Глава 10. Об учениках

Когда-то Маэстро, представляя меня, раннего, одному из дружков-авторитетов, произнес не без гордости:

– Мой ученик. Через полгода в Москву можно брать.

Что такого ж этой Москве, что взять меня можно будет только через полгода? К тому же в столице тру раз я уже побивал, никаких излишних трудностей в облалошивании москвичей не обнаружил. Но «мой ученик» было высшей похвалой. Я-то с надеждой давно считал себя им, но Маэстро впервые одевая официальное заявление.

Авторитет, правда, усомнился:

– Не рановато? И слишком он здоровый... для «каталы». Спортсмен, что ли?

– С прикрытием – меньше хлопот. Между прочим, Яшку Головастика обыграл.

– Пьяного?

– Как стеклышко.

– Да ладно... Трезвый Головастик ему сто пятьдесят форы даст... И глаза себе полотенцем завяжет.

Они говорили обо мне так, как будто я не сидел на этом же топчане. Но в присутствии Маэстро это не задевало. Только непонятно было, чем так замечателен их Яшка. Когда его обыгрывал, я даже не знал, что он важный гусь, и не заметил никаких дополнительных сложностей. Потом уже Маэстро поздравил с серьезным крещением.

– Можешь «скатать» пару партий, – предложил Маэстро авторитету. – Я плачу.

– За него или за меня?

Маэстро оскалил в улыбке разделенные щелками зубы. Ожидающе смотрел на дружка, не ответил.

– Мне это надо?.. – резонно высказался тот. – Ты бы его прятал до поры до времени.

Прятать меня уже было поздно, наследил где только мог. Как невоспитанный щенок, впущенный в богато обставленную квартиру.

Если бы я попал в ученики к Маэстро вовремя, таких глупостей не наделал бы.

Уже упоминал вскользь, что учитель в картах – не тот, кто поучает, показывает. Тот, кто позволяет учиться. А уж твое дело присматриваться, прислушиваться, до многого доходить в одиночку...

Это не совсем так. Думаю, желание взрастить хоть одного, но своего, фирменного, преданного наследника, присуще каждому «катале». И взращивают.

Это тоже одна из самых недоступных для анализа сем. Процесс передачи навыков профессии происходит не при открытых дверях.

Из просочившихся сведений знаком только один случай.

Корифей-пляжник взял в подмастерья начинающего жулика. Взаимоотношения не были обусловленны духовным единством. Ученик внес разовый гонорар – четыре тысячи – и обязался выплачивать пожизненную пенсию: десять процентов с каждой прибыльной игры. К убыточным играм учитель отношения не имел, так как проигрывать не обучая.

Соблюлись ли оба условия – не знаю. Довелось пронаблюдать только момент сотрудничества. Учитель и ученик обыгрывали фраеров на пару. Что там было, когда пути их разошлись, и разошлись ли, – не в курсе.

Приходится анализировать тему на своих примерах.

Мне за обучение у Маэстро платить не приходилось. И если вдвоем обыгрывали клиентов, долю я получал половинную. С другой стороны, в ученики и не просился. И начинал натаскиваться далеко не с нуля.

Маэстро Поначалу относился к постоянно оказывающемуся рядом, все чего-то высматривающему сопляку настороженно. Потом понял, что это всего лишь усердие.

Как-то, когда я, уединившись на отдаленном топчане, отрабатывал «вольт», он возник рядом, чуток понаблюдал из-за спины, бросил реплику:

– Старайся без щелчка. И «отвод» – плавнее.

И отошел. Я понял: прилежность приятна.

Позже он рассказывал, как учился сам. Странно было слышать о том, как пацаном он преданно околачивался за спинами играющих, заглядывал в рот старшим, жадно ловил каждое слово, каждый жест. От него отмахивались, часто грубо, унижающе. По малолетству отгоняли. Он возвращался. И никогда не держал обиды. Они были «каталы». Для него в то время – боги.

