Дождавшись, пока его сын поднимется на ноги, дон Энрике резко развернулся и направился к библиотеке. Когда ее массивные двери плотно закрылись, Питер с сочувствием взглянул на донну Терезу. Ее округлое миловидное лицо беспомощно кривилось от попыток удержать слезы. И Макфадден искренне произнес:

– Донна Тереза, вы наверняка не находите себе места от тревоги. Я ничуть не обижусь, если вы покинете меня, чтобы присутствовать при разговоре между вашими близкими.

– Вы очень тактичный человек, сеньор Макфадден, – благодарно кивнула хозяйка. – Хуанита сию минуту подаст вам чай. Не стесняйтесь, чувствуйте себя как дома, – и, покраснев, она смущенно прошептала: – И мы с доном Энрике надеемся, что вы примете наши извинения за выход– ку Эстебана. Мой сын… его так унизило это неожиданное нападение, и он невольно срывает гнев на окружающих.

– Вам не в чем извиняться передо мною, донна Тереза.

– Большое вам спасибо, сеньор Макфадден!

Донна Тереза поднялась с кресла, наградила гостя еще одним признательным взглядом и поспешила в библиотеку. Только когда ее пышная фигура скрылась за дубовыми дверями, Питер дал волю накопившемуся раздражению. Похоже, придется проторчать в этой гостиной намного дольше, нежели он рассчитывал. Шотландец чувствовал, что его терпение иссякает. Ведь он находился так близко… буквально в нескольких шагах от кухни, где наверняка сейчас находится Анжелика, не зная, что он здесь, рядом…

Не в силах усидеть на месте, юноша вскочил и подошел к окну. Эстебан Аррикальд… Да, он изрядно успел наслушаться о самодурстве молодого Аррикальда. И о том, что он увлекся Анжеликой Родриго, – тоже. Тут руки Питера сами собой сжались в кулаки, и он потряс головой, борясь с наваждением. Нет, больше он не пойдет на поводу у глупых сплетен об Анжелике. Если она даст слово, то будет принадлежать Питеру, и только ему. Это все, о чем он мечтал… больше ему ничего не нужно. Он заберет ее к себе…

Тут раздались шаги: появилась горничная с подносом. Питер мельком поглядел на юную особу и был поражен ее откровенно похотливым взглядом.

– Сеньору угодно, чтобы я налила ему чай? – вкрадчиво произнесла она.

Первым порывом Питера было отказаться, но внезапно он решил воспользоваться ситуацией. Макфадден изобразил улыбку и направился к низенькому столику, милостиво кивая:

– Да, постарайся для меня, милочка. Чай – это то, что нужно!

Поощренная столь любезным тоном, девица окинула гостя оценивающим взглядом и принялась за дело. Она предоставила Питеру достаточную возможность полюбо– ваться своим пышным бюстом, так и выпиравшим из выреза платья, пока наконец не протянула ему полную чашку, игриво заметив:

– Вот, надеюсь, сеньору понравится. Я рада сделать вам приятное… и если понадобятся еще кой-какие услуги…

Питер едва сдержался – ему стало тошно и от фривольных взоров, и от прозрачных намеков. Просто удивительно. как Анжелике удалось заслужить столь скандальную репутацию, в то время как бок о бок с ней на кухне торчит эта девица.

– Как тебя зовут? – осторожно поинтересовался Макфадден, принимая чашку.

– Хуанита. с вашего позволения.

– Хуанита… Так вот, Хуанита. мне действительно потребуются кое-какие услуги. Там, на кухне, работает одна девушка, с которой я бы хотел поговорить. Если ты передашь, что я здесь и попозже приду повидаться с ней, я тебе буду очень обязан.

