— Но тебя не было всю ночь!

— Там был Дерек.

Одри притихла, увидев лицо сестры. Джиллиан… Бедная, бедная Джиллиан…

— Мы поговорили о многом. А потом пошли пройтись… Одри молчала. Все было понятно и так.

— Я расстроила тебя, Одри?

— Джиллиан, как ты можешь спрашивать такое?

— Ты же знаешь правду, верно? — Джиллиан с вызовом посмотрела на сестру. — Я сама этого не понимала до сегодняшней ночи. Честное слово, не понимала.

— Да, я знаю, — Одри почувствовала отчаяние Джиллиан, и ее сердце сжалось от боли. — Только не вини себя за чувства, против которых ты бессильна. Капитан так часто был добр к тебе.

— Чего нельзя сказать о его обращении с другими.

— Он был честен с тобой и до конца выполнил заключенное между вами соглашение.

— Я тоже.

— Он защитил тебя от Джона Барретта.

— Только потому, что презирает этого человека.

— И он заботился о тебе, это же очевидно. Выкупил тебя у Чарльза Хиггинса за огромную сумму.

— Это входило в его планы.

— Джиллиан, но он выкупил вместе с тобой и меня! А что ему я, Джиллиан? Зачем я ему сдалась? — Джиллиан поджала губы.

— У него своеобразный взгляд на женщин!

— Он выкупил мой колониальный контракт, поскольку знал, что ты будешь страдать, если я останусь там. Он сделал это ради тебя.

— Да, он сделал это ради меня. Вот тогда я и начала верить, что он… — Джиллиан внезапно замолчала и после короткой паузы продолжила уже более спокойно: — Но его чувства ко мне сразу испарились, когда на берегу ему приглянулась местная красотка.

— Джиллиан, перестань мучиться!

— Одри, — мягко, но решительно проговорила Джиллиан. — Я только смотрю правде в глаза, но полагаю, что настоящий стыд именно в том, что я вообще не мучаюсь.

— Да как же?

— Нет, правда, я не мучаюсь… — Джиллиан задумчиво посмотрела на сестру. — Этой ночью я решила выкинуть из головы все прошедшие дни беспрерывного унижения, чтобы ничем не омрачать воспоминания о моих последних ночах с Дереком.

— Джиллиан, прошу тебя…

— Я пришла к выводу, что могу забыть о своей гордости, Одри. А я никого не верила, что именно здесь смогу сдаться. Я смогла.

— Но у тебя просто не было выбора, особенно вчера вечером!

— Нет, выбор у меня был.

— Джиллиан, милая сестра… — В глазах Одри светилось глубокое понимание. — У тебя не было выбора, потому что ты любишь его.

У Джиллиан предательски заблестели глаза.

— Одри, Одри, ну почему я так боялась, что ты не сумеешь понять?

— И где сейчас капитан?

— На палубе. Я оделась и пришла сюда сразу, как только он ушел.

Одри глубоко вздохнула.

— Ты по-прежнему не отказываешься от нашего плана?

— Не отказываюсь. — Одри промолчала, и Джиллиан мягко добавила: — Эта ночь ничего не меняет, Одри. Дерек не любит меня.

Одри, мучаясь вместе с Джиллиан, беспомощно проговорила:

— Но он заботится о тебе, я знаю, что заботится.

— Да, заботится. Я тоже это знаю. Но недостаточно. Вчера он дал мне ясно понять, что самое главное для него — личная свобода. А у меня уже нет сил мириться с возможностью его новых увлечений и мучиться от страха за Судьбу ребенка, которого я ношу.

— Ты уверена в том, что говоришь, Джиллиан? — Джиллиан, чуть помолчав, сказала:

— Кристофер сегодня будет узнавать, когда уходит «Красавица Брайтона»?

— Да.

— Скажи ему, что независимо ни от чего я буду, готова в любое назначенное им время.

— Он сейчас зайдет за мной, Джиллиан. Сама и скажи ему об этом.

— Лучше я пойду. Если Дерек узнает, что я виделась с Кристофером…

Одри промолчала.

