Одесса. Солнечное майское утро 199... года. Над городом царит предощущение долгого райского дня и долгого райского лета. Густо пахнет акацией и свежеполитым асфальтом. Прохожие отчетливо счастливы, хотя некоторые и пытаются это скрыть. Время нынче такое. Счастливым выглядеть неприлично.
      По одному из уличных притоков, впадающих в привокзальную площадь, не торопясь прогуливаются двое мужчин. Оживленно жестикулируя, беседуют.
      Говорит в основном один - безупречно седой, невысокий, со спортивной сумкой на костлявом плече. Несмотря на преклонный возраст, стариком назвать его сложно. И не только из-за сумки. Стариками делают не преклонные года, а преклоненные души.
      Второй выглядит лет на тридцать, но рядом со спутником смотрится мальчишкой. Высокий, интеллигентный, с мужским выразительным лицом, он то и дело почтительно посматривает на седого.
      При совершеннейшей несхожести оба удивительным образом гармонируют друг с другом. Как могут гармонировать две эпохи, когда последующая с почтением относится к предыдущей.
      Парочка вышла на круг, на конечную остановку трамвая, идущего в сторону Большого Фонтана. Терпеливо ждут, хотя трамвай явно не торопится.
      - Может, на такси? - предложил молодой.
      - Зачем? - удивился старший.
      Он осмотрелся. Задержался взглядом на загорелой красотке, сиротливо скучающей у одного из многочисленных коммерческих киосков. Каждого прохожего красотка приглашала к общению вывеской: "Куплю валюту".
      Молодой тоже засмотрелся на девушку, седой заметил это. Поддел:
      - Понравилась ляля?
      Молодой неопределенно пожал плечами. Засомневался:
      - Может, поменять... десятку. Седой одобрительно кивнул. Молодой сунул руку в карман и уже сделал шаг к киоскам.
      - Ша, - остановил его старший. -Не суетись. - И распорядился: - Стой здесь.
      Он достал из кармана портмоне и, на ходу разворачивая его, направился к красотке. Приблизившись, протянул ей зеленую купюру. Девушка приняла бумажку, взялась анализировать ее на фальшивость...
      То, что произошло затем, заняло мгновение - не больше. Из-за соседнего киоска выскочил стриженый спортивного типа парень и, не сбавляя скорости, пробежал между седым и красоткой. Пересек финишную ленточку в виде протянутой девичьей руки. Пересекая, выхватил купюру и через несколько метров нырнул в расщелину между киосками.
      Утрата купюры почему-то ничуть не расстроила продавца. Он не возмутил-ся, не попытался преследовать бегуна.
      В упор с любопытством глянул на девушку, обернулся к запоздало возникшему рядом спутнику. Тронув его за локоть, как ни в чем не бывало повел к остановке.
      - Я догоню, - порывался искупить свое опоздание молодой.
      - Ша, - наставительно заметил седой. - Куда он денется. Хотя, я вам скажу, глаза бы мои больше его не видели...
      Он еще не успел договорить, как из-за киоска уже вышла группа парней. Похожих, как братья. Давешний беглец тоже был среди них. "Родственники" угрожающе двинулись к остановке.
      Молодой спутник несколько растерялся. Но тут же взял себя в руки. Шевельнул желваками, сузил глаза. Приготовился к неприятному общению.
      Седой вновь тронул его за локоть. Спокойно, снисходительно. Он с любопытством наблюдал за приближением стриженых.
      - Сучара... Кого кидаешь? - подойдя, прошипел брат-заводила. В руке его обнаружилась зеленая купюра, зажатая между пальцев. Стриженый небрежно помахал ею. И, скомкав, бросил к ногам седого.
      - Накажу ведь, - спокойно и назидательно заметил седой. - За грубость накажу.
      Обступившие "братья" угрожающе шевельнулись.
      - Ша, дети, - на всякий случай предостерег он их от ошибки. - Вы чьи? Папины? - И вслух заразмышлял: - Может, сказать Папе, шо хапнули у меня сотку? Вернете же ж наcтоящую.