– Девушка? – Слащавая улыбочка Хуаниты мигом превратилась в гримасу. – Да ведь на кухне больше нет молоденьких, сеньор. Там работают одни старые…

– Нет, ты ошибаешься, – затряс головой Питер. – Эту девушку зовут Анжелика… Анжелика Родриго. И она работает…

– Сеньор, Анжелика Родриго больше не работает на асиенде! – злобно выпалила Хуанита и повернулась, чтобы уйти, но Питер успел поймать ее за руку:

– Постой, Хуанита! Еще два дня назад… Хуанита, вырывая руку, резко возразила:

– Еще два дня назад она скрылась из Реал-дель-Монте со своим техасцем… с Гаретом Доусоном! – И она дернула плечом при виде явной растерянности гостя – А чего ж вы хотите от такой, как она, сеньор? Все давно знали про ее делишки. Вот донна Тереза и вышвырнула ее из-за скандала с техасцем. И все слуги в доме только рады, а в особенности я.

Питер все еще ошалело качал головой, не в силах смириться со столь неожиданным оборотом дела. Нет, Анжелика не уехала бы отсюда ради Гарета Доусона… она не могла так поступить! Она же обещала всерьез подумать над его предложением… она обещала…

– Нет, ты, должно быть, ошиблась! Где она живет? Я поеду туда и поговорю с ней сам!

– Вы можете перевернуть вверх дном их дом в деревне, да только нет ее там, и весь сказ! А коли мне не верите, так спросите саму донну Терезу. Она вам скажет то же. – И Хуанита холодно добавила, позабыв про недавнюю игривость: – Да отпустите вы меня Христа ради, сеньор!

– Да… да…

Пальцы Питера бессильно разжались, и горничная вышла. Все еще с трудом осознавая сказанное Хуанитой. шотландец подошел к окну. От нестерпимого солнечного света и боли, терзавшей сердце, он зажмурился. Это неправда. Анжелика не могла уехать…

Эстебан напряженно застыл возле широкого окна библиотеки, словно высматривая что-то в саду. Дон Энрике, снедаемый гневом, шумно вздохнул и закрыл за собой дверь. Демонстративно обращенная к нему спина сына являлась еще одним болезненным ударом по родительскому самолюбию. А ведь он любил сына больше жизни… И не эта ли безумная любовь виной всему?..

– Эстебан, не соизволишь ли ты повернуться ко мне лицом? Я бы не хотел беседовать с твоей спиной!

Смертельную бледность надменного лица Эстебана подчеркивала гневная гримаса.

– Да ведь ты ни разу в жизни и не пытался беседовать со мной, отец! Ты только диктовал свою волю и ждал в ответ беспрекословного повиновения. Так что рано или поздно тебе. все равно пришлось бы разочароваться в своих ожиданиях. Ибо я не намерен подчиняться твоим приказам, как вышколенный слуга!

– Эстебан, я не собираюсь обсуждать твои мнимые обиды. Я привел тебя сюда, чтобы обсудить твои нынешние поступки. Ибо своими выходками ты все более напоминаешь избалованного ребенка, чем постоянно терзаешь свою мать. Ты еще слишком слаб, чтобы ехать верхом. Из-за своей необузданной гордыни всего пару минут назад ты едва не свалился с лестницы – не подоспей вовремя сеньор Макфадден!

– Ты, как всегда, готов исказить ситуацию в угоду своему мнению! Я действительно чувствую себя отлично и непременно отправлюсь в погоню за оскорбившими меня мерзавцами!

Дон Энрике озабоченно нахмурился: в библиотеку вошла донна Тереза. Он надеялся успеть объясниться с сыном начистоту без жены. Но с другой стороны, невозможно было и дальше оставлять ее в блаженном неведении об истинном мотиве поступков возлюбленного сына. Дон Энрике поколебался, но в конце концов решительно заявил:

– Эстебан, ты зря тешишь себя иллюзией, будто сумел меня обмануть. – Эти слова насторожили Эстебана, и отец продолжал наступать, пользуясь его замешательством: – С самого начала я отлично знал: твоя история о бандитском нападении – вранье от первого до последнего слова!

– Вранье?! – испуганно охнула донна Тереза, переводя глаза с мужа на сына.

– Мама, ты только послушай, что говорит отец! У него повернулся язык обвинить меня во лжи…

– Не усугубляй свою вину дальнейшей ложью, Эстебан! – Благородное лицо дона Энрике полыхало гневом. – Твое неожиданное возвращение на асиенду полумертвым, привязанным к коню, потрясло меня не меньше, чем мать. И гнев мой не ведал пределов. Как только ты смог говорить и рассказал о нападении, я отправил опытных следопытов, которым было приказано разузнать все возможное о разбойниках. Однако они не обнаружили ни малейших признаков присутствия в округе банды, о которой ты рассказывал.