— Скажи ему ты, Одри.

Джиллиан вышла, а Одри сидела и смотрела на закрытую дверь, за которой исчезла сестра, и так задумалась, что испуганно подскочила от стука в дверь. Открыв ее, она заметила, что Кристофер через ее плечо оглядывает каюту.

— Джиллиан здесь нет.

— А где она?

— У капитана. — Кристофер помрачнел.

— Джиллиан вчера ночью поднялась на палубу, потому что мучилась бессонницей. Он тоже был там.

— И этот негодяй снова затащил ее к себе.

— Кристофер…

— Что Кристофер! Он хочет спать с портовыми шлюхами и хочет спать с Джиллиан. Ловко устроился! Если Эндрюс не видит, что твоя сестра стоит тысяч этих непотребных девок, значит, он идиот от рождения!

— Кристофер, пожалуйста, не надо! — Одри схватила его за руку. — Все будет хорошо. Я знаю это.

— Опять все поменялось, черт возьми! — вновь разъярился Кристофер. — Если Эндрюсу удастся убедить Джиллиан, что он больше не будет заводить интрижки на стороне, она…

— Она не передумала, Кристофер.

— Да ты-то откуда знаешь?

— Джиллиан сама сказала. Она просила передать тебе, что прошедшая ночь ничего не меняет.

Кристофер надолго замолчал, а когда заговорил, в голосе его звучало смущение:

— Извини, Одри.

— Кристофер, ну, пожалуйста… Неужели ты думаешь, что я не понимаю, чем ты для нас обеих рискуешь?

— Я не имею права вымещать на тебе свое недовольство.

Одри посмотрела на него долгим взглядом. Этот крепко сбитый, сильный парень с рыжеватыми волосами, каштановой бородой и обсыпанным веснушками носом стал для нее таким родным. Твердый взгляд его светло-серых глаз помог ей выжить, когда смерть уже стояла у порога. При каждом взгляде на него у Одри начинало ныть сердце потому, что он никогда не узнает, как сильно она его любит.

Девушка заставила себя улыбнуться.

— Давай не будем оглядываться назад, Кристофер. Пора посмотреть вперед, в будущее. Ты сегодня поговоришь с капитаном «Красавицы Брайтона»?

— Сразу же, как только провожу тебя в таверну.

— Тогда не будем терять времени, хорошо? — Одри отвернулась и взяла сумку. Когда она снова повернулась к Кристоферу, тот продолжал внимательно смотреть на нее. Неожиданно он обнял девушку и крепко прижал к себе.

— Я горжусь тобой, Одри.

Они вышли из каюты и двинулись к трапу, а Одри все еще не могла произнести ни слова.

Эммалина сидела на шатком смотровом столе и внимательно следила за доктором Кларком. Тот хмуро потянулся к чемоданчику с инструментами. Это был худой, даже костлявый, неряшливо одетый человек. Выглядел он еще более потрепанным, чем она ожидала. Спиртным разило от него, как от пивной бочки. Его рабочее место было больше похоже на свинарник, чем на кабинет врача. Эммалина прекрасно понимала, что, если бы не обстоятельства, она бы ни за что не переступила порога приемной доктора Кларка.

Эммалина следила за неверными движениями доктора и ругалась про себя самыми последними словами. За прошедшие сутки ее жизнь вдруг пошла наперекосяк. С каждым уходящим днем Дерек все дальше ускользал от нее. Эммалина чувствовала, что, если она в ближайшее время не восстановит их отношения, он будет потерян для нее навсегда. Джон Барретт, омерзительнейший тип, слишком ясно дал ей понять, что доверять ему нельзя ни в чем. Стремление отомстить Дереку настолько захватило его, что невозможно было даже предположить дальнейший ход событий. А теперь еще и это выбившее ее из колеи осложнение.

Эммалина глубоко вздохнула, стараясь взять себя в руки. Несмотря на все ее сомнения в том, что мужчина таких преклонных лет, как Роберт, смог зачать ребенка, в глубине души она была уверена в правильности диагноза доктора Фелпса. И этой ночью, прижимаясь к мягкому, дряблому животу Роберта, она снова и снова обдумывала создавшееся положение.