      "Братья" как-то сразу озадачились. Присмирели. Не знали, как повести себя.
      Седой присел, поднял с асфальта скомканную купюру. Развернул ее, разгладил. Осмотрел с обеих сторон. Молодой тоже глянул. Стороны оказались одинаковыми. И с той, и с другой дружелюбно взирал президент. Не наш, а их. Зеленолицый.
      - Зачем выбрасывать, - заметил седой стриженому. - Таких, как ты, -много. - И вдруг поделился с ним наболевшим: - Что тебе сказать... Когда кидает приличный человек, сотки не жалко.
      Он шагнул сквозь частокол стриженых голов, образовавших коридор. Отойдя, как ни в чем не бывало спросил молодого:
      - Как лялька?
      - Она с ними? - наивно спросил молодой.
      Старший не ответил. С укором и с грустью заметил:
      - А вы спрашиваете, как сейчас работают?..
      Кем был молодой человек - неизвестно. Да это и не имеет значения. Достаточно того, что он с уважением внимал словам седого, который был расположен их произносить.
      А вот кем был седой, в Одессе знают многие. И хотя звали его Исаак Михайлович, все знали его почему-то под странной кличкой Грек. Фамилии же не знает никто. За исключением близких родственников, администраторов гостиниц и одного следователя, так и не сумевшего довести дело до суда.
      Греку, известному в городе и в бывшем Союзе аферисту, сейчас далеко за семьдесят. Ему есть что рассказать молодежи, есть что вспомнить. И кого...
      Но если раньше его коронным было одно словечко: "ляля", - то в последнее время от него чаще можно услышать целую фразу из трех слов:
      - Кто так работает...
      Афера. Вряд ли среди деяний, осуждаемых законом, сыщется другое, в такой же степени вызывающее снисходительное отношение. А то и симпатию. Причем симпатию даже у добропорядочных граждан. Конечно, лишь в том случае, если деяние это не коснулось их лично.
      Можно рискнуть предположить, что если когда-нибудь осуществится утопическая мечта человечества и с преступностью в мире будет покончено, то это самое человечество, лишенное афер и слухов о них, почувствует себя в чем-то обделенным. И время от времени будет подумывать: "Черт его знает... Может, не стоило перегибать палку? В конце концов, афера - это не так уж и вредно. И где-то даже в чем-то развивает..."
      Но пока что беспокоиться по поводу угрозы аферистского затишья не стоит. Аферисты и кидалы здравствуют и не бездействуют. Хотя в последнее время и наметились досадные тенденции. К утере традиций, к откровенной кустарщине.
      Когда-то Одесса была кузницей кадров для этой отрасли, блестящим университетом, да простят меня боги! Тот же Остап Бендер - образ собирательный, но символичный. Ведь собирали его с миру по нитке. И какой был мир и какие нитки! А нынче? Сложно сказать.
      Раньше соглядатай того, как "разводят" лоха, кроме сочувствия к жертве, испытывал и здоровое любопытство, и восхищение "разводящим". Восхищение вроде как нейтрализовывало сочувствие.
      Когда в нынешнее время наблюдаешь порой, как кидают лоха у обменного пункта... Какая к черту нейтрализация, если действия кидал не вызывают ничего, кроме стыда.
      Кидают не то что без малейшей искры таланта - без элементарных навыков, без попыток хоть как-то "развести" клиента. Никаких тебе "кукол", ни "ломок", ни "отводов".
      В момент передачи клиентом купюры сообщнику-продавцу на бегу выхватывают деньги и задают стрекача. В случае попыток погони демонстрируют высшую стратегию: скопом бьют морду.
      Это уже и стыдно назвать: кинуть. Грабеж! Гоп-стоп чистой воды! Зачем же претендовать? Подойди, приставь к боку нож или пистолет, отними у человека кровные и не обольщайся на свой счет. Нет. И претендуют! И обольщаются! И зовут себя гордо: кидалы! Тьфу...
