В такой страшной, ужасной войне проходила жизнь Бабека Хуррамита. Он не видел семьи, по которой тосковал. Только иногда гонцы пробирались по Текекечану в Базз и приносили вести о его семье. Когда у Бабека родился сын Атар, он сражался с албанскими феодалами. Заносчивые феодалы рвали друг друга в клочья из-за притязаний на первенство и земельные владения. Бабек отправился на усмирение их междоусобицы. Когда Атар облачился в белое и в атешгяхе на обряде Верности повязали ему белый шерстяной пояс-касти с красными кистями, Бабек находился в Сунуке121. Сунукский князь Васах попросил Бабека усмирить мятежных феодалов. И Кялдания, и Баруменд тревожились за Бабека. Мечта Баруменд не исполнилась. Ей так хотелось, чтобы Бабек сам отвел ее внука в Билалабадский атешгях. Чтобы главный жрец повязал Атара шерстяным поясом в присутствии Бабека. Но об этом можно было только мечтать! У войны свои беспощадные законы, их не могут нарушать и полководцы.
      Бабек лишился сна. Он говорил: "Если войско не обучать постоянно, ратники ожиреют, как работорговцы". Враги называли Бабека "кяфиром, облаченным в доспехи" и "черной тучей". Огнепоклонники же звали своего полководца "гроза драконов" и "обнаженный меч". Пока ни один вражеский клинок не выдерживал ударов Бабекова меча. Прославленные дамасские клинки, откованные из чистой стали, раскалывались надвое только от соприкосновения с мечом Бабека. Говорили, что Бабек сам выковал себе кольчугу в Тавризе и притом такую прочную, что ее не берут ни мечи, ни копья. Говорили, что если даже воскреснет герой Ирана Ариш122, то и он не сможет послать стрелу дальше, чем Бабек.
      Халиф Мамун очутился между огнем и водой. Он не знал, как погубить Бабека Хуррамита. По сути, он уже лишился приданого Зубейды хатун. Бесславные поражения войск, посылаемых одно за другим против Бабека, пошатнули авторитет государственных мужей халифата, а вместе с тем подорвали его экономику. Халиф-Мамун не мог подобрать решительного человека, чтобы назначить его своим наместником в Азербайджане. Печален был удел всех, наместников, посланных ранее. Бабек уничтожил их и сам правил в Стране Огней. Теперь на "деревьях смерти", посаженных некогда в Азербайджане халифами, Бабек сам вешал так называемых борцов за веру. Налоги, собираемые с крестьян, а также пожертвования, приносимые атешгяхам, шли исключительно на нужды хуррамитского войска.
      Но силы халифа были неиссякаемы. Иногда пятерым огнепоклонникам приходилось скрещивать клинки с десятью ратниками халифа.
      Бабек во время сражения придавал наибольшее значение сохранению войска. Перед нападением все учитывалось и размечалось. У Бабека была заветная мечта. В первом же сражении он овладел Джебелем. И на это были причины. Большинство населения Джебеля составляли курды. Многие из них еще с прадедовских времен пасли мелкий и крупный рогатый скот в этих недоступных горах. Но их жизнь и быт изобиловали трудностями. Им не хватало пшеницы, их косили болезни, голод, чума. Им нечем было платить налоги. Курдам было выгодно сплотиться вокруг такого храброго полководца, как Бабек. Бабек знал воинственность и верность курдов. Близкий друг его тестя - Шахракова сына Джавидана, правитель Маранда Исмет аль-Курди готов был жизнь отдать за Бабека. Во взятии Джебеля Бабеку помогали курды Исмета. Особые конные отряды, состоявшие из курдов, отличились в сражении.
      После Джебеля Бабек мог найти себе много преданных сторонников и в Хорасане. Тамошние феодалы, недовольные халифом Мамуном, отказывались подчиняться его ставленнику- Тахиру, После того, как Мамун ради собственного благополучия уничтожил нескольких своих родственников, хорасанская знать окончательна отвернулась от него. Многие ждали появления Бабека, он возлагал большие надежды на Хорасан: овладев им, Бабек отрежет Багдад от восточных провинций - Табаристана, Сиистана, Афганистана и Маверун-нехра. А это будет гибельно для халифата. Большинство храбрых ратников Мамун получал с Востока.
