- Мы тут рассуждаем так, - подал голос наш комдив Введенский, - как будто собираемся прожить по сто лет.
      - Было бы неплохо, Константин Владимирович, прожить именно столько, лукаво заметил Булычев. - Мне, например, хотелось бы посмотреть на своего Сашку, на внуков и внучек, которых у меня развелось столько, что только из них можно укомплектовать целое подразделение. Как они поведут себя?
      - Да, хорошо бы посмотреть, как дальше сработает "эстафета поколений", - поддержал Белов своего друга. - Не мешало бы, между прочим, прививать молодежи больший вкус к армии.
      - Думаю, - заметил Ковязин, - что наша молодежь не очень-то нуждается в особых наставлениях. Она отлично понимает что к чему, не хуже нас знает свои обязанности.
      Замечание Федора Андреевича словно подлило масла в огонь. Каждый стал отстаивать свою точку зрения, и наша небольшая группа вмиг распалась на два лагеря. Одни уверяли, что современная молодежь не заслуживает упреков. Другие доказывали противоположное - мол, не все юноши готовы к защите Родины, некоторые всячески избегают службы в армии.
      - Дорогие друзья, - снова вступил в разговор Введенский, - я должен сказать, что спорим зря. Думаю, что правы по-своему все. В целом наша молодежь отличная. Она грамотнее нас и, когда потребуется, не хуже нас будет защищать Родину. У меня два взрослых сына - Олег и Сергей, и я уверен, что, если потребуется, они с честью выполнят долг перед Родиной. Я согласен также, что не лишне, если люди старшего поколения будут чаще напоминать подрастающим ребятам о их воинских обязанностях. Нас в свое время тоже воспитывали в этом духе, и, как показали события, не напрасно.
      Партия и государство готовили, готовят и впредь будут готовить нашу молодежь не только к созидательному труду, но и к обороне. Наше завещание это наша победа, - резюмировал Введенский. - Мы и наши сверстники спасли Родину, защитили ее свободу и независимость, отстояли родной Ленинград. Эта победа и пусть послужит наследством последующим поколениям.
      Все мы согласились с мнением комдива.
      11
      "Стрела" плавно тронулась с места и стала набирать скорость. Шумная толпа провожающих на перроне медленно поплыла назад. Промелькнули станционные постройки и редкие деревья, высаженные вдоль дороги. Город, ярко освещенный электрическим светом, удалялся все дальше и дальше, таял в ночной мгле.
      Я смотрел в окно вагона, снова расставаясь с местом, где прошли моя юность и годы зрелости, где война перевернула всю мою жизнь. И все то, с чем пришлось столкнуться на крутых виражах событий, что пережито здесь, казалось необычайно важным - не будь этого, и я не был бы таким, каков есть...
      Вспомнил, как зимой сорок третьего года, уже после прорыва блокады, холодной и темной ночью я уезжал с Московского вокзала, с того самого, от которого только что отошла "Стрела", в Шлиссельбург, в 67-ю армию, она вела тогда бои на Синявинских болотах.
      Ленинград в ту ночь был погружен в молчаливую суровую мглу. Вокруг вокзала лежал почерневший жесткий снег. В зале ожидания, где я решил посидеть до отхода воинского эшелона, было неуютно, холодно и темно. Лишь где-то высоко под потолком едва заметно светила одинокая синяя лампочка. И я тут же выскочил на перрон. Но и он был неуютен - лишь поскрипывал снег под ногами бойцов, которые спешили занять места в вагонах. Все это происходило беззвучно, с какой-то таинственностью и строгостью.
      В запасе у меня было несколько свободных минут, и я решил постоять на воздухе, чтобы в последний раз, как мне тогда казалось, взглянуть на свой родной город. Но город укрывала высокая станционная стена, покрытая копотью и инеем, а небо было темно-серым. Лишь где-то над южной окраиной чертили по нему лучи прожекторов, отыскивая вражеского разведчика, который выдавал себя глухим урчанием моторов.