      И все же сказать, что Одесса как Мекка аферистов и кидал ушла в нет бытие, осталась только в легендах, не посмею. Не посмею огорчить тех, кто до сих пор с полной самоотдачей трудится и творит на этом поприще. Не посмею обидеть тех, кто прожил жизнь пусть спорно с точки зрения закона и той же морали, но ярко, не украдкой. Кто на известный холст с названием "Одесса" положил и свой собственный мазок. Иди знай, может быть, без этих мазков, без их оттенков полотно не стало бы шедевром.

      Сложно удержаться, чтоб не начать с него. На то есть две причины. Во-первых, при всей реальности, образ Маэстро можно считать собирательным. Во-вторых, в нем, пожалуй, больше, чем в других, именно одесских черт. Есть и третья причина, по которой рассказ об аферистах стоит начать с него: кличку Маэстро в Одессе знали все. Все, кому стоило и положено было ее знать.
      Назвать Маэстро самым одесским аферистом - можно. Но объявить его самым выдающимся было бы преувеличением. Известным в Одессе его сделали не изощренные многоходовые комбинации-аферы, не безукоризненные профессиональные манеры, даже не неотразимая внешность.
      Выглядел Маэстро вполне заурядно. Рост ниже среднего. Неинтеллигентно коренаст. Лицо драное, морщинистое. Хриплый, прокуренный голос с протяжным одесским диалектом. Впрочем - диалект менялся в зависимости от необходимости. Внешность маскировке поддавалась с большим трудом. При таких физических данных особо не поизощряешься.. Но данные эти вовсе не помешали Маэстро стать знаменитым. Причем не только в Одессе.
      Чем же он взял? Универсальностью. Аферист, шулер, кидала - никто не посмел бы соперничать с ним в этом специфическом троеборье. Маэстро отличали феноменальная дерзость, зиждущаяся на базе феноменальной техники и знании психологии. И феноменальный, нескончаемый, неистощимый арсенал приемов.
      Вряд ли проделки Маэстро попадут в мировую сокровищницу облапошивания. Но каждодневный справочник афериста без находок Маэстро был бы неполным. Они, находки, либо дополняют этот справочник, либо иллюстрируют его.
      ... На Привозе у входа, в самом зловонном людской мерзостью месте растерянно стоял сельский гражданин. В немыслимых полосатых штанах с мотней у колен, в немыслимом крапчатом пиджаке на вырост, лоснящемся от огородной грязи, в соответствующей костюмному ансамблю кепке набекрень. Растерянно рылся в карманах, искал что-то. Выворачивая, извлекал на свет божий их немыслимое содержимое: грязные тесемки, квитанции базарные многодневные, огрызки бублика, носовой платок, которым, должно быть, обтирал и сапоги. И вдруг - засаленную лохматую колоду карт, и стопку, толстенную стопку разнокалиберных грязных купюр. Извлеченные вещи наивно и доверчиво держал пока в руке.
      - Что, батя, посеял? - сладко посочувствовал возникший подле гражданина один из хозяев этого не самого уютного места под солнцем.
      - Шо? - отозвался батя, не прерывая поисков.
      - О, карты, что ли? - изумился вроде сочувствующий.
      - Ну.
      - Ты шо, батя, в карты граешь? - явно подхалимажно сбился на сельский говор подошедший.
      - Та, граю, - доверчиво, как соседу через плетень, подтвердил гражданин.
      Что тянуть. Заманил этот привозный подхалим мужичка в игру. Мужичок его и нагрузил на восемнадцать штук. И пришлось платить. Потому как кличка у мужичка была Маэстро.
      Этот сюжетный ход с легкими вариациями Маэстро использовал частенько. Например, мог стоять на пляже на самом видном месте в семейных цветастых, но выцветших трусах, за резинку которых была заткнута манящая пачка купюр. При этом неуклюже тасовать колоду, так что карты то и дело выскальзывали из рук. Ну как не клюнуть, когда при лохе карты, бабки беззаботные, очки солнечные с треснувшим стеклом и на голове платок носовой, тот самый, сапожный, только с узелками на углах...
      Любил Маэстро иногда поработать на публику. Артист в нем великий умер.
      Что он время от времени вытворял с колодой!.. Подвыпив, конечно, и среди своих. Фейерверк, фонтан трюков. Даже и ненужных для игры. Двенадцать карт висело у него в воздухе: запускал по одной, подкручивая так, что они возвращались к нему, и он снова отправлял их в полет.
      Иногда зрители, наблюдая, как виртуозно работает с картами профессиональный фокусник, понимающе ворчат:
      - Ну, еще бы... С такими пальцами.
      Видели бы они руки Маэстро. Сбитые, короткие пальцы бывшего боксера.
      ...Черный рынок Одессы. Семидесятые годы.
      Маэстро, одетый в солидный элегантный плащ, с соответствующей спутницей присматривает песцовую шубу. Причем на даме шуба уже имеется.
      Находят продавца. Начинаются примерки. Вроде шуба подходит. Уже готовы брать. В последний момент вновь сомнения. Еще бы - деньги немалые, шуба семь тысяч тянет. Уже и деньги отсчитывались. От толстенной пачки отсчитали семь тысяч на виду у продавца, так, что тот видел: в пачке осталось как минимум еще тысяч десять. Но эти семь тоже остались пока в общей пачке. Еще раз надо бы примерить. Опять же на виду у продавца деньги кладутся в карман элегантного плаща. Плащ снимается и временно (вместе с деньгами) доверяется продавцу. Надевается шуба. И тут начинается "кипеж". Раздаются крики:
      - Милиция!
      Публика суетится, свои, конечно, стараются. Оттирают продавца от покупателя.
      Продавец не противится. Он совсем не прочь оказаться подальше от покупателя. Ведь плащ с семнадцатью тысячами при нем.
      Как бы не так!.. В кармане плаща дырка, и деньги через дырку перед тем, как снять плащ. Маэстро сунул в карман своего пиджачка. Так добровольно они и разбегаются...
      Или вот пример другой постановки.
      Маэстро корешил тогда с Гиеной, вполне авторитетным блатным.
      Как-то заявляются к знакомому часовщику, пожилому классическому еврею Изе. У Изи как раз неприятности. Повадился его обижать Пират, здоровенный бандит с "дюковского" парка. Тоже популярный в городе. В прошлом чемпион вооруженных сил по боксу. В тяжелом весе. Все чего-то требует от старенького Изи. И лупит почем зря. Имея уважение к возрасту, не сильно, но регулярно.
      Изя плачется Маэстро и Гиене. Те обещают помочь.
      Во время очередного набега Пирата завязывают потасовку. (Интересно было бы ее пронаблюдать: Пират в два раза тяжелее Маэстро и Гиены, вместе взятых.) В потасовке Маэстро ножом пырнул Пирата в живот. Вся мастерская в крови. Пират, скрюченный, лежит на полу, Изя в ужасе. Помощнички, чтобы не подводить часовщика, утаскивают с собой зарезанного.
      На следующий день заявляются к Изе с сообщением, что Пират в реанимации, милиция на хвосте и...
      Дальше классика: тянутся деньги. До тех пор, пока Изя случайно через окно Сарая (бывший ресторан "Театральный") не замечает кутящего Пирата.
      Маэстро плевался:
      - Просили же: потерпи недельку, отсидись дома... Вот так, работай с бандитами.
      Маэстро старался избегать конфликтов. Впрочем, это профессиональная черта настоящих аферистов. Но, если деваться было некуда, мог продемонстрировать и настоящий дух, способность на все...
      Это было... Неважно, в одном из центральных ресторанов. Маэстро ужинал с женой Светкой и ее сестрой. Мирно, по-семейному.
      Оказалась в этом же кабаке пара жлобов. Залетных, должно быть, потому как Маэстро не признали. Все поглядывали на женщин, спутниц Маэстро. Тот заметил, насторожился. Но не уходить же.
      Подходят жлобы к столику троицы. Один заявляет:
      - Выйдешь со мной. - И нахально так, цепко берет за руку сестру Светки.
      - О, хлопцы! - обрадованно улыбается Маэстро. - Яшку Кривого давно видели?
      - Сиди тихо, - второй амбал тяжело кладет обе руки на плечи Маэстро. Стоя у того за спиной, не давая встать.
      Маэстро берет со стола салфетку, промокает губы, чуть отодвигается и бьет стоящего сзади салфеткой в живот. Тот, охнув, выпучивает глаза. Напарник растерянно наблюдает, как на животе его приятеля расплывается алое пятно.
      - Ну, нам пора, - сообщает им Маэстро и, поторапливая спутниц, покидает ресторан.
      Под салфеткой на столе лежал нож. Ресторанный, обеденный. И тут надурил - с фокусом зарезал.
      В биографии маэстро рисковых ситуаций с задействованными ножами, топорами, обрезами хватало. Не то чтоб случалось такое часто или хотя бы регулярно. Но явно превышало среднестатичтические данные по количеству на душу населения.
      Взять ту же нашумевшую в свое время престижную встречу Маэстро с азербайджанцем.
      В городе объявился качественный азербайджанский шулер. Вообще-то это нахальство - заявляться с гастролями в Одессу. Но с этим никак не могли управиться: многих наших пообыгрывал.
      Отыскали на него Маэстро. Играли в парке. В "триньку", один на один. Вокруг - гвардия секундантов: одесских исполнителей с десяток, но и азеров не меньше. С иностранцами в такой ситуации бороться сложно, лопочут по-ихнему, конечно же, и по игре своему помогают, кольцо вокруг - от всех глаз не убережешься.
      Маэстро играл на "лишаке" - лишней карте, трюк сложный, нахальный. Особенно когда играешь с профессионалом.
      Один из сбоку стоящих умудрился углядеть у Маэстро лишнюю карту. Бросил "маяк" своему, по-азербайджански, конечно.
      Играли долго, добавляли и добавляли в банк. По правилам, если у противника лишняя карта, банк весь забирается обнаружившим излишек. Долго играли, гастролер на банк изошел, да и Маэстро крепко опустел.
      - Смотрю, - цепко, усмешливо наблюдая за Маэстро, сообщил азербайджанец.
      Погорячился с усмешкой: когда тот зоркий помощничек еще только воздухом запасся, чтобы подсказать своему, Маэстро уже сосчитал его и мягко так, в своей обаятельной манере предупредил:
      - Поправляю, - поправил лежащий на столе остаток колоды.
      И "лишак" сплавил.
      У Маэстро оказалась "тринька".
      - Лишнюю доставай, - с удовольствием, жестко потребовал азербайджанец.
      - Ты не знаешь, как это делается?.. - усмехнулся уже и Маэстро. Жестко. - Колоду считай.
      Азиат дважды пересчитал карты и, совсем как в боевике импортном, вставил стоящему за спиной подсказчику в живот нож.
      Но и вполне безобидных, всего лишь курьезных ситуаций в карьере Маэстро хватало. Сам он их на курьезные - некурьезные вряд ли делил. Более или менее прибыльные, более или менее чреватые неприятностями - это да. А курьез... Что с него проку? Да и каждый кидняк - курьез. Спросите обработанного лоха. Тот подтвердит.
      Посетили Одессу французские тележурналисты. Что-то вроде нашего "Клуба кинопутешествий". Одессу они держали за очень романтичный город. И очень криминальный. Нужен им был жулик-консультант. Сашка Милкус, известный московско-одесский журналист, который таскался с французами в качестве куратора, отыскал меня.
      Сидим в номере "Черного моря". Французов очень интересует, чтоб жулик из ничего сделал деньги.
      - Много? - спрашиваю.
      - Как можно больше, - улыбается переводчица.
      После небольшой процедуры всучил им вместо их стодолларовой купюры их же один доллар.
      Но дурить перед камерой никого не, собирался. Маэстро им был бы в самый раз.
      Нахожу его, знакомлю. Маэстро произвел впечатление, и к тому же он готов работать.
      Французы желают, чтобы он "надул" кого-нибудь в порту на морвокзале. Перед скрытой камерой.
      Подгадываем момент, когда в порт приходит "Собинов", договариваемся со спецслужбой, устраивающей рейд на морвокзале каждый раз, когда приходят суда, чтобы нашего исполнителя не трогали.
      Французы показывают, в какое место Маэстро должен подвести клиента, чтобы оказаться в кадре. На теле, под рубашкой, прячут радиомикрофон и отпускают на охоту. Договорившись, разумеется, о гонораре. Деньги клиенту после съемки, само собой, вернут.
      Маэстро ловит клиента, таскает по всему морвокзалу. Французы нервничают: что он тянет.
      - Так положено, - успокаиваю. А самого терзают грустные предчувствия.
      Маэстро с клиентом где-то в морвокзале. (Группа расположилась на площади перед вокзалом.)
      Переводчица, на которой наушники радиоприемника, краснеет, меняется в лице. Беру наушники, слушаю. Маэстро с клиентом - в туалете. Ярко представляю картину: стоят рядом у писсуаров. Слышно четко (микрофон фирменный), как мочатся, пукают, при этом беседуют по душам. Все пишется на пленку.
      "Кинул" наш герой фраера где-то в закутке. Как исчез с морвокзала - неизвестно. Мы вроде выход контролировали. Микрофон передал через оперативника. Того самого, которому запретили Маэстро трогать. Хорошо, хоть так. За микрофон я больше всего и переживал. Знал бы Маэстро, что эта штучка пять тысяч долларов стоит!
      - Да пошли они, - это он о французах потом, при встрече. - Что мне их полтинник. С человека семьсот поимел.
      Иметь дело с Маэстро было непросто. Ухо, кто бы ты ни был, стоило держать востро. Даже если ты ближайший партнер. Это у него было на уровне рефлекса - дурить.
      Обыграли они на пару с Тимуром в Аркадии бармена. Деньги тот все отдал: это понятно. Должен остался, тоже само собой. Ну и, конечно, перстень-печатку отдал.
      Маэстро сразу же вырядился в украшение. И, оставив пока беседующих Тимура и бармена, пошел купаться. Возвращается, отфыркиваясь, обтирается полотенцем...
      - Маэстро! Печатка где?! - восклицает Тимур.
      Долго Маэстро изумлялся. Отодвинув от себя руку, направив злосчастный палец в небо. Всем палец показывал, как нечто, не имеющее к нему отношения.
      - Ну надо же, зараза, - осуждающий взгляд на перст. - Как чувствовал, не хотел надевать. Свободно болтался, соскочил. Пойду поныряю, может, найду.
      И понырял бы, но удержали. Хотя все присутствующие и понимали: перстень где-нибудь под приметным камушком на дне.
      Конечно, при разделе имущества драгоценность не учитывали. С пониманием отнеслись к неприятности. Как и положено у хороших приятелей.
      Будучи на "химии" (тоже надо умудриться: имея за спиной судимость, вторично попасть на "химию". Это они у скупки золота "кинули" одного из консультантов фильма "Место встречи изменить нельзя". Кстати, консультанта по вопросам жульничества. За это Маэстро и взяли. Потерпевший на суде утверждал, что Маэстро ни при чем), так вот, будучи на "химии", Маэстро организовал прием малолеток в касту воров. С приемными экзаменами, с тестами. С выдачей удостоверений. Гордые свежеиспеченные воры, разумеется, вносили крупные взносы в общак. Общак контролировал Маэстро.
      Но сказать, что истинный аферист - человек без совести...
      Была еще ситуация, когда мы с Маэстро оказались в достаточно тесном закрытом помещении. В компании с другими нескучными людьми. С непростыми, жесткими людьми.
      И был среди этих людей один странный, тихий, с тяжелым спокойным взглядом.
      Молодняк шустрый в блатных вдохновенно играет. Всех достает. Этого, хоть он и тихий, не трогают...
      У этого невероятно спокойного мужчины, назовем его - Вадим, были скрючены кисти рук. Именно скрючены, как будто их уродовали. Как это случилось - не интересовались. Не потому, что публика деликатная, а потому, что мужичок явно не из тех, у кого спросишь. Даже если ты - крутой.
      Но однажды ученик открылся Маэстро.
      Получил Вадим пятнадцать лет. Из них пять лет "крытой". Хуже не бывает, да и столько мало кто выдерживает. Жил достойно, в уважении. Но в какой-то момент дрогнул. Хапнул чью-то пайку. Втихаря. Соседи по нарам поймали момент, когда он сидел за столом. Одновременно двумя ножами прибили кисти к столу. И трахнули всей камерой.
      По воровским законам, если в компании "опущенный", тот, кто знает, обязан предупредить. Смолчит - у самого будут крупные неприятности.
      Маэстро смолчал.
      ...Когда говорится о Маэстро как об учителе, это не значит, что он поучал или даже что-то показывал. В этом мире учатся сами. Учителя те, кто позволяет учиться. А ты, если хочешь набраться ума, прислушивайся, наблюдай, не пропускай мимо ушей и глаз. До многого доходи сам.
      Большие ли суммы выигрывал Маэстро?.. Огромные. И полтора миллиона выигрывалось в семьдесят восьмом году, да только получить не удалось.
      Насколько я знаю, наибольший выигрыш, который он к тому же и получил, - восемьсот тысяч. Это было в восьмидесятом году, когда "Волга" новая стоила 5600 рублей, а квартира двухкомнатная 12-15 тысяч. Правда, из этих восьмисот доля Маэстро была тысяч пятьсот. Но двоим напарникам его, бандитам, пришлось поработать. Дело было на Северном Кавказе, и они, когда с полученными деньгами возвращались через горы, попали в засаду.
      - Теперь вы, - сказал Маэстро хлопцам, увидя поставленную поперек дороги машину и людей с ружьями. Сказал, думаю, не так спокойно, как рассказывал потом мне.
      Двух сбросили в пропасть, один ушел.
      - Часть золотом получили. Светка моя, когда вернулся, на свадьбу друзей вырядилась в бриллианты. Кто ж теперь поверит, что я пустой.
      Поверить в это действительно сложно. В те самые годы, когда машины и квартиры стоили смехотворные суммы, у Маэстро в кармане меньше сорока тысяч не водилось. Просто так, на всякий случай, на игру.
      Что еще можно добавить?..
      Как-то Маэстро поспорил, что выбросит монетой (чужой) "орла". Двадцать раз из двадцати.
      Проспорил. На восемнадцатый раз выпала "решка". Пари заключалось при мне, и хотя Маэстро проспорил, я не посчитал этот неудачный результат признаком отсутствия мастерства...

      Начну с обнародования известного до сих пор лишь в узких кругах факта: вот уже год, как одесские кидалы осиротели. Их Папа отошел от дел. И как отошел... С судом, с банкротством, с лишением права трудиться по последней специальности.
      Вряд ли этот факт взволнует добропорядочных горожан. Разве что наполнит злорадством тех, кого хоть раз в жизни кидали. Те, кого бог миловал, вероятно, просто пожмут плечами. А может, и обрадуются: стало меньше шансов попасться.
      Не стало. Стало больше шансов, попавшись, не только остаться без кровных, но и разжиться инвалидностью.
      Еще год назад сферы влияния предводителей одесских кидал были поделены. Основные два региона, городской и толчковый, поддерживали между собой уважительные дипломатические отношения. При существенной разнице внутриведомственных порядков.
      Ударными точками городского ведомства были вокзал и прилегающие к нему территории, а также Привоз.
      Толчковское ведомство курировало знаменитый одесский толчок. Самодостаточный торговый град со сказочным названием — Поле Чудес.
      С описания нравов и некоторых уставных взаимоотношений толчковских кидал и начну.
      Описывать буду не сам. Лучше, чем специалист из ведомства, не сумею. Специалист в свободное от службы время ставил литературные опыты, заготавливал наброски к будущим мемуарам. Результаты этих опытов были изъяты киевским ОМОНом во время обыска. Но опубликовать их разрешил сам мемуарист. Запретил лишь раньше времени засвечивать его имя, а также наложил вето на правку.
      Запрет выполняю. Имя не указываю вообще, от правки воздержусь и прошу редактора издательства воздержаться тоже.
      Итак...
      «...Не помню, чтобы валютные кидалы процветали на толчке весной 199... года, по крайней мере мало кто с ними сталкивался тогда и мало что о них слышал. Кидалы как класс на толчке еще не процветали, и немногие «залетные» криминальной картины толчка изменить не могли. Но летом того же года эта хилая доселе поросль расцвела буйным цветом, причем кидалы четко разделились на две разновидности — кукольников, как они с гордостью называли сами себя, и собственно кидал. И методы работы этих «собственно кидал» особым изяществом не блистали.

Кукольники

      Работали тихо и мирно, по крайней мере никого особо не обижали, то есть не оскорбляли физическим действием. Главным их орудием труда была «кукла» — пачка аккуратно нарезанной бумаги или купюр самых мелких достоинств, прикрытых сверху и снизу купюрами самого большого существовавшего в то время достоинства. «Кукла» намертво паковалась в целлофан, в основном это были целлофановые обертки от сигаретных пачек.
      Когда заинтересованный предложением менялы доставал купюру, он имел возможность наблюдать в руках менялы солидную пачку денег. Это усыпляло его бдительность, и он отдавал свою купюру меняле на осмотр. Меняла, естественно, отдавал ему свою пачку и, в зависимости от обстановки, предупреждал лоха, что с него причитается сдача в такой-то сумме. Когда доллары (или марки, или рубли) оказывались в руках менялы, а пачка купонов в руках у лоха, откуда ни возьмись появлялись двое ребят спортивного вида (точнее сказать, солидно-подтянутого — за внешним видом своих «разводных» кукольники следили строго), которые первым делом пытались «поймать» менялу. Естественно, меняла ловко увертывался от протянутых к нему рук и делал ноги. Во время спровоцированной заминки лох успевал спрятать «пачку денег», полученную от менялы, в карман. Когда спортивные ребята, изображающие стражей порядка, принимались укорять его в том, что он-де нарушает установленный правительством закон, обменивая валюту на рынке, лох поспешно ретировался, пожимая плечами и делая вид, что ничего нарушать и не думал. Но когда он, укрывшись наконец в укромном уголке, раскрывал все-таки пачку, глазам его представлялась весьма жуткая картина. Некоторое время еще лох пребывал в шоковом состоянии, а потом начинал понимать, что его просто-напросто кинули. Редкие кинутые возвращались на место «сделки», потому что все наверняка слышали, что если в Одессе, а тем более на толчке, «обдурют» на деньги или своруют что-нибудь, то вернуть свое добро потом будет невозможно. А если кто-то и возвращался потом в поисках фальшивого менялы, то обнаруживал на старом месте совсем другого человека с табличкой «рубли-доллары-марки», спрос с которого был невелик.
      Впрочем, кукольники редко меняли места, они неделями паслись на облюбованных позициях (это исключительно были столы, то есть железные прилавки) и нисколько не мешали продавцам. Наоборот, большинство торгующих уважало их за профессионализм и с интересом наблюдало за их работой. Наиболее азартные продавцы даже заключали между собою пари на мелкие суммы, кто быстрее кинет — Ваня или Маня. Кукольники и сами гордились своими «прогрессивными» (по сравнению с другими толчковскими преступниками) методами и неоднократно подчеркивали свое превосходство как делом, так и словом.
      Так, один из кукольников по имени Степа время от времени, в минуты затишья, проводил перед окружающими лекции на тему различия между «хоро-шими кукольниками» и «плохими ки-далами».
      — Мы не кидалы, — заключал он в конце каждой своей речи. — Мы почти такие же торговцы, как и вы, только немного химичим со своим товаром. В конце концов, в кармане у потерпевшего всегда что-то остается после встречи со мной.