сталь в деревню, необходимо время. Да и враги могут пронюхать, что мы переплавляем сталь. Потому мы и собрались здесь. Сталь из тайника доставляется сюда подземным путем. А этого враги никак не могут знать. Понял?
      - Понял.
      - Да, и еще - отсюда ближе к Баззу.
      На берегу Карасу, у Каменного моста, белели шатры. Они росли, как грибы после дождя, все громче раздавался перезвон молотов. От кузнечного грохота закладывало уши. Перезвон молотов, днем и ночью разбрасывающих искры во все стороны, ржанье ло-яладей, окрики сердитых ковалей наполняли гулом островерхие, отдающие янтарным цветом скалы. Холеные жеребцы с клеймом, изображающим пламя, когда их подковывали, вставали на дыбы и тогда жизнь ковалей оказывалась в опасности. Доведенный до крайности, худющий, седобородый старик-коваль был рассержен: он подковал передние ноги одного буйного гнедого, а к задним ногам тот не подпускал, сразу обеими ногами лягался, противился жовалю. Если б не Бабек, этот гнедой поставил бы свое клеймо на лбу старого коваля. Бабек, соскочив со своего Гарагашги, заарканил строптивого гнедого. Муавия бросился на помощь. Вдвоем Фратья утихомирили коня... Бабек, подняв его заднюю ногу, опустил себе на колено:
      - Дядя, быстрее вытащи гвоздь, он мучает коня!
      Старый коваль опустился на правое колено, весь дрожа, клещами вытащил окровавленный гвоздь, сплюнув, бросил его в деревянную кадку, наполненную водой.
      - Этот распроклятый ни минуты спокойно не стоит, чтоб я знал, куда забивать гвоздь. Промахнулся я - гвоздь в мясо угодил. Уже полдень, а у меня маковой росинки во рту не было. Натощак подковываю этого распроклятого, а он лягается.
      Бабек, держа за повод измученного гвоздем гнедого, поглаживал его переднюю ногу и приговаривал:
      - Эх ты, божье создание, зачем мучаешь старика? Хорошо будет, если камни поранят твои копыта?
      Муавия снял аркан с шеи гнедого и начал журить его:
      - Ишь, какой!.. Надо было, не подковав, поездить на тебе, тогда оценил бы старика.
      Покрытый потом, усталый, измученный старый коваль все еще не успокоился. Ворча, бил кулаком по ляжке коня: "Распроклятый!" Старый коваль, заметив, что Салман вперевалку направляется к кузне, остановился. Бабек, кашлянув, подмигнул брату:
      - Клянусь духом пророка Ширвина, если б Салман увидел, что этот старый коваль не так подковал его коня, не поглядел бы "а его седины, оторвал бы ему голову.
      - Мне ли не знать Салмана?.. Он коней больше любит, чем своего отца Микея.
      Старый коваль, запихнув молоток за пояс, повязанный поверх кожаного передника, ворча, мял седую бороду:
      - Сынок, Бабек, если Салман дознается, что я бил коня, не сдобровать мне. Прошу, уведи его поскорее, пусть хозяин не видит, что он хромает, а то живого места на мне не оставит.
      Бабек, быстро потянув за повод, увел гнедого от кузни. Конь заметно прихрамывал. Бабек, пустив его у Каменного моста в табун, воротился в кузню. Он подумал: вместо того, чтоб весь день дремать на коне, лучше они с братом Муавией помогут старому ковалю.
      Салман поздоровался со всеми, каждого из тех, кто был в кузне, расспросил о житье-бытье, любовно оглядел Бабека - с ног до головы:
      - Ну, молодец, - Салман вздернул густые, черные брови. - Раз Гарагашга полностью выздоровел, тебе беды уж не знать.
      - Эх... Попал бы мне в руки тот негодяй, что поранил моего Гарагашгу! Бабек сердито сорвал меховую безрукавку и бросил на пень. Взяв молот, встал к наковальне. - Муавия, нажми-ка на мех!.. Пусть старик передохнет малость...