Много лет спустя, когда Маэстро стал Маэстро, к нему, случалось, прибивалась жуликоватая молодь, но все как-то суетливо, походя, без искры одержимости...

Он не то чтобы отчаялся (не сильно они и нужны, как всякий талантливый человек, он был одиночкой), но все чаще по-стариковски (в сорок лет) брюзжал, дескать, молодежь скурвилась.

Ко мне долгое время относился скептически, да и потом, когда признал наследником, не особо церемонился. Был единственным (ну разве что еще Рыжий да когда-то Юрка Огарев), чье снисходительное небрежное отношение не задевало. И это Маэстро нравилось, потому что напоминало ему самого себя в молодости.

Пришло время, и мне захотелось учеников. Грустно становилось оттого, что выношена (и оставлена в наследство предшественниками, и доработана самим) целая школа, а передать ее некому. Желающие-то проникнуть в сокровищницу всегда были под рукой, да только все не те.

Когда еще сам был молодым да ранним, понаделал ошибок. Иногда брал в ученики за плату. На коммерческой основе.

Вроде бы верно: забесплатно никого учить не следует. От бесплатного образования столько же толку, сколько от бесплатного лечения. Но...

Как-то довелось лепить шулера из эстонца. До этого он добропорядочно лепил из гипса очень симпатичных свинок и кошек. И – на тебе! Вздумал вложить деньги в карты. Вложил их в мой карман и за три месяца практически с нуля продвинулся поразительно далеко.

Работать было приятно. Эстонцы за вложенные деньги очень переживают.

Но прибалтийская, вежливая холодность, подчеркнутая деловитость. А я ему

– сокровенное... Неужели только ради денег?..

Недоучил.

Да и он посчитал, что знает уже достаточно, вздумал наводить экономию. Насколько знаю, потом бережливость вышла ему боком. Пришлось вернуться к своим кошечкам, причем плодить их значительно усердней.

Высшая комсомольская школа в Москве.

Как-то пришлось остановиться в ее общежитии. И совершенно уж неожиданно прибился, полез в ученики швед. Хорошенькое дельце: швед, приехавший учиться на комсорга. Но швед, хоть и странный, а истинный. Уразумел, что обучение у меня открывает ему лучшие перспективы. Долларами заплатил.

Но опять же... Никакого психического взаимодействия. Учился, словно по учебнику: прилежно, усидчиво, но безэмоционально. С таким отношением к игре надо подаваться в казино, где бездушные автоматы да такие же крупье. Где игрок со своими переживаниями один на один.

У наших картежников менталитет иной. И обыграют, а душевное участие выкажут. И проигравший понимает: своим проигрышем кому-то радость принес. Что ни говори, а какая-никакая осмысленность потери.

Швед еще отморохеннее эстонца оказался: лыбится при встрече, руку с готовностью жмет, а глаза – как лампочки перегоревшие.

Бог с ней, с экономией электроэнергии, за хорошие деньги можно и впотьмах пообщаться. Но одна сценка проявила совершеннейшую славянско-скандинавскую несовместимость. Сделала невозможным дальнейший познавательный процесс.

Поднимаюсь как-то к шведу (он этажом выше обитал), в комнате такая мизансцена.

Две тахты сдвинуты.

На одной – парочка молодых соплеменников моего ученика, лежа дружненько читают книгу. Одну на двоих. Очкастые, похожие, как двойняшки, кучеряво-белобрысые парень и девушка.

На второй – сам ученик. Тоже – лежа читающий.

У стола, опять же с книгой, – наша советская девушка-брюнетка, насколько уже был осведомлен, подружка моего подопечного. Симпатичная, почему-то вечно виновато глядящая.

Швед-одиночка кивнул мне, вошедшему, пролопотал чего-то по-своему. Как я догадался, вроде того, что – одну минутку, вот-вот закончу. И чтение продолжил.