У нее перед глазами вдруг опять возник мужественный облик Дерека, и Эммалина слегка нахмурилась. Он отвергает ее только потому, что до сих пор считает, будто много лет назад она действительно предала его.

На самом же деле она до сих удивлялась, как это Дерек тогда не понял, что ее свидание с молодым матросиком было всего лишь вполне невинной уловкой неопытной молодой женщины, упоенной ощущением власти над красивым любовником. Она не ожидала, что ее интрижка закончится убийством. Это никак не входило в ее планы. Но она была уверена, что никогда не забудет чувства безграничности своей власти, которое испытала, когда увидела выражение глаз Дерека, стоявшего над бездыханным телом.

С тех пор Эммалина все время стремилась еще раз испытать это чувство. Ее увлечение культом Пуку, всевозможными оби и другими атрибутами черной магии во многом было следствием этого желания. Однако довольно быстро она поняла, что ее влечет к себе не только власть, но и сам Дерек.

Эммалина еще раз глубоко вздохнула. Она поклялась, что вернет Дерека. Слишком большая часть ее жизни была затрачена на это, чтобы отступить именно теперь.

Доктор Кларк повернулся к Эммалине, и она мысленно выругалась. У него действительно был весьма отталкивающий вид. Испитое небритое лицо, растрепанные волосы, кожа какого-то грязно-землистого цвета. Эммалина опустила взгляд на острый металлический инструмент у него в руке, потом снова взглянула в налитые кровью глаза. Вдоль спины пробежал холодок страха.

— Доктор Кларк, имейте в виду, что у меня есть кое-какие сомнения относительно вашего умения провести эту процедуру.

Доктор Кларк вызывающе выпятил грудь с видом оскорбленного достоинства.

— Уверяю вас, мадам, я множество раз оказывал подобную услугу островитянкам. Эммалина сузила глаза.

— Доктор Кларк, я не островитянка. И я очень надеюсь, что вам понятна разница!

— Конечно, конечно, — закивал доктор, но от своего не отступил. — Однако вы должны понимать, что независимо от того, какое положение в обществе занимает пациентка, процедура все равно остается одной и той же.

Эммалина сердито сверкнула зелеными глазами.

— Последствия для вас будут не совсем те же, если только вы что-нибудь не так сделаете!

— Мадам, — с бесстрастным выражением лица холодно проговорил Кларк. — Так вы хотите, чтобы я прервал беременность, или нет?

— Бесстыдный негодяй!

— Ну, так как?

— Вы, оказывается, не просто выродок! Своей бесчувственностью вы позорите благородную профессию, которой якобы занимаетесь!

— Еще раз повторяю, вы хотите, чтобы я прервал беременность или нет?

— Холодный, безразличный…

— Так да или нет, миссис Дорсетт?

Эммалина пробурчала еще несколько оскорблений.

Однако доктора Кларка они мало тронули.

— Я не понял, что вы мне ответили, мадам.

— Да! Да! — взорвалась Эммалина. — Да, да, да, да! Идите вы к черту! Давайте, займитесь делом и закончите поскорее. И чтоб все было аккуратно. Если наделаете ошибок, можете быть уверены, что я воспользуюсь моим оби и приду к вам из могилы, чтобы поквитаться с вами! Вы поняли меня, доктор Кларк? «

Доктор Кларк равнодушно кивнул и шагнул вперед.

— Ложитесь на спину на стол, мадам. — Взяв себя в руки, Эммалина резко бросила:

— Постойте-ка.

— Да, миссис Дорсетт?

— Вымойте руки.

— В этом нет необходимости.

— Я сказала, вымойте руки!

Доктор Кларк даже подскочил от визгливого окрика Эммалины. Хотя ее всю трясло, она едва не расхохоталась ему в лицо. Однако ей стало не до смеха, когда доктор Кларк вернулся к столу и с вызовом продемонстрировал ей свои трясущиеся руки, добавив при этом с неожиданным сарказмом:

— Итак, вам удалось отделить себя от других моих пациенток, миссис Дорсетт. Ну что ж, начнем?