      Салман, скинув длинную белую шубу, тоже' надел кожаный передник, взял молот и встал к наковальне:
      - Сынок, Бабек, возьми-ка вон тот кусок стали и брось в горя.
      Несмотря на то, что Салман был хозяином табунов, он дни и ночи проводил вместе со своими людьми в горах, в долах. Держался на равных с конюхами и кузнецами. Не знающие Салмана, увидев его, не признали бы в нем хозяина табуна, подумали бы, что перед ними простой конюх. Его черное лицо покрывала жесткая борода. Этот приземистый толстяк играл тяжелым молотом, как мечом. Все тело Салмана, когда он опускал молот на наковальню, сотрясалось, Бабек, будто впервые видя, испытующе разглядывал его. Из светлой родинки, которая виднелась между его сросшихся бровей, торчали белые волосы. Казалось, что- его маленький нос отдельно лепили из теста и приплюснули к мясистому лицу. Салман, стуча молотом, обливался потом, подобно необученному волу, впряженному в повозку. И ковали, глядя на него, работали в полную силу. Джавидан, сын Шахрака, попросил у Салмана пятьсот-оседланных и подкованных коней.
      Лицо Бабека пылало, как раскаленная в горне сталь. Он работал не покладая рук.
      Возле наковальни сгрудилось несколько кузнецов. Уже по очереди били молотами. Одни из них напоминали сказочных богатырей. Кончики усов, изогнутые подобно клещам, казалось, сжимают подбородки. Все лицо в саже и копоти, волосы беспорядочно рассыпались по плечам. Другие походили на дервишей...
      Кузнецы принялись выковывать мечи. Бабек щипцами поворачивал с бока на бок сверкающий в горне старый меч, потом, положив на наковальню, бил по нему молотом. Салман радовался: "Второго такого края нет. Не успеет ребенок глаза раскрыть, подрасти, уже народ его обучает всему. Этот мальчик не был подручным у мастера, а глянь, как ладно справляется с кузнечным делом. Молодец!"
      Искры, вырывающиеся из-под молотов, сыпались на лица кузнецов, но никто не обращал на это внимания, все были заняты работой.
      Бабек, подняв щипцами собственноручно перекованный меч, прищурился и осмотрел на солнечном свете: "Вот Абдулла обрадуется! Не поверит, что я переделал тот старый меч, что нашел на Кровавом поле!" Бабек опустил меч в кадку с бурой водой, приговаривая:
      - Вот так! Чем больше меч выпьет воды, выйдя из печи горна, тем острее будет.
      Салман, смахнув толстыми пальцами пот, натекший в складки на лбу, обернулся к Бабеку и кашлянул:
      - Это так, сынок! Потом, вода священна, - сказал, - где кончается вода, там кончается и жизнь. Солнце - отец земли, вода - мать! Землеробы говорят: того, что убито водой, солнце не воскресит, а убитое солнцем вода воскресит. Бог воды Анаид - наш бог. Хочу на правом берегу Аракса построить храм в честь Анаид. А, может, и еще один построю в нашей деревне, в Билалабаде.
      - Да поможет тебе пророк Ширвин! - раздалось со всех сторон. - Ты построй храм, а мы каждый праздник там будем пить хум и веселиться.
      Мутная вода в кадке, куда Бабек опустил раскаленный меч, булькая, испарялась. Вода пахла ржавым железом.
      Бабек, склонив голову, трудился над другим мечом и все остальные кузнецы занялись делом. Салман время от времени поторапливал их:
      - Ну, родные мои, пошевеливайтесь! До вечера совсем мало остается. Еще двести мечей надо отковать. Сегодня надо порадовать Джавидана.
      Тут в кузню ввалился низкорослый, худой конюх с впалыми щеками. Он запыхался и обливался потом. Салман поднял голову. Конюх, переведя дыхание, выпалил:
      - Да буду я твоей жертвой! Белого жеребца никто поймать не может. Который день не дается. Всех нас измаял. Обрывает арканы.