Подружка его, виноватая, комсомольская вожачка из Петропавловска беседой меня заняла. Кинулась объяснять, что с милым общается исключительно ради языковой практики. Разоткровенничалась, что ни разу в Одессе не была, что хорошо было бы в море Черном выкупаться.

Я отвечая в том смысле, что милости про...

И тут швед во всеуслышание пукнул. Мощно так, от души, ка-а-ак дал и как ни в чем не бывало продолжил чтение. Собственно он и не прерывался. Изящно так пальчиком перелистнул страничку.

А из меня – все мысли как воробьи перепуганные. Ну, думаю, дела, расслабился ученичок.

Непринужденность ученичка, кроме как на меня, ни на кого впечатления не произвела. Парочка тоже ни на миг не отвлеклась от книги. Чего ж они там такого захватывающего вычитали?.. И собеседница моя, подружка громогласного, улыбнулась опять виновато я напомнила, на чем я остановился.

Попробуй тут продолжи, когда стыдно, словно не он, а я оконфузился. И все присутствующие, как воспитанные люди, делают вид, что не расслышали.

Продолжил с горем пополам.

Только-только в себя пришел, а этот опять ка-ак даст. И опять промежду прочим. Перелистывая страницу.

«Э-э, – думаю. – Плохи дела. До каких же пор, – думаю, – это будет продолжаться?»

Собеседница моя про море Черное желает дослушать. Я бы и дорассказал. Всегда имею, что за Одессу поведать. Но тут совершенно ничего в голову не лезет. Ничего романтично-возвышенного. И приглашать ее выкупаться уже неохота. Чувствую, сколько ни купай, ни отвлекай яркими впечатлениями, эта раскованность шведского комсорга между нами висеть будет.

Вот такая показательная ситуация... Какое тут, к черту, душевное единство?..

Детей-малолеток тоже учить не следует. Никогда нельзя предугадать, к чему это приведет.

Когда-то к пляжному карточному клубу прибился пацан лет тринадцати. Днями простаивал за спинами. Бегал за картами, за бутербродами. Любимчиком был. Со временем поигрывать начал. Все были уверены – далеко пойдет.

Не пошел.

Пропал на время, уже став совершеннолетним.

Вновь объявился, вальяжный, сытый, самодовольный. И среднего уровня не достигший, но не донимающий этого. Жалкое, грустное зрелище. Все кинулись расспрашивать любимчика: где он? как он? И тут же разочарованные откатывались. Не то, совсем не то ожидалось.

Другой случай... Один из давних приятелей взял на воспитание пацана. Как взял?

Подруга матери попросила оказать влияние на сына. Сынок, двенадцатилетний босяк, король уличных сверстников, совсем из-под контроля вышел, уверенно, с романтическим настроем, готовил себя к карьере уголовника...

Выдернули его из Днепродзержинска, поселили у друга в Одессе.

Щенок поначалу и здесь – за сдое. Банду сопляков сформировал.

Приятель под ванной портфель со слесарным инструментом обнаружил. В портфеле, кроме всего прочего, перчатки кожаные и связка ключей автомобильных. Детвора машины шмонала.

Друг – в панике. Педсовет со мной организовал. Но что тут посоветуешь.

Случилось так, что подвернулся клиент, тот самый прораб, который уточнял, обязательно ли мне долг отдавать. Но это он позже уточнял – до Того его еще обыграть предстояло.

В квартире опекуна-приятеля и обыгрывал. Щенок – гроза автолюбителей, завороженно наблюдал за игрой из угла комнаты. Квартира – однокомнатная; находиться рядом с нами, играющими, ему запретили. До утра глаз не сомкнул и слова не проронил.

Утром прораб выложил все, что при себе имел и сообщил, когда внесет остальное. Все это при воспитаннике. Скажете, непедагогично?..

Обыгранный – за порог, пацан – ко мне. Смотрит с мольбой:

– Дядя Толя, возьмите меня в ученики.