      В Египте снова поднялось восстание. У халифа хватало забот. Он не знал, кого послать в Египет на подавление восстания. Наконец послал Гейдара ибн Кавус-Афшин. Халиф верил Афшину. Верил, что он сумеет, возглавив мощное войско, подавить восстание в Египте.
      Андалузский наместник, Первый Правитель, все еще не признавал Багдада. В своей провинции он вел себя как халиф. Столица Андалузии - Кордова переживала пору своего расцвета и соперничала с Багдадом. Обо всем этом Мамуну сообщали арабские купцы и лазутчики, прибывающие из Андалузии.
      Халиф Мамун был предприимчив и коварен. Ведя борьбу с различными силами, он усилил торговлю с целью возмещения убытков, приносимых воинами и восстаниями. А торговля приносила в страну изобилие.
      Расширение торговли в халифате было по душе аристократам и ремесленникам Багдада. Мамун исполнял их любое желание. Говорили, что такой торговли не было и во времена халифа Мехти. А тогда и у нищего в кармане можно было обнаружить динары.
      Звон бубенцов арабских караванов доносился то из Китая, то из Индии, то из Византии.
      Арабские купцы установили торговые связи с французами, русами, а также шведами. Бабек не трогал верблюжьих караванов Мамуна, направлявшихся в Барду, Дербент, Нахичевань, Гянджу, Баку и Тавриз. Торговля была выгодна и стране Бабека.
      Купцы помогали войску халифа Мамуна. Казна скудела, на содержание войска, дворцовые пиры и приемы требовались большие средства. Халиф скостил налоги в Саваде, задавшись целью основательно помириться с бедуинами, которые одно время проявляли недовольство им. Однако бедуины, внешне примирившись, затаили зло на халифа.
      Халиф Мамун заключил мирные договоры с рядом соседних стран. Византии он пока не боялся. Индийцы питали к нему дружеские чувства и прислали в дар слона. Улучшились отношения арабов и с китайцами.
      Египетское восстание было подавлено, и если после этого у халифа Мамуна оставался внушающий опасения враг, то им был Бабек.
      Халифское войско под началом Яхьи ибн Мааза, об остроте меча которого с гордостью говорили воители халифа, посланное на подавление Бабека, было разбито им наголову. Это известие потрясло Мамуна. Всего-навсего несколько конных отрядов Яхьи уцелело в этом сражении. На Бабека ополчился Иса ибн Мухаммед, считавшийся храбрым полководцем, но и его постигла участь Мааза. Поблизости от Барды Бабек так побил войско Исы, что спастись удалось только одному предводителю. Говорят, по Куре несколько дней подряд плыли трупы. В Каспии плавало несметное количество мертвых тел.
      Халиф Мамун не находил выхода из положения. "Кого же еще послать против Бабека?" Халиф вынужден был назначить наместником Азербайджана своего самого именитого полководца Садагу
      ибн Али, он приказал ему: "Войско Бабека Хуррамита разбить, его самого взять в плен и доставить в Багдад. Если исполнишь мое повеление, Азербайджан, приданое Зубейды хатун, подарю тебе!" Алчность Садаги дорого обошлась ему. В кровопролитном сражении Бабек пленил его военачальника Ахмеда ибн Джунейда...
      Но иногда силы Бабека дробились. Местные феодалы то принимали сторону Бабека, то переметывались на сторону халифа Мамуна. Феодалам исстари нравилось двоевластие. Они вели игру, выгодную им, желая, чтобы война между Бабеком и халифом не прекращалась, и они в этой суматохе делали все, что им заблагорассудится. Бабек отнял у феодалов земли и раздал их крестьянам. Феодалы, лишенные владений, вступали в столкновения с крестьянами. Бабек положил конец засилью феодалов в Азербайджане. "Уймитесь! Все вы обязаны служить в народном ополчении!"