      Салман прищурился и полушутя-полусерьезно сказал:
      - У глупой вороны яйцо протухает. А еще конюхами зоветесь! - и обернулся к Бабеку. - Сынок, ступай, укроти этого коня!67 Пусть они увидят, каких сыновей родят матери.
      Бабек проворно надел меховую безрукавку.
      - Пусть Муавия поможет мне.
      - Идите, но будьте осторожны, конь уж больно буйный. Конюхи насыпали на большие плоские камни, лежащие на берегу реки, соль. Кони с удовольствием облизывали их. Белый конь был насторожен. Увидев аркан в руках Муавии, поджал хвост, отошел от соли и подался под близлежащую скалу. Бабек, пригибаясь, незаметно зашел за скалу. Белый конь следил за Муавией, Бабека он не чуял. Конюхи с интересом наблюдали за Бабеком и рассуждали меж собой:
      - Бабек думает - перед ним Гарагашга. Не знает, что еще не родился тот, кто мог бы объездить Белого жеребца.
      - Эх, сколько дней всех нас изводит! Никто с ним не справится.
      - Глядите-ка, поглядите-ка!.. Безумный сын Абдуллы хочет со скалы прыгнуть на спину жеребцу.
      - Ну и ну... Настал его смертный час! Если Баруменд увидела "бы это безумство своего сына, у бедняжки сердце разорвалось бы.
      Белый жеребец, испугавшись приближающегося Муавяю, навострил уши и прижался к самому подножью скалы. Только этого и ждал Бабек. Он орлом ринулся со скалы, и, едва коснувшись спины коня, тотчас вцепился ему в густую гриву. Конюхи закричали:
      - Держи крепко!
      - Не отпускай!
      Старый коваль, прислонившись к наковальне, бил себя по коленям и причитал:
      - Бабека жалко, жеребец сбросит его на камни. С этим жеребцом даже дочь Джавидана Келдания не может справиться. Кто-то рассудительно заметил:
      - Старик, никто не спорит о том, как держится Келдания на коне, а сейчас перед нами Бабек!
      Все были изумлены. Белый жеребец поднялся на дыбы и, рванувшись, устремился в сторону Баба чинара,
      Все, отложив работу, глядели вслед Бабеку. Салмана охватил страх: "Не дай бог, с парнем что приключится..." Он закричал на конюхов:
      - Дурачье, куда ускакал Бабек? Почему не остановили?
      - Ты сам ведь послал его.
      - Может, я с ума сошел, а с вами что?
      - Клянемся огнем, все как во сне получилось. Не успели оглянуться, а он уже сидел на жеребце.
      - Клянусь духом пророка Ширвина, если б стали отговаривать, не послушался бы.
      Салман погрозил кулаком:
      - Если жеребец сбросит его, считайте себя покойниками! Не. отвертитесь. Аида на коней, найти его!
      Семь конюхов тут же вскочили на неоседланных коней. Муавия: первым вскочил на своего Демира. Они поскакали в сторону Баба чинара. Салман ворчал себе под нос:
      - Конюх во всем должен знать толк. Кони белой масти норовисты, неподатливы. Надо объезжать их в срок... - Салман, глянул: на старого коваля, стоящего рядом с ним, и сердито добавил. - И коваль должен знать, как с каким конем надо обходиться.
      Старый коваль слышал Салмана словно издалека и молчал.
      Салман беспокойно расхаживал по Каменному мосту и всматривался в сторону Баба чинара.
      Мало кто надеялся увидеть Бабека живым. Вдруг из-за холма, послышался топот. Топот постепенно нарастал, отдаваясь эхом под сводами Каменного моста. Салман, пыхтя, нагнулся и приложил ухо к земле:
      - Едет, едет! Узнаю поступь Белого жеребца. - Салман, улыбаясь, поднялся, подкрутил усы и, поднявшись на цыпочки, глянул на дорогу. - Так и есть, Бабек!
      На тропинке, ведущей к Каменному мосту, сперва показались уши Белого жеребца, а потом папаха Бабека из шкуры леопарда. Салман от радости подпрыгивал, как ребенок.