– И для тебя этого оказалось достаточно, чтобы обвинять меня во лжи?!

– Нет, Эстебан, дело не только в этом. Просто мне и прежде случалось ловить тебя на лжи – хотя, каюсь, я предпочитал смотреть на это сквозь пальцы. Но я отлично изучил некоторые твои черты: ведь ты не остановишься ни перед чем ради исполнения своей прихоти.

– Это кто же тебе такого наговорил? Падре Мануэль… или Гарет Доусон? Ах, конечно, ты же без ума от его пресловутой «любви к земле»! Зато мне такая любовь неведома, и я не собираюсь ею воспылать!

– Поверь, Эстебан, найдется еще немало качеств, которые тебе бы не помешали. И не последним среди них является честность. Однако я давно утратил надежду увидеть в тебе хотя бы малейший на нее намек. Ставлю тебя в известность, что больше не потерплю тех наглых выходок, которые ты постоянно позволяешь себе с самого возвращения на аси-енду…

Эстебан покачнулся от слабости и вынужден был ухватиться за край стола, чтобы не упасть. Плечо терзала адская боль, бледный лоб его покрылся испариной.

– Не понимаю, о чем ты толкуешь!

– О том, что никаких бандитов не было и в помине! Что ты пустился в погоню за Гаретом Доусоном! Тебе удалось одурачить мать притворной заботой об Анжелике Родриго – но не меня! Я не настолько стар, чтобы не заметить, как ты пожирал ее глазами. И с каким страхом она смотрела на тебя. И оттого я даже почувствовал облегчение, когда узнал, что она досталась техасцу и что он решил увезти ее с собой в Техас.

Эстебан почувствовал, как силы покидают его. Он сделал несколько неверных шагов к ближайшему креслу и осторожно уселся, с досадой отмахнувшись от попыток матери ему помочь.

– Стало быть, ты только рад, что какой-то техасец удрал с твоей собственной кухаркой! Отец, ты все больше меня удивляешь!

– Я должен был это предвидеть.. – сокрушенно покачал головой дон Эстебан, не обращая внимания на циничное замечание сына. – Великая тайна неожиданного возвращения в Реал-дель-Монте, откуда ты уехал вместе с сеньорами Валентин… А вернулся ты из-за женщины, верно? И обнаружил, что она скрылась вместе с Гаретом. Твоя гордыня оказалась уязвленной. Она не позволила тебе смириться…

И тут Эстебан с совершенно искренним удивлением покачал головой, даже не посчитав нужным оправдаться:

– Просто невероятно, как эта сука посмела предпочесть мне неотесанного техасского мужлана?! Впрочем, что возьмешь с такой деревенщины? Придется мне заняться ее образованием, отец. Ибо я непременно отправлюсь за ней. И уж на сей раз не промахнусь! И никакой каприз судьбы не отведет мой кинжал от сердца Гарета Доусона, не воткнет его куда-то под ребра! Техасец не успеет снова нажать на курок! Мой клинок уже отведал его крови, но этого мало, мне нужна его жизнь – вся, до капли!

Приглушенное восклицание донны Терезы привлекло его внимание, и Эстебан зло рассмеялся:

– Что, мама, все еще удивляешься, на какие чувства способен твой сын? Ну что ж, привыкай. И не беспокойся. Она поплатится за свою измену. Я заставлю ее служить, как положено. Я возьму ее с собой в столицу. Такую красавицу запросто примут в свете. Мне только придется сочинить достаточно правдоподобную историю, как она попала ко мне. С этой сказкой все охотно согласятся, и мы будем приняты в самых высших кругах – какие бы сплетни про нас ни ходили!

– Эстебан… но ведь падре Мануэль устроил Анжелику в мой дом… под мое покровительство.. дабы избежать именно этой ситуации… – Жалобный голос донны Терезы прервался беспомощным вздохом. В ответ ее сын хищно ухмыльнулся.