Приятель не знает: то ли за голову хвататься, то ли радоваться.

– Не встречал, – говорю, – ни одного шулера, который бы магнитофоны из машин воровал.

– Если вы меня возьмете, слово даю завяжу, – вполне матеро выразился.

Но действительно завязал. Весь отдался картам.

Банда в растерянности, в школе успехи появились. Точно как у спортсменов, которым, как уверяли, спорт помогал в учебе.

Заметно было, что знатным «каталой» не станет, но, с другой стороны, и задача такая не ставилась. Главное, чтобы не стал знатным взломщиком.

Кем стал?

Отслужил в армии. Десантником. Вернулся в Одессу, с виду возмужавший, но такой же бестолковый. Женился на девушке из приличной еврейской семьи. И бросил ее. Подло. Одолжил денег у тещи, у приятеля взял взаймы якобы на бизнес. И сгинул в Польше.

По просочившимся сведениям, связался с нашими бандитами, грабившими челноков, был принят в бригаду. Карточные навыки при приеме позволили набрать проходной бал.

Время от времени и три карты на польских базарах бросая, прикрываемый своими.

Вот такой итог воспитания.

Очень хочется вспомнить и что-то незряшное из педагогической практики.

Заявился однажды ко мне хороший знакомый из города Д. Директор винзавода. Выдал проблему.

Внизу под моим домом – в машине семейка. Отец – уважаемый человек, директор крупного предприятия, жена его – завгороно, и сын – четырнадцатилетний картежник. Сына местные «каталы» обыграли на большие деньги. Но проблема не в долге. Отец с ним смирился. Проблема в том, что обыграли не в первый раз и, судя по всему, не в последний. До сих пор сын приворовывал у родителей, расплачивался. Последний долг такой, что столько не украдешь. К тому же «каталы», и сами понимая, что долг не подростковый, наехали на отца. Семья в панике. Деньги... Бог с ними. Сын пропадает. Приехали за советом:

– Зови их, – говорю. – Неудобно людей на улице держать.

Нормальные люди, не зажравшиеся, тактичные.

Глава семейства, несмотря на профессиональную крутизну, подавлен происходящим.

Успокоил как мог, совет дал, как правильнее с уже имеющимся долгом разобраться.

(Совет был прост: кого обыграли – с того пусть и получают. Такое правило. При чем здесь отец? Они для него – пустое место. Но пусть учитывают, что он, отец, их знает... Помогло. Озадаченные жулики отстали.)

От меня ждали главного – консультации-совета на будущее: как уберечь чадо от порока.

Все молчат, ждут заключения консультанта.

Смотрю на насупившегося подростка-крепыша и понимаю: парень на крючке. Не на крючке у провинциальных «катал», на крючке страсти. Редкий случай раннего рецидива.

Родители взирают с надеждой. Даже неловко както: знахаря нашли...

– Он, конечно, дал слово, что больше не повторится, – доверительно сообщает мама.

– Я тебя прошу, – урезонивает ее отец. – Не отнимай у человека время.

И снова все замолкают.

– Во что играли? – спрашиваю мальца.

– В деберц.

– Хоть одну партию дали выиграть?

– Почему дали?.. Я – сам.

– Можно нам тет-а-тет поговорить? – обращаюсь к родителям, внимательно слушающим диалог.

– Конечно, – с готовностью подхватывается отец и выводит всех на кухню.

– Хочешь, научу «катать» как следует? – спрашиваю пацана.

– Я и так умею.

– Сдавай, – бросаю ему карты. – Играли до пятьсот одного?

– Да.

– Считай, что пятьсот очков у тебя уже есть. Выиграешь партию, никогда больше не сяду играть, выиграю я – не сядешь ты. Идет?

Он хмыкнул, взял карты.

Проиграв две партии, стал пунцовый, как внутренняя сторона калоши. Но я понимал: слово не сдержит, играть будет. Сдал карты еще раз, в открытую: у меня – все восемь козырей и туз.

