— Я так долго ждал момента, когда ты заметишь мои чувства, но ты все продолжала гоняться за Джеффом. Ты создала призрачный образ героя, которого на самом деле не существует. А если он и существует, то не любит тебя, вот в чем дело. И в то же время я всегда был рядом с тобой, я ждал твоей любви как подарка, а сегодня понял, что такие дары не падают с небес, их надо заслужить. С этого момента я стану вести себя по-другому и не отпущу тебя от себя ни на шаг, слышишь? Сейчас мы вернемся в танцевальный зал, а потом, когда ты проголодаешься, вместе пойдем в буфет. Куда бы ты ни пошла, я буду сопровождать тебя, каждым движением, каждым словом, каждым взглядом буду доказывать тебе свою любовь. Ты слышишь меня, дорогая?

Марша тряхнула головой, словно сбрасывая оцепенение.

— Я слышу тебя, Брайан, слышу и не верю, что это ты. Не знаю, что с тобой произошло, но сегодня ты ведешь себя так необычно… Поэтому я согласна забыть все, что ты тут сказал и сделал. Будем считать, что у тебя случилось помутнение рассудка. А теперь, когда ты пришел в себя — надеюсь, это так и есть, — хочу напомнить тебе, что я влюблена не в кого-нибудь, а в твоего лучшего друга. Поэтому все, что ты наговорил здесь…

— Все это истинная правда! — Брайан пылающим взглядом посмотрел на нее. — Да, я скрывал свои чувства, но больше я не намерен этого делать. Майор Бэнкс — мой друг, это верно, но ты — моя возлюбленная, и с Джеффом нам нечего делить, потому что он не любит тебя!

На это Марша ничего не ответила, она лишь низко опустила голову. Тогда Брайан приподнял ее подбородок и легко поцеловал в губы. Через пару минут они молча вернулись в дом.

Рива медленно открыла глаза. Яркое сентябрьское солнце заглядывало в окно ее комнаты: несмотря на то что по календарю уже наступила осень, на улице до сих пор стояла изнуряющая жара.

Каждое утро она теперь начинала с таинственного ритуала: подходила к раскрытому окну и поднимала руку в безмолвном приветствии. Стороннему наблюдателю подобные действия показались бы странными, но Рива старалась делать это так, чтобы никто ничего не заметил. Объяснялось же все очень просто: Рива в глубине души надеялась, что бравый капитан Джордж Холл хотя бы иногда приезжает на холмы взглянуть, не повязала ли она на дерево желтый платок, сигнализирующий о том, что Фостера скоро повезут на допрос.

Пожалуй, она была благодарна капитану даже за надежду на то, что он может появляться на этом холме хотя бы изредка. Чувствуя поддержку, легче пережить тяжелые времена, особенно сейчас, когда у нее осталось так мало друзей!

Вся ее жизнь в последнее время сосредоточилась на Джеффе Бэнксе. Казалось, он поставил себе целью полностью подчинить себе ее жизнь, и надо признаться, ему это удалось.

Они посещали такое количество светских мероприятий, что Рива недоумевала, когда же Джефф умудряется исполнять свои командирские обязанности. Ведь не могло же быть такого, чтобы обязанности эти заключались исключительно в сопровождении повсюду приглянувшейся ему дамы.

Однако его тактика уже дала соответствующие плоды. В городе только и говорили, что об их интимной связи. В присутствии Джеффа никто не смел и рта раскрыть, однако Рива прекрасно знала, что у них за спиной идет активный обмен информацией. В глазах своих бывших друзей — о, как быстро, неожиданно и совершенно незаметно они приобрели этот печальный статус бывших — она была предательницей, поправшей интересы правого дела.

Никто и знать не хотел, в какие обстоятельства она была поставлена и из чего ей пришлось выбирать. Те люди, которые делили с ней ветхое укрытие в пещерах, в то время как их обстреливали со всех сторон, больше не желали с ней знаться только потому, что она никуда не выходила без сопровождения офицера-янки. Доходило даже до смешного:

вежливо здороваясь с майором, ее старинные друзья делали вид, что Ривы рядом с ним просто нет. Она произносила слова приветствия и слышала в ответ презрительную тишину. Не будь рядом Джеффа, они наверняка не ограничились бы презрительным молчанием, а сказали ей в глаза все, что о ней думают. Пожалуй, это было бы даже лучше: тогда у нее появилась бы возможность оправдаться.