      Заключив мирный договор с византийским императором Михаилом II Заикой123, халиф Мамун несколько успокоился по поводу западных границ халифата. Отозвал половину своего войска с границы с Византией. Затем, набрав новое войско в Багдаде, Хорасане и арабских провинциях, велел возглавить его Мухаммеду ибю Хамиду и послал его против Бабека. Азербайджан опять объяло пламя. Бабек вынужден был призвать каждого десятого жителя страны. Теперь у него было пятидесятитысячное войско, тридцать тысяч которого составляла конница.
      Пожар войны разгорался с обеих сторон. Никто не знал, когда он погаснет. Халиф Мамун возлагал беспредельные надежды на Хаштадсарскую битву.
      Бабек тоже действовал искусно, стараясь продлить время мелких стычек, чтобы решающее сражение пришлось на зимнюю пору. Он знал, что халифские войска, привыкшие к теплу, не вынесут зимних холодов в горах...
      XXXII
      БАЗЗСКИЙ ТИГР
      Перед бурей море вздымается.
      Вершина Хаштадсара белела с того дня, как солнце вошло в созвездие Рыбы. Снег шел не переставая, островерхие скалы были покрыты снегом. Говорили, что такой зимы сроду не бывало. Это было" на руку Бабеку. Мороз пуще холеры устрашал халифские войска. Дороги были завалены снегом. Многие караваны на долгие недели застревали на постоялых дворах. На некоторых дорогах даже помещения для гонцов были заперты. Моллы, находящиеся в халифских войсках, день и ночь молились, упрашивая аллаха, чтоб он остановил буран. Все было бесполезно, природа делала свое дело. Враги в утешение твердили, дескать, аллах сам покарает Бабека, ибо по его милости они угодили в такую метель... Надо переждать, иного выхода нет.
      Ставка Бабека разместилась в большой пещере, неподалеку от вершины, на восточном склоне Хаштадсара. Отсюда поступали: приказы в народное ополчение. Здесь начальники обменивались мнениями, советовались. Каждый приказ предварительно взвешивался, обсуждался. Малейший промах мог нанести большой урон; ополчению.
      Как только разразился буран, ставка Бабека превратилась в соколиное гнездо. Сюда вела тропа, еще более узкая и крутая, чем Текекечян в Баззе. В метель даже гонцы Бабека иногда сбивались с пути и вынуждены были возвращаться вниз, в войсковой стан. Потом нашли средство: из лагеря в ставке протянули веревку длиною версты в три, кое-где ее обмотали вокруг камней, чтоб держалась крепко. И если надо было в буран посетить ставку, то поднимались в гору, держась за веревку и делая передышку.
      За ночь у входа в ставку Бабека столько снега наметало, что утром бойцам еле удавалось разгрести его. Чуть пониже ставки, под скалой Гавал, была удобная площадка. Здесь стоял в постоянной готовности отряд личной охраны Бабека.
      Благоволивший к хуррамитам византийский император Михаил II Заика вел тайную переписку с Бабеком... Его гонцы довольно часто, держась за веревку, с помощью хуррамитских воинов: поднимались в "соколиное гнездо". Но ждать помощи от византийцев было бесполезно. Императора сейчас больше всего волновала собственная судьба. Рабы под предводительством Фомы восстали против своих хозяев. К рабам примкнули и монахи. Хотя переписка и продолжалась, император ничем не мог помочь Бабеку. Бабек более всего полагался на свое войско и одним из важнейших, условий считал дисциплину среди бойцов.
      В Хаштадсаре все еще бушевала метель. Чтоб не замерзнуть, часовые бегали возле своих постов. Иногда, чтоб согреться, и вино пили. Это Бабек позволял.
      Без разрешения Бабека часовые никого не пропускали в ставку. Это распространялось и на самых влиятельных военачальников. Даже супругу Бабека, Кялдаиию, даже сына его, Атара, и тех без разрешения никто не осмелился бы пропустить в ставку. Баруменд тоже не могла подняться к сыну без его разрешения. Порядок в. народном ополчении был твердым. Нарушители подвергались тяжелому наказанию.