– Если это все придумал падре Мануэль – что ж, спасибо ему!

– Нет, Эстебан, падре Мануэль не виновен в создавшейся ситуации. Вся вина целиком лежит на тебе. – Выражение лица дона Энрике смягчилось, когда он посмотрел на убитую горем супругу. – Тереза, почему бы тебе не проведать нашего гостя? – ласково предложил он. – Твое присутствие здесь вовсе не обязательно. Мы с Эстебаном могли бы говорить более откровенно, если бы…

– Нет уж, оставайся с нами, мама. Довольно тебе прятаться от жизни и закрывать глаза на то, что творится в твоем собственном доме. Будет лучше, если ты наконец поймешь: твой сын вырос и стал настоящим мужчиной, а не ничтожным пустозвоном, за которого меня принимали…

– Хватит, Эстебан! – Дон Энрике невольно с угрозой шагнул в сторону сына. – Я не позволю тебе издеваться над матерью! Это не она прячется от настоящей жизни. Скорее, этим занимаешься ты… чтобы оправдать свои слабости… и представить как проявление силы свое неукротимое себялюбие… тогда как оно лишь служит доказательством черноты твоей души…

– Отец, ты зря тратишь время…

– Да, пожалуй… Я больше не стану читать тебе нотации.

– Ах, какое облегчение! – воскликнул Эстебан, осторожно поднялся и направился было к двери, но дон Энрике вполголоса приказал:

– Сядь, Эстебан. Эстебан коротко хохотнул.

– А ты все же понял, что обладаешь решительным преимуществом передо мной, отец. Похоже, я действительно переоценил свои силы. И только поэтому сейчас подчиняюсь. Но настанет завтра и… Я не собираюсь отпускать техасца с победой. Я непременно…

– Ничего этого не будет! – Непреклонный тон и стальной взгляд дона Энрике повергли Эстебана в замешательство. – Ты пробудешь здесь, пока не заживет рана. Твоя мать – дипломированная сиделка, не так ли, Тереза?

– Да, да! – торопливо кивнула растерянная донна Тереза.

– А как только ты полностью выздоровеешь, ты отправишься прямиком в столицу и явишься с докладом к президенту – как и собирался поступить с самого начала. Можешь не опасаться наказания за задержку. Я уже отправил сообщение о стычке на дороге и о том, что ты задержишься. Я взял смелость принести извинения от твоего лица…

– А вот это весьма разумно, отец, – кивнул Эстебан, радостно сверкнув глазами. – Это даст мне время, чтобы отыскать Анжелику и привезти ее…

– Ничего подобного ты делать не станешь, Эстебан. Красивое лицо Эстебана застыло: он не поверил своим ушам.

– И как же ты намерен мне помешать, отец?

– Мой секрет прост, – с горьким смешком ответил Аррикальд-старший. – Деньги, Эстебан, деньги…

– Деньги?..

– Вот именно. Ты ведь понимаешь, что в этом смысле полностью зависишь от меня?

– Но я живу на свое собственное наследство, – выпалил Эстебан. – На те деньги, что достались мне от деда!

– Ты живешь на те деньги, которые я тебе даю! Я один являюсь наследником нашего деда и его душеприказчиком! И твое благополучие целиком зависит от моего к тебе расположения… которого ты умудрился полностью лишиться, Эстебан. Мое терпение и теплые чувства иссякли, превратились в ничто.

Эстебан в поисках поддержки покосился на мать, но та виновато потупилась. Эстебан надменно выпрямился и процедил:

– И на каких же условиях ты согласишься вернуть мне свое расположение?

– Прежде всего ты вернешься в столицу и будешь делать все, чтобы не опозорить нашу фамилию. Оставишь мысли о мести Гарету Доусону. Насколько я понимаю, ты и так успел ранить его не менее тяжко. Я уповаю лишь на то, что его рана не слишком опасна…

– Тогда как я уповал лишь на то, что попаду ему прямо в сердце, но. выходит, молился зря! Не бойся, твой разлюбезный техасец жив-здоров… по крайней мере настолько, что сумел взвалить меня на коня и привязать к седлу! Да, мы можем быть уверены, что Гарет Доусон полон сил и отлично…

– И останется таким впредь, Эстебан. – А как насчет сучки Родриго?