      И мне очень захотелось, чтобы на моих глазах лучи взяли самолет в клещи. И к моей радости, в ту же минуту это случилось. Немедленно забили наши зенитки, и вокруг разведчика стали возникать, поблескивая огнем, пучки разрывов.
      Вражеский самолет заметался: то нырял вниз, то взмывал вверх. Но у прожекторов, видимо, находились опытные люди. Через две-три минуты самолет-разведчик, пораженный метким выстрелом зенитчиков, пошел вниз, таща за собой длинный хвост густого дыма.
      Потом меня несколько часов качало в прокуренном вагоне. На рассвете, позевывая и ежась от холода, я вышел на небольшой станции близ первенца ГОЭЛРО - Волховской ГЭС, а точнее - подобия ГЭС, ибо она была похожа на развалины старинного замка - без крыши, с обвалившимися перекрытиями и изуродованными стенами.
      Переправа через понтонный мост в устье Невы оказалась разбитой. На берегу стонали на носилках раненые. Санитары стали переносить их в вагоны поезда, с которым я только что прибыл. А где-то впереди ухали орудия, извещая о близости переднего края.
      Увиденное той ночью запомнилось на всю жизнь. И вот предстало предо мною теперь. И вновь защемило сердце.
      - Нет, - сказал я себе, - такое больше не повторится. Не может повториться.
      Вместо послесловия
      По сложившейся традиции в июле 1963 года ополченцы Московского района собрались на очередной свой вечер в Доме культуры имени Капранова, чтобы отметить годовщину дивизии. Но на этот раз наша встреча завершилась почему-то рано. Я уже собирался ехать в гостиницу, когда ко мне подошел В. А. Колобашкин и пригласил к себе домой, сказав, что у него есть книга, которую он хотел бы показать мне.
      Приглашение Владимира Антоновича я, конечно, принял с радостью. По служебному положению, которое он тогда занимал - начальник управления культуры исполкома Ленсовета, Колобашкин располагал большими возможностями приобретать литературные новинки. Поэтому-то я был уверен, что он покажет мне что-нибудь интересное.
      И вот у меня в руках книга Леона Гура "Осада Ленинграда".
      - Инте-е-ре-есно! - искренно удивился я.
      - Ингересно-то интересно, но книга подлая, - поспешил уведомить Колобашкин. - Автор - американец. Состоит в разведывательной службе военно-воздушных сил США. После войны приезжал в СССР. Был, конечно, и в Ленинграде.
      - Так с какой же стати ты мне ее показываешь?
      - А для того, чтобы ты знал, что о нас пишет так называемый заокеанский друг, как он "оценивает" то, что вызывало к вызывает всеобщее восхищение, служит образцом мужества, стойкости и геройства.
      - И что же пишет о нас этот заокеанский "друг"?
      - Он утверждает, что мы с тобой и нам подобные люди Ленинграде в сорок первом вступали в ополчение потому, что нашим семьям были обещаны повышенные пособия. Как тебе это нравится?
      - Надо же придумать такую ересь!
      - Такие, как Гур, меряют и нас на свой лад. Это лишь подтверждает, что в капиталистическом мире иные даже долг и совесть оценивают на деньги.
      С Колобашкиным я был полностью согласен. Людям, подобным Гуру, никогда не понять патриотических поступков ленинградцев, никогда не понять, почему двести тысяч рабочих и служащих добровольно пошли защищать свой город, свою любимую Родину, не понять, что нами руководила не какая-то выгода, а святое чувство долга.
      - Что же еще пишет этот "исследователь"? - допытывался я у Владимира Антоновича. А самого меня не покидало ощущение, что я держал в руках не книгу, а что-то гадкое и гнусное.
      - А еще Гур пишет, что Гитлер пожалел Ленинград и поэтому отказался от непосредственной его атаки.
      - Ну, знаешь, это такая фальсификация фактов, что превосходит даже измышления самих фашистов!