Не отрывая взгляда от лица доктора Кларка, Эммалина медленно, но решительно легла на стол.

Спустя какое-то время она неверными шагами вышла из приемной доктора Кларка и подошла к своему экипажу.

Куако мгновенно оказался рядом, распахнул дверцу и предложил ей руку. Заботливо усадив хозяйку, старый раб заглянул в ее белое как мел, покрытое холодной испариной лицо и пробормотал:

— О, плохой этот человек…

Эммалина обессилено откинулась на сиденье. Слова Куако продолжали звучать у нее в ушах, и она безжизненным, каким-то не своим голосом ответила:

— И, правда, это гадкий человек. Отвези меня домой, Куако.

Экипаж на удивление мягко тронулся с места. Эммалина закрыла глаза и до самого дома не проронила ни слова.

Кристофер все дальше уходил от «Красавицы Брайтона», не забывая украдкой поглядывать по сторонам. Не заметив никого, кто мог бы заинтересоваться его присутствием в порту, когда ему давно пора быть в таверне, он ускорил шаг. Кристофер прекрасно понимал, что легкости, с которой их планы начали осуществляться, они обязаны только добрым отношениям Одри с владельцами таверны. Ее лечение, без всякого сомнения, спасло миссис Хили ногу;

Пожилые супруги буквально влюбились в Одри и готовы были сделать для нее что угодно.

Подойдя к таверне, Кристофер решительно сжал губы и направился к заднему входу. Он задержался у кухонного окна, заглядевшись на склонившуюся над разделочным столом Одри. Скоро для них настанут трудные дни. Одно время он думал, что Одри навряд ли выдержит предстоящее испытание, но сейчас подобные сомнения уже не мучили его.

Нежное личико девушки было исполнено такой милой и серьезной сосредоточенности, что Кристофер не мог отвести от нее глаз. С того времени, как они оказались на острове, на свет появилась новая Одри, но и знакомая Одри не исчезла полностью. Он вдруг испытал огромную радость оттого, что она во многом осталась прежней. Ведь никто так не чувствовал чужую беду, как Одри, И никто не мог быть так бескорыстен, как она. Даже Джиллиан, со всей своей несравненной стойкостью и великодушием, не обладала в полной мере женственной мягкостью Одри.

Две красивейшие женщины, похожие друг на друга как две капли воды, в то же время были такими разными, но обе обладали удивительной цельностью характера. Кристоферу подумалось, что он удостоился огромной чести знать их обеих.

Одри подняла голову от работы, заметила его взгляд и буквально застыла на месте. Кристофер вошел на кухню и направился к девушке. Она явно ждала, что он скажет о своем утреннем походе в порт.

Кристофер огляделся по сторонам. Кухня была не самым лучшим местом для такого разговора. Кто-то тронул его за руку. Кристофер обернулся — рядом стояла миссис Хили.

— Вот что, голубки, мне думается, вам нужно малость поворковать друг с дружкой. — С этими словами она мягко отстранила Одри и встала на ее место перед засыпанным мукой столом. — Сколько надо, столько и толкуйте. А я пока займусь печеньем.

Улыбкой, поблагодарив миссис Хили за столь великодушный подарок, Кристофер потянул Одри в тот закуток, которым они часто пользовались, чтобы поговорить без помех. Разговор был недолгим, и очень скоро Кристофер смотрел, как Одри, бледная, но полная решимости, продолжила прерванную работу.

Роберт скептически оглядел бесконечные плантации сахарного тростника, изнывающие под лучами беспощадного солнца. Ему вдруг пришло в голову, что эти плантации, простиравшиеся чуть ли не до самого горизонта, и являли собой итог всей его жизни. Он вспомнил те времена, когда все его время было отдано пятнадцати месяцам сева и сбора урожая. Тогда каждый его трудовой день начинался с рассветом и заканчивался с наступлением темноты. В то время он был убежден, что счастье заключается в успехе, в умножении прибыли и в завершении строительства роскошного по тем временам поместья.