– Она уехала с ним по собственной воле. Могу лишь предполагать, что ей предоставилась возможность выбора, и она отдала предпочтение Гарету… – И повела себя как настоящая дура. Она еще пожалеет. – Если она и сделает что, то не в результате твоих действий

– Стало быть, мне и ее отыскать запрещается?

– Совершенно верно.

– А если я не послушаюсь?

– Тогда ты лишишься не только права носить имя Аррикальдов, но и нашей финансовой помощи. Я не позволю нанести урон фамильной чести. Это последнее предупреждение, Эстебан. Ты – мой сын, но я скорее забуду об этом, нежели позволю твоим действиям навлечь позор и унижение на этот дом. Ты понял, что я сейчас сказал?

– Я отлично все понял, – процедил Эстебан. – Ты выбрал не своего сына, а сына своего дружка, Джонатана Доусона.

– Коль тебе угодно – понимай мои слова так. Дело твое. Но ответа я требую сейчас же, немедленно. Что скажешь, Эстебан?

– Да разве у меня есть выбор, отец? – рассмеялся он. – Конечно, я подчинюсь. Как только поправлюсь, помчусь прямиком в столицу и буду трудиться во славу отечества, заслужу похвалу президента и прославлю имя Аррикальдов.

– Я требую от тебя всего лишь честной службы.

– Еще бы, еще бы, отец.

– И ты, сын мой, знаешь, что я всегда желаю тебе добра.

– И в твоих пожеланиях нет места потаскухе Родриго…

– Только если она сама выберет тебя.

– Но как она это сделает, сидя в Техасе?

– Значит, тебе следует просто выбросить ее из головы.

– Безусловно, отец. Ну а теперь я бы хотел вернуться в постель.

– Мудрое решение, сын.

Донна Тереза была тут как тут – подхватила сына за талию, и Эстебан чуть было не отпихнул ее. Ему никто не нужен… никто! Но он заставил себя сдержаться. Ибо именно сейчас он нуждался в помощи. Надо же, угодить в такие сети – проклятая рана! Но скоро, он поправится и, как требует отец, уедет в столицу. Там он доберется до самых верхов, займет важный пост при президенте – а тогда увидим, кто прав. Тогда он всем покажет…

На тонких губах заиграла зловещая улыбка – однако мать приняла ее за добрый знак.

– Спасибо, мама. Большое спасибо.

Опираясь на мать, Эстебан направился наверх, чувствуя спиной недоверчивый взгляд отца. Чертыхнувшись про себя, он расправил плечи и постарался шагать как можно тверже. Во всем, во всем, что случилось, виновата Анжелика!.. Стычка с Гаретом Доусоном, ранение, отцовский гнев – ив результате его загнали в угол! Но больше всего он злился на то, что, несмотря на все невзгоды, по-прежнему сходит с ума по маленькой шлюшке.

Анжелика стащила с себя накидку и положила ее на седло. Было слишком жарко. Пошел уже третий день, как они покинули Реал-дель-Монте. И, слава Богу, почти все это время дорога шла в предгорьях, где можно было укрыться или в тени росших вдоль дороги деревьев, или под горны– ми склонами. А теперь им предстояло ехать по пустынной долине – целиком во власти жестокого солнца.

Внезапное движение привлекло ее внимание, и сердце болезненно сжалось при виде неловкой, напряженной позы Гарета. Было очевидно, что с каждым часом ему становилось все труднее держаться в седле. Состояние его все ухудшалось, лицо искажала ставшая привычной страдальческая гримаса.

Анжелика с трудом проглотила тугой комок страха. Возникшая между ними стена отчуждения все разрасталась, она ощущалась почти физически. Из взгляда Гарета бесследно исчезли тепло и ласка. Их сменили настороженность и недоверие, ранившие ее до глубины души. Она чувствовала себя, как в клетке: Гарет не скрывал, что боится хоть на миг оставить ее без присмотра.

