— Что случилось? — спросила она. Роган молча закрыл за собой дверь.

— Скажите.

Вновь никакого ответа.

— Роган…

Услышав свое имя, он шагнул вперед.

— Ваш отец — на Гранде-Терре.

— Невозможно!

Роган стиснул зубы, и у него заходили желваки на скулах.

— Я его видел.

— Отец ни за что не приедет на Гранде-Терре. Он презирает Жана Лафитта, считая его обычным преступником, и это недалеко от истины!

— Преступником?.. Да, ваш отец — блестящий эксперт по преступлениям на Гранде-Терре. В течение многих лет он плодотворно сотрудничает с самым грязным негодяем из этих мест.

— Вы лжете! — Габриэль замолчала, глядя на Рогана и удивляясь, как он изменился.

Чувствуя себя униженной оттого, что еще минуту назад думала о нем с такой теплотой, Габриэль гневно сказала:

— Зачем вы опять взялись за свое? Почему вы хотите меня уверить, что мой отец замешан в каких-то преступлениях? Я повторяю — вы не правы! Вы ошибаетесь! Если бы вы поговорили с ним, то убедились бы в этом!

— Вы забыли, я уже говорил с вашим отцом! — Подойдя к Габриэль, Роган схватил ее за плечи и сильно встряхнул. — Я постоянно ношу печать, оставшуюся от разговора с ним. Однако другое воспоминание терзает меня гораздо сильнее — крики умирающего от пыток моего первого помощника. Я же в это время лежал беспомощной, не в силах помочь ему.

Габриэль вырвалась из рук Рогана и отошла от него.

— Я должна поверить, что отец повинен не только в клейме у вас на груди, но и в смерти вашего первого помощника? Зачем бы он стал это делать?

— Чтобы скрыть свое преступное сотрудничество с Винсентом Гамби в нападениях на американские торговые суда.

— Нападения на американские торговые суда… Винсент Гамби… — Габриэль не поверила. — Вы, конечно, шутите! Гамби — ваш подельник по Гранде-Терре. Разве не так? Разве он не является одним из людей Лафитта? И если вы ищете виновного, обращайтесь к Лафитту!

— Лафитт ничего не знает о связях Гамби с вашим отцом, о той информации, которую он предоставляет Гамби, когда американские торговые суда идут с ценным грузом, который не следует упустить. Лафитт никогда бы не позволил грабить эти суда.

— Да это просто безумие! Если бы Гамби действительно нападал на американские торговые суда, оставшиеся в живых люди сразу же заявили бы об этом преступлении.

Лицо Рогана потемнело.

— В живых никого не остается.

— Не понимаю.

— Я хочу сказать, что при каждом нападении Гамби проявляет такую осторожность, что не остается никого, кто мог бы рассказать о случившемся. Он делает все, чтобы и само разграбленное судно больше никто не увидел.

— Вы хотите сказать…

— Я хочу сказать, что под руководством Гамби совершается массовое убийство… систематическое убийство каждого оставшегося в живых моряка и затопление кораблей.

— Нет. — Габриэль покачала головой. — Я вам не верю! Мой отец не смог бы принимать участие в такой жестокости. Раз нет свидетелей, почему вы считаете, что мой отец… или хотя бы Гамби несет эту ответственность?

— Да, живых свидетелей не осталось ни одного, за исключением моего первого помощника и меня.

Габриэль помолчала, стараясь сохранить самообладание.

— Это какая-то ошибка… и не иначе! — Она резко повернулась. — Мой отец никогда не выдал бы своих соотечественников пиратам. Какие у него для этого могли быть причины? Он богат, уважаем, пользуется доверием губернатора Клейборна! Роган не ответил.

— Зачем? Зачем ему делать все это?

Колючий взгляд Рогана будто впился в ее кожу:

— Вы знаете своего отца лучше меня…

Эти слова на мгновение заронили сомнение в ее душу. Она бросилась к Рогану и, вся дрожа, остановилась всего в дюйме от его мощной фигуры.