      Младший брат Бабека, Абдулла, подрос и служил в войске. Однажды он решил без разрешения провести в ставку схваченного лазутчика. Абдулла был в подпитии и потому избил часовых, попытавшихся остановить его и даже поднял на них меч:
      - Да кто вы такие, дурачье! Что я не могу пройти к моему родному брату?!
      Часовые и Абдулла скрестили мечи. И Абдулла и один из часовых были ранены...
      Бабек приказал:
      - Посадить его в пещеру, не давать ни еды, ни воды! Пусть знает, как после возлияния поднимать меч на часовых!
      Слух о выходке Абдуллы дошел и до Баруменд в Базз. Мать понимала, что Бабек сурово накажет его. Письмо, с ее слов написанное, было послано с гонцом в Хаштадсар: "Бабек, считай, что я бросила свой гелиб между вами124. Ради меня прости Абдуллу. Назначь какое угодно наказание, только не убивай..."
      Из-за упоминания о женском покрывале Бабек вынужден был пойти на уступку. Велел выпустить вконец закоченевшего Абдуллу из холодной пещеры.
      Абдулла знал строгость Бабека. Но он никак не мог поверить ,что тот захочет всерьез наказать родного брата. Заносчивый и хвастливый Абдулла после этого случая приутих.
      Бабек говорил: если в войске начнется неразбериха, то поражение неминуемо.
      Войско Бабека Хуррамита готовилось к сражению, которое должно было стать решающим. Не знал покоя и халиф Мамун. Халифские войска возглавлял он сам, тратил много средств на разведку. Ради денег лазутчики лезли из кожи вон. Каждый день бойцы Бабека задерживали многих подозрительных в различном обличье.
      В те самые солнечные дни, когда в Баззе встречали и провожали послов, сторожевые соколы перехватили еще одного голубя-письмоносца - этот улетал из крепости. На шее голубя было письмо, в котором говорилось: "Больше не посылайте вестей с голубями. Последнее время Бабек завел в Баззе много обученных соколов. Они перехватывают голубей на лету, письма попадают в чужие руки. Придумайте какой-нибудь другой способ связи".
      С тех пор Бабек и заподозрил начальника крепости Мухаммеда ибн Баиса. Покойный тесть, Шахраков сын Джавидан, не однажды ему говорил: "Не спускай глаз с Мухаммеда. Он храбр, расторопен, но ради своей выгоды без раздумья отрубит сотню голов и не раскается. Стараясь не обидеть, держи его под приглядом".
      После того, как был перехвачен посыльный голубь, подозрения Бабека увеличились. Что-то тревожило Мухаммеда. Ныне, когда один за другим попадались в руки халифские лазутчики, очень многое прояснялось: "Вероятно, к этому руку Мухаммед приложил. В любом случае надо все точно разузнать, предатель должен быть выявлен".
      Беспокойство Бабека росло. Душу его обуяли подозрения: "Не будь топорище из дерева, топор не срубит ни одной веточки! Надо во что бы то ни стало найти и покарать предателя".
      В последнее время в стан хуррамитов пробирались люди, внешне ни у кого не вызывающие подозрения. Сюда пробился некий слепой дервиш, несколько дней провел в стане и все время проклинал халифа Мамуна, настоятельно твердил, что хочет увидеться с Бабеком и благословить его. Дервиша отвели к Бабеку. "Баззский сокол" сразу же узнал его. Бабек видел этого дервиша очень давно, еще тогда, когда выводил караван Шибла из Хорасанских ворот-Багдада. У Бабека очень остро было развито природное чутье. То, что дервиш слишком часто ругал халифа, заставило его усомнитьсш в искренности слепца. "Что-то этот дервиш не нравится мне, а ну-ка" проверим", - подумал он и приказал:
      - Уведите его и отрубите голову! Старик-дервиш тотчас повалился на колени:
      - Светоч мира, помилуй меня. Как ты проведал, что я на старости лет, когда одной ногой стою в могиле, стал лазутчиком, служу Мамуну? Прости меня, корысть взыграла, согласился служить халифу. Пожалей меня, храбрец! Гнездо для слепой птицы вьет сам аллах. С именем, аллаха припадаю к твоим ногам, не губи меня!..