– Играть с теми еще будешь?

Он молчал. Потом выдавил:

– Они так не умеют.

– А ты хочешь научиться?

Он метнул на меня недоверчивый, но блеснувший взгляд. На всякий случай ответил:

– Я так никогда не сумею...

– У меня сумеешь. Только учти: у меня репутация, ученик-лох мне ни к чему. Подведешь...

– Не подведу, – он весь проникся надеждой.

– На игре ставим пока крест. Начинаешь нарабатывать приемы.

Продемонстрировал пару общеразвивающих манипуляций.

– С отцом договорюсь. Привезет тебя на урок через неделю. За это время должен освоить то, что я показал. – Медленно в деталях повторил манипуляции.

– Дрговорились?

– Через сколько я смогу играть, как вы?

– Через три месяца. Если будешь стараться.

– Буду! – Это был уже другой юноша: оживший, обнадеженный, увидевший в жизни смысл.

Его отец до сих пор через друга – директора винзавода – передает мне приветы. Тогда порывался заплатить за неоценимую услугу. Я от гонорара отказался. Нечасто удается ощутить нужность для людей своей профессии.

А что – пацан? Ничего. Месяц отец возил его на уроки, сын потом увлекся компьютером. Передали, недавно поехал в Америку. На какой-то молодежный конгресс...

Были в моей жизни три подходящие кандидатуры.

Странно, но все трое – старше меня и родом из провинциального молдавского городка – станции Бессарабская.

Из года в год летом мы встречались в приодесской курортной зоне. На отдыхе.

Один из них – Доктор. Пузатый, добрый, веселый человек, очень напоминающий Санчо Пансу. Он не был доктором, он работал рефрижераторщиком на своей железнодорожной станции. (Вся троица работала там.) Но когда-то в четвертом классе явился на утренник в костюме доктора Айболита и с тех пор стал Доктором. У него было четверо детей и жена, которой он никогда не изменял.

Второй – его брат – Василич. Рослый, лысоватый, здоровяк, весьма ироничный и терпимый К людям. Убежденный холостяк.

Третий – Юрич. Вроде бы флегматичный, а на самом деле взрывной, циник-эрудит. Тоже усмешливый, но едко, обидно для окружающих.

Странно проявлялась наша сезонная дружба. Они относились ко мне, как к прожженному неподаркуодесситу, но без опаски. Подначивали, но уважали. И мне нравилось, что они, зная обо мне многое (каждое лето в начале сезона – обязательно отчет за год), доверяли. И еще, поймал себя на том, что учусь у них... Невольно беру уроки нормальной, безобидной для ближних жизни. Не знаю зачем. Из интереса, что ли?..

И может быть, за эти уроки захотелось рассчитаться... Я взялся учить их.

Вроде бы бессмысленное, бесперспективное занятие – натаскивать в карты провинциальных добропорядочных тружеников.

Впрочем, они уже были заядлыми преферансистами и навыки схватывали с лета. С удовольствием, без напряга, играючи.

К концу первого же учебного сезона их можно было допускать к жестким профессиональным играм.

Не знал, какой мне толк от их учебы. Но понимал, они – те, кого учить стоит. Все трое.

На одной из ближайших баз отдыха проводив летние месяцы их земляк. Григорич. Пожилой, с вечно взъерошенным ободком вокруг лысины, толстяк. Волосатый на плечах и спине – работал кочегаром. Тоже заядлый, больной игрой преферансист, он изо дня в день слонялся за троицей, уговаривая сыграть. Играть он готов был круглосуточно. Там у себя, в городке, они систематически обыгрывали его, да и здесь не особо упирались от прибавки к официальным заработкам.

На Григориче и было решено устроить обкатку свежеприобретенных навыков.

Организовать игру проблемы не составило. Для этого надо было всего лишь дать преследователю-кочегару обнаружить себя.

