И хотя, казалось бы, за многие годы службы на Арбате, давно бы пора было смириться с появлением "парашютистов" (так у нас называли назначаемых со стороны), тем не менее в мои полковничьи мозги никак не укладывалось, как может человек, никогда не командовавший не то что дивизией или полком, а даже батальоном и ротой, сумел вдруг стать, как писали газеты, "главным идеологом военной реформы".
      Но какой была кадровая политика в Российской армии, такой была и военная реформа. Мне не один раз приходилось встречаться с Маниловым и говорить с ним, видеть его со стороны, читать документы, к которым он приложил руку. Он произвел на меня впечатление человека весьма скромных военно-стратегических способностей, но умеющего очень талантливо скрывать это. И в этой игре, на мой взгляд, он зашел так далеко, что некоторые министры и их заместители искренне верили в его полководческий интеллектуальный потенциал. На фоне других он действительно выделялся грамотностью и способностью очень четко формулировать мысли. По этому поводу один уважаемый московский журнал весьма остроумно подметил, что Манилов умел "не только говорить сложноподчиненными предложениями, но и писать их".
      Мне кажется, что только Александр Лебедь, ставший секретарем Совета безопасности России летом 1996 года, учуял удивительную способность Манилова удерживаться на плаву при любом повороте политических событий.
      Когда генерал Манилов еще при Лебеде и Родионове появился в Генштабе, я спросил у Игоря Николаевича, какой такой "стратегической необходимостью" вызвано это кадровое решение, ведь у начальника ГШ уже было несколько заместителей, а появление еще одного выглядело нонсенсом (к тому же на Арбате в то время было немало генералов, назначение которых на эту должность ни у кого не вызвало бы сомнений). Родионов ответил, что его об этом "не сильно спрашивали".
      Наблюдая за Маниловым в первые месяцы его работы в ГШ, я слышал от генштабистов немало колючих реплик по поводу того, что функциональные обязанности Валерия Леонидовича "пока непонятны", что он "изобретает" какую-то "суперструктуру", которая будет заниматься информационно-аналитической работой, хотя в ГШ уже и без того были подразделения, выполняющие аналогичные функции.
      Мне думается, что все же самым сильным и, пожалуй, уникальным качеством Манилова было то, что он умел "западать в душу" большим военачальникам.
      Сергеев не стал исключением, сразу поручив Манилову роль координатора в разработке новой концепции военной реформы. Эта концепция была сварганена с необычайной быстротою, и приходилось только удивляться, насколько же "тупыми" были наши Минобороны и Генштаб, если в течение почти пяти лет не могли родить толковую концепцию, которую при Сергееве создали за несколько недель. Она была тут же принята в Кремле к великому ельцинскому восторгу.
      Та фантастическая скорость, с которой был протащен сей документ, у многих профессионалов вызвала большие подозрения. Было совершенно очевидно, что и Сергеев, и Манилов изо всех сил стремились продемонстрировать президенту начало "реальной реформы". И самое опасное здесь заключалось в том, что сергеевско-маниловские прожекты так и не подверглись обстоятельной критической экспертизе в широком кругу профессионалов.
      И было понятно, ради чего все это делается: стоило вынести новую концепцию на взыскательный суд кадрового и отставного генералитета, провести ее через все ведающие вопросами безопасности государственные инстанции (Совбез, комитеты Думы и т.д.), она бы вряд ли появилась на свет. Слишком много было скороспелых, слабо обоснованных и недостаточно просчитанных решений.
      Создавалось впечатление, что Сергеев страшно торопился победно отрапортовать Кремлю о начале реформы. И уже вскоре президент с большой похвалой отозвался о работе военного министра.
      Но многое делалось поспешно, непродуманно, даже авантюрно. Некоторые генералы и офицеры в войсках и штабах костерили такое положение дел, писали рапорты об увольнении.
      Ничего, кроме новой системы переподчинения "слитых" войск и продолжающегося сокращения офицерского корпуса, не менялось в армии. Наоборот, некоторые проблемы обострялись: больше становилось "пострадавших" от сокращения, бесквартирных, не прекращались многомесячные задержки выплат денежного содержания.