      Все поразились: "Как Бабек догадался, что этот старый дьявол- лазутчик?!" А дервиш продолжал канючить:
      - Я - человек, который, покинув родину, пешком обходит мир... Был беднее даже птиц, диких зверей. Будь проклята корысть!. В день, когда по приказу Мамуна отрубили голову его брату Амину, ты, бросив в мой кошель дирхем, осчастливил бездомного раба-божьего. Хоть я и лишен зрения, слух у меня хороший. Голос твой поныне стоит у меня в ушах, помилуй меня!
      Бабек нахмурился:
      -Твое желание можно выполнить, - вымолвил он. - Но ты должен правду сказать: к кому ты шел? Кому весть нес? Дервиш стал бить себя по голове и причитать:
      - Пусть создатель обрушит на меня камнепад, не знаю. Когда меня послали сюда, имени здешнего предателя не назвали. Я знал только, что он сам должен был подойти ко мне и сказать, сколько в эти дни получите подкрепления из тыла.
      Бабек был грозным, неукротимым и храбрым, но обычно у сильных и честных людей бывает детское сердце. По искренности слов, по дрожи в голосе дервиша Бабек понял, что тот не лжет. Он сжалился над дервишем:
      - Не убивайте старика. Грех поднимать руку на этого безоружного беднягу. По жадности своей угодил в западню. Отпустите, пусть уходит и живет сколько ему суждено...
      Много ниже ставки, у подножия Хаштадсара, до утра виднелись огни. В лагере бойцы зажигали костры и при их свете до утра обучались ратному делу. А снег все валил и валил. Иногда громко голосили войсковые петухи. А иногда оттуда доносился лай собак.И ночью за веревку, ведущую к ставке, брались руки. Гонцы, военачальники, поднимались или же спускались. У поднимавшихся часовые спрашивали:
      - Кто идет?!
      - Пламя!
      - Кричат ли ваши петухи?
      - Кричат!
      - Лает ли собака?
      - Лает!
      "Пламя!" означало: "Я из войска Бабека", и все другие ответы на вопросы подтверждали принадлежность к войску Бабека.
      Бабек менял в день по два раза пароль и отзыв. Он боялся, что в такие снежные ночи лазутчики могут пробраться в ставку.
      Халиф Мамун обещал годовой доход целого города тому, кто доставит голову Бабека. Даже дал слово, что тому, кто принесет голову Бабека, дарует приданое Зубейды хатун - Азербайджан. Корыстолюбие, алчность подвели уже многих под меч Бабека. По-прежнему находились такие, которые стремились разбогатеть и зарились на вознаграждение за голову Бабека.
      Который день уже Бабек не знал покоя: "Кто же среди нас предатель? Неужто Мухаммед? Ну, чего ему недостает? Нет, может, я ошибаюсь. Эти халифские лазутчики хоть язык отрежь, никак не называют его имени. Что же делать?"
      От напряжения и бессонницы глаза Бабека покраснели. И он сам, и конь его нуждались в отдыхе. Гарагашгу надо было перековать и запереть на сорок дней125 Сколько коней гибло в каждой битве, сколько мечей и щитов выходило из строя! К счастью, и отцовский меч, и ветрокрылый конь Бабека все еще были целы-невредимы. Но конь нуждался в передышке, а меч - в заточке. Да и Бабеку надо было отоспаться. Военачальники советовали Бабеку несколько дней не покидать ставку и никого не принимать. Успех будущих битв во многом зависел от самочувствия Бабека.
      Но Бабеку не удавалось отдохнуть, по ночам сон не шел к нему. Все думы были заняты предстоящими битвами. Как-то, не снимая доспехов, Бабек прилег на красный войлок, разостланный у очага. Но никак не мог заснуть. Тихонько вошел один из часовых:
      - Великий полководец, ваши братья желают увидеться с вами.
      - Просите, пусть войдут.
      Часовой, поклонившись, вышел. Бабек встал, поворошил головешки в очаге. Огонь разгорелся, стало светлее. Бабек оправил на себе одежду: "С добрыми ли вестями так поздно? Может, Абдулла с Муавией нашли предателя? Я ведь им поручил это дело..."