— Как… как я могу хоть на мгновение поверить… — Эмоции захлестнули Габриэль, у нее оборвался голос, но затем она продолжила: — Вы просто лжец! Мой отец не виновен в том, в чем вы его обвиняете!

— Виновен.

— Нет!

Почувствовав бесполезность дальнейших споров, Габриэль перевела дыхание.

— Ваши утверждения можно проверить достаточно легко. Раз отец здесь, позвольте мне высказать эти обвинения прямо ему в лицо.

Роган помолчал, а потом своим низким голосом ответил:

— Вы действительно считаете меня полным идиотом?

Габриэль уже не могла остановиться:

— Если отец появился на Гранде-Терре, то вовсе не потому, что он заодно с Гамби и Лафиттом. Он приехал сюда, догадываясь, что я где-то здесь, и намерен освободить меня!

Роган промолчал.

— Что вы собираетесь делать? — воскликнула Габриэль.

Вопрос повис в воздухе.

Что же ей делать?

Клариса мерила шагами спальню, а бесконечная вереница вопросов вертелась у нее в голове. Она взглянула на часы, и сердце замерло. Было одиннадцать. Посыльный мадам отправляется на Гранде-Терре в полдень.

Нет, Пуантро не мог догадаться, что Роган и Рапас — одно и то же лицо. В течение многих лет Рогану удавалось сохранять свою тайну, и не могло ничего случиться, что изменило бы эти обстоятельства.

Вполне возможно, что Пуантро отправился вовсе не на Гранде-Терре, как они предположили. В этом случае письмо Рапасу, переданное через посыльного мадам, вызовет ненужные беспокойства. Может ли она быть уверена, что этот посыльный заслуживает доверия и не передаст ее письмо Лафитту?

Слезы брызнули из глаз Кларисы. Что делать? Стук в дверь вызвал испуг, и она застыла в недоумении. Постучали еще раз.

— Клариса…

Услышав голос Пьера, она закрыла глаза, а затем промокнула выступившие слезы.

— Pardon, Пьер. Я не очень хорошо чувствую себя сегодня. Может, вы извините меня и придете попозже.

После короткого молчания Пьер заговорил, но тоном, которого она никогда прежде не слышала:

— Клариса, откройте дверь!

— Пьер, s'il vous plait[13]…

— Откройте дверь!

Не желая привлекать внимание окружающих к тому, что Пьер так громко взывает к ней за дверью в коридоре, Клариса еще раз промокнула глаза, а затем повернула ключ.

Пьер молча вошел и тут же закрыл за собой дверь. От гнева у него слегка подергивалось левое веко. Он повернулся к ней и сказал:

— Я так и знал — вы плачете.

— Нет, нет. Это ничего. — Клариса изобразила улыбку. — Обычные женские слабости. Время от времени такое случается. Час-другой, и со мной все будет в порядке.

— Клариса… mon amour…

Пьер взял ее за плечи. Гнев его испарился, когда он прошептал:

— Клариса, вам не надо притворяться со мной. Я вижу, что-то случилось.

— Non, ничего!

Пьер убрал прядь волос с ее щеки, и Клариса ощутила нежность, исходящую от его руки. Она увидела, как в глазах Пьера промелькнула боль, когда он прошептал:

— Знайте, что бы ни случилось, вы всегда можете довериться мне.

Клариса отрицательно покачала головой:

— Мне нечего вам сказать!

— Non… mon amour… s'il vous plait, больше не расстраивайтесь. — Он обнял Кларису, и ей стало немного уютнее. — Я не буду больше домогаться с вопросами, только попрошу кое-что мне пообещать…

Он несколько отстранился, чтобы видеть ее глаза, и, помолчав, продолжил:

— Если когда-нибудь вам что-либо понадобится, вы придете ко мне и обратитесь с просьбой о помощи.

— Ноя…

— Обещайте, Клариса.