      Белый жеребец был весь в мыле. От ляжек шел пар. Конюхи" отправившиеся на поиски Бабека, еще не воротились. Белый жеребец, доскакав до Каменного моста, совсем обессилел, еле ноги переставлял. Бабек поровнялся с Салманом и соскочил с коня:
      - Вот и Белый жеребец! Я сбил с него спесь.
      Салман повел рукой по шее коня. Показалось, что Бабек арканом душил жеребца. Но это было не так. Аркана не было видно. Салман, положив обе руки на плечи Бабека, потряс его:
      - Сынок, огнепоклонники и сами подобны огню! Тьфу-тьфу, не сглазить, если так пойдет, самым большим полководцем Джавидана, сына Шахрака, станешь ты.
      Бабек ликовал: "Самый большой полководец... А вдруг и вправду?"
      Бабек размял колени, потер руку об руку - он так сильно держал коня за гриву, что теперь саднило пальцы.
      Салман, проведя рукой по ребрам Белого жеребца, сказал:
      - Сынок, ты - умный конюх. Погляди на осанку этого жеребца. Гляди, таких же статей, что и твой Гарагашга! Впредь за ним; ухаживать будешь ты.
      Бабек попросил:
      - Позволь, я сам подкую его.
      - Сынок, ты подковать его не сможешь!
      Салман нарочно говорил это, опасаясь за Бабека, думал - вдруг конь лягнёт, натворит беды.
      -Пусть хоть на седьмое небо поднимется, - настаивал Бабек. - А не смогу подковать - тогда другие ковали помогут.
      - Ну, и упрямый же! - улыбнулся Салман. - Ладно, поведем в кузню!
      Всадники, которые отправлялись на поиски Бабека, воротились. Салман сказал им:
      - Вот с кого пример надо брать!
      Бабек повел коня. Пока шли в кузню, Салман несколько раз останавливался, размахивая руками, говорил о конях. И, конечно же, не преминул вспомнить, как ездил в Дербент за конями, как там угодил к хазарам в лапы, как верный друг Абдулла спас и его, и купца Шибла... Наконец вновь вернулся к разговору о конях:
      - Сынок, запомни, конь - подарок судьбы, к тому же верное животное. У каждого коня свой норов. Немой конь часто сбивается с дороги. Отпустишь поводья - понесет по камням да кочкам... Запомни, глухой конь вислоухим бывает, как щенок. Кривоногий конь, персы их луконогими называют, спотыкается часто. Голубоглазый конь у нас считается злосчастным. Арабы считают, что косоглазый конь приносит счастье... Сынок, хочу сказать, что с сотворения мира кони были крыльями героев, их красой и гордостью. Твой Гарагашга не хуже Буцефала Александра Македонского. Увидит волка - выбивает клыки, врага увидит - отрывает голову. Ты цени своего коня, равного ему нет.
      Когда Салман похвалил Гарагашгу, Бабек не удержался:
      - Мы недавно скачки устроили, ни один конь не мог догнать Гарагашгу. Он несколько раз обгонял Демира Муавии. Но и этот Белый жеребец тоже скакун знатный! Очень на коня Лупоглазого смахивает.
      - Так конь Лупоглазого тоже из моего табуна. Разбойники его заарканили на Кровавом поле и увели...
      Кузня гудела, молоты вздымались и опускались. Муавия, держа Белого жеребца под уздцы, ласкал его. Жеребец стал покладистее, не брыкался. Бабек, опустившись на колено, подравнял копыта коня. Старый коваль пристально следил за его работой: "Как хорошо подравнивает! В молодости и мои руки были искусны".
      И Салман с удовольствием наблюдал за тем, как Бабек подковывает коня. Казалось, что Бабек - прирожденный коваль. Выровняв копыта коня, выбрал подковы. Салман сказал:
      - Сынок Бабек, когда будешь забивать гвозди, будь поосторожней, вдруг гвоздь не туда попадет.
      - Не сомневайся.
      Бабек, как заправский коваль, держал гвозди во рту. Брал их по одному, вставлял в отверстия подковы и забивал молотком.