      Дым очага покалывал глаза. Когда Бабек прикреплял к поясу меч, кончик его коснулся стоящего в углу кувшина, полного вином и прислоненного к кувшину тамбура. Кувшин промолчал, а натянутые струны тамбура издали мелодичный звук.
      Бабек подумал: "Если Абдулла и Муавия нашли предателя, награжу их. Даже позволю сесть и вместе со мной вдоволь выпить муганского вина. Из-за Абдуллы мать обиделась, дескать, разве вы не братья, как же ты решился подвергнуть его такому наказанию. Но мать должна знать, что на войне родичей-братьев нет, есть воины".
      Войлочная дверь пещеры раздвинулась. Вошли Абдулла и Муавия. Оба от дыма закашлялись... С их одежды свисали сосульки, каждый из них напоминал снеговика. Бабек несколько раз махнув ресницами, холодно и устало глянул на "снежных людей".
      И у Абдуллы, и у Муавии виднелись только глаза да носы. Бороды, брови и усы заиндевели. Мороз разукрасил ножны их мечей причудливыми узорами - такими, что даже тавризским умельцам не вывести.
      Бабек, не спрашивая ни о чем, прохаживался возле очага. Изредка останавливал недовольные взгляды на Абдулле, через плечо у которого висела шелковая сума: "И разобиделась же мать из-за тебя на меня! Даже только приехавшие в Базз Гаранфиль с Ругией просили за тебя. Так нельзя, братец, порядок для всех один".
      Братья не осмеливались при Бабеке даже руки протянуть к огню. Последнее время главный жрец столько твердил о святости Бабека, что превратил его чуть ли не в пророка Ширвина. Всем казалось, что великий Ормузд его с небес прислал. Наконец Бабек, прищурив слезящиеся от дыма глаза, кинул испытующий взгляд на озябших братьев, которые стояли, не смея шелохнуться:
      - Ну, храбрецы, что нового? Наверное, голову лазутчика притащили? Иначе не будили бы меня среди ночи!
      Абдулла поглядел на Муавию, а Муавия - на Абдуллу. Оба пожали плечами:
      - Голову не принесли, - тихо ответил Абдулла. - Если тебя волнует предатель, находящийся среди нас, то будь спокоен. - Абдулла кашлянул, и продолжил: - Рано или поздно мы его найдем... Перехвачен караван, что шел из Багдада в Дербент. Из-за снежных заносов на всех путях-дорогах он, оказывается, на несколько недель застрял в нашем, билалабадском караван-сарае. Наш гонец на обратном пути из Базза заглянул туда и приметил этот караван. Как только гонец сообщил нам об этом, мы отправились туда и проверили, что и как. Караванщики сначала утверждали, что съестные припасы на продажу везут. Оказалось, это - ложь. Это караван багдадского Дома мудрости. В Дербент, а оттуда в Китай направлялся. С караваном несколько ученых ехало. Говорили, мол, должны что-то привезти для строящейся в Багдаде башни звездочетов. Многие ученые владеют разными языками. Есть и такие, что наш язык знают. Хочешь-оставим их переводчиками. Вместе с учеными один старый поп едет. У него на шее - большой золотой крест. Лицо в таких рябинках, что в них камни для пращи поместятся. А поди же, ни с кем не считается. На мудреца похож. Мы его заподозрили. Только он с уважением произносит твое имя. Говорит, отведите меня к Бабеку, хочу повидаться с ним. Бабек должен знать меня. Сколько ни старались мы, себя он не назвал, сказал, дескать, только с Бабеком буду говорить, и конец. Обыскали его, но оружия при нем не оказалось, только целый верблюжий вьюк. - Абдулла снял с плеча и опустил на пол шелковую суму. - А это книги того старика. Говорит, подарю Бабеку. Конечно же, в такую пору мы не могли сразу привести его в ставку. Пришли у тебя разрешения спросить.
      Бабек не любил перебивать говорящего. Тех, кто мешал высказаться, считал невежами. Потому и вытерпел пространное словоизвержение Абдуллы и наконец сказал:
      - Да простит вас великий Ормузд! Наверно, тот старик - философ аль-Кинди. Где он сейчас? Я давно хочу видеть этого "попа".