Он ее и близко не подпускал к своей ране, хотя сам едва ли справлялся с уходом. Анжелика видела, что рана болит все сильнее, и, не без основания, опасалась заражения крови. Гарет все с большим трудом двигался и от малейшего усилия обливался холодным потом. Дошло до того, что он едва мог сам вскочить в седло или спешиться. – и все равно техасец не давал себе поблажки.

Анжелика тревожилась все больше и больше. Несмотря на то что они ни разу не занимались любовью со дня отъезда, Гарет каждый вечер упрямо стелил одеяла рядом Анжелика спала, крепко прижатая к его груди властной рукой. Но сегодня он весь горел. По мере того как дело близилось к полудню, лихорадка явно усиливалась – а вместе с ней и тревога Анжелики, которая больше не в силах была хранить молчание.

– Гарет, тебе совсем плохо. Может, сделаем привал? Воспаленные глаза с трудом сфокусировались на ее лице.

– Я здоров.

– Неправда! Ты же чуть с лошади не падаешь! Ну зачем ты упрямишься?! Почему не позволишь мне тебе помочь?

– Мне не нужна твоя помощь, Анжелика! – прищурился Доусон. – Мне почему-то кажется, что твоя единственная цель – удрать в Реал-дель-Монте Я ведь уже сослужил тебе немалую службу, верно? Теперь больше можно не бояться Эстебана Аррикальда. Твой брат получил достаточно денег на лечение, и если ты подсуетишься и вернешься вовремя – запросто сможешь отправиться с семьей в столицу. Вот уж будет для тебя приключение что надо – верно, Анжелика? Куда веселее, чем тащиться со мной к черту на рога и иметь в перспективе дни, полные тяжкого труда, и ночи, полные моих навязчивых приставаний. Тебе просто не повезло, что Эстебан промахнулся. Тогда бы ты получила полную свободу! Но этого не случилось, и придется тебе выполнить свою часть сделки.

– Гарет, ты ошибаешься, – растерянно возразила Анжелика – для нее эти обвинения явились полной неожиданностью. – Я и не думала…

– Милая, да ведь то, что ты «думала», меня совершенно не волнует! – издевательски прохрипел Гарет и продолжал все более невнятно: – Я все равно заставлю тебя выполнить условия нашего соглашения.

– Неужели ты так уверен, что я собираюсь сбежать?

– Сейчас, Анжелика, я вообще не уверен ни в чем и ни в ком – а в особенности в тебе. – Было видно, с каким трудом дается ему каждое слово. – Так что выбрось из головы любые планы на будущий год, если они не имеют отношения ко мне. Я купил тебя, милая, заплатил сполна и не позволю тебе удрать.

Анжелика резко отвернулась. Зачем тратить слова впустую? Он не станет слушать. Он вбил себе в голову, что имеет дело с продажной особой, на слово которой можно положиться лишь до тех пор, пока за ней присматривают. А то, что он по-прежнему хочет ее, лишь подливает масла в пламя подозрительности и гнева.

Солнце клонилось к закату, и Гарет все чаще давал шпоры коню. Он помнил эту местность. Где-то неподалеку он делал привал, когда ехал в Реал-дель-Монте. Да, где-то здесь есть большой луг, окруженный тенистой рощей. По краю протекал ручей, образовавший глубокую запруду На его мягкой траве можно будет отлично выспаться, прижимая к себе покорную Анжелику.

Раздраженно фыркнув, Гарет покосился на свою спутницу. Она держалась в седле с удивительной грацией. Впрочем, она все делала грациозно.

Гарет все еще не желал признавать серьезность полученной раны. Но Эстебан поработал кинжалом на славу, и последствия его удара требовали тщательного ухода и лечения, а не тех небрежных полумер, на которые оказался способен сам Гарет в походных условиях. Однако он и мысли не допускал о том, чтобы тратить время на поиски врача в этой Богом забытой местности. Ничего, можно потерпеть до Техаса. Там он найдет хорошего техасского доктора, который в два счета поставит его на ноги. Ну а до той поры придется смириться с раной, как с обычным дорожным неудобством.