Счастье еще, что этот бойкот не распространился на Теодору, и она по-прежнему ходила к друзьям «на чай» или на прогулки в парк. Всякий раз, сталкиваясь на улице со знакомыми, она останавливалась с ними немного поболтать, и никто не отворачивался от нее.

Сама Теодора считала, что не стоит обращать внимания на поведение окружающих: она была уверена, что, убедившись в невиновности Ривы, друзья перестанут обвинять ее в предательстве. Каков бы ни был интерес майора Бэнкса к ее племяннице, он в достаточной степени джентльмен, чтобы держать себя в рамках приличий.

Рива, разумеется, вовсе не жаждала разубеждать свою доверчивую тетю; в последнее время она вообще стала ближе к северянам, чем к южанам. Часто посещая с Джеффом светские мероприятия, организуемые представителями армии оккупантов, Рива была в курсе последних событий на фронтах и ориентировалась в передвижениях войск ничуть не хуже, чем в кулинарных рецептах.

Так, ей было отлично известно, что армия северян терпит поражение в Теннесси и, вполне возможно, части генерала Макферсона в ближайшее время будут выдвинуты в поддержку запутавшемуся в своих хитроумных планах генералу Роузкрансу.

Впрочем, эта перспектива оставалась довольно туманной; пока ее обсуждали скорее как худший и маловероятный из всех возможных исходов, которым может завершиться план Роузкранса.

Рива потихоньку пересказывала последние новости во время визитов в больницу к Фостеру, и брат жадно слушал ее сбивчивые рассказы, задавая массу уточняющих вопросов, на которые она не всегда знала ответ.

Самой радостной новостью для нее оставалось то, что Фостер медленно, но верно шел на поправку. Каждый раз, когда он встречал ее ласковой улыбкой, у нее становилось светлее на душе и она вмиг переставала думать обо всех тревожащих ее неприятностях.

Но и тут Джефф не оставлял ее одну, он даже завел традицию после обеда сопровождать ее через весь город в госпиталь федералов. Рива предполагала, что это очередной способ продемонстрировать всем полное право на ее бесценную особу, однако сопротивляться этому ритуалу она не могла: сейчас у нее было не то положение, чтобы диктовать свои условия. И по-прежнему каждую ночь она вынуждена была расплачиваться за право Фостера лечиться у доктора Райта.

При этой мысли Рива нахмурилась. Определить для себя, радоваться ей или нет ночным визитам Джеффа Бэнкса, она так и не смогла.

Отойдя от окна, девушка пересекла комнату и подошла к зеркалу: оттуда на нее взглянула бледная субтильная особа с темными кругами под глазами. Рива тяжело вздохнула. Наверное, это даже хорошо, что Джефф уходит от нее рано утром, пока она еще спит: по крайней мере он не видит, какое печальное зрелище представляет собой его только-только проснувшаяся возлюбленная.

Она грустно усмехнулась своим мыслям. Возлюбленная! Глупо обманывать себя. Скорее, игрушка в его умелых руках, не более того. Вот только дело в том, что на данный момент эта ситуация устраивает их обоих.

Успокоив себя таким образом, Рива принялась за утренний туалет; однако не успела она налить в кувшин воды, чтобы умыться, как к горлу ее подступил неприятный комок, и таз, который она подготовила для умывания, пришлось использовать для гораздо менее гигиеничных целей.

«Да что же это такое творится! — обеспокоенно подумала Рива, плеснув в лицо холодной водой, чтобы прийти в себя после приступа дурноты. — И ведь уже не первый раз! Если я серьезно больна, тогда необходимо срочно проконсультироваться с Чарлзом — заболеть мне сейчас никак нельзя!»