      Все еще не было выплачено единовременное денежное вознаграждение за 1997 год. Около 7 млрд рублей государство оставалось должным военнослужащим за компенсацию по продпайку. В общей сложности долги армии к лету 1998 года составляли уже около 40 млрд рублей (при Родионове - около 30). Кроме того, неизвестно, откуда могли взяться деньги, необходимые для дальнейшей реорганизации армии.
      Даже сам Сергеев однажды был вынужден пессимистично заявить: "В связи с экономическими трудностями в ближайшее время вряд ли государство будет способно рассчитаться с армией".
      Но президент снова высоко отзывался о реформаторской деятельности нового министра. На одном из наших флотов случилось ЧП при запуске ракеты. Вскоре ракетчик генерал армии Сергеев получил маршальские погоны...
      Но то был не единственный знак уважения Сергееву, который подавал ему Ельцин. В апреле 1998 года маршалу исполнялось 60 лет. Об этом хорошо помнили в Кремле. В марте появился на свет новый Федеральный закон "О воинской обязанности и военной службе". В соответствии с ним особо заслуженным военачальникам разрешалось продление службы до 65 лет. В соответствии с этим Законом Ельцин продлил службу Сергееву на один год.
      Генерала Родионова в дни его 60-летия президент уволил из Вооруженных сил, "с оставлением на посту министра обороны". Некоторые депутаты Госдумы типа Сергея Юшенкова заявили, что сделан крупный шаг в направлении демократизации армии. Когда же Сергеева оставили на том же посту и в мундире, они же без зазрения совести твердили, что "он даже в кителе маршала очень похож на гражданского".
      Когда Родионов подал Кремлю идею из десятков полувооруженных, полуукомплектованных дивизий сформировать полтора десятка опорных - с ним не согласились.
      Когда маршал Сергеев с огромными потугами соорудил по такому же принципу с горем пополам одну дивизию на Гороховецком полигоне, лишив другие соединения МВО горючки, ему в Кремле дружно зааплодировали...
      РАБОТА НАД ДОКУМЕНТАМИ
      В конце июня 1997 года в Кремле состоялся традиционный торжественный прием выпускников военных академий и училищ. Верховный Главнокомандующий на прием не прибыл. Он в очередной раз приболел, но военным объявили, что он не смог прийти на прием "из-за очень большой занятости". Генералы и офицеры, уже давно привыкшие к такому циничному лукавству кремлевских чиновников, плутовато ухмылялись и ехидно поговаривали, что президент в Горках-9 "работает над документами".
      Маршал Сергеев, выдав подчиненным, нетерпеливо поглядывающим на водочные бутылки, дюжину банальных мыслишек типа "именно на ваши плечи ляжет основной труд по обновлению и укреплению Вооруженных сил", стал говорить о военной реформе, как о чем-то отдаленном:
      - В ХХI век мы должны войти с четко сформулированной концепцией военного строительства и военных реформ, детально проработанной моделью нового образца Вооруженных сил.
      До начала будущего века предстояло прожить еще два с половиной года. Генералы и лейтенанты хотели знать, как армия будет реформироваться уже завтра.
      Я был на таком же приеме в Кремле летом 1992 года. Тогда в этом же зале звучали такие же ельцинские и грачевские сказки об армии будущего. Прошло пять лет. Сказки не стали былью.
      Под священными кремлевскими сводами звонко звякали фужеры с водкой.
      Офицеры были натужно-радостными.
      Погоны были золотыми.
      Фужеры были хрустальными.
      Водка была горькой...
      И было такое впечатление, что люди отмечали день рождения и поминки одновременно.
      В середине июля 1997 года Ельцин подписал указ "О первоочередных мерах по реформированию Вооруженных сил РФ", хотя ранее объявлялось, что он сделает это после обсуждения этого документа на Совете обороны, заседание которого планировалось на 25 июля.
      Снова создавалось впечатление, что премьер правительства и министр обороны очень торопятся показать президенту, что реформа пошла. Проект первоочередных мер быстро обсудила Коллегия Минобороны в настолько засекреченной обстановке, что даже для комитета Госдумы по обороне суть обсуждения осталась тайной.
      Некоторые Главкомы видов Вооруженных сил, выйдя с Коллегии, высказывали недовольство тем, что "одним заседанием такие серьезные государственные вопросы не решаются".
      Но министр добился главного: документ приняли за основу.
      Сергеев торопился доложить Черномырдину.
