Воскресенье.
      Мы лежим, просто лежим,- моя голова упирается в его подбородок, его рука обнимает меня за плечи. Мы лежим и разговариваем о всякой всячине: о Новом годе и елке, о том, что сегодня надо съездить за овощами, что Котьке не хочется ходить в садик...
      - Дим, как ты думаешь, любовь между мужем и женой может быть вечной?
      - Мы ведь не вечны...
      - Ну само собой, может быть долгой?
      - А ты уже начинаешь сомневаться?
      - Нет, ты мне скажи, что, по-твоему, такое эта любовь?
      - Ну, когда хорошо друг с другом, как нам с тобой.
      - И когда рождаются дети...
      - Да, конечно, рождаются дети.
      - И когда надо, чтобы они больше не рождались.
      - Ну что ж. Такова жизнь. Любовь - часть жизни. Давай-ка вставать.
      - И когда поговорить некогда.
      - Ну, говорить - это не самое главное.
      - Да, наверное, далекие наши предки в этом не нуждались.
      - Что ж, давай поговорим... О чем ты хотела?
      Я молчу. Я не знаю, о чем я хотела. Просто хотела говорить. Не об овощах. О другом. О чем-то очень важном и нужном, но я не могу сразу начать... Может быть, о душе?
      - У нас в коробке последняя пятерка,- говорю я.
      Дима смеется: вот так разговор.
      - Что ты смеешься? Вот так всегда - говорим только о деньгах, о продуктах, ну о детях, конечно.
      - Не выдумывай, мы говорим о многом другом.
      - Не знаю, не помню...
      - Ладно, давай лучше вставать.
      - Нет, о чем "о другом"? Например?
      Мне кажется, что Дима не отвечает очень долго. "Ага, не знаешь",думаю я злорадно. Но Дима вспоминает:
      - Разве мы не говорили о Роберте Кеннеди? О космосе - много раз?.. О фигуристах - обсуждали, спорт это или искусство... О войне во Вьетнаме, о Чехословакии... Еще говорили о новом телевизоре и четвертой программе,продолжает добросовестно вспоминать Дима темы наших разговоров.- Кстати, когда ж мы купим новый телевизор?
      - Так вот я и говорю: в коробке у нас пятерка...
      - Есть же фонд...
      Мы начали откладывать "фонд приобретений". Он хранится в моей старой сумке, а в коробке лежат деньги на текущие расходы.
      Нам много чего надо. Диме плащ, мне туфли, обязательно платье, ребятам летние вещи. А телевизор у нас есть - старый "КВН-49", брошенный тетей Соней.
      - До телевизора еще далеко, фонд растет у нас плохо,- говорю я.
      - Мы же решили не проедать все деньги, что же ты? - укоряет меня Дима.
      - Не знаю, вроде бы все как обычно, а вот не хватает.
      Дима говорит, что так у нас никогда ничего не будет. А я отвечаю ему, что трачу только на еду.
      - Значит, тратишь много.
      - Значит, ешь много.
      - Я много ем?! - Дима обижен.- Еще новости, давай начнем считать, кто сколько ест!
      Мы уже не лежим, а сидим друг против друга.
      - Прости, я говорю: мы много едим.
      - Что ж я могу с этим поделать?
      - А я что?
      - Ты все-таки хозяйка.
      - Скажи, чего не покупать, я не буду. Давай молоко не будем брать.
      - Давай лучше прекратим этот глупый разговор. Если ты не способна соображать в этом деле, так и скажи.
      - Да, да, да, я не способна соображать. Я глупа, и все, что я говорю, глупо...- Я вскакиваю и ухожу в ванную.
      Там я открываю кран и умываю лицо холодной водой. "Перестань, сейчас же прекрати",- говорю я себе. Сейчас я влезу под душ, сейчас приведу себя в норму. Отчего я злюсь? Не знаю.
      Может, оттого, что я вечно боюсь забеременеть. Может, от таблеток, которые я глотаю. Кто знает?
      А может, она вообще не нужна мне больше, эта любовь?
      От этой мысли мне становится грустно, жаль себя, жаль Диму. Жалость и теплая вода делают свое дело - из-под душа я выхожу подобревшая и освеженная.
      Ребята визжат и хохочут - расшалились с отцом. Достаю им все чистое, мы их одеваем.
      - Вот какие у нас красивые дети,- говорю я и зову на кухню накрывать вместе на стол, "пока папа умывается".
      Во время завтрака проходит короткая планерка. Что сегодня надо сделать: съездить в овощной, постирать детское, все перегладить...
      - Бросай все, пойдем гулять! - заключает Дима.- Смотрите, какое солнышко!
      - Мама, мамочка, пойдем вместе с нами,- упрашивает Котька,- посмотрим солнышко!
      Я сдаюсь - отодвину свои дела на после обеда.
      Снаряжаемся, берем санки и отправляемся на канал кататься с гор. Съезжаем все по очереди, а Гулька то с Димой, то со мной. Горка крутая, накатанная, санки летят, из-под ног брызжет снежная пыль, переливается радужно, а кругом сияет и слепит снег. Иногда санки переворачива-ются, ребята пищат, мы все смеемся. Хорошо!
      Возвращаемся домой заснеженные, голодные, веселые. Пусть уж Дима сначала поест, потом пойдет в магазин. Варю макароны, подогреваю суп и котлеты. Ребята сразу же уселись за стол и смотрят на огонь под кастрюлями.
      После прогулки я очень повеселела. Уложив детей и отправив Диму в овощной рейс, я берусь сразу за все - бросаю в таз детское белье, мою посуду, стелю на стол одеяло, достаю утюг. И вдруг решаю: подкорочу-ка я юбку. Что я хожу, как старуха, с почти закрытыми коленками! Я быстро отпарываю подпушку, прикидываю, сколько загнуть, остальное отрезаю. За этим делом и застает меня Дима, притащивший полный рюкзак.
      - Видишь, Олька, как тебе полезно гулять.
      Конечно, полезно. И, кончив приметку, я надеваю юбку. Дима хмыкает, оглядев меня, и смеется:
      - Завтра будет минус двадцать, будешь обратно пришивать. А в общем, ножки у тебя славные.
      Я включаю утюг - загладить подол. Потом подошью, и готово!
      - Погладь мне заодно брюки,- просит Дима.
      - Дим, ну пожалуйста, погладь сам, я хочу кончить юбку.
      - Ты же все равно гладишь.
      - Дим, совсем это не "все равно", я тебя прошу, дай мне кончить. Мне еще ребячье стирать, вчерашнее гладить.
      - Так зачем же ты занимаешься ерундой?
      - Дим, давай не будем обсуждать эта, прошу тебя, погладь сегодня свои брюки сам, мне надо дошить.
      - А куда ты завтра собираешься? - спрашивает он с подозрением.
      - Ну куда?! На бал!
      - Понятно. Просто я подумал, что у вас там что-нибудь такое.
      - Может быть, и "такое",- напускаю я туману (надо же мне спокойно подшить юбку и как-то отделаться от брюк).- Ты помнишь, я тебе говорила про анкету. Сегодня я должна ее заполниъ: завтра придут демографы - анкеты собирать, с нами беседовать...
      - А! (О господи, он, кажется, думает, что ради этой встречи я решила укоротить юбку!)
      Я шью и рассказываю Диме, что попечители наши дни "по болезни", что у меня семьдесят восемь дней - почти целый квартал.
      - А что, Олька, может, тебе лучше не работать? Подумай, ведь почти половину годаа ты сидишь дома.
      - А ты хочешь засадить меня на весь год? И разве мы можем прожить на твою зарплату?
      - Если меня освободить от всех этих дел,- Дима повел глазами по кухне, утюгу, рюкзаку,- мог бы зарабатывать побольше. Уж двести - двести двадцать я бы наверняка обеспечил. Ведь фактически, если вычесть все неоплачиваемые дни, ты зарабатываешь рублей шестьдесят в месяц. Нерентабельно!
      - Фигушки,- говорю я,- фигушки! Мы на это несогласные! Значит, всю эту скукотиищу,- я тоже оглянула кухню,- на меня одну, а себе только интересное. Подумаешь, "нерентабельно"... Капиталист!
      - Действительно, капиталист,- Дима усмехается,- не в деньгах только дело. Дети бы от этого выиграли. Детский сад - еще ничего, а вот ясли... Гулька же зимой почти не гуляет. А эта бесконечная простуда?!
      - Дима, неужели ты думаешь, что я не хотела бы сделать так, как лучше детям? Очень хотела бы! Но то, что предлагаешь ты, это просто... меня уничтожить. А моя учеба пять лет? Мой диплом? Мой стаж? Моя тема? Как тебе легко все это выбросить - швырк, и готово! И какая я буду, сидя дома? Злая, как черт: буду на вас ворчать все время. Да вообще о чем мы говорим? На твою зарплату мы не проживем, ничего другого, реального, тебе пока не предлагают...
      - Не обижайся, Оля, ты, вероятно, права. Не стоит об этом говорить. Зря я начал. Просто мне примерещилась какая-то такая... разумно устроенная жизнь. И то, что я, если не буду спешить за ребятами, смогу работать иначе, не ограничивать себя... Может быть, это эгоизм, не знаю. Кончим об этом, ладно.
      Он уходит из кухни, я гляжу ему вслед, и вдруг мне хочется окликнуть его и сказать: "Прости меня, Дима". Но я этого не делаю.
      - Э-э, хали-гали, пора вставать! - кричит Дима из передней.
      Это наши "позывные". Он поднимает Котю и Гулю, ребята пьют молоко, две минуты мы решаем, идти ли еще гулять, и - отказываемся. Если гулять, значит, от вечера ничего не останется. Дима находился, а у меня еще много дел.
      Котька усаживается на полу с кубиками. Он любит строить, и у него получаются дома, мосты, улицы и еще какие-то нагромождения, которые он называет "высотный дворец". Но беда с Гулькой - она лезет к брату, хочет разрушать, хватает кубики, уносит и прячет.
      - Мама, скажи ей! Папа, скажи ей! - то и дело взывает к нам Котя.
      Никакие слова на Гульку не действуют - она смотрит ясно и прямо говорит:
      - Гуля хотит бить дом.
      Тогда я делаю ей "дочку". "Дочка" - это набитый тряпьем маленький комбинезон. В капюшон я вкладываю подушечку, обернутую в белое, рисую лицо. С куклами Гуля не ладит, а "дочку" таскает по всему дому, разговаривает с ней.
      Воскресный вечер проходит мирно и тихо. Дети играют, Дима читает, я стираю и делаю ужин. "Не забыть бы пришить крючок",- повторяю я несколько раз. Остальное, кажется, все! Да, еще заполнить анкету. Ну это когда дети лягут.
      Поужинав, покапризничав - не хотят кончать свои воскресные дела,ребята собирают разбросанные кубики. Находим те, что попрятала Гуля,- под ванной, в передней в моих сапогах. Моем руки, мордашки, чистим зубы, осуждаем Гульку, которая вырывается и кричит:
      - Гуля хотит гязная.
      И наконец укладываемся.
      Время еще есть. Почитать? А может, посмотреть телевизор? Ах да анкета! Сажусь с ней за стол. Дима заглядывает через мое плечо и делает критические замечания. Я прошу его не мешать, я хочу поскорей кончить. Готово. Теперь возьму книгу и сяду с ногами на диван. Выбираю у книжного шкафа. Может, приняться наконец за "Сагу о Форсайтах"? Дима подарил мне эти два тома в позапрошлый день рождения. Нет, не смогу прочесть - как я буду возить с собой такие толстые книги? Отложим еще раз до отпуска. Я выбираю что полегче - рассказы Сергея Антонова.
      Тихий воскресный вечер. Сидим и читаем. Минут через двадцать Дима спрашивает:
      - А что же мои брюки?
      Сходимся на том, что брюки глажу я, а он читает мне вслух. Антонова. Дима не хочет, а берет последний номер "Науки". Мы его еще не смотрели. Он начинает читать статью Венцель "Исследование операций", но мне трудно воспринимать на слух формулы. Тогда Дима уходит из кухни, и я остаюсь одна с его брюками.
      Я уже лежу в постели, Дима заводит будильник и выключает свет. Тут я вспоминаю про крючок. Ни за что не встану, провались он.
      Среди ночи я просыпаюсь, не знаю отчего. Мне как-то тревожно. Поднимаюсь тихонько, чтобы не разбудить Диму, иду взглянуть на детей. Они разметались - Котя сбил одеяло, Гулька съехала с подушки, высунула ножку из кровати. Укладываю их, закрываю, трогаю и поглаживаю головки - не горячие ли. Ребята вздыхают, причмокивают и опять посапывают - спокойно, уютно.
      Что же тревожит меня?
      Не знаю. Я лежу на спине с открытыми глазами. Лежу и вслушиваюсь в тишину. Вздыхают трубы отопления. У верхних соседей тикают стенные часы. Мерно отстукивает время маятник наверху, и это же время сыплет дробью, мельтеша и захлебываясь, будильник.
      Вот и кончилась еще одна неделя, предпоследняя неделя этого года.
      1969