      - Ну как, не беспокоит?
      Новенькие подковы Белого жеребца блестели. Вбитые в них гвозди бусинками выстроились на расчищенных, красивых и крепких, как сталь, копытах коня. Старый коваль воскликнул:
      - Ну, что скажешь, ювелир да и только.
      - Да, да!., поддержал его кто-то. - О таких вот и сказано - поздно пришел, да скоро научился. Потому в глазах Салмана другого, равного Бабеку нет.
      - Да, если так пойдет, то сын маслоторговца Абдуллы у всех отобьет хлеб...
      Старый коваль, обросший густыми волосами, от зависти разинул рот и только теперь обнаружилось, что во рту у него нет ни единого зуба. Салман, прищурив маленькие мясистые глаза, усмехнулся в усы. Бабек, подковав коня, положил молоток рядом с наковальней, взял жеребца под узду.
      - Вот и Белый жеребец, ну, как подковал? Салман искренне пожалел:
      - Назначил бы тебя главным конюхом, сынок, да табуна-то не остается, сегодня должен весь Джавидану отправить.
      - Ничего, лишь бы врагов побить, а кони чтобы их пасти, всегда найдутся.
      Белый жеребец охотно нагнул шею, заржал и начал рыть землю копытами, обнюхивая кобылу, стоящую возле кадки. Бабек, тотчас ухватившись за гриву жеребца, прыгнул ему на спину. Белый жеребец еще раз страстно заржал и опустил копыта на бедра кобылы, которую подковал старый кузнец... Тот едва выбрался из-под конских копыт. Тут недолго было оказаться ненароком растоптанным. Все смешалось. Даже сам Салман не знал, что делать. Дэабек крепко держался за гриву жеребца, но тот не убирал передних копыт с бедер кобылы.
      - Чтоб ты сдох!
      - Он бесстыжей самого халифа Гаруна!
      - Ну, наследник Амин уже обогнал в этом деле своего папашу. В Золотом дворце дезушек не осталось.
      - Ну что за бесстыжая тварь!
      - Так на то и жеребец.
      Салман поглядел на жеребца, затем - на кобылу, помотал головой. Бабек ра$а два шлепнул жеребца по шее. Он только теперь отвалился от кобылы. Салман велел конюхам:
      - Тот, кто передаст этого жеребца Джавидану, пусть скажет, "что это подарок ему от сына его друга Абдуллы - Бабека. Бабек зарделся от радости.
      - Тогда разреши Белого жеребца я сам отведу Джазидану.
      - Нет, есть неотложное задание Джавидана. Тебя в другое место пошлю. С вечера хорошенько покорми Гарагашгу!
      - Слушаюсь!
      Бабек шлепнул Белого жеребца по крупу:
      - Шевелись! Гляну, как побежишь ты подкованный.
      Жеребец помчался в сторону Каменного моста. Салман, глядя вслед Бабеку, радовался: "Огнепоклонники всадниками рождаются!"
      А походная кузня гудела, не переставая...
      XII
      ГРОЗОВАЯ НОЧЬ
      В засаде не дремлют.
      Пословица
      Этот год не походил на минувший... Весна, обычно вселяющая надежды, на этот раз почему-то несла огнепоклонникам бедствия, С одной стороны, несметная конница халифа Гаруна обрушилась на Азербайджан, с другой стороны - частые грозы и с каждым днем усиливающиеся ливни прибавляли забот хуррамитам. Каждый по-своему объяснял причины такого необычного разгула стихии. Астрологи Золотого дворца, заглянув в Книгу шахов, пытались доказать, что невидимый аллах разгневался на нечестивых хуррамитов, разрушающих его священные дома мечети, и потому этот год сделал Годом пса. Кровопролитье будет непрестанным, мусульмане и хуррамиты будут бешено истреблять друг друга.