Гарет продолжал внимательно осматриваться, пока не заметил знакомую тропинку. Он направил коня туда, невольно заставив его прибавить ходу. В лицо повеяло прохладным ветерком, так приятно освежившим горячий лоб. Он постарался позабыть о ноющей ране и о звоне в ушах и сосредоточился на приятном предвкушении отдыха. Да, вот чего ему так не хватало!.. Пустить коня бешеным галопом, чтобы в скачке забыть обо всех неприятностях. Слишком давно он не имел такой возможности. Тревога за родную землю, неравная борьба с мексиканским правительством, постоянная необходимость быть начеку и отбивать налеты на ранчо грабителей и индейцев – все это заставило его слишком рано повзрослеть.

Гарет почти позабыл, что значит просто радоваться жизни. Он давно уже руководствовался не личным интересом, а соображениями долга. А вот Анжелике с поразительной легкостью удалось пробиться сквозь щит, который он соорудил вокруг собственного сердца, и теперь он ни за что не расстанется с ней.

Доусон тревожно оглянулся. Вон она, Анжелика, старается поспевать за ним на своей маленькой кобылке и озабоченно хмурится: где ей тягаться с великолепным жеребцом Гарета! Ему даже стало неловко. Опять он рассердил ее.

Железной рукой натянув поводья, Гарет заставил жеребца перейти на рысь и подождал Анжелику. При виде ее растерянности Доусону стало почему-то ужасно весело, он захохотал и опять пустил коня в галоп. Стало так легко… даже бок почти не болел. И пусть он ничего не слышит из-за шума в ушах, пусть кружится голова – от этого он чувствовал себя еще беззаботнее, еще веселее. Повинуясь команде, жеребец поскакал в глубину рощи.

Через минуту он оказался на лугу. Да, именно это место. Здесь так и веет гостеприимной прохладой. Гарету не терпелось смыть с кожи жар последних дней. Да, после купания ему наверняка полегчает. Они поплавают вдвоем с Анжеликой. Гарет озабоченно нахмурился. Ведь за ней нужен глаз да глаз. Однажды она чуть не скрылась от него под водой навсегда. Боже милостивый, второй раз он этого не перенесет!

Доусон остановил коня на берегу заводи и охнул от резкой боли, пронзившей бок Перед глазами все поплыло Пришлось схватиться за дерево, чтобы не упасть. Анжелика смотрела на него как-то странно, и что показалось Гарету очень смешным.

– Мы сейчас будем купаться.

От того, как непривычно прозвучал его собственный голос, Гарету снова стало смешно Анжелика остановила лошадь и собралась спрыгнуть на землю. Доусон был тут как тут и мигом снял ее с седла. Было почти не больно. Она ведь такая легкая, невесомая, как перышко. Не в силах сдержаться, он прижал ее и поцеловал в губы. Чудесный вкус… просто чудесный!

Но он весь горит. Проклятая жара сводит с ума. Если он сию же минуту не окунется в воду, пламя поглотит его. И он потащил Анжелику к соблазнительно сверкавшей водной глади.

– Гарет, не надо! Ты нездоров. Пожалуйста, приляг, ты же вот-вот упадешь!

Он замешкался лишь на миг. чтобы заглянуть в ее дивные глаза. Сострадание, неужели ей действительно небезразлично, что с ним творится? Гарет самодовольно ухмыльнулся. Пусть не трясется попусту. С ним все в порядке.

Анжелика говорила что-то еще, однако смысл ее слов ускользал от Гарета. Он тряхнул головой: это из-за шума в ушах ее слова сливаются в неясный гул. Гул становится все сильнее, а мир вокруг помутнел. Странно – почему уже смеркается? Голова пошла кругом, звуки и образы слились в стремительный вихрь, от которого у Гарета захватило дух. Он куда-то падал… проваливался в гулкую бездну, где слышался только шум… и слабое эхо тревожного голоса Анжелики…

– Гарет!.. Гарет!..

Анжелика, едва живая от страха, отчаянно пыталась удержать обмякшего Гарета – ив итоге рухнула на землю вместе с ним. Кое-как выбравшись из-под его отяжелевшего тела, она вскочила на ноги Доусон без сознания лежал у ее ног.