      Черномырдин торопился доложить Ельцину, что работа закипела. Проект указа "о первоочередных мерах" Черномырдин привез Ельцину в Карелию. Ельцин подписал его в промежутке между рыбной ловлей и попыткой подержать в руках теннисную ракетку на специально построенном для него (самом дорогом в Европе) корте.
      Чубайс, который отвечал за финансовое обеспечение ельцинского указа по реформе армии, был в отпуске и катался на машине по Дании. Он мог лишь догадываться, каких денег стоит новый указ.
      Секретарь Совета обороны Юрий Батурин неожиданно публично признался, что последнего варианта президентского указа не видел, чем явно намекал, что умывает руки. При Родионове он не раз говорил, что "военная реформа запаздывает". При Сергееве он заметил, что "мы начинаем слишком торопиться", поскольку-де не принята новая военная доктрина, основа концепции военной безопасности, а затем и реформы.
      Батурин был, безусловно, прав. Но в случае провала президентского военного указа, он мог с полным основанием сказать, что "предупреждал".
      Скорость, с которой готовился и был принят ельцинский указ о первоочередных мерах по реформированию армии, не позволила толком разобраться в нем даже чиновникам аппарата Совета обороны. Их это оскорбляло. При Родионове они позволяли себе публично ехидничать над минобороновскими и генштабовскими проектами реформы, а иногда и откровенно измываться над ними, не скрывая своих имен. Сейчас же один из них, попросивший не называть своей фамилии, в интервью корреспонденту газеты "Сегодня" признался:
      - То, что подписано, - кошмар! Предложенные меры не обоснованы, не подготовлены и не продуманы. Единственное, что можно сделать, - это попытаться в ходе осуществления указа выправить очевидные глупости.
      И в Кремле, и в Генеральном штабе многие говорили, что крайне нужен серьезный, обстоятельный разговор на Совете обороны. И это значило, что там были неизбежны острые профессиональные дискуссии, которые могли отдалить шумно рекламируемый новым руководством Минобороны "действительный старт новой реформы".
      Было очевидно, что министру Сергееву этого не хотелось.
      В одном из интервью он заявил:
      - Не считаю нужным проводить дополнительные заседания Совета обороны.
      Министр очень торопился.
      Ему нужно было во чтобы то ни стало выполнить данное Верховному обещание сдвинуть реформу с мертвой точки.
      Как и каждому нормальному министру, ему хотелось рапортовать об успехах.
      Проект нового президентского указа о первоочередных мерах по реформированию Вооруженных сил с бешеной скоростью протащили не только через Коллегию Минобороны, но и через правительство.
      Так у нас было всегда, когда авторы подобных документов не хотели, чтобы их въедливо анализировали серьезные оппоненты. А оппоненты говорили, что вряд ли стоит так быстро объединять РВСН, Военно-космические силы и войска Ракетно-космической обороны. Так же точно, как и сращивать ВВС и ПВО.
      Но эти доводы никто не слушал.
      Ранее объявленное заседание Совета обороны в очередной раз было тихо отменено.
      У президента, отдыхающего на Волге, в этот момент останавливалось сердце.
      Клев был сумасшедший...
      ЗАГАДОЧНЫЙ БЛЕФ
      В конце сентября 1997 года Игорь Сергеев в одной из подмосковных дивизий встретился с генералами и офицерами Московского военного округа и объявил, что до 1 ноября президент утвердит новую концепцию военной реформы. Содержание этого документа Сергеев не раскрыл. В тот же день я позвонил своему давнему сослуживцу по Генштабу и спросил, что он знает о содержании ельцинской концепции. Полковник возмутился:
      - Ты что? Это же секретный документ!
      А на моем рабочем столе лежала копия конфиденциального доклада Пентагона Конгрессу, неизвестно какими способами добытая за океаном. Получалось странно и глупо: о том, как будет реформироваться американская армия в ближайшие четыре года у нас на Арбате знали до мельчайших подробностей, а как будет развиваться наша - секрет.
      Я читаю доклад, именуемый "Quadrennial Defense Review": "США сейчас единственная глобальная держава со всемирными интересами... До 2015 года глобального соперника типа СССР не появится... Доступ к нефти останется национальным требованием для США... Будущее России весьма неопределенно... Поведение России зависит от возрождения экономики..."