Сначала она относила приступы утренней дурноты к тому, что слишком долгое время голодала, а теперь организм никак не мог привыкнуть к нормальному питанию. Однако прошло уже достаточно времени, но ситуация никак не менялась. Каждое утро Рива просыпалась с ощущением легкой тошноты, которая через некоторое время переходила в рвоту. Никаких других признаков нездоровья не было, разве что несколько раз у нее кружилась голова.

Приняв решение сегодня же поговорить о своем здоровье с Чарлзом, Рива быстро умылась и начала одеваться к завтраку.

Майор Бэнкс нервно мерил шагами свой рабочий кабинет: новости, которые он получил от генерала Макферсона, его не радовали. Судя по всему, со дня надень ему прикажут выступать с войсками из города на помощь генералу Роузкрансу, однако мысль о том, что ему придется оставить Риву, приводила его в бешенство.

За последнее время Джефф сделал все от него зависящее в попытке убедить окружающих в том, что Рива — его женщина. Он прекрасно понимал, что ее бывшие друзья чешут языки у нее за спиной, но сказать ей что-то в глаза никто не смел. Они появлялись вместе везде, где это только было возможно. Даже в госпиталь к Фостеру Джефф всегда лично провожал ее, а затем встречал и сопровождал к ужину в Лонгворт-Хаус. Он старался контролировать каждую минуту ее жизни, не оставляя ее без присмотра ни на мгновение.

Перед его мысленным взором пронеслись ночные сцены их нежной страсти. Он был властным, но терпеливым учителем для этой прекрасной невинной девушки, но останется ли она верна ему, когда он покинет город? Рива уже привыкла каждую ночь нежиться в умелых мужских руках — так не захочет ли она сменить его ласки на ласки, например, того же Чарлза Уайтхолла?

Одна мысль о таком повороте событий заставляла Джеффа яростно сжимать кулаки. Дело было даже не в том, что нем говорило мужское чувство собственничества, желание заполучить Риву в полное и безраздельное владение: скорее речь тут шла о каких-то более глубоких чувствах, в которых он только-только начал разбираться.

Ирония судьбы заключалась в том, что первая женщина, к которой Джефф испытал такие нежные, глубокие чувства, не просто не отвечала ему взаимностью, но, казалось, ненавидела его всеми фибрами души: для нее он был врагом и ассоциировался со всеми бедами, которые неожиданно свалились на ее голову. Милая упорядоченная жизнь, которую Рива вела до войны в этом забытом Богом южном городке, вмиг разрушилось, а вслед затем появился он, Джеффри Бэнкс, и непонятно по каким причинам предъявил на нее права. И как же ей объяснить, как ее убедить теперь, что он вовсе не собирается ломать ее жизнь, а, напротив, готов защитить ее ото всех невзгод и проблем. Если бы она хоть чуточку смягчила свое сердце, если бы только она дала ему хоть малейший шанс…

Кто бы мог подумать, что когда-нибудь ему в голову придут такие мысли! Чаще всего он удачно избегал любого рода длительных отношений и, как только чувствовал, что интерес к нему женщины простирается дальше постельных утех, вмиг сматывал удочки и навсегда исчезал из ее жизни. Он даже создал теорию, будто такое поведение связано у него с печальными воспоминаниями детства. Дело в том, что мать бросила их с отцом, когда Фостер был еще ребенком, и сбежала со своим любовником. После этого она даже ни разу не поинтересовалась судьбой сына. При этом одни говорили, что якобы у нее новая семья, другие — что любовник ее бросил и она прозябает в одиночестве, но доподлинно никто ничего не знал.

Джеффу мать запомнилась в удивительно ярких, красивых красках. Иногда ему даже казалось, что он помнит ее голос, ее смех, но на самом деле все эти воспоминания он придумал себе сам.

В детстве ему очень не хватало материнского тепла. Отец заботился о нем как мог, но это не могло заменить материнской ласки.

Может быть, именно поэтому Джефф никогда полностью не доверял ни одной женщине. Он умел пользоваться их красотой и не обижать откровенным равнодушием, однако каждая женщина, которую он оставлял в своем бурном прошлом, наверняка вспоминала о нем с легкой досадой, в которой вряд ли признавалась даже себе самой.