— Пьер…

— Обещайте мне. Я хочу услышать, как вы произнесете, что придете ко мне, если вам что-нибудь будет нужно.

Милый Пьер… У Кларисы разрывалось сердце. Она, конечно, не заслуживала, чтобы такой добрый и щедрый человек любил ее. Она не могла ошибиться в его чувстве, но ее сердце принадлежало другому.

— Клариса, дайте обещание, ради покоя моей души, если не вашей.

Клариса посмотрела в карие глаза, так преданно устремленные на нее, и прошептала:

— Обещаю. Ради покоя вашей души.

— А что с вашей душой, ma cherie?

Сама удивившись вырвавшимся словам, Клариса прошептала:

— Для меня просто подарок — знать, что я могу положиться на вас, если мне будет нужно.

— А ваше волнение сейчас?

Клариса не знала, что ответить. Правда заключалась в том, что она ничего не могла сделать, чтобы помочь своему любимому Рогану и милому Бертрану, не рискуя подвергнуть их еще большей опасности. Ничего… только молиться.

Пьер был явно обеспокоен. К своему удивлению, она смогла улыбнуться.

— А сейчас я попрошу вас об одной вещи.

— Все, что угодно.

— Не найдете ли вы коляску, пока я буду одеваться? Я хочу поехать в собор.

Он кивнул:

— Коляска будет ждать.

Oui, она могла только молиться…

Да, что же он собирается делать?

Вопрос, заданный Габриэль, повис в тишине каюты. Присутствие Пуантро на Гранде-Терре настолько потрясло Рогана, что он временно утратил способность логически мыслить. Опасность его положения сделалась вдруг как никогда острой.

Годы, посвященные разработке плана, сведения о зверских убийствах американских моряков, вопли умирающих, не дававшие ему покоя, — все это вновь всплыло в памяти Рогана. Встреча с Пуантро стала критическим моментом — под угрозой было восстановление справедливости, которого он добивался. В то же время страдание в чистых серых глазах, недоуменно смотревших на него, заставляло переворачиваться душу Рогана.

Он проклинал судьбу, которая посылала ему новые испытания. Внутри все кипело, и боль отразилась в его голосе, когда он ответил:

— В настоящий момент я ничего не намерен делать.

— Ничего?..

— Бертран отправился на Гранде-Терре. Он должен узнать причину визита вашего отца.

— А потом?

— А потом мы посмотрим.

Тревога Габриэль усилилась.

— Вы… вы не причините отцу зла?

— Причинить ему зло? — Роган не смог сдержать презрительную ухмылку.

— Вы не нанесете ему физических увечий?

— Если бы мои намерения состояли в этом, я мог бы это сделать давным-давно.

— Каковы же ваши намерения?

— Добиться справедливости, мадемуазель!

— Но…

Поняв, что накал эмоций на пределе и дальнейшие колебания приведут его к неразумному поступку, так как стоящая перед ним красивая юная девушка готова вымаливать жизнь человека, которого он поклялся уничтожить, Роган повернулся и вышел из каюты, резко хлопнув дверью.

Он исчез в одно мгновение, оставив Габриэль в полной растерянности. Роган понимал, что впервые в жизни он спасовал перед лицом опасности.

Рубин и кобальт витражей, запах горящих свечей, благостные лица святых, мир и покой над всем… Кафедральный собор был пуст, скамьи красного дерева свободны, кроме двух мест…

Клариса застыла, преклонив голову, только ее губы беззвучно творили молитву… Сидящий рядом с ней Пьер тоже молчал, но не молитвой были заняты его мысли — он наблюдал за Кларисой и не мог оторвать взор от ее несравненной красоты. Головка с искусно уложенными светлыми волосами, покрытая черными кружевами, напомнила ему виденные в Европе картины великих мастеров. Припомнился также момент, когда Клариса появилась на улице перед заведением мадам, где он ждал ее в коляске. Пьер прежде никогда не видел Кларису такой: одетая в строгое темное платье с высоким воротником и в изящной мантилье, каким-то образом подчеркивавшей невинность ее души, она вызвала в нем чувства, каких раньше он никогда не испытывал.