Роберт снял с головы широкополую шляпу и вытер взмокший от пота лоб тыльной стороной ладони. Потом с наслаждением подставил свою лысеющую голову, под ласковые прикосновения налетевшего с моря ветерка. Боль в душе усилилась. На каком-то этапе его жизни годы начали уходить все быстрее и быстрее. Он очень хорошо почувствовал это, лишь когда познакомился с Эммалиной.

У Роберта болезненно сжалось сердце. Сегодня ей мотался по плантациям с раннего утра, твердо решив следовать заведенному порядку, чтобы к вечеру…

За спиной раздалось знакомое ржание его лошади, и Роберт резко обернулся. У него бешено застучало сердце, когда он увидел подъезжающего Лестера. Раб спрыгнул на землю и подбежал к хозяину.

Роберт едва сдерживал волнение. Он любил Эммалину и знал, что она не отвечает ему взаимностью, но надеялся, что она полюбит ребенка, которого носит. Вчера ночью он держал ее в своих объятиях и чувствовал ее страдание. Но он знал и то, что слишком сильно любит жену, чтобы помешать ей исполнить задуманное. Однако надеялся…

Но настало утро, и ничто не изменилось.

— Все закончилось? — сипло выдавил Роберт.

— Миссус вернуться к доктор. — Что-то такое было в выражении лица негра… что-то вызывающее тревогу.

— Как себя чувствует хозяйка?

— Миссус плохо быть. Джуба сказать масса звать, — затряс головой Лестер.

У Роберта упало сердце.

Он бросился к своей лошади и одним махом, удивившим его самого, взлетел в седло. Странное дело. С самого утра он мучился от жалости к ребенку, которого полюбил сразу, как только узнал о беременности Эммалины. Роберт думал о том, что скорее всего никогда не увидит этого ребенка, которому будет отказано даже в первом вздохе. Но ему ни разу не пришло в голову, что, потеряв ребенка, он может потерять и Эммалину.

Нет… Пожалуйста, Господи, нет…

Снова и снова он молил небеса сохранить жизнь Эммалине и все стегал и стегал хрипящего жеребца, летящего по не паханой земле к дому. Осадив коня на полном скаку возле парадного входа, Роберт, прыгая через ступеньки, взбежал по лестнице и ворвался в дом. Ловя воздух широко открытым ртом, он побежал к спальне, но возле двери в нерешительности остановился. Его вдруг обуял дикий страх. Неимоверным усилием воли Роберт взял себя в руки и, стиснув зубы, осторожно открыл дверь. И замер на месте. Он не увидел ни стоящей возле кровати заплаканной Джубы, ни перешептывающихся в глубине комнаты служанок. Он видел только Эммалину, распростертую на постели. Лицо бескровное, глаза закрыты.

— Эммалина, — трясущимися губами прошептал он.

— Роберт…

Эммалина медленно открыла глаза и попыталась приподнять голову с подушки. Ничего из этого не получилось, и по ее щекам потекли слезы, Он мгновенно оказался рядом с женой и прижался губами к ее мокрой холодной щеке.

— Кто-нибудь, срочно за доктором Фелпсом! — рявкнул Роберт.

— Роберт… нет… не надо…

— Эммалина, любимая моя, тебе очень плохо.

— Нет… — Эммалина взглянула на него своими изумрудными глазами. — Пусть они уйдут, Роберт. Я должна поговорить с тобой. — Увидев, что муж колеблется, она умоляюще добавила: — Пожалуйста…

Роберт повернулся к рабыням:

— Уходите. Когда будет нужно, я позову. — Взяв в свои ладони ее холодные руки, Роберт с нарастающим отчаянием поцеловал их и тихо спросил:

— Тебе больно, дорогая?

— Нет.

Презирая себя за вранье, Роберт обыденным тоном заметил:

— Джуба сказала, что ты была у врача.

— Да… Была.

— Почему?

— Роберт, — глаза Эммалины наполнились слезами, — я сделала ужасную вещь.

Роберт молчал, пытаясь справиться с пронзившей сердце болью. Бедная Эммалина… Раскаивается, когда уже слишком поздно.