      - Всему миру известно, что Гитлер приказал своим войскам стереть с лица земли Ленинград. А вот Гур, который специально "изучал" битву под Ленинградом и представил свое сочинение на соискание высокой ученой степени, "не знает" об этом. Какое кощунство! - Владимир Антонович даже побледнел от возмущения. Затем схватил книгу, торопливо полистал ее: - Слушай, что пишет этот американский враль: "Может показаться одной из величайших иронии второй мировой войны, что Гитлер... несет ответственность за спасение города от захвата..." И далее: "Гитлер решил не брать Ленинград, когда шансы на успех были самыми наибольшими".
      - По Гуру выходит, что Гитлер спас Ленинград?!
      Но Колобашкин продолжал читать, не обращая внимания на мое возмущение.
      Мне надоело слушать измышления Гура, и я попросил Колобашкина больше не цитировать эту книгу.
      - Нет, буду, - горячился Колобашкин. - Послушай, что он еще пишет.
      Из того, что я услышал дальше, выходило, что источником мужества ленинградцев был не патриотизм, а то, что они оказались в безвыходном положении, не могли покинуть город и сражались только потому, что во что бы то ни стало хотели спасти собственные жизни. Так Гур высокое сознание советских людей, их моральные качества заменил обыкновенным инстинктом самосохранения.
      Через пару дней, возвратившись в Москву, я поехал в библиотеку имени Ленина и отыскал там подшивку "Правды" за май 1944 года. И вот что мне попалось в одном номере. Президент США Франклин Д. Рузвельт в своем выступлении по случаю разгрома гитлеровцев под Ленинградом сказал: "От имени народа Соединенных Штатов я вручаю эту грамоту Ленинграду в память о его доблестных воинах и его верных мужчинах, женщинах и детях, которые, будучи изолированными захватчиками от остальной части своего народа и несмотря на постоянные бомбардировки и несказанные страдания от холода, голода и болезней, успешно защищали свой любимый город в течение критического периода от 8 сентября 1941 года по 18 января 1943 года и символизировали этим неустрашимый дух народов Союза Советских Социалистических Республик и всех народов мира, сопротивляющихся силам агрессии".
      Думается, что эти слова президент произнес искренне.
      Но вслед за книгой Гура в США вышла книга журналиста Гаррисона Солсбери "900 дней, осада Ленинграда".
      Солсбери, как и Гур, грубо извращает события, происходившие под Ленинградом. Его "сочинение" отличается от писанины Гура лишь более изобретательной хитростью, прикрытой якобы сочувствием ленинградцам.
      Гаррисон Солсбери так рисует положение в осажденном городе на Неве, что выходит, будто ленинградцы были брошены на произвол судьбы, предоставлены самим себе, что Советское правительство само де стремилось уморить голодом жителей этого великого города.
      Более злобной, более бесстыжей клеветы придумать невозможно. Мы, участники героической защиты Ленинграда, живые свидетели, отвергаем подобные измышления и расцениваем их как преднамеренное искажение действительности. Мы заявляем, что Ленинград выстоял и победил потому, что ему помогала вся страна, потому, что Центральный Комитет партии и Советское правительство повседневно заботились о ленинградцах, умело руководили их борьбой, посылали в осажденный город военных специалистов, оружие, боеприпасы, одежду и продовольствие.
      Рядом с этой истиной, с правдой и фактами какой жалкой выглядит клевета Гура и Солсбери!
      Когда я рассказал о вралях из США моим товарищам по дивизии Булычеву, Белову и Гусеву, они были крайне изумлены, а потом кто-то из них подвел резюме: "Собака лает, а караван идет".
      Да, как бы ни изощрялись господа Гуры и Солсбери, им не удастся исказить события под Ленинградом, подтасовать жульническими приемами фальшивую карту, так же, как никому не спрятать от людей солнце.
      Героическая защита Ленинграда в веках будет служить примером величайшего мужества и отваги.
      Примечания
      {1} Кодовый номер для разговора по полевому телефону.
      {2} После войны на этом пустыре был создан парк Победы