Клариса Бушар… куртизанка? Non. Он всегда знал, что под маской, которую Клариса выставляла напоказ обществу, скрывается ее подлинное лицо. Он чувствовал, что настоящей Кларисы ее профессия не коснулась.

Тем не менее Пьер не представлял, как глубоко будет тронуто его сердце, когда эта женщина окончательно раскроется перед ним и ему выпадет счастье познать ее до конца.

Пьер опустился на колени рядом с Кларисой. Она вовсе не стремилась к тому, чтобы он сопровождал ее в собор. По известной причине она боялась за мужчину, которого любила. Клариса не хотела, чтобы Пьер находился рядом, когда она будет молиться за своего любимого, но в нем проснулась знакомая ревность, когда он посмотрел ей в глаза и все в них прочел.

Однако ревность делала Пьера все более решительным. Он знал, что нужен в данный момент Кларисе — понимала она это или нет. И он намерен был доказать ей это. Он убедит ее в своей любви так, как не могут передать никакие слова, и будет надеяться, что в один прекрасный день она полюбит его, как никогда не любила этого неизвестного мужчину.

Клариса подняла глаза. Ее щеки были мокрыми от слез. Сострадание охватило Пьера, и его рука крепко прижала ее к себе…

В этот момент он произносил свою безмолвную молитву.

— Я не знаю такого человека.

Несколько коротких фраз, произнесенных Лафиттом по-английски с сильным акцентом, повисли в тишине. Пуантро молча разглядывал на удивление молодого француза. Лафитт, сидя напротив него на стуле, обтянутом роскошной материей, с хрустальным бокалом у рта, являл собой воплощение европейской элегантности, что невозможно было отрицать. Пуантро понимал, что весь этот блеск был рассчитан на то, чтобы подчеркнуть его собственный неряшливый вид.

Терпение Пуантро было на пределе. Он скоро понял, что Лафитт дурачит его якобы любезной встречей. Забота слуг Лафитта о комфорте высокого гостя, бокал, который уже дважды был наполнен коньяком, несколько смен подносов с соблазнительными деликатесами — все было рассчитано, чтобы попусту тянуть время и заставить его поволноваться. Таким образом Лафитт избавил себя от необходимости что-либо говорить, оттягивая время и точно контролируя ситуацию. Не будь поставлено на карту благополучие Габриэль, Пуантро, без сомнения, выплеснул бы этот выдержанный коньяк в самодовольное лицо француза. Но поскольку дела обстояли таким образом…

Пуантро выдавил улыбку.

— Как я уже упоминал в своем письме, дружеские отношения с губернатором Клейборном вынуждали меня в прошлом отстраняться от ваших дел в Новом Орлеане. Эта связь требовала придерживаться линии поведения губернатора применительно ко всему, что происходило в заливе Баратария.

Пуантро сделал паузу, готовясь к прямой атаке.

— Однако если в прошлом моим правилом было придерживаться одних взглядов с губернатором, то теперь я хотел бы сделать вам предложение, которое было бы выгодно нам обоим.

— Вы уже сообщали об этом в своем письме, monsieur.

Пуантро заметил, что тепла в улыбке Лафитта поубавилось.

— Все это я понял из того, что вы говорили по прибытии. Однако мой ответ остается тем же. Я не знаю капитана Рогана Уитни, о котором вы здесь упомянули. Насколько мне известно, человека с таким именем на Гранде-Терре нет.

Улыбка застыла на лице Пуантро.

— Я пришел сюда, monsieur, с добрыми намерениями и с солидным предложением.

Лафитт немного помолчал, а затем произнес:

— Я очень надеюсь, что дочь будет благополучно возвращена вам, но помочь отыскать похитителя не могу.

Стараясь справиться с паникой, медленно нараставшей от мысли, что Лафитт вполне может отказать ему, Пуантро отпил немного ароматного напитка из своего бокала, а затем ответил:

— Я и не допускал предположения, что вы можете быть осведомлены о местопребывании моей дочери. Ничего подобного! Но я не сомневаюсь, что при вашем особом положении вы единственный человек, который может помочь обнаружить капитана Уитни и тем самым способствовать возвращению дочери ко мне. Я готов заплатить за это любую, даже немыслимую сумму.

— Ваши разговоры о немыслимых суммах и солидных предложениях не представляют для меня интереса.

Поняв, что разговор неожиданно быстро подошел к концу, Пуантро отбросил все уловки и резко прохрипел:

— Буду говорить откровенно, господин Лафитт! Я прекрасно понимаю, что нет такого денежного вознаграждения, которое могло бы послужить для вас искушением и побудить пойти на сотрудничество со мной, самым злостным вашим гонителем в Новом Орлеане, постоянно настаивавшим на вашем аресте и осуждении по обвинению в пиратстве и убийствах людей! Я не сомневаюсь, что вы прекрасно осведомлены о моей деятельности в прошлом! Но так же, как прежде осуждал вас, теперь я гарантирую поддержку во всем, если вы сейчас окажете мне помощь.

Руки его так тряслись от возбуждения, что он вынужден был поставить бокал на стол. После этого Пуантро взглянул на Лафитта:

— Чтобы окончательно внести ясность, мое предложение заключается в следующем: если вы оказываете поддержку в благополучном возвращении моей дочери, я гарантирую, что губернатор забудет все обвинения против вас и вашего брата и больше не будет выступать против вашей деятельности.

Все более и более озлобляясь против француза, видя, как тот, высоко подняв свои черные брови, открыто демонстрирует скептицизм, Пуантро просто кипел от злости, наконец Лафитт ответил:

— По-моему, вы обещаете то, чего не в силах сделать.

— Я могу это.

— Вы только так говорите.

— Вы ставите мои слова под сомнение, monsieur?

Лицо Лафитта окаменело:

— А если — да?

Слишком разъяренный, чтобы быть осторожным, Пуантро рявкнул:

— Только дурак может сомневаться в том, что говорит Пуантро!

На лице Лафитта вновь появилась холодная улыбка:

— И только слабоумный может допустить при каких бы то ни было обстоятельствах, что Жана Лафитта можно назвать дураком. Однако, monsieur, поскольку вы — мой гость и, безусловно, в расстроенных чувствах из-за любимой дочери, я предпочту не замечать ваши дурные манеры.

Резко поднявшись и отбросив все любезности, за которыми скрывалось едва сдерживаемое бешенство, Лафитт сказал резким тоном:

— Нам больше не о чем говорить. Можете освежиться и остаться переночевать, после чего мой человек проводит вас обратно в Новый Орлеан. Наши переговоры закончены.

Когда Лафитт вышел из комнаты, Пуантро в бешенстве вскочил и попытался его догнать, но в дверях выросла фигура головореза и заставила его остановиться.

— Господин Пуантро…

Пуантро застыл от голоса слуги, который сказал с абсолютно бесстрастным выражением на лице:

— Я провожу вас в вашу комнату.

Пуантро постарался взять себя в руки. Да, он воспользуется гостеприимством этого ублюдка Лафитта! Он поспит несколько часов, а затем вернется в Новый Орлеан, где опять возьмется за поиски Габриэль с еще большей настойчивостью! И если повезет, то письмо от этого выродка капитана Уитни будет ждать его, а Габриэль вскоре вернется домой. А как только она…

Пуантро, трясясь от злости, дал торжественную клятву: Лафитт заплатит кровью за нанесенное ему оскорбление, и он лично проследит, чтобы этот человек был повешен.

Эта мысль придала ему силы и вслед за безмолвным слугой он пошёл из комнаты.

Бертран незаметно прижался к покореженному стволу огромного дерева, и только чуть подрагивающие веки свидетельствовали о том, с каким вниманием прислушивался он к разговору на повышенных тонах, доносившемуся из окна дома Лафитта.

Бертран нервно пригладил рукой свои светлые взъерошенные волосы — единственный жест, выдававший его волнение. Он намеревался оставаться на своем месте, рискуя быть замеченным, до тех пор, пока не убедится, что дальнейшее развитие событий уже не важно.

Итак, Пуантро… на Гранде-Терре.

Сразу же, как только Роган произнес эти слова, явилась мысль, что здесь кроется какая-то ошибка. Пуантро никак не мог раскрыть их план. Неужели годы подготовки и перенесенные за это время страдания сведены на нет? Потом родился жгучий страх за Кларису, чья причастность к их делам уже не секрет для Лафитта.

Выполняя приказ Рогана, Бертран спешно отправился на остров. Подойдя к дому Лафитта, он выбрал укромное место, где и стоял теперь, ожидая финала беседы. Враждебность двух мужчин, явно сквозившая в разговоре, не ускользнула от его внимания. Пуантро показал себя самоуверенным дураком, не понимавшим бесперспективности занятой им позиции, а Лафитт в очередной раз продемонстрировал, что не потерпит какого бы то ни было высокомерия. Бертран с некоторым облегчением понял, что они…

— Так ты все еще здесь, mon ami…

Вздрогнув, Бертран тут же повернулся на знакомый с небольшим акцентом голос и встретился с устремленным на него взглядом Лафитта. Он весь насторожился, а Лафитт спокойно продолжал:

— Как всегда, по твоему выражению лица ничего не поймешь. Знаю, ты не ожидал, что мне известно твое присутствие под этим окном. Тревога в твоем взгляде отсутствует, а ведь хотелось бы знать, как я отреагирую, обнаружив, что ты шпионил за мной? Я начинаю понимать, почему Рапас так высоко ценит тебя.

Бертран промолчал.

— Предпочитаешь молчать в неясной ситуации. Bon… Ты предоставляешь мне возможность сделать первый ход, и я воспользуюсь этим.

Лафитт подошел поближе. В его глазах еще сверкали отблески прошедшей бури, когда он произнес:

— Ты слышал этого самонадеянного дурака? Пуантро рассчитывает заполучить мою поддержку, полагая, что я, как последний идиот, поверю обещаниям, которые он не намерен выполнять!

Лафитт выругался, что прибавило жара его словам.

— Пуантро в своем не знающем предела высокомерии принял меня за глупца. Однако я так часто сталкивался с подобным высокомерием, что не мог не узнать его с первого взгляда. Не обманут меня ни почет, ни уважение, которыми он пользуется в новоорлеанском обществе. Губернатор постоянно будет в дураках, доверяя ему, но я не такой легковерный!

Замолчав, Лафитт вновь проницательно посмотрел в лицо Бертрана.

— Видишь ли, я хорошо разбираюсь в людях. По твоему изуродованному лицу видно, что ты много страдал и, без сомнения, мужественный человек. Такие встречают смерть, не отступая ни на шаг, и их преданность тому, кто ее заслужил, безгранична. Но я также вижу, что в твоей душе поселились демоны и сейчас твое основное желание — уничтожить их. Не сомневаюсь, что именно это объединяет тебя с капитаном Рапасом, так как вы оба стремитесь к одной цели… и, возможно, вас связывает то, что называют словом «дружба».

Лафитт вновь внимательно посмотрел на него.

— Настоящая дружба — большая редкость. На этом острове найдется немного людей, кому я мог бы доверять в той мере, как капитан доверяет тебе. Поэтому я хочу, чтобы ты отправился обратно к Рапасу и избавил его от опасений, что Лафитт объединит против него свои силы с Пуантро.

Бертран замер.

— Oui, я знаю, кто такой Рапас, но я ни с кем не делился этим секретом. Не сложись ситуация таким образом, моя осведомленность о том, кто на самом деле скрывается под именем Рапас, осталась бы секретом даже для него самого. Но сейчас жизненно важно, чтобы капитан немедленно покинул Баратарию. Пуантро разъярен. Я несколько притормозил его действия, отказавшись вести с ним переговоры, но среди здешних подонков найдется немало таких, которые пойдут на любое, предательство, будь им предложена за это хорошая цена.

Тут Бертран впервые заговорил, хотя в его тоне никак не отразилось беспокойство, вызванное словами Лафитта:

— Боюсь, что это ошибка, господин Лафитт. Капитан не тот человек, которого ищет господин Пуантро.

— Non, не напускай туман между нами, не говори мне неправду. Если хочешь знать причину, почему я предупреждаю твоего капитана, достаточно сказать одно — Рапас окажет мне большую услугу, разделавшись с Пуантро.

Помолчав, Лафитт добавил:

— Однако еще одно предостережение. Пуантро, чтобы добиться своего, поставит на карту все. Я считаю, что в этом человеке заложены дьявольские способности. Жгучая ненависть, пылающая сейчас в его душе, представляет страшную опасность для капитана. Передай Ра-пасу, чтобы он не затягивал с окончательным выполнением своего плана. Пуантро от него не отстанет. Добавлю, что Пуантро, если очень постарается, сможет узнать подлинное имя капитана.

Лафитт еще раз внимательно посмотрел в лицо Бертрана.

— Последнее предостережение твоему капитану имеет личный характер. Скажи ему, пусть остерегается женщин, воспитывавшихся в монастыре, поскольку женская невинность, подлинная или притворная, является известной отравой, медленно затуманивающей мозги мужчинам. Иди…

Шагая минутой позже в направлении порта, Бертран взглянул на полуденное небо, и его беспокойство возросло. Заметив стоявшего невдалеке от таверны матроса из своей команды, Бертран компанейски подмигнул ему и шепнул что-то на ухо. Человек в ответ коротко кивнул. Слегка повеселевший Бертран продолжил свой путь в порт.

— Итак, нам подарена отсрочка…

Стоя на юте и наблюдая за безжизненной гладью залива, Роган резко повернулся к Бертрану. Он пережил трудные часы, ожидая возвращения своего первого помощника. В то время как большая часть его команды находилась на берегу, он каждую минуту готов был к атаке на «Рептор» и с горечью думал, что вряд ли сумеет отразить ее… или уйти в море, чтобы избежать неравной битвы.

С этими мыслями Роган, пытаясь увидеть хоть какие-то признаки враждебных ему действий, пристально вглядывался в береговую линию, изредка отрывисто отдавая приказы подготовки к бою. Но он в глубине души знал, что есть только одно оружие, которое можно противопоставить подобной атаке — Габриэль.

Комок застрял в горле. Жизнь Габриэль была самой большой ценностью для Пуантро, который ни во что не ставил жизнь любого другого человека. Роган понимал, что для спасения корабля и находившихся на нем людей он вынужден будет использовать ее. Габриэль… Противоречивые чувства, рожденные этой мыслью, преследовали его до сих пор.

— Капитан…

Бертран вздохнул, и его красивые брови, свидетельствуя о непривычном состоянии беспокойства, сдвинулись в прямую линию. В самом деле, ситуация была неординарной, что он и подчеркнул в кратком пересказе своей беседы с Лафиттом, который оказался столь неожиданным союзником…

Предупреждение француза вновь всплыло в голове Рогана.

Передай своему капитану, пусть немедленно покинет Баратарию…

Роган бросил еще один взгляд на берег, где собрались последние члены его команды, готовые к возвращению на корабль. Скоро они будут в полном составе.

Передай Рапасу, чтобы он не затягивал с окончательным выполнением своего плана…

На этой мысли Роган остановился. Сначала надо избежать очевидной опасности, а затем заново продумать свой план…

Скажи ему, пусть остерегается женщин, воспитывавшихся в монастыре… невинность… является страшно действующей отравой…

Ясные серые глаза глядели прямо на него… врожденное мужество, которое не признает поражений… неосознанный призыв, который каким-то образом сумел тронуть его сердце…

Черт! Как он мог дойти до таких рассуждений? Как могло случиться, что каждую ночь он проводил в одной постели с Габриэль, ощущая тепло ее тела, а потом целый день страдал от одних только воспоминаний об этом? В ту первую ночь у него и в мыслях не было проводить ночи с ней вместе. Он собирался только присматривать за ней, чтобы убедиться…

Его охватило чувство негодования и презрения к самому себе. Пора признать, что с первой минуты их знакомства он всяческими способами стремился не разлучаться с Габриэль Дюбэй, а в этом и крылась настоящая опасность его положения.

Роган понимал, что его колебания сулили неисчислимые бедствия для его корабля, команды и того справедливого дела, ради которого он жил все эти годы.

Пришло время исправить ошибку. Роган с решимостью встретил взгляд Бертрана.

Скрежещущий звук…

Габриэль замерла, когда выкрики команд стали звучать громче. Топот ног над ее головой на палубе… В чем дело? Она подбежала к двери каюты и, рванув ее, уперлась в невидящий глаз Дермота. Прерывающимся голосом она спросила:

— В чем дело?

— Капитан не разрешал вам выходить отсюда.

Дермот так угрожающе прорычал эту фразу, что кровь застыла у нее в жилах, но она не желала сдаваться.

— Я требую объяснить, что происходит?!

Внезапно девушка почувствовала, что оказалась в воздухе: сильная рука Дермота оторвала ее от земли и водворила обратно в каюту. Габриэль чуть не задохнулась от негодования, краска залила ее лицо. Стоя перед захлопнувшейся дверью, она пыталась овладеть собой, но не могла успокоить разраставшуюся ярость.

Чертов Роган! Как он посмел оставить ее под охраной такого невежественного животного! Она еще увидит, как будет страдать этот человек за бессердечное к ней отношение! Она еще…

Внезапно поняв, что она просто теряет время на бесполезные мысли, когда необходимо действовать, Габриэль вспрыгнула на стоящую рядом койку, чтобы взглянуть в крохотное оконце. Многое разъяснилось: скрежещущий звук, который она слышала, исходил от цепи поднимавшегося якоря, а оглушительный шум производили моряки, распускавшие паруса. Но куда они направляются? Почему так быстро покидают залив?

Леденящий душу страх внезапно пронзил ее с головы до ног. Если отец действительно появился на Гранде-Терре, то лишь по одной причине — чтобы найти ее. Только ради ее безопасности, рискуя своей собственной жизнью, он оказался в этом зловещем гнезде разбойников и убийц, людей, которые ненавидели его за дружескую близость с губернатором. Из-за нее, потому что он любил ее…

Она думала в последнее время об отце гораздо меньше, чем об этом огромном бандите, похитившем ее. О отец! А если с ним что-нибудь случилось…

Габриэль резко села и закрыла лицо руками. Сердце ее испепеляли обида, унижение, стыд. Все, что с ней произошло, воспринималось в эту минуту как ночной кошмар.

Но если… это всего лишь ночной кошмар — то когда же придет ему конец?

Огромное солнце плавно опускалось за горизонт. Золотистые отблески, пучками рассыпанные по всему морю, превратили его в переливающееся блестящее покрывало, но красота заката мало волновала Рогана, задумчиво стоявшего на палубе «Рептора». Миновал трудный и длинный день, в течение которого удалось успешно провести крайне важную операцию: Гранде-Терре остался далеко позади.

Слабый бриз налетел на корабль. Роган поднял взгляд на раскрывшиеся полностью паруса, готовые унести их как можно дальше от залива Баратария. Теперь ему предстоит выполнить еще одно дело, более сложное, чем уход из залива.

Неосознанно передернув плечами, он спустился с юта и пересек основную палубу в сторону лестницы. Он знал, что иначе поступить нельзя — это означало бы поражение в той борьбе со своими эмоциями, которую он вел с самой первой встречи с девушкой.