      И мне подумалось: "В таких условиях речь должна идти не о реформировании, а о спасении того, что осталось от армии". Наверное, это уже одно и то же...
      И снова начали происходить странные вещи, которые, наверное, могут быть только в России. До 1 ноября 1997 года президент не подписал, как публично обещал министр обороны, новую концепцию военной реформы. Более того, стало известно, что этот документ, в пожарном порядке разработанный в Минобороны и Генштабе, был отвергнут Государственной комиссией по военному строительству.
      И было непонятно, за какие же "успехи" в реформировании армии Ельцин уже не однажды публично хвалил министра обороны. Сам министр не без гордости заявлял:
      - Нам удалось перевести реформу в практическую плоскость.
      Широко разрекламированное успешное начало военной реформы на поверку оказалось банальным блефом. Попытка руководства военного ведомства подчинить себе через Генштаб все другие силовые структуры потерпела провал и вызвала жесткое сопротивление с их стороны. Среди генералов и офицеров объединенных штабов РВСН, Военно-космических сил и войск Ракетно-космической обороны шли споры по поводу слишком поспешного их слияния. Проблема финансирования реформы и сокращения армии становилась еще более острой.
      Армия хотела знать, что думает об этом Верховный Главнокомандующий. Но он в очередной раз приболел. Генералы терпеливо ждали, когда президент выздоровеет. 19 января 1998 года после двухнедельного отдыха на Валдае Ельцин возвратился в Кремль. В его рабочем графике было запланировано, что после встречи с Черномырдиным, Чубайсом и Немцовым должна состояться встреча с Сергеевым, недавно возвратившимся из Парижа.
      Сергееву предстояло доложить об итогах визита во Францию, где он предлагал использовать российские военные самолеты для инспектирования иракской территории, и о ходе реформирования Вооруженных сил.
      По строгому счету, маршал должен был сообщить Верховному, что переустройство армии и обороны идет тяжело. Что указание президента сократить в 1997 году 200 тысяч офицеров - не выполнено. Нет денег. И потому еле-еле удалось отправить в запас чуть более 60 тысяч человек. Кроме этого, наметилась еще одна серьезная проблема: сопротивление руководства других силовых ведомств попыткам Минобороны и Генштаба централизовать военное строительство.
      Министр понимал, что такие его нерадостные сообщения могут вызвать резкое недовольство и повышение кровяного давления у Бориса Николаевича.
      Но и промолчать о серьезных проблемах нельзя.
      Выслушав сообщение Сергеева о положении дел в армии, Ельцин вновь возвратился в то хмурое состояние, от которого слегка отвык за время отпуска. Как ни пытался придать оптимистическую окраску своему докладу Сергеев, сказав, в частности, что слияние РВСН, ВКС и РКО уже дает экономию военному бюджету, а слова "деньги" и "недостаточное финансирование" прозвучали на этом фоне с какой-то суконной сухостью.
      Ельцин знал, что за его встречей с Сергеевым бдительно следит армия и ждет, что скажет Верховный Главнокомандующий о ее дальнейшем житье-бытье. Надо было дать ей хоть какую-нибудь надежду на лучшее. И президент сказал министру:
      - У меня есть некоторые соображения по поводу того, как повысить зарплату военным.
      Сергеев не удержался, чтобы не спросить:
      - Разрешите поинтересоваться, Борис Николаевич, за счет чего?
      Ельцин хитровато улыбнулся и многозначительно протянул:
      - А это - мой секрет.
      Сергеев наверняка уже знал, что этот "секрет" в последнее время активно мусолили в некоторых правительственных кабинетах: увеличить зарплату военным предлагалось отчасти за счет урезания имеющихся у них льгот. Когда Черномырдин в общих чертах изложил этот вариант президенту, тот сразу дал понять, что не согласится с такой идеей.
      А других государственных источников повышения денежного содержания военным не было.
      Говоря о каком-то секрете, президент явно блефовал. Мне снова вспомнилось, что однажды рассказывал о таких же приемах Б.Н. бывший пресс-секретарь президента Вячеслав Костиков: "Как всякому человеку, ему нужны были позитивные эмоции. Когда их долго, мучительно долго не было, приходилось прибегать к паллиативам, иногда рассказывать басни".