Он сгорает от лихорадки! За тот краткий миг, что техасец держал ее в объятиях, Анжелика с ужасом успела ощутить снедавший его жар. Как она раньше не распознала эти зловещие признаки: дикие выходки и безумные рассуждения последних часов?..

Анжелика недолго пребывала в растерянности: овладев собой, она поспешила достать из седельной сумки выстиранные бинты и котелок. Набрала в него холодной воды и метнулась к Гарету, чтобы обтереть влажной тканью пылавшее лицо. Однако Гарет не спешил приходить в себя. Но вот наконец его веки дрогнули. И тут же страхи навалились на Анжелику с новой силой: взгляд раненого оставался рассеянным, бессмысленным.

– Гарет, тебе лучше? – шепнула она. Ответа не было, и Анжелика совсем было отчаялась, когда Гарет нахмурился и выдохнул:

– Анжелика?.. Нет, жар слишком силен. Это не поможет. Я хочу искупаться. А ну-ка…

Он попытался встать, и Анжелика жалостно охнула при виде этой слабой, неловкой попытки. Лихорадка, ужасная лихорадка! Да, может быть, купание – единственный способ сразу унять жар Она слишком хорошо знала, к чему может привести такая высокая температура. И вовсе не желала, чтобы это случилось с Гаретом. Вода в заводи достаточно прохладна, она быстро снимет жар, а потом можно будет как следует заняться раной. Вряд ли Рарет станет сопротивляться, будучи в таком состоянии. В ответ на его блуждающий взгляд она промолвила:

– Да, я иду с тобой, Гарет. Только сними сначала сапоги… и одежду. Не стоит их мочить.

Гарет уставился на свои сапоги и сосредоточенно нахмурился. Оказалось, что стянуть их не так-то просто, как ему представлялось прежде. Анжелике пришлось самой его разуть после чего он бессильно рухнул на спину. Анжелика дрожащими пальцами стала расстегивать ему рубашку, стараясь подбодрить:

– Гарет, ты ведь сам захотел искупаться, правда? Позволь, я помогу тебе раздеться. Снимем сначала рубашку… вот так…

Гарет кое-как уселся, она стала стягивать рубашку – и тут же в глаза бросилась заскорузлая от крови повязка. Кожа вокруг нее покраснела и опухла, и Анжелика с тревогой взглянула на Гарета.

– Ерунда… – невнятно пробормотал он и, скривившись от боли, попытался помочь стащить с себя рубашку. Вялые руки почему-то никак не хотели вылезать из рукавов.

Анжелика, набрав в грудь побольше воздуха, храбро взялась за пряжку на брючном ремне. Затем настал черед брюк. Она почувствовала его напряженный взгляд и застыла в нере– шительности: в его глазах горел вовсе не жар лихорадки. В следующий миг Гарет привлек ее к себе и поцеловал, жадно и страстно, однако она решительно отстранилась, не слушая его невнятных протестов:

– Нет, Гарет. Мы идем купаться… Она помогла ему встать на ноги. Гарет еле стоял, покачиваясь и опираясь на Анжелику, но все же заметил;

– Ты не сможешь плавать одетой.

Она кивнула, подвела его к дереву, чтобы было за что уцепиться, и скинула с себя сандалии и верхнюю одежду, оставшись в прозрачной нижней рубашке.

Смешок Гарета напомнил ей, что, несмотря на лихорадку и слабость, он ничуть не изменился:

– Ах, милая, об этом мгновении я мечтал целых две ночи, а когда оно пришло, проклятая слабость не позволяет насладиться им сполна!

Пропустив его слова мимо ушей, Анжелика обхватила Доусона за талию и повела в воду. Тихо охнув от резкого холода, она продолжала двигаться вперед, пока вода не достигла груди. Только теперь она позволила себе взглянуть на Гарета и застыла, наткнувшись на дикий, напряженный взгляд.

– Я ни за что тебя не отпущу, Анжелика…

– Но я… я и не собиралась никуда, Гарет. Помнишь, мы же заключили сделку. Сроком на год… Ты сдержал данное мне слово, и я сдержу свое!