      - Здесь он, поблизости, - обрадованно вступил в разговор Муавия. Цепляясь за веревку, мы еле-еле подняли его на площадку где стоят дозорные. Позволь, пойдем приведем.
      - Ведите! Нельзя старика в трескучий мороз держать во дворе... А где другие ученые?
      - Внизу, в стане.
      - Приведите аль-Кинди, затем спуститесь в стан и скажите от моего имени, чтоб ученых разместили в шатрах возле очагов. И как следует накормили-напоили.
      - Есть!
      Абдулла и Муавия удалились...
      XXXIII
      ФИЛОСОФ И ПОЛКОВОДЕЦ
      Один день ученого человека равен целой-жизни невежды.
      Арабская поговорка
      ...У самого входа в пещеру буран чуть было не свалил с ног старого философа. Но он устоял. Войдя, обвел глазами стены пещеры: "Это - логово тигра". Старик едва держался на ногах. Шапка свалилась с головы. Бабек поднял скатившуюся к винтовому кувшину шапку гостя, стряхнул с нее снег и надел на голову старика.
      - Мои предположения всегда оправдывались. Вы - философ-аль-Кинди, не так ли?
      Долговязый философ съежился от мороза и словно бы уменьшился ростом. Раскрыв свои умные старческие глаза, и тяжело размыкая ресницы, покрытые льдинками, как бисером, он глядел в упор на Бабека. Его зеленые глаза увлажнились. Тщетно пытался он ответить на вопрос Бабека. Борода его дрожала, поределые зубы во рту стучали, рябое лицо тряслось.
      Бабек, взяв старика за руку, подвел к очагу, усадил на низкий сень, покрытый белой овчиной:
      - Здесь тепло, снимите абу.
      Философ попытался снять длинную абу, не вставая с места, но руки в набухших жилах заледенели и отказывались слушаться. Бабек, сняв абу со старика, кинул ее на кувшин с вином. Старик ощутил запахи кожи и войлока. Философ аль-Кинди сейчас почувствовал, что Бабек-не дворцовый неженка, а лев, чья жизнь проходит в горах и долах. Ставка Бабека Хуррамита показалась ему странной. К тому же, здесь не жгли уда и сандала. В очаге пылали ветки держидерева...
      Бабек устроился на другом пне, напротив гостя. Философ подобно глухонемым размахивал руками и пытался что-то объяснить Бабеку. Старик еще не отогрелся, язык его заплетался, зубы стучали и подбородок дрожал, но проницательные зеленые глаза многое говорили Бабеку: "Ты - стойкий человек! Не каждый полководец выдержит такую стужу, такие лишения".
      Под добрым взглядом аль-Кинди Бабек вспомнил времена, когда служил вожатым каравана, вспомнил дни, когда читал книгу этого философа "Дороги". Книга аль-Кинди понравилась Бабеку. Еще тогда он убедился, что аль-Кинди великий философ. Халиф управляет государством, используя ум таких ученых. Правитель, который предпочитает меч разуму, в конце концов проигрывает. Бабек думал про себя: "Если бы и у меня были такие ученые! Халиф Мамун содержит в Доме мудрости шесть тысяч ученых. Причем, большинство их - персы, азербайджанцы. Значит, халиф не только землю грабит, но и умы обирает. Халиф строит в Багдаде большую обсерваторию. Ученые будут там изучать небесные тела. И в этом я завидую ему".
      Философ аль-Кинди понемногу согревался. Потирал руки, поглаживал дрожащими пальцами длинную, пышную мокрую бороду и усы, смахивал воду с седых бровей... Стражники принесли еду. Бабек предложил философу кубок вина:
      - Выпей, согрейся.
      Философ спокойно осушил кубок, улыбнулся. Он пристально разглядывал Бабека. В его воображении Бабек рисовался величавее и внушительней и Абу Муслима, и Муканны, и Джавидана. На шлеме Бабека многие мечи оставили свои отметины. Густо сплетенная кольчуга его вынесла множество ударов.