Дабы произвести впечатление на стажеров, сделал все, чтобы в первой же игре обобрать толстяка по максимуму. В такой переплет тот еще не попадал.

Пот стекал с его лысины по носу и капал на сложенные взятки, которые он то и дело недоверчиво пересчитывал. Расклады его потрясали, глаза бегали, иногда застывая, становясь невидящими.

На то, чтобы рассчитаться до конца, денег у него не хватило.

– Это... Я это... к вечеру одолжу. Вы приходите... еще сыграем...

Троица тоже была потрясена происшедшим, подавлена возможностями профессиональной игры.

– Вечером пойдете сами, – наставительно решил я. – Должны управиться не хуже. – Я был важен и доверчив. И горд произведенным впечатлением.

Управились они не хуже.

Под утро пришли ко мне в домик, разбудили. Смущенные, непривычно не ироничные. Отводящие глаза.

Деньги, которые были выиграны под моим руководством, они проиграли. Все до копейки. Кажется, еще остались должны.

– Мы это... Надюха, жена, должна подъехать, привезет... – успокоил меня Доктор.

– Что привезет?

– Деньги. Там же твоя доля... Мы рассчитаемся...

Смотрел на них с тоской. Думал о том, что шулера из них не получатся. И еще о том, что именно о таких наследниках-учениках всегда мечтал. О том, что в этом несбыточность моих надежд. Те, кому я хотел бы передать все нажитое, не способны быть жуликами.

Глава 11. О женщинах

Какой роман – без женщин. Конечно, если картежник собирается писать о женщинах, имеющих отношение к его профессии, стоит ожидать рассказов о проститутках...

Ничего подобного, О проститутках – в другой главе, скорее всего – «О смежниках».

Есть у меня давняя мечта: создать женщину-шулера. Согласитесь – красиво. Тонкое, аристократичное создание, раскованное, и неприступное, одновременно. Такая женщина – сама по себе приманка. Отпадает самая хлопотливая проблема профессии: поиск фраера. Если учесть врожденные черты женщины – противостояние мужчине, коварство в этом противостоянии... Заманчиво.

Утопия.

Первый эксперимент такого рода затеял, когда отсутствие клиентов сделало меня почти безработном. Одна из попыток застраховаться от неприятных случайностей. От главной случайности: будет клиент – не будет.

Взял ученика. Ученицу. Не совсем идеальной фактуры, с личиком, несколько простецким, провинциальным. Но познакомился с ней когда-то на пляже и знал: как пляжный вариант – лучше не придумаешь. Стройная, с отведенными назад плечами, задранным подбородком. Искусственно отведенными и искусственно задранным. Но ведь и то сказать, не тонких ценителей ловим. Тех, кто попроще да поконкретней; у таких обычно и деньги водятся. Грудь четвертого размера – это им понятно. А все эти тонкости: манерно – не манерно... Манерно – между прочим, им даже лучше. И купальник чтобы не слишком мешал. Эта вообще к верхней части относилась с неприязнью.

Представляете: играть в карты в такой обстановке?.. Какие шансы у нашего брата?..

Готовил специально для пляжной игры.

Ловеласишки имеют манеру клеиться на пляже, предлагая сыграть в карты.

Какой мужчина посмеет отказаться от предложения понравившейся женщины разыграть порцию мороженого?.. (Для затравки.) Какой мужчина посмеет принять проигрыш у понравившейся женщины или посмеет уклониться от проигрыша своего?.. (Конечно, втолковывал, что «карточный долг – долг чести», но не забывал напоминать, что у женщины «честь» – понятие более тонкое, эфемерное.)

Зима ушла на обучение.

Усвоение материала давалось нелегко, пришлось ограничиться одним-двумя простейшими трюками. Причем основные силы уходили на усвоение самой тиры, правил, раскладов, техники разыгрывания. (Изучали деберц и факультативно «дурака» – популярные игры пляжных ухажеров.)