      Жрецы огнепоклонников утверждали прямо противоположное, Они показывали всем Авесту и объявляли повсюду, что бедствие это ниспослано людям Ахриманом. Жрецы в храмах не спали ночи напролет, вновь и вновь перелистывали древние священные книги, гадали по звездам... Обращенные в мусульманство под угрозой меча68, ссылаясь на Мобедана, распространяли день ото дня все более странные слухи. В конце концов огнепоклонники остановились на таком истолковании: Джавидан сообщил властелину небес Ор-музду о том, что полководец халифа Гаруна - Абдулла69 - собирается напасть на Базз. Услышав это, великий Ормузд разгневался. Сперва хотел сорвать все небесные камни и обрушить их на Золотой дворец халифа Гаруна, сровнять с землей его обиталище, Но потом великий Ормузд переменил свое решение, подумал: во-дворце обитают уважаемые, подобно Гаджи Джафару люди, такие мудрецы, как аль-Кинди, такие златоусты, как аль-Джахиз, такие стихотворцы, как Абу Нуввас и такие врачеватели, как Джебра-иль. Их не только нельзя забрасывать небесными камнями и уничтожать, а ради будущего надо уберечь от различных дворцовых свар, от кривого меча заплечных дел мастера Масрура. Великий Ормузд спускается с неба, чтоб увидеться и обстоятельно посоветоваться с женой - богиней земли Армати. Оказалось, что Ахриман проведал об этом. Как только Ормузд спустился на землю, Ахриман не упустил случая. Зная, что небо осталось временно без присмотра, тайком проткнул копьем жилу неба... Потому и не прекращаются грозы, потому все и объято водой...
      Жизнелюбы-огнепоклонники, несмотря на то, что им приходилось туго, не изменяли своим обычаям: опять собирались в храмах, пили хум, играли на тамбурах, плясали вокруг очага. И дружно проклинали Ахримана. Жрецы твердили, что напасть долго не продлится, ибо великий Ормузд уже вознесся в свои владения и сейчас вместе со своим сыном - богом огня Атаром зашивает жилу неба. Вскорости и ливень, и град прекратятся, и вечное солнце своим теплом согреет мир. Жрецы утверждали, что пророк Ширвин вновь воскреснет и возвратит Золотой век. Люди станут жить счастливо, не зная горя-печали. Одним словом, на земле воцарится рай. И для всех начнется беззаботная жизнь, как во времена первого правителя земли - Юмы70...
      Каждый утверждал свое, а природа поступала по-своему. Днем и ночью селевые потоки размывали берега Карасу. Шатры походной кузни, оставшиеся нетронутыми с зимы, .были разрушены бурей. Молоты умолкли. Как только начинался ливень, Карасу выходила из берегов и с ревом обрушивалась на Каменный мост, переливаясь через него. Здесь больше не раздавалось ни голосов ковалей, ни ржанья сытых жеребцов. Конюхи по приказу Салмана увели боевых коней под седлами в Базз. А сам Салман, выполняя приказ Джавидана, сына Шахрака, должен был пока оставаться здесь и в заранее выбранных местах заложить оружейные склады. Коннице Джавидана не хватало оружия. Разбойники халифа совсем распоясались. Лупоглазый Абу Имран при пособничестве халифского полководца Абдуллы ограбил караван купца Шибла, который вез оружие из Барды. И золото, посланное Мобед-Мобеданом из билалабадского храма в Базз, угодило в лапы Лупоглазого. Джавидан негодовал. Не спалось по ночам и Салману. Нескольких самых верных и храбрых конюхов он держал при себе. Бабек и Муавия давно уже охраняли склад оружия, устроенный между шатрами, разрушенными Фурей. Непрекращающийся ливень изрядно утомил и их...
      В одну из грозовых ночей Салман отправил Бабека вместе с семью игидами в Билалабад. Когда они доехали до Кровавого поля, уже наступила полночь. Бабек внимательно осматривал то место, которое они с матерью когда-то засевали. Все было окутано тьмой. Почему-то Бабеку померещились кости воина, извлеченного из-под земли лемехом. Казалось, вновь с пашни доносились голоса. Это черепа взывали к Бабеку: "О игид, отомсти за нас врагу!.."