      К старому философу возвратился дар речи, он, улыбнувшись, покачал головой:
      - Если бы всегда разум преобладал над силой, мечи не обнажались бы.
      Бабек сказал:
      - Увы, еще не все способны здраво мыслить. Одному хочется мирно жить в своем краю, а другой норовит растерзать его.
      - Это так, игид. Какому полководцу ты позавидовал бы?
      - Спартаку. Он был предводителем угнетенных126.
      - А Александру Македонскому не позавидовал бы?
      - Нет, всех захватчиков ненавижу, тем более Александра Македонского!Бабек посерьезнел. - Некогда врач Александра - Каллисфен называл его "защитником мира". А в действительности, Александр больше разрушал, чем строил, созидал. Он не мог бы? стать "божьим подарком"127 для стран Востока. Александр предал огню священную книгу огнепоклонников. Как же я могу завидовать этому убийце? Кроме мучений, пыток и страданий Александр не принес народам Востока ничего. Врач Каллисфен неправильно написал. Александр не был ни ученым, ни пророком. Он был захватчиком. Более кровожадным, чем халиф Мансур.
      Старому философу аль-Кинди нравились умные, мыслящие, знающие люди. И Бабек с первого взгляда произвел на него прекрасное впечатление. Если бы он сумел вырвать из своего сердца привязанность к халифу Мамуну, возможно, навсегда бы остался здесь и служил бы Бабеку. Философ раскаивался, что завел речь об Александре Македонском. Бабек, почувствовав это, осторожно посмотрел на философа и произнес:
      - А что, если выпьем еще немного вина? По-моему, лучший ключ к пониманию-муганское вино. На что нам Александр! Я и на тамбуре сыграю для вас. В свое время Гаранфиль музыкой вернула способность говорить халифу Гаруну, не то могила главы врачей Джебраила давно поросла бы травой. А мне хотелось бы "вылечить" вас муганским вином. Принести еще вина?
      Философ мысленно произнес: "Да простит создатель твои прегрешения" - и кивком изъявил свое согласие.
      Бабек встал и перенес поближе кувшин с вином, наполнил большие глиняные кубки. Запах вина нравился старику.
      - Прекрасный напиток!
      - Да вы - христианин, вам можно пить вино; - улыбнулся Бабек.- Пусть боятся вина мусульмане.
      Философ движением головы показал Бабеку, чтобы тот поднял кубок. Бабек сказал:
      - Клянусь духом пророка Ширвина, если выпьете еще один ритл муганского вина, превратитесь в соловья.
      Философ так поспешно осушил кубок, что несколько капель вина пролилось на его длинную бороду, а оттуда скатилось на золотой крест. Аль-Кинди отер бороду, откашлялся и громко зачмокал губами, пахнущими вином.
      Вновь опорожнили кубки. Лица уже покраснели, стали цвета пылающих углей. Крупные рябины на лице старого философа теперь казались Бабеку своеобразными цветами. "Какой красивый поп, давеча мороз сковал его и вжал в абу, а теперь он отошел".
      Бабек сказал:
      - Не пойму, почему пророк Мухаммед запретил мусульманам пить вино? Такой прекрасный напиток! Этот мир для жизнелюбов-хуррамитов - рай, а для хмурых мусульман - ад...
      - Да, да... Такого вина нигде не найти. Под конец жизни поэт Абу Нуввас не пил ничего, кроме муганского вина. Жаль Абу Нув-васа. Он был великим поэтом.
      При имени Абу Нувваса Бабек встал, взял тамбур, настроил его и вновь устроился на пне, у очага. Вино прибавило блеска его карим глазам. Если бы Абдулла и Муавия, которых он недавно так холодно принял, были здесь, он сейчас не отпустил бы их. "Вы устроили мне встречу со знаменитым философом аль-Кинди, садитесь- выпьем", - сказал бы он им.
      Беседа полководца с философом ладилась. Они даже не слышали завывания бушующего во дворе ветра. Ураган ревел так, словно решил сдвинуть с места гору Хаштадсар. Но слух старого философа услаждали приятные звуки тамбура. Бабек, играя, пел стихи Абу Нувваса: