Эстебан явится к нему с рапортом лично и займет подобающее его рангу место в свите главнокомандующего.

Да, все идет превосходно. Скоро, очень скоро настанет час расплаты. Наглых, самодовольных техасцев прижмут к ногтю, и Эстебан лично позаботится о том, чтобы Гарет Доусон получил сполна за его страдания.

На губах Эстебана заиграла злорадная улыбка.

Анжелика беспокойно металась по просторной кровати, то и дело обращая взгляд на яркий полумесяц заглядывавший в открытое окно. Она была благодарна ночному светилу, разогнавшему мрак. Теперь можно передвигаться по спящему дому без опаски.

Ее утомленный взор обратился к циферблату часов. Скоро два часа ночи. Изящный корпус часов украшала миниатюра. Прелестная вещица. Здесь имелось множество таких милых мелочей. Эту комнату Анжелика занимала с того дня, как в «Круг Д» вернулся Джонатан Доусон. Если бы она была здорова, то сумела бы настоять на возвращении в свою прежнюю каморку. Однако в те минуты ей было не до этого.

Джонатан Доусон так решительно поселил ее возле своей спальни. Какое облегчение, что он не стал предлагать ей ту, другую комнату. Она все еще не в состоянии зайти туда в то место, которое ждало ее мать которое ей не было суждено увидеть.

У Анжелики заныло в груди. Временами сомнения отступали, но в следующий миг снова начинали терзать ее кто же она такая? И кошмары они все еще посещали ее, хотя намного реже. Но теперь каждое новое видение имело смысл. Оно приоткрывало завесу над очередной картиной из прошлой жизни. Однако это были лишь разрозненные фрагменты, не желавшие сложиться в единое целое, и Анжелика уже отчаялась когда-нибудь вспомнить детство с полной ясностью. Ответ от падре Мануэля еще не пришел, и ожидание становилось все тягостнее – она уже и сама не знала, хочет ли знать правду.

Резко отвернувшись от часов, она попыталась устроиться поудобнее. Просторный мягкий тюфяк, свежие простыни. Они пошиты из самого тонкого полотна и даже отделаны кружевом и так приятно ласкают кожу. Гарет сам купил эти Простыни для нее он хотел, чтобы к ней прикасались только кружева.

Анжелика зажмурилась и тяжело сглотнула, охваченная жаркой истомой. Образы, которые удавалось побороть при ярком свете дня, обретали свободу в ночные часы. Сильные, ласковые руки Гарета, сжимавшие ее в объятиях, его широкая грудь, к которой она приникала щекой Жаркое, неровное дыхание, касавшееся ее волос, неповторимый запах его тела. Она помнит все настойчивые нежные ласки, вкус его губ, припавших к ней в поцелуе.

Нет, ей следует заглушить чти мысли забыть о них, пока не станет ясно.

Ей припомнился нынешний ужин. Повинуясь настояниям Джона, она заняла за столом место по правую руку от хозяина Гарет в столовую не явился. Когда Джон поинтересовался, куда пропал ею сын, прозвучал угрюмый ответ Бретта

– Подался в город. И сказал, что сам не знает, когда вернется – Джон помрачнел, а Бретт сердито покосился на Анжелику – Оно, конечно, не мне об этом рассуждать, только он давно заслужил себе выходной – и не один. Черт возьми, он же выкладывался до донышка целый месяц. Сам объезжал стада, когда все парни давно уже дрыхли на ранчо А то и вовсе не возвращался ночевать. Он вот-вот загонит себя вконец, и нам с парнями.

– Ты прав, Бретт, но не тебе об этом рассуждать, – отчеканил Джон. От гнева его голубые глаза превратились в острые ледяные иглы – Всем и без тебя известно, что ситуация сложилась не из легких. Однако Гарет давно вырос. И волен сам распоряжаться своими силами – На миг смешавшись, Джон добавил – Но Жанет не может…

– Она не Жанет! Ее зовут Анжелика. Не в силах выслушивать что дальше, она неловко встала, извинилась и вышла из столовой Джон поспешил следом, и она воспользовалась случаем, чтобы попросить отнестись с пониманием к вспышке Бретта. Ведь все до одного ковбои держали сторону Гарета, а ее считали самозванкой. Их нельзя было за это винить.

Честно говоря, она сама не знала, долго ли вытерпит пытку неопределенностью и жгучую боль, которая терзала ее всякий раз при мысли о Гарете. Стоило закрыть глаза, и в памяти вставало его лицо. Руки сами тянулись погладить его нахмуренный лоб, согнать мрачную гримасу с напряженного лица. Чтобы снова засветились теплом глаза, превратившиеся сейчас в холодный оникс… Их взгляд резал ее, словно нож. Она не в силах это терпеть… не в силах… И есть лишь один способ…

Несмотря на тряску, Гарет задремал прямо в седле. Когда он снова заставил себя приоткрыть тяжелые веки, взгляд с трудом сфокусировался на освещенной луной дороге. Черт побери, он только зря потратил время, таскаясь в город. А ведь каких-то шесть часов назад он взвинтил себя до того, что поверил, будто посещение бара и свидание с Люси – или кем-то из ее подружек – поможет притупить боль. Однако и на сей раз это лекарство не подействовало. Отчаяние терзало его с прежней силой, а бесплодная поездка лишний раз доказала, что, кроме Анжелики, ему никто не нужен.

Анжелика… Анжелика… Она господствовала в его мыслях, она была тем светом в конце глухого, мрачного туннеля, в который превратилась его жизнь. Сколько еще терпеть, пока этому придет конец – в виде письма от падре Мануэля?

Рука машинально поднялась к измученным глазам и бессильно повисла. Он падал с седла от усталости, но не мог выбросить из головы Анжелику. Вот и сейчас перед глазами маячит ее лицо. Ни на минуту нет ему покоя.

Показалось залитое лунным светом ранчо, и Гарет пришпорил жеребца. Майор повиновался с радостью, ему тоже не терпелось вернуться в стойло. Последние силы ушли на то, чтобы снять с Майора седло, закрыть стойло и доковылять до парадного крыльца.

Гарет повернул ручку и толкнул дверь, лишь на миг позволив себе оглянуться на яркую луну Сколько раз по пути в

Техас он засыпал в чистом поле, любуясь дивным лицом Анжелики в волшебном серебристом сиянии3 Неужели он сможет забыть, какой удивительной казалась ее кожа. омытая неярким светом?

Этак он изведется вконец. Что ему действительно пойдет на пользу – позабыть обо всем и как следует выспаться. До утра осталось немного, и вовсе ни к чему…

Он замер, уловив в темноте легкое движение. При виде неясной хрупкой фигуры, едва освещенной отблесками луны из окна, Гарет замер. Неужели он видит Анжелику – или это жестокая шутка измученного рассудка? Не в силах гадать долее, он рванулся вперед, простирая к призраку руки. Ладони коснулись знакомого горячего тела, и он тут же привлек ее к себе что было сил.

– Анжелика, как я соскучился по тебе, милая…

– Гарет.. нет, пожалуйста…

Она застыла у него в объятиях и попыталась освободиться. Гарет испугался не на шутку и еще сильнее сомкнул руки.

– Только не исчезай, Анжелика. Милая, я не сержусь. Сначала я чертовски разозлился, но это прошло… почти прошло. Меня больше не волнует, что ты там наврала, мы просто обо всем забудем. А нашему па объясним, что тебе хотелось ощутить себя в безопасности – и ты добивалась этого единственным доступным тебе способом Он, конечно, рассердится, но рано или поздно поймет. И снова полюбит тебя, вот увидишь. Но давай сейчас…

– Нет, Гарет, пожалуйста, отпусти меня! Я пришла сюда не за этим! Я просто хотела поговорить…

Она сопротивлялась так настойчиво, что Гарету волей-неволей пришлось отстраниться. Как всегда, при виде ее красоты горло пересохло, а мысли понеслись каким-то странным галопом. Растерянная, измученная, она тщетно пыталась подавить дрожь, сотрясавшую всю ее хрупкую фигуру, и безжалостно кусала в кровь губы, не зная, с чего начать.

– Гарет… я… я хотела только поговорить…

– Но мне сейчас не до разговоров, – резко возразил он и попытался снова прижать ее к себе, но снова натолкнулся на решительный отпор.

– Гарет. неужели ты так и не поверил мне? Я думала…

– Гак вот зачем ты подкараулила меня нынче ночью, Анжелика? – Он сам не заметил, как схватил ее за плечи и стал трясти что было сил. – Тебе хотелось удостовериться, что и мне удалось заморочить голову… – Он горько рассмеялся. – Черт побери, а я то вообразил… – Его смех стал еще более уничижительным – так же, как и слова: – Я вообразил, будто ты хочешь меня так же, как я – тебя. Я вообразил, что ты признаешься во всем, пока не пришло письмо от священника, что ты попросишь меня пойти вместе с тобой к отцу и…

– Гарет, я не лгала! Поверь мне. Я сама не понимаю как, но…

– Нет! Ты снова лжешь! – Гарет оттолкнул умоляюще протянутые к нему руки и грубо схватил ее за подбородок. – Скажи, Анжелика, что ты чувствуешь в моих объятиях? Разве твое тело не кричит от желания слиться с моим? Тебе не хочется, чтобы я прижал тебя к себе, и ласкал, и целовал… Тебе не хочется отдаться мне… заняться со мной любовью… почувствовать, как я войду в тебя… как заполню тебя целиком… как мы превратимся в единое целое?..

– Гарет, пожалуйста. – Анжелику била крупная дрожь. В кристальной глубине серебристых глаз читалась лишь мольба. – Гарет, я так хотела поговорить с тобой, чтобы ты мне поверил. Ты так разгневался… ты, наверное, возненавидел меня. Я чувствовала эту ненависть в каждом твоем взгляде. Но я не хочу, чтобы ты меня ненавидел.

– Чего же ты хочешь, Анжелика? Скажи мне наконец! Наверное, я должен полюбить тебя… братской любовью? – Гарет не удержался от издевательского смеха. – Не выйдет! Зря тратишь время!.. – Неожиданно он подхватил ее и прижал к напряженным, переполненным желанием чреслам. – Это совсем не братская любовь… – прохрипел он. – и тебе в жизни не убедить меня, что я бы не почувствовал, что ты – моя сестра! Нет, милая, ты была и останешься Анжеликой Родриго, моей маленькой шлюхой.

И он стал жадно целовать Анжелику, которая принялась изо всех сил отбиваться и даже пыталась царапаться и кусаться, чтобы обрести свободу. Гарет. ошарашенный столь неистовым отпором, слегка отстранился, но не выпустил свою жертву, пока та не выбилась из сил и не затихла. Ее лицо повлажнело от слез, а в глазах по-прежнему светилась мольба.

– Гарет. пожалуйста, поверь мне! Пожалуйста! Что бы ни написал падре Мануэль, какой бы ни оказалась правда – я не лгала тебе! Видения становятся все более понятными. Я вспоминаю все больше с каждым днем, и я…

– Нет! Ты ничего не вспоминаешь! Ты выдумала все от начала до конца! – Гарет отчаянно затряс головой: он сам испугался не на шутку. – Не проси меня поверить, Анжелика, потому что…

– Тебе придется поверить ей, Гарет. – Оба резко обернулись в ту сторону, откуда внезапно прозвучал голос Джонатана Доусона. – Потому что она говорит правду.

Наступила тишина, и Гарет понял, что спорить далее бесполезно. Он неохотно отпустил Анжелику и скрипнул зубами от ярости: отец тут же обнял ее за плечи и повел прочь. В тот же миг с утроенной силой навалилась давившая усталость. Вяло качая головой, он с сочувствием глянул на отца:

– Па, ты ведешь себя чертовски глупо. Когда придет письмо от священника, ты сам что поймешь, но так и быть, я не стану напоминать, что предупреждал тебя об этом. Дьявольщина – мне не с кем поговорить в этом доме! Никто не желает меня слушать…

Гарет позволил себе на прощание еще раз взглянуть на Анжелику, на залитые слезами щеки, на искусанные в кровь губы. Он поймал ее взгляд и безмолвно взмолился: «Почему, Анжелика?! Я обещал, что стану твоим синим бархатом. Почему ты не хочешь.»

Невнятно пробормотав что-то вроде «доброй ночи», Гарет развернулся и направился к лестнице на второй этаж. Придется потерпеть еще немного, пока он получит возможность до конца объясниться с Анжеликой. Он скажет, что готов стать ее синим бархатом и быть ее опорой и защитой до конца своих дней. По правде сказать, больше ему ничего и не нужно от жизни.

– Ты ведь понимаешь, что это значит, правда, па? Джонатан Доусон оторвался от чтения недавно полученного письма и посмотрел на обеспокоенное лицо сына. Юноша, который привез послание от комитета безопасности, стоял возле них.

– Сомнений нет – это война.

– Чертовски верно, сэр! – Неожиданное восклицание, вырвавшееся у Денниса Фэрклоу, сына их соседа и добровольного курьера комитета, заставило помрачнеть обоих Доусонов.

– Не сказал бы, что меня это радует, особенно в свете наших нынешних обстоятельств.

– …не раньше и не позже… – пробормотал Гарет, кивая в знак согласия. Ему вовсе не хотелось покидать ранчо, пока не прояснится ситуация с Анжеликой. Скорее бы уж пришло письмо от падре Мануэля… Он заставил себя сосредоточиться на беседе между Джонатаном и чрезвычайно оживленным молодым человеком.

– …этот чертов Санта-Анна. Он отлично понимал, что делает. Ведь Остин разъяснил ему, чем кончится ввод регулярных войск.

Джон сокрушенно покачал головой, еще раз пробежав глазами письмо: пять сотен штыков на марше к Сан-Антонио под началом генерала Коса… Остин настаивает на создании милиции и ополчения и подчеркивает, что его долг – уведомить сограждан, что попытки переговоров с Косом и прочими военными обречены на провал: «Война неизбежна. Нам некуда отступать. Мы должны с оружием в руках отстоять наши права, наши жизни и независимость».

Не желая далее обсуждать этот вопрос наспех, Джонатан кивнул курьеру:

– Деннис, большое спасибо, что так быстро доставил письмо. Можешь передать отцу, что завтра все мужчины из «Круга Д» приедут в город на собрание.

– Отлично, сэр. Мне осталось посетить еще одно ранчо – и можно считать, что я оповестил всю округу.

Пока Деннис возился с подпругой, Гарет увидел на дороге еще одного всадника. Полуденное солнце слепило глаза, и Гарет прищурился, стараясь опознать нового гостя.

– Этот малый явно не из наших, Гарет. Я обогнал его по пути сюда. Говорит, он не хочет торопить лошадь, потому что и так проделал долгий путь. Я не стал расспрашивать, откуда он пожаловал.

– Спасибо, Деннис. Не забудь передать отцу, что мы наверняка увидимся с ним завтра…

Джон говорил что-то еще, однако внимание Гарета приковала фигура всадника. Он уловил нечто знакомое и в сутулых плечах, и в неловкой манере держаться в седле. Этот человек не мог быть техасцем. Нет, он нездешний… Возможно, он…

Загадочный всадник на миг приподнял шляпу, чтобы вытереть пот со лба. Солнце осветило ярко-рыжую шевелюру, отчего Гарет насторожился еще больше. Эти плечи… они слишком узкие для Брока Макфаддена, но рыжие волосы и поворот головы…

Тем временем чужак двигался все так же неспешно, выводя Гарета из равновесия. А когда он наконец натянул поводья, соскочил на землю и протянул руку, Доусон помрачнел донельзя, а сильные пальцы сжались в кулаки.

– Здравствуй, Гарет. Видно, ты не ожидал так скоро увидеть меня вновь.

– Нет, не ожидал, – неохотно отвечая на рукопожатие, промолвил Гарет и обратился к стоящему рядом отцу: – Позволь представить тебе Питера Макфаддена, брата Брока Макфаддена и одного из тех, кто работал над нашим с тобой проектом.

– Добро пожаловать, Питер, – как можно сердечнее сказал Джон. Он был несколько смущен: ни Гарет, ни Питер явно не питают друг к другу теплых чувств, а почему, непонятно. – Должен признаться, что мы ожидали приезда вашего брата.

– У Брока приболела жена, и он не мог ее оставить. А поскольку я все равно собирался

– Вы приехали сюда по личному делу?

– Да, – ответил Питер, глянув на Гарета – По личному – Затем он повернулся к лошади и вытащил из седельной сумки письмо. Потертое на сгибах и помятое, оно явно проделало долгий путь. По спине у Гарета побежали мурашки, когда шотландец торжественно вручил его Джонатану Доусону

Напряжение было столь велико, что даже пальцы Джона слегка дрожали, надрывая конверт и извлекая сложенные листы. Отец настороженно покосился на сына и заметил, глядя на подпись

– Это от священника

Гарет побледнел на глазах Вместе с отцом он скользил взглядом по затейливому, в завитушках, почерку

"Мой дорогой сеньор Доусон!

Позвольте извиниться за то, что не сразу ответил на ваше письмо. Нет нужды говорить, что оно немало удивило меня, так же как и поставленные в нем вопросы Беседа с вашим сыном перед его отъездом с Анжеликой была чрезвычайно неприятной. Я осуждал поступок Анжелики, хотя и понимал ее отчаяние в связи с более чем плачевным состоянием здоровья ее брата. Несмотря на горячие заверения вашего сына, я предполагал, что он не сдержит данного слова и очень скоро Анжелика окажется покинутой на чужбине, без надежды на будущее Должен признаться, что ваше письмо доказало его честность, и потому приношу свои извинения А теперь перехожу к ответам на ваши вопросы

Я задержался с письмом, потому что вынужден был дождаться возвращения из столицы сеньоров Родриго и их сына. И теперь хочу заверить вас, что излагаю рассказанную мне историю в точности так, как услыхал ее от сеньоров Родриго и с их полного согласия. Я счастлив раскрыть правду, ибо долгие годы был вынужден хранить молчание. Итак, начинаю по порядку

Когда у Маргариты и Хуана Родриго родился первый ребенок, они уже давно пребывали в браке. Девочка была прелестной крошкой, настоящим Божьим даром, появившимся после того, как они успели утратить надежду иметь детей.

Она была смыслом жизни родителей, и только с ней. связаны были все их помыслы. Однако пути Господни неисповедимы, и не нам их судить – мы вправе лишь принимать Его волю со смирением. Когда девочке миновал восьмой год в деревне случилась эпидемия оспы, и она умерла.

Маргарита была в отчаянии, ее горе оказалось столь велико, что не позволяло и далее жить там, где все напоминало об утраченном счастье. Она убедила мужа перебраться в предгорья, куда однажды приезжала в детстве. Во время путешествия они наткнулись на стоянку индейцев. Поскольку ни одно племя не обитало в этой местности, Хуан предположил, что была одна из банд мародеров. Близилась ночь, и на то, чтобы отъехать подальше от опасных соседей, времени не оставалось, так что супруги постарались вести себя как можно тише и не выдавать своего присутствия. С первыми лучами солнца они уже были на ногах и намеревались продолжить путь.

Сложив нехитрые пожитки, чета Родриго уже приготовилась к отъезду, как вдруг Маргарита услыхала детский плач, доносившийся с индейской стоянки. Ребенок плакал и плакал, и, судя по всему, никто не обращал на что внимания Маргарита знала, что индейские матери приучают своих детей вести себя тихо и в обычных обстоятельствах ребенку ни за что не позволили бы так долго кричать на всю округу Маргарита нарушила приказ мужа и подкралась поближе. Каково же было ее удивление при виде пустой стоянки! Ни вьючных и верховых животных, ни прочей живности. Ни один костер не горел, ни одной живой души не было видно между убогими шатрами. Зловещую тишину нарушал только пронзительный детский плач.

Он-то и побудил Маргариту двинуться дальше. Глазам предстало душераздирающее зрелище. Стоянка была завалена трупами, многие из которых уже начали разлагаться, отчего в воздухе стояла жуткая вонь. Маргарита тут же решила, что это скорбное место покинуто теми, кого еще не затронула оспа, – в бегстве они видели единственную надежду на спасение.

Ведомая чувством, пересилившим страх, Маргарита двинулась в глубь стоянки, пока не достигла места, откуда раздавался плач– Ей пришлось заглянуть в шатер, где заходился криком ребенок, все еще прижатый к груди мертвой матерью. Маргарита попыталась помочь ребенку, но опоздала. Через несколько минут дитя скончалось у нее на руках.

Хуан едва успел уговорить жену убраться отсюда поскорее, как вдруг их внимание привлек шум. Неподалеку от них стояла девочка, завороженно следившая за ними огромными серебристыми глазами. Темные длинные волосы сбились в колтун, а грубая одежда была испачкана. Она не ответила, когда Маргарита обратилась к ней по-испански, и через мгновение рухнула без чувств. Одного взгляда было достаточно, чтобы обнаружить у ребенка тот же недуг, что отнял жизни остальных.

Однако Маргарита ни за что не желала уступать болезни еще одного ребенка. Они с Хуаном отнесли девочку подальше от тлена и смерти и стали самоотверженно ухаживать за ней. Целых три дня они не знали, увенчаются ли их усилия наградой, но не теряли надежды. Ребенок оказался на редкость крепким – на четвертый день появились признаки выздоровления.

Маргарита сочла, что Небеса нарочно послали ей это дитя и она имеет право считать девочку своей.

Прелестный ребенок был примерно в том же возрасте, что и их родная дочь, и супруги Родриго решили, что на них снизошло Божье благословение. Однако ребенок не разговаривал. По-видимому, сказались последствия тяжелой болезни, которая стерла из детской памяти все, что связывало ее с прежней жизнью. Многократные попытки не принесли результата, имя девочки узнать не удалось, и Маргарита нарекла ее Анжеликой – то есть «дитя, посланное ангелами».

Дождавшись, пока девочка наберется сил для путешествия, супруги Родриго продолжили путь в Реал-дель-Монте. Их никто не знал в этой деревне, и без того осаждаемой толпами иноземцев. Заведомо нежеланные гости, они к тому же привезли с собой ребенка, чьи удивительные глаза и светлая кожа разительно отличались от родителей. Из опасения потерять ребенка Маргарита позволила родиться истории об изнасиловании и о том, что настоящий отец девочки неизвестен. Однако здесь, в горах, сплетни передаются с поразительной скоростью, и вот уже репутация семьи Родриго оказалась утраченной безвозвратно.

Хуан отчаялся найти работу и собрался было наняться шахтером на рудник, однако Маргарита решилась прийти ко мне и изложить все, как было. Я не хотел, чтобы поступок, продиктованный милосердием… и отвагой, привел к столь плачевным последствиям, и взял Хуана на работу к себе в церковь – где он и служит по сей день верой и правдой.

Что же касается девочки, то она постепенно научилась говорить и росла, полностью забыв о прошлой жизни. Она оказалась удивительно чуткой и гордой и никому не позволяла неуважительно отзываться о матери в своем присутствии. Через несколько лет Маргарита зачала второго ребенка, и счастье ее не знало границ. Она считала, что жизнь ее прошла не напрасно – хотя из-за тяжкой болезни ее сыну вряд ли было суждено дожить до зрелости. Появление на свет брата – каковым Анжелика считала Карлоса – подарило ей не меньшую радость, чем Маргарите с Хуаном. Ее трогательная преданность Карлосу никогда не вызывала сомнений.

Вот и вся история, которую вы пожелали узнать, сеньор Доусон. Уповаю на то, что это поможет вам обрести душевный покой. Единственное, в чем я могу вас уверить, что Анжелика – не родная дочь Хуана и Маргариты Родриго, а ребенок, похищенный индейцами во время набега. Для опознания могу предложить вам только маленькое золотое колечко, которое было на Анжелике, когда ее нашли. Украшение явно принадлежало девочке в течение многих лет – даже в том истощенном состоянии, в котором она попала к Хуану и Маргарите, снять его с пальца удалось с превеликим трудом. Хуан решил, что лучше забрать его у ребенка, пока Анжелика ничего не помнит, и все это время я хранил кольцо у себя.

Прослышав о намерении Питера Макфаддена отправиться к вам на ранчо, я попросил его доставить это письмо. Я написал еще одно – специально для Анжелики, в котором передаю то, что хотела сообщить ей Маргарита. Оно также у Питера. Желаю вам счастья и благодарю за то облегчение, что испытал, открыв столь долго таимую правду. Теперь вы вольны поступить с ней так, как сочтете нужным, но я уверен, что вы были и останетесь человеком чести

Ваш во Христе, преподобный Мануэль Сантьяго"

Гарет затаив дыхание следил за тем, как торопливо Джон обшарил конверт и извлек что-то маленькое, завернутое в клочок бумаги. Руки у Гарета дрожали так, что пришлось сжать их в кулаки. Тем временем Джонатан Доусон развернул бумажку и охнул при виде маленького блестящего колечка. На глазах у отца выступили слезы.

– Я я подарил что колечко Жанет на день рождения, когда ей исполнилось шесть лет – дрожащим голосом промолвил Джон, протянув его Гарету – Вот видишь, здесь выгравирована буква "Ж". Оно оказалось маловато, однако Жанет ни за что не желала его снять. Я часто думал, что – Тут он испуганно умолк, обратив внимание на помертвевшее лицо Гарета – Гарет, мне очень жаль.

Однако Гарет не слышал обращенных к нему слов. Его рассудок отказывался принять очевидное. Он отчаянно затряс головой и забормотал обращаясь к самому себе

– Нет что это ошибка. Индейцы во время набегов похитили множество детей Анжелика не твоя дочь Она не моя…

– Гарет, больше нет причин сомневаться. Это кольцо и рассказ Маргариты Родриго подтвержденный священником

Но Гарет лишь упрямо мотал головой. На крыльце послышались шаги, и все повернулись в сторону Анжелики. Она поспешила во двор, явно удивленная появлением Питера Макфаддена, но заметила письмо в руках у Джонатана и застыла в нерешительности. Не желая мучить ее неизвестностью, Джон промолвил.

– Это от падре Мануэля.

Однако Анжелика не в силах была оторвать взгляд от колечка, ярко блестевшего на солнце Джон молча протянул ей кольцо Блики, игравшие на полированной поверхности, снова оживили волны давних воспоминаний. Ее левая рука потянулась к пальцу, на котором когда-то было надето что кольцо. Она вспомнила, как смотрел на нее папа Джон, когда надевал колечко а еще она вспомнила необычайно ясно тот взгляд, которым обменялись тогда папа Джон и мама. О Боже только не это. Ее снова затягивал водоворот давно минувших картин и звуков, однако Анжелика боролась что было сил, цепляясь взглядом за одно-единственное лицо.

Гарет. Его черные глаза превратились в два мрачных, непроглядных омута на белом как мел лице. Они терзали ее, не давали покоя. Даже сейчас она грезила о его объятиях, его ласках, о счастье быть вместе с ним. Ну почему он не скажет, что все что сон, что они опять будут вместе? Но нет, в черной глубине его глаз читалась лишь боль бесконечная боль от необходимости смириться с неизбежным, которому Гарет так упорно и отчаянно сопротивлялся Никогда больше никогда ей не быть с Гаретом

Анжелика шагнула было к нему, но земля уходила из под ног Гарет Произнесла ли она его имя вслух – или оно само отозвалось в ней бесконечным эхом? Гарет Она простерла руки, но он не ответил на этот жест, и только взгляд, полный отчаяния, приковал к себе ее взор, проникая до самого сердца, которое готово было выпрыгнуть из груди. Для нее в Гарете заключался весь мир, им одним она жила и дышала, только зажженный им потаенный огонь согревал ее душу. Но теперь этот мир рухнул. С беспощадной жестокостью в мозгу вспыхнула четкая мысль все кончено.

Ее рассудок угасал, лишенный источника света. Теперь Анжелика не желала бороться с новым натиском ненасытной тьмы она покорилась ее безмолвному повелению и позволила лишить себя последней связи с реальностью. Черная бархатная бездна, которой она так избегала до сих пор, превратилась в последнее убежище, в обещание вечного покоя