Не оттого ли он так легко поддался на милые чары Марши Симпсон и объявил о помолвке с этой симпатичной, но такой чужой для него блондинкой? Скорее всего Джефф боялся закончить свои дни в одиночестве, так же как и его отец, и в то же время ему не хотелось быть обманутым, брошенным, преданным женщиной, которой он открыл свое сердце.

Так обстояли дела до того дня, когда в его жизни появилась эта маленькая хрупкая женщина, заставившая чувствовать его рядом с собой и беспомощным, и всесильным одновременно.

Сквозь неплотно притворенную дверь до него донеслись женские голоса, и Джефф понял, что Теодора Лонгворт и ее племянница спускаются к завтраку. Он стремительным движением пересек комнату и раскрыл дверь.

— Мне надо срочно поговорить с тобой, — поздоровавшись с обеими дамами, заявил он. — У меня появилась новая информация от доктора Райта о здоровье твоего брата.

Заметив, как побледнела Рива, Джефф тут же пожалел о резкости своих слов: она, очевидно, подумала, что с Фостером Синклером случилось что-то ужасное. Что ж, такой вариант тоже был на руку Джеффу: чем больше Рива зависит от него, тем легче ему убедить ее в том, что ради нее он готов на все.

Войдя в кабинет, Рива плотно закрыла за собой дверь.

— Джефф, умоляю, скажи, что с Фостером? — тихо проговорила она.

Майор успокаивающе коснулся ее плеча и тут же увлек за собой в глубь комнаты.

— Милая, прости, если я напугал тебя, — мягко сказал он. — Новости самые что ни на есть утешительные, так что тебе нет нужды волноваться.

— Ах вот как? — Рива с трудом перевела дыхание. — Зачем тогда ты устроил весь этот спектакль перед тетей? Неужели только для того, чтобы в очередной раз показать, что наша судьба в твоих руках?

Джефф нетерпеливо прижал ее к себе.

— Дорогая, это был просто повод, чтобы лишний раз побыть с тобой наедине, вот и все.

Он прикоснулся губами к ее губам, увлекая за собой в неведомые дали наслаждения, а затем чуть подрагивающим голосом произнес:

— Тебе хорошо со мной, ведь правда?

Борясь с подступающей слабостью, Рива тряхнула головой.

— Джефф, ты сказал, что у тебя есть новые сведения о здоровье Фостера.

Майор поморщился и неохотно выпустил ее.

— У твоего брата все хорошо: через неделю его можно будет уже выписывать из госпиталя.

— Выписывать? — выдохнула Рива, тут же позабыв обо всем остальном. — И что потом? Тюрьма?

— Пока не знаю. — Джефф пожал плечами. — Все решится, когда мы с генералом Макферсоном вернемся. — Он вдруг замолчал. Совсем не так ему хотелось рассказать Риве о своем возможном отъезде.

Прочитав в ее встревоженном взгляде немой вопрос, майор попытался вновь обнять ее, но Рива не позволила ему приблизиться, воскликнув:

— Вернетесь? О чем ты, Джефф?

— Дело в том, — медленно произнес он, — что сегодня поступило распоряжение выдвинуться из города на помощь войскам генерала Роузкранса.

Взгляд Ривы потемнел. От мысли, что Джеффа не будет рядом, у нее мучительно засосало под ложечкой, но она не собиралась показывать этому самовлюбленному нахалу, что будет скучать по нему. Если она даст ему хоть малейший, самый что ни на есть крошечный повод думать, будто эта новость может ее расстроить, отступать будет уже некуда. Между ними существует соглашение, и она обязана его выполнять до момента, пока оно в силе, но не более того. Нет, никогда она не признается майору Джеффри Бэнксу, что ей будет не хватать его поцелуев.

— А что станет с Фостером? — настойчиво поинтересовалась она.

Джефф стиснул зубы. Неужели ей по-прежнему наплевать на него, неужели ее волнует только судьба брата? В прекрасных изумрудных глазах Ривы он не улавливал ни тени сожаления по поводу его отъезда; и хотя Джефф пытался убедить себя, будто все дело в ее нежелании демонстрировать свои чувства, но разгорающийся огонек ревности жег его сердце все сильнее. Что, если она уже обдумывает, как весело провести время в его отсутствие?

Стараясь проявлять сдержанность, он спокойно произнес:

— Твой брат будет находиться в госпитале под охраной.

— И сколько это продлится?

— Откуда же мне знать? Я военный человек и подчиняюсь приказам. Кстати, ты не хочешь спросить меня, кто будет с тобой в это время?

— Что значит — кто будет со мной? — удивилась Рива.

— Это значит, что я не доверяю тебе и не оставлю тебя одну. Пока я буду в отъезде, делами в этом доме будет распоряжаться лейтенант Адлер.

— О, милейший Ларри! — Рива насмешливо улыбнулась. Джефф вспыхнул. Зачем она провоцирует его? Зачем заставляет ревновать? Нет, он ни за что не поддастся на ее уловки!

И все же одна мысль, что лейтенант Адлер займет его место в постели этой своенравной красотки, доводила его до зубовного скрежета. Рядом с этой женщиной он постоянно открывал в себе что-то новое, какие-то чувства, на которые он раньше считал себя совершенно неспособным. Теперь это была ревность. Он ревнует — кто бы мог подумать!

— Да, именно лейтенант Ларри Адлер, — холодно кивнул он. — Впрочем, я очень надеюсь, что он заменит меня в этом доме не полностью.

— Что? — Рива даже покраснела. — Да как ты смеешь!

— Как смею? — взревел Джефф. — А почему, собственно, я должен верить тебе? Я не увидел на твоем лице ни малейшего огорчения по поводу моего отъезда. Возможно, ты ждешь не дождешься, пока я освобожу место для нового твоего воздыхателя!

Тяжело дыша, Рива безуспешно пыталась взять себя в руки. Наконец она очень тихим голосом произнесла:

— Что бы вы ни воображали себе, майор Бэнкс, я верна нашему договору, и не более того. Пока от вас зависит судьба моего брата, вы можете быть уверены: никто иной не займет вашего места в моей постели.

— А вы можете быть уверены, мисс Синклер, — в тон ей отозвался Джефф, — что если нарушите наш договор, то ваш брат прямиком отправится в федеральную тюрьму.

— Я прекрасно это понимаю, — холодно кивнула Рива. — А теперь, если вы не возражаете, я спущусь в столовую. Думаю, ваш тон, когда вы говорили относительно здоровья Фостера, смутил не только меня, но и тетю Тео, так что я должна ее успокоить.

Она уже собралась выйти, как вдруг Джефф решительным движением схватил ее за плечи и прижал к груди.

— Ты никуда не пойдешь, пока не подаришь мне прощального поцелуя, — прохрипел он. — Видит Бог, даже если тебе наплевать на меня и на мои чувства, ты еще долго будешь помнить наши страстные ночи.

Когда он отпустил ее, кровь яростно стучала у нее в висках. Она смотрела на майора затуманившимся взором, с трудом улавливая его слова.

— Рива, дорогая, прости меня за то, что я был резок с тобой, — говорил ей Джефф. — Я с ума схожу от мысли о разлуке, о том, что не смогу проводить с тобой ночи, не смогу видеть тебя, целовать тебя и ласкать. Я понимаю, что ты не обязана испытывать то же самое, но хочу, чтобы ты знала: мне будет очень тяжело без тебя, любимая. И прежде чем я тебя отпущу, я прошу… нет, больше чем прошу: поцелуй меня. Я не хочу ни к чему принуждать тебя, зато очень хочу, чтобы ты сделала это по своей воле.

— В рамках нашего договора? — дрожащим голосом произнесла Рива.

— Думай как хочешь. — Он взял ее за руки, нежно скрестив ее пальцы со своими. От этого интимного прикосновения Рива еще больше задрожала. Мурашки бегали у нее по спине, в животе трепетали бабочки.

— Ты сказал, что не хочешь заставлять меня, Джефф, — едва слышно отозвалась она, — но разве не это ты делаешь сейчас?

— Нет, милая. Я просто хочу, чтобы ты дала волю своим эмоциям и перестала думать о том, что правильно, а что неправильно. Делай то, что подсказывает тебе сердце. Мы здесь одни, никто не видит тебя, никто не осудит. Просто прикоснись губами к моим губам. Я знаю, тебе этого хочется ничуть не меньше, чем мне…

Не в силах сопротивляться манящей теплоте его голоса, Рива осторожно приподнялась на цыпочки и, едва дыша, прикоснулась к его губам.

Не отпуская ее рук, Джефф ближе придвинул ее к себе, заставляя почувствовать жар своего тела и свою мужскую жажду. Приоткрыв языком ее дрожащие губы, он принялся исследовать сладкую глубину ее рта, а затем, отстранившись, взял ее лицо в ладони и медленно произнес:

— Я хочу, чтобы ты запомнила эти сладостные минуты счастья, которые мы каким-то чудом умеем друг другу дарить. Я намного старше тебя и, поверь, знаю, что говорю. Как бы ни сложились дела в политике, как бы ни повернулась наша военная кампания, сколько бы людей вокруг ни твердили тебе, что я — твой враг, запомни эти мгновения моя милая девочка, и никогда не забывай. Не забывай, как едва прикасаясь друг к другу, мы тут же становимся едины целым…

Джефф вглядывался в ее лицо, ожидая ответа, но Рива молчала: чувства, которые она только что испытала, не позволяли ей собраться с мыслями, да она и не знала толком, что значит для нее — собраться с мыслями. Вновь возражать ему, защищаться, повторять, что их отношения ограничены тем договором, который они заключили, когда Фостер находился при смерти? Но если это так, почему же жаркие волны бушуют в ее теле? Почему ей так хочется, чтобы он не отпускал ее, чтобы продолжал целовать, чтобы его тихий голос сладким ядом вливался ей в уши? Не зная ответов на свои вопросы, как же она могла ответить что-то ему?

— И вот что я еще хотел тебе сказать. Буквально несколько минут назад я понял, что являюсь чрезвычайно ревнивым человеком. И я тебя очень прошу: не уделяй слишком много внимания лейтенанту Адлеру; для тебя это лишь способ показать мне свою независимость, а Ларри в результате получит большие проблемы. Ты можешь обращаться к нему по любому поводу, если тебе или твоей тете что-то понадобится, однако даже не пытайся флиртовать с ним. Если я узнаю об этом, плохо будет нам троим.

Еще раз прикоснувшись к ее губам поцелуем, Джефф взял шляпу и открыл дверь:

— А теперь иди завтракать, любовь моя, и обещай мне съесть все до последнего кусочка.

— Разве ты не позавтракаешь с нами? — слабым голосом спросила Рива.

— Нет, я спешу: меня ждет встреча с генералом Макферсоном. Нам нужно обсудить ближайшие планы, так что я не смогу сопровождать тебя сегодня в госпиталь к твоему брату.

— И когда ты уезжаешь? — Рива пристально взглянула ему в глаза.

— Завтра на рассвете.

Позже, рассказывая последние новости брату, Рива упомянула о том, что генерал Макферсон и Джефф Бэнкс со своими войсками собираются покинуть Виксберг.

Фостер встрепенулся:

— То есть ты хочешь сказать, что большая часть гарнизона янки уходит?

— Ну да, — кивнула она.

— Вот он, долгожданный шанс! — воскликнул Фостер и приподнялся на локте; однако стоявший за спиной у Ривы Чарлз тут же бросился к другу и заставил его лечь.

— Фостер, тебе гораздо лучше в последние дни, но не стоит так волноваться! Тебе по-прежнему нужен отдых.

— Отдых! — с горьким смехом отозвался Фостер. — У меня будет куча времени для отдыха, когда я попаду в федеральную тюрьму, прямо в лапы янки!

— Не говори так, — прошептала Рива. — Майор Бэнкс обещал помочь…

— Даже не упоминай при мне его имени! — взорвался Фостер. — Мне уже осточертел этот «защитничек». Я ведь вижу, как он смотрит на тебя, и прекрасно понимаю, что заставляет его помогать нам или, вернее, делать вид, что помогает. Он отправит меня в тюрьму, как только ему удастся добиться своего. — Тут Фостер осекся и виновато посмотрел на сестру. — Разумеется, я ни секунды не сомневаюсь, что с тобой ему этот грязный план не удастся. На твой счет, моя дорогая сестричка, я настолько уверен, что, думаю, нам даже не стоит об этом говорить. Однако в сложившейся ситуации меня беспокоит другое.

Рива едва дышала.

— О чем ты говоришь, Фостер?

— О тебе и о твоем счастье, — мягко улыбнулся Фостер.

Рива не могла найти слов. Ее лицо залил яркий румянец, мысли, одна мрачнее другой, бешено закрутились у нее в голове. Боже, если Фостер когда-нибудь узнает, что она сделала, он не простит ее! Любые намеки на то, что она сделала это, чтобы спасти его жизнь, будут приняты им с ненавистью и презрением. Он обязательно скажет, что не хотел получить жизнь ценой чести своей семьи: Рива достаточно хорошо знала своего брата, чтобы предполагать, как он отреагирует на такое. Для нее все это означало только одно: Фостер никогда не должен узнать о ее падении.

Слава небесам, он уже идет на поправку. Даст Бог, скоро его выпишут из госпиталя, и до тех пор она будет мила и нежна с майором Бэнксом, всеми силами убеждая его вступиться за Фостера перед своим руководством.

Зато когда ее брат окажется на свободе, ей больше нечего будет бояться. И незачем будет терпеть присутствие офицера-янки. Она навсегда уедет из Виксберга вместе с Фостером и тетей Тео и начнет новую жизнь, в которой не будет места греху и предательству.

Впрочем, сейчас незачем думать об этом. Фостер еще слишком слаб, ему нужен медицинский уход, так что ей остается только вести себя осторожнее и убедить брата в том, что все слухи, которые ходят в городе о ней и о майоре Бэнксе, не более чем сплетни. Если Фостер так безусловно уверен в ее порядочности, убедить его не верить слухам будет не так уж и сложно. На данный момент, кроме нее и самого Джеффа, правду знал только Чарлз Уайтхолл, но Рива уже поняла, что он не станет выдавать ее тайну. По каким-то причинам Чарлз принял в этой истории ее сторону, хотя ему сложившаяся ситуация, несомненно, приносила невыносимую боль. Порой Рива ловила на себе его странно блуждающий взгляд и тогда не находила ничего лучше, чем тут же заговорить о чем-нибудь несущественном. Он смотрел на нее, как на потерянное сокровище, как на прекрасную райскую птичку, которую ему не удалось удержать в своих раскрытых ладонях, но Рива боялась обнаружить в его взгляде то же презрение, с каким смотрели на нее ее бывшие друзья. Вот только, на ее счастье, Чарлз, по-видимому, ничего такого не чувствовал, и в глубине его спокойных глаз все еще ютилась надежда на то, что однажды все может сложиться иначе.

Однако об этом «однажды» Рива предпочитала не думать.

Отвлекшись от своих невеселых мыслей и переведя взгляд на Чарлза, Рива заметила, что он внезапно побледнел. Стоя возле кровати Фостера, не произнося ни слова, он искоса смотрел на Риву, и, поймав его взгляд, она по привычке быстро отвела глаза.

Тем временем Фостер вдохновенно продолжал:

— Да-да, я все замечаю, друзья мои, хоть и лежу на больничной койке. Ты, сестра, стала избегать общества Чарлза, и все из-за того, что этот чертов майор не дает тебе проходу! Помнишь, как в тот день, когда я отправился на задание, мы пришли к вам в пещеры вместе с Чарлзом? Помнишь, что я тогда сказал тебе?

Рива ничего не ответила, но Фостер и не ждал ответа: его явно волновала какая-то мысль, и он стремился поскорее изложить ее сестре и другу.

— Так вот, сестра, я сказал тебе тогда, что ты можешь во всем рассчитывать на моего лучшего друга Чарлза…

Чарлз попытался что-то сказать, но Фостер умоляюще поднял руку:

— Пожалуйста, не перебивайте меня, друзья. Я не зря напомнил вам тот день накануне падения нашего славного Виксберга. Тогда еще все мы были сплочены и едины, червячок сомнения не прокрался в наши сердца. Подумай, как бы ты тогда отреагировала, если бы кто-то сказал тебе, что всего через несколько недель ты будешь всюду появляться в сопровождении врага, который уверен — и не стесняется демонстрировать этой своей уверенности — в том, что ты должна принадлежать ему душой и телом? Я знаю, что бы ты сказала на такое предположение, милая моя сестренка, — Фостер ласково обвел глазами ее побелевшее лицо, — ты бы рассмеялась в лицо дураку, который посмел бы такое предположить. Но я знаю, что сейчас у тебя нет выхода. Ты вынуждена терпеть наглые ухаживания нежеланного кавалера, чтобы оградить от проблем меня и тетю Тео. Я прекрасно понимаю, что этот хам позволил вам остаться в Лонгворт-Хаусе только в обмен на твою покорность и готовность его слушаться. Разумеется, он надеется на большее, гораздо большее, но никогда этого не получит. Что ж, в твоем лице он увидит, как сильна воля и решимость южан стоять за свое правое дело.

Чарлз покачал головой.

— Боюсь, Фостер, это не лучший способ демонстрировать нашу волю и решимость, — тихо сказал он.

— Ошибаешься, Чарлз! — пламенно отозвался Фостер. — Я знаю, что ты сделал все от тебя зависящее, чтобы защитить Риву, и благодарен тебе за это. Слава Богу, теперь мне уже гораздо лучше, и мы втроем сможем найти наилучший выход из сложившейся невыносимой ситуации.

— Выход? — тихо переспросила Рива. — О чем ты говоришь, брат?

Фостер внимательно посмотрел ей в глаза:

— Этот янки не отпускает тебя ни на минуту, и он шантажирует тебя, верно? — Рива вздрогнула, но Чарлз успокаивающе сжал ее руку, как бы говоря, что не выдаст постыдную тайну. — Ничего, теперь я положу этому конец! — уверенно заключил Фостер.

— Но как? — Рива едва сдерживала слезы. — Что ты собираешься сделать?

— Бежать! Лучшего момента, чем тот, который предоставляется нам сейчас, мы вряд ли дождемся! Необходимо срочно сообщить капитану Холлу, что гарнизон янки уходит из города. Ты, сестра, повяжешь платок на дерево, как вы и договаривались с Джорджем, а когда капитан свяжется с тобой, скажешь ему, что… — Тут он понизил голос, и Рива с Чарлзом, низко наклонившись к постели Фостера, внимательно выслушали его план побега.

Выйдя из больничной палаты, Рива почувствовала сильное головокружение и тошноту. У нее потемнело перед глазами, и если бы не заботливая рука Чарлза, она бы упала.

— Что с тобой? — обеспокоенно спросил Чарлз, помогая ей добраться до дивана в больничном холле.

— Сама не знаю. — Рива покачала головой. — Это длится уже несколько недель. Тошнота по утрам, завтракаю через силу и вообще неважно себя чувствую…

Оглядевшись по сторонам и заметив свободную скамейку в конце коридора, Чарлз настойчиво потянул Риву за собой.

— Не стоит оставаться здесь у всех на глазах, Рива. Весьма возможно, что у майора Бэнкса есть соглядатаи, которым он приказал контролировать каждый твой шаг и даже подслушивать разговоры. Мне нужно серьезно с тобой поговорить, и этот разговор не для посторонних ушей.

Рива бросила на него растерянный взгляд, но подчинилась.

Отойдя в глубь коридора и укрывшись от чужих глаз, они присели на скамью; однако Рива не находила себе места, уже жалея, что сказала Чарлзу о своем нездоровье. Скорее всего это обычное легкое недомогание, не более того, но Чарлз так трепетно к ней относится, что непременно постарается раздуть из мухи слона.