      Радостная весть о том, что у Верховного Главнокомандующего есть какой-то свой секрет повышения денежного содержания военнослужащим, была тут же выплеснута за стены Кремля президентской пресс-службой.
      То было единственное, что с помощью кремлевских трубадуров мог сказать в тот день Ельцин своей армии.
      ДУЭЛЬ
      Долгое время наблюдая за многочисленными попытками властей реформировать армию, я пришел к выводу, что в России складываются два направления, два лагеря политиков и генералов, явно и скрытно противостоящих друг другу во взглядах на военное строительство. Представители одной стороны - Кремль, правительство, Совет безопасности и Совет обороны (СО был создан в 96-м, а упразднен в 97-м. - В.Б.) - стояли на том, что необходимо кардинально сократить армию "до пределов, соответствующих экономическим возможностям государства". А поскольку экономика России бурными темпами рушилась, то трудно было определить тот "предел", у которого можно было остановиться.
      Другая сторона (Минобороны, Генштаб, некоторые Главкомы видов Вооруженных сил) настаивала на том, что в стране следует иметь армию, адекватную реально существующим и потенциальным внешним военным угрозам.
      Это противостояние еще с тех времен, когда премьером правительства был Егор Гайдар, постоянно порождало конфликты между высшей государственной и военной элитами России. Гайдар, на мой взгляд, был буквально зациклен на идее сокращения армии и постоянно подталкивал к этому Грачева, который то жестко сопротивлялся ("За рубеж в 1,9 млн мы не отступим!"), то вдруг заявлял, что, "возможно, и 1 миллиона будет достаточно". Но, приняв почти 2,5-миллионную армию в мае 1992 года, Грачев передал ее Родионову в июле 1996 года уже с численностью 1,7 млн человек.
      После Гайдара, во времена Черномырдина, становилось все более очевидным, что и Кремль, и правительство ведут экономику страны к еще большему развалу. Президент и его сторонники в правительстве стремились на чем-то сэкономить, чтобы не дать государственному кораблю утонуть в пучине кризиса.
      В качестве одного из объектов экономии опять-таки была избрана армия. Эта идея и породила известный тезис Ельцина о том, что "армия должна быть посильной для экономики".
      Как я уже говорил, указание Ельцина - до конца 1997 года сократить армию на 200 тысяч человек - осталось невыполненным. Но Кремль сделал вид, что "не заметил" этого. То, из-за чего покарали Родионова, прощалось Сергееву.
      Увольнение офицеров и прапорщиков тянуло за собой еще одну проблему жилищную. Вице-премьер Борис Немцов был одним из главных идеологов введения так называемых Государственных жилищных сертификатов, по которым увольняемые имели право бесплатно получить крышу над головой. Немцов эту идею яростно пропагандировал и даже сумел добиться, чтобы она получила статус президентской программы. Но уже вскоре это новшество вызвало большие подозрения у офицеров: оказалось, что за "бесплатный" угол им надо было доплачивать. Это и вовсе было похоже на аферу, узаконенную государством.
      После кризиса 17 августа 1998 года, когда курс доллара возрос почти в 3 раза, местные власти не хотели продавать военным жилье за сильно подешевевшие сертификаты. Руководство МО просило правительство индексировать сертификаты в соответствии с новым курсом валюты, но там ответили, что "сейчас не до этого".
      Армию снова "кинули". Многие офицеры, для которых ГЖС оказались всего-навсего "куклой", всученной им государством, были беззащитны перед вопиющим обманом. Такими способами военная реформа "переводилась в практическую плоскость"...
      ПСЕВДОГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ
      В 1996 году Ельцин с большой помпой оповестил соотечественников о создании нового государственного органа - Совета обороны и выразил надежду, что он сыграет важную роль в обеспечении безопасности страны и реформировании Вооруженных сил.
      В 1997 году на должность секретаря СО - Государственного военного инспектора был назначен первый заместитель министра обороны Андрей Кокошин.
      В том же году президент издал указ о ликвидации Совета обороны и с такой же убедительностью стал доказывать, что без него Россия ничего не потеряет. Андрей Кокошин был назначен на освободившуюся после ухода Ивана Рыбкина должность секретаря Совета безопасности.
      Создание и ликвидация СО, смена его секретаря были еще одним свидетельством непоследовательности Кремля в проведении реформаторской линии в области обороны.
      В день назначения Кокошина Ельцин назвал его "героем нашего времени". Многие на Арбате и даже в Кремле отнеслись к такой оценке как к слишком большому преувеличению заслуг Андрея Афанасьевича. И были на то свои причины.
      С момента образования Российской армии (май 1992) и по нынешнее время качественное состояние ее оружия и техники стремительно ухудшалось. Командующие войсками военных округов и флотов постоянно слали на Арбат шифровки, в которых докладывали, что боеготовность "с ржавым железом" поддерживать нельзя.
      А первый заместитель министра обороны Андрей Кокошин, с 1992 по 1997 год непосредственно отвечавший за военно-техническую сферу армии, все это время вдохновенно рассказывал подчиненным и общественности сказки о перспективах перевооружения, о двойных технологиях, об индивидуальных устройствах ориентирования солдата на местности, в бою и т.д.
      Но при этом почти ничего в войсках и на флотах не менялось - разве что с превеликим трудом удалось "поставить на ноги" несколько экземпляров заложенных еще в советские времена ракетных систем и кораблей.
      За последние 7 лет объем производства оборонной промышленности сократился в 11 раз, а экспорт наукоемкой продукции упал до 1% общего объема производства. Наш ВПК, еще шесть-семь лет назад располагавший потенциалом, способным обеспечивать 250 дивизий, сейчас, похоже, не может "потянуть" и одну.
      Расходы на перспективные научные исследования сократились в 15 раз. Федеральная целевая программа конверсии оборонной промышленности была профинансирована в 95 году на 25%, в 96-м - на 11%, в 97-м - на 0%. То же - в 98-м...
      В стране осталось 6 авиастроительных заводов, рассчитанных на выпуск 545 боевых самолетов. Но реально на внутренний рынок поступает 1-2 самолета в год. Еще 15 идут на экспорт.
      Практически полностью прекращен выпуск новых боеприпасов, ракет "воздух-поверхность", бронетанковой техники для своей армии. Долг Минобороны военно-промышленному комплексу - 25 миллиардов рублей.
      При нынешнем уровне финансирования ВВС способны поддерживать свой парк самолетов только на 50%. ВМФ по сравнению с 1991 годом сократился более чем наполовину.
      За годы "реформ" потеряны все авианосцы. Однажды маршал Сергеев признал, что ВМФ и не планирует иметь в своем составе корабли такого класса. В течение последних пяти лет была заложена лишь одна подводная лодка "Юрий Долгорукий", которая все еще не достроена.
      Генштабовские эксперты считали, что при такой динамике развала флота в российском ВМФ уже в скором времени останется 3-5 кораблей океанской зоны, несколько многоцелевых подводных лодок и 20-30 малых кораблей и катеров. Это похоже не на флот, а на флотилию, и может прекратить существование морская составляющая Стратегических ядерных сил. И тут нельзя не учитывать, что к 2010 году истекут сроки предельной эксплуатации у большинства стоящих на боевом дежурстве 713 межконтинентальных баллистических ракет...
      Ельцин сказал: "Кокошин - герой нашего времени".
      После этого мне показалось, что надо срочно сходить к психиатру.
      ОПТИМИСТИЧЕСКИЕ ПОХОРОНЫ
      Когда весной 1998 года Ельцин отправил правительство в отставку, из Кремля лишь двум министрам - Примакову и Сергееву - дали понять, что они могут продолжать спокойно работать.
      Кириенко приехал на Арбат консультироваться с Сергеевым. Говорили о военной реформе, о том, как двигать ее дальше. Вопрос о деньгах был самым неприятным: задолженности военным росли, как снежный ком. Эту проблему быстро замяли. Но что-то ведь все равно надо было придумать. И придумали. Простенько, но со вкусом: вместо двух бывших комиссий по военной реформе (Черномырдин) и ее финансовому обеспечению (Чубайс) будет теперь одна. Глава ее - председатель правительства, а зам у него - министр обороны.
      Сразу после встречи Кириенко подготовил письмо на имя Ельцина, в котором предлагал "воссоздать комиссию по военному строительству".
      Реформы не было, но комиссии по реформе - реформировали...
      В письме Ельцину Кириенко предлагал усилить контрольные функции кабинета министров над всеми "силовиками". Но эта инициатива не вызвала восторга у секретаря Совета безопасности Андрея Кокошина: такое предложение не только принижало его собственный статус, но и всего СБ.
      Пошла новая игра амбиций, не предвещающая ничего хорошего.
      В середине мая 1998 года состоялось совещание руководящего состава Вооруженных сил России. В тот момент во многих местах шахтеры бастовали, перекрывали железнодорожные пути из-за того, что правительство не выплатило им долги. Кабинет Кириенко лихорадочно искал выход из положения. Но денег для угольщиков не было. Не было их и для армии, которой государство задолжало в общей сложности почти 40 млрд рублей. Участники совещания были удивлены, когда министр обороны предложил подчиненным "пропустить шахтеров вперед", им-де труднее.
      Зал встретил эти слова маршала суровым безмолвием.
      В этих словах министра люди читали не рыцарство, а политическую конъюнктуру, явно рассчитанную на то, чтобы заработать новые очки у Кремля и правительства.
      То был красивый бросок на картонный пулемет. Но даже если бы военные и "пропускали" шахтеров вперед, у Кириенко денег не было. Их в очередной раз выклянчивали у МВФ.
      Генералы, выступавшие на совещании, дружно описывали удручающие картины развала армии из-за острейшего финансового кризиса.
      И тут Сергеев не выдержал:
      - Надо не ныть, а вкалывать. Кто не может, скажите, я вас уволю!
      По залу пробежало дружное ворчание.
      РАКЕТНЫЙ ДУРМАН
      Летом 1998 года Государственная дума приняла закон "О военной реформе". Закон этот опоздал лет на шесть. По этому поводу военный обозреватель газеты "Сегодня" Олег Одноколенко очень точно заметил:
      - Никакие силы не способны изменить генеральный принцип национального военного строительства: сначала делать, потом размышлять над содеянным, а все это постфактум подводить под нормативный акт.
      В соответствии с президентским указом о первоочередных мерах по реформированию армии, подписанным Ельциным еще летом 1997 года, Военно-космические силы сливались с Ракетными войсками стратегического назначения. Но не прошло и года, как Главнокомандующий ВВС генерал-полковник авиации Анатолий Корнуков в одной из телепередач заявил, что, возможно, ВКС будут присоединены уже не к РВСН, а к ВВС.
      В августе 1998 года Андрей Кокошин обнародовал новую концепцию военной реформы страны. Из нее следовало, что РВСН уже в начале будущего века прекратят свое существование как самостоятельный вид Вооруженных сил и будут "розданы" Сухопутным войскам. Примерно через две недели после этого один из высокопоставленных чиновников Минобороны официально заявил, что РВСН, возможно, войдут в состав ВВС.
      А вскоре после этого министр обороны подготовил президенту предложения, в соответствии с которыми предлагалось создать Главное командование Стратегическими силами сдерживания (ГК ССС). Эта идея еще до подписания документа не нравилась даже некоторым замам министра. С небывалой смелостью высказывали свое критическое отношение к ней некоторые генералы и офицеры Генштаба.
      И тем не менее в ноябре 1998 года Сергеев во время приезда к отдыхавшему в Сочи Ельцину сумел получить от Верховного визу на документе.
      Сразу после этого на Арбате началась подковерная свара между сторонниками и противниками создания ГК ССС. Из Генштаба в администрацию Президента РФ и в правительство поступили обращения ряда начальников, в которых доказывалось, что идея, уже утвержденная министром у Верховного, "слишком поспешная и затратная".
      Прознавшая об этом пресса подняла шум.
      Начальник Главного оперативного управления Генштаба Юрий Балуевский был вынужден публично признать, что действительно существует "проблема централизации управления ядерной триадой (сухопутной, морской и авиационной. В.Б.). Но поскольку создание единого командования стратегическими ядерными силами - процедура трудоемкая и затратная, планами военного строительства предусмотрено начать ее реализацию после 2000 года".
      Однако это заявление не ослабило остроты конфликта. Первый заместитель министра обороны Николай Михайлов, начальник Генштаба генерал армии Анатолий Квашнин, Главкомы видов Вооруженных сил и командующие войсками военных округов продолжали настаивать на том, чтобы была полная ясность в вопросах управления стратегическим ядерным оружием. Ибо реформаторские новации, подготовленные министром обороны и его сторонниками, внесли в этот вопрос много опасной путаницы.