— Что же такое ты сделала, дорогая?

— До сих пор не могу поверить, как я смогла…

— Скажи мне, Эммалина.

— Доктор Кларк — такой ужасный тип! У него грязь под ногтями…

— Эммалина, скажи мне.

— Роберт, ты слишком стар, чтобы заводить ребенка!

— Ребенок…

— Тебе же больше пятидесяти лет!

— Эммалина, пожалуйста…

— Ты вложил столько труда, чтобы у нас был этот дом… это поместье. И нечестно вносить сюда беспорядок и смятение!

Роберт, не в силах вынести тяжесть обрушившегося на него горя, взял Эммалину за подбородок и мягко, но решительно повернул ее лицо к себе. Голосом, исполненным идущей из сердца печали, снова спросил:

— О чем ты пытаешься рассказать мне, Эммалина?

— Я…Я…

— Эммалина, я прошу тебя…

Жена вновь взглянула на него своими бесподобными изумрудными глазами.

— Я не смогла сделать это! — Роберт будто окаменел.

— Не смогла сделать что?

— Я не смогла, не смогла позволить этому грязному типу покончить с нашим ребенком! — Роберт потрясенно отпрянул.

— Роберт, тебе придется вытерпеть все это!

— Вытерпеть все это? — тупо повторил Роберт.

— Смотреть, как я буду раздаваться вширь, и превращаться в уродину, как впереди меня в комнату будет входить мой огромный живот.

Где-то глубоко-глубоко в душе Роберта затеплился огонек надежды.

— Эммалина, да ты никогда не будешь уродиной!

— У меня не будет талии! — поджала губы Эммалина.

— На очень короткое время, родная.

— Мои груди ужасно раздуются!

— По-моему, это не так уж и плохо.

— Младенец будет вопить ночи напролет.

— Но у нас же есть Джуба.

— Все провоняет загаженными пеленками.

— Меня мало волнуют запахи.

— Младенец будет все время просить есть!

— Мы наймем кормилицу. — Эммалина на какое-то время затихла.

— Кормилицу?

— Ну да. Малыш будет в детской, она станет им заниматься, не беспокоя тебя без надобности. — Взгляд Эммалины вдруг стал холодным:

— Мой ребенок будет сосать грудь чужой женщины?

— Эммалина…

— У меня отнимут моего ребенка?

— Дорогая…

— Этого не будет, Роберт! — Лицо Эммалины посветлело. — Мой ребенок будет лежать в колыбельке рядом с нашей кроватью, пока не заснет!

— А как же…

— Пока я не буду уверена, что он здоров и нормально растет!

— Эммалина!

— И по-другому не будет, Роберт!

— Эммалина, дорогая… Служанки будут преданно ухаживать за нашим ребенком.

Эммалина рассерженно откинулась на подушку.

— Никто не может быть преданнее матери!

Роберт, не веря самому себе, потряс головой.

Кто это? Что за женщина лежит в его постели?

У Эммалины дрогнули губы, и она тихонько спросила:

— Роберт, ты рассердился на меня?

— Рассердился? Я? За что?

— За то, что у меня будет ребенок, когда ты такой старый.

Огонек надежды в его душе ярко вспыхнул и залил все его существо светом настоящего счастья.

— Дорогая моя, ты хоть понимаешь, что сделала меня счастливейшим человеком на свете?

Эммалина ответила не сразу. Неожиданно из уголков ее глаз выскользнули слезинки, и она чуть слышно спросила:

— Тогда почему ты не целуешь меня?

Не сознавая, что его щеки тоже мокры от слез, Роберт наклонился и поцеловал жену нежным долгим поцелуем. Когда он, наконец, выпрямился, Эммалина протянула руку и ласково провела ладонью по его щекам.

— Ты плачешь.

— Это от счастья, любимая.

Эммалина опять примолкла и пристально вгляделась мокрыми от слез зелеными глазами в лицо мужа.

— Роберт, ты любишь меня?

— Милая моя, как ты можешь сомневаться в этом? — Эммалина все продолжала изучающе вглядываться в его лицо, и он, отчего-то почувствовав неловкость, нахмурился:

— На что это ты так пристально смотришь, дорогая?

— На тебя.

— Я понимаю, но почему так пристально?

— Ты даже не спросил, люблю ли я тебя.

— Мне надо спросить об этом?

— Да.

— Ты любишь меня?

— Да.

— Я рад, любимая.

Изумрудные глаза Эммалины неотрывно смотрели на него:

— Роберт, я действительно тебя люблю. — Роберт молчал, пытаясь понять смысл взгляда и слов Эммалины. Наконец он осторожно спросил.

— Есть что-то еще, что тебе хочется, дорогая?

— Да.

— Ты можешь просить у меня что угодно, и если это в моей власти, то будет сделано.

Голос Эммалины упал до шепота:

— Есть одна вещь, крайне важная для меня…

— Завтра?!

У Джона Барретта глаза полезли на лоб. Петерс заявился в его маленькую контору всего несколько минут назад. На его худой физиономии расплывалась такая зловещая ухмылка, что даже Барретту стало не по себе. Это выражение лица ему было слишком хорошо знакомо. Он не улыбнулся в ответ и настойчиво переспросил:

— Ты уверен?

— Все точно. Я слышал это своими собственными ушами, клянусь.

— Нечего корчить из себя умника! — разъярился Барретт. — Я поверить не могу…

Усмешка Петерса вдруг превратилась в злобный оскал.

— Поверить он не может, как же! «Красавица Брайтона» выходит в море завтра утром во время прилива. Гибсон нанялся матросом, чтобы расплатиться за проезд обеих шлюх. Хочешь — верь, хочешь — нет, мне плевать! Сил моих больше нет торчать с утра до вечера около таверны и пасти эту троицу. Хватит! Гибсон чуть не застукал меня около окна, когда возвращался из порта. Руки страх как чешутся чиркнуть эту сволочь по горлу!

— Еще не время, болван! Никуда он от тебя не уйдет! — Барретт угрюмо посмотрел на компаньона. — Послушай-ка… «Красавица Брайтона»… Там капитаном Уильям Моррис, так?

— Точно!

— Я его отлично знаю. Он известен своим отрицательным отношением к высылке заключенных на принудительные работы. — Барретт на секунду задумался. — Гибсон наверняка легко с ним договорился. Другое дело Эндрюс. Он глаз не спускает со своей бабы. Скорее всего, Гибсон что-то придумал, чтобы она смогла улизнуть, прежде чем Эндрюс сообразит, в чем дело.

— Об этом он ни словечка не сказал.

— Идиот! Неужели ты думаешь, что он приведет с собой всю команду, чтобы вырвать эту Хейг из лап капитана? — Петерс угрожающе усмехнулся:

— Почем я знаю! Мне-то до всего этого, какое дело?

— Тебе сразу до всего станет дело, как только в твои карманы посыпаются монеты! — Барретт удовлетворенно покивал, видя, как Петерс наливается злостью. — Вот этим я и займусь. Хорошенько наполню твои карманы, конечно, тогда, когда сестрички будут моими. — Барретт расхохотался злобным, мстительным смехом. — Предупреди своих дружков, что им придется оказать мне еще парочку услуг. Пусть будут готовы к рассвету. Можешь им шепнуть, что я не поскуплюсь, если они сделают все как надо. Я не пожалею никаких денег, чтобы наконец самому узнать, чем это Джиллиан Харкорт Хейг так приворожила капитана! — Барретт снова расхохотался и решительно взмахнул крепко сжатым кулаком. — Всего один день, и тогда!..

— Завтра?

У Джиллиан сердце зашлось, она оперлась руками о стену, потому что все вдруг поплыло перед глазами. Она почувствовала, как Одри мягко поддержала ее за локоть, увидела, как Кристофер порывисто шагнул к ней, и усилием воли справилась с дурнотой.

— Все прошло, не волнуйтесь. Просто… — голос ее прервался. Джиллиан сглотнула и начала снова: — Просто я думала, что корабль уходит через несколько дней.

— А какая разница, когда он уходит? — Кристофер испытующе посмотрел на Джиллиан и добавил: — Если ты, конечно, не передумала.

— Нет… не передумала, но скоро утренний прилив. Дерек все еще на палубе. Он ни за что не позволит мне одной сойти на берег.

Кристофер шагнул вперед и оказался так близко от нее, что Джиллиан разглядела в его светло-серых глазах мелкие золотые крапинки.

— Джиллиан… — Его взгляд был полон неподдельной боли. — Ты уверена, что хочешь именно этого?

В каюте повисло долгое мучительное молчание, прежде чем Джиллиан ответила:

— У меня нет выбора, Кристофер. — В глазах юноши отразилось явное облегчение. Он вдруг обнял ее и нежно прижал к себе. Джиллиан с невольным вздохом закрыла глаза. Кристофер зашептал ей на ухо нежные слова, и от одного звука его голоса ее исстрадавшейся душе стало немного легче:

— Джиллиан, обещаю, что буду заботиться о тебе и об Одри. Клянусь моей жизнью! — Кристофер мягко отстранился от молодой женщины и деловито проговорил: — Вот что мы сделаем…

Сомнений не было… Это заговор.

Дерек крутился на своей койке не в силах уснуть. Через иллюминатор каюту заливал серебристый лунный свет. Ему вдруг пришло в голову, что большую часть своей жизни он смотрел на мир через этот иллюминатор или другой, точно такой же. Делом всей его жизни было море, а домом — «Воин зари». Тогда, в Англии, он решился на отчаянный шаг, рискуя и делом своей жизни, и своим домом, потому что судьба загнала его в угол. Однако в итоге он лишь усугубил свое положение. По-прежнему он в любой момент мог лишиться всего и, кроме того, потерять человека, дороже которого у него ничего не было.

Дерек посмотрел на Джиллиан, тихо дышащую во сне. Он с превеликим трудом набрал умопомрачительную сумму, которую Чарльз Хиггинс заломил за колониальные контракты Джиллиан и Одри. Он и тогда знал, что этот безрассудный шаг просто-напросто выпотрошит его кошелек, и тем не менее счел риск незначительным. Кингстон был золотым дном для тех, кто занимался грузовыми перевозками. Дерек был уверен, что стоит лишь закончить ремонт судна, как он в течение суток сумеет заключить новый контракт.

Ни разу в жизни он так не ошибался.

Дерек снова перевернулся на другой бок. Теперь у него просто не осталось выбора. Утром он нанесет визит Джону Барретту, и если за всем этим стоит Барретт, то он, скорее всего не устоит и признается, что именно его стараниями капитан Эндрюс оказался занесенным торговыми агентами порта в черный список. А уж тогда он приведет этого мерзавца в чувство, даже если придется действовать кулаками.

Ну, а если Барретт здесь ни при чем…

Дерек сжал зубы. Эммалина, красивая и самолюбивая, до сих пор не простила ему разрыва с ней после его выхода из тюрьмы. Неужели она действительно верит, что сможет сломить его своими глупыми интригами? Он никогда не встречался с Робертом Дорсеттом, но слышал о нем достаточно. Дорсетт сделает все, чтобы доставить удовольствие своей жене. И очень скоро он узнает, как далеко способен зайти этот человек.

Дерек почувствовал, что начинает паниковать, и на его скулах заиграли желваки. Его корабль может оказаться в руках судебных исполнителей, так же как и его жалкая собственность, в том числе колониальные контракты Джиллиан и Одри. Третий контракт в любом случае останется за ним… Это дело решенное… пока не закончится срок… И тогда…

Джиллиан повернулась на бок. Дерек тут же почувствовал, что она проснулась, хотя в царившей вокруг полутьме ее лицо казалось светлым расплывчатым пятном. Он нежно привлек ее к себе. Она уютно прижалась к нему и тихонько вздохнула. Хорошо знакомая боль тут же пронзила его душу. Дерек никогда не думал, что способен так беспокоиться за женщину, как он тревожился за Джиллиан. Она принадлежит ему… по закону… и только ему одному. Он не может ее потерять.