Кроме того, я хорошо понимал, что был самым молодым и неопытным офицером в полку, поэтому старался держаться в тени. Я молчал, пока ко мне не обращались, и отвечал по возможности лаконично.
      Некоторые из других молодых легатов поддразнивали меня, пытаясь найти слабое место. Я отвечал в том же духе, но не сближался с ними, выполняя еще одно из поучений моего отца. Весельчак, который первым хочет завести дружбу с тобой, сначала займет у тебя денег, потом украдет твое снаряжение и наконец бросит тебя в бою. Дружба — не весенний цветок, говорил отец, она растет как дуб. Впрочем, добавил он, здесь встречаются исключения, как и в любви.
      Миновало два месяца, и клянусь, я становился все счастливее с каждым днем. Затем наступил апогей: я получил приказ направить свою колонну в одну из окрестных деревень, подвергшуюся налету горцев, и, по словам домициуса Херсталла, «расставить все уцелевшее по местам и разобраться с остальным, как сочтешь нужным».
      Иной поразится тому, что опытный боевой командир назначил безусого юнца на должность защитника, судьи и возможного палача одновременно, но Херсталл был далеко не глуп. По его указанию меня сопровождал эскадронный проводник Биканер, служивший в полку более тридцати лет и, как я узнал позднее, обломавший не один десяток свежеиспеченных легатов. Мои старшины имели почти такой же боевой опыт, и колонна была укомплектована в основном старослужащими уланами. Фактически, лишь два рекрута были в чине простого всадника. Имея под началом двадцать пять таких молодцов, я был бы полным болваном, если бы потерпел неудачу.
      Поскольку разбойники явились из-за границы, к нам прикомандировали горца-ренегата по имени Юсэй, которого мы использовали как разведчика. Мне он показался законченным подлецом, и эскадронный проводник Биканер добродушно заверил меня, что я абсолютно прав, но он был безраздельно предан полку хотя бы по той причине, что на родине его объявили вне закона, а здесь, в Юрее, он тоже успел совершить убийство. Мы были для него последним и единственным убежищем, «если он не зацепится за что-нибудь еще, — добавил Биканер. — Тогда он с легким сердцем предаст и нас, как и всех остальных».
      Мы въехали в деревню и на центральной площади провели подобие военного трибунала. Ситуация была простой — по крайней мере, так казалось на первый взгляд.
      Командовал набегом предводитель родом из Урши, слывший чародеем в этих краях. Он называл себя Волком из Гази. Его отряд ворвался в деревню на рассвете, убил двух пастухов, тяжело ранил третьего и увел несколько волов. Но главная жалоба селян заключалась не в этом. Он также взломал лавку местного торговца, избил и ограбил его и похитил его единственную дочь.
      Под плач и причитания семьи я спросил, с какой целью это было сделано. Послышался невнятный лепет — Волк либо возьмет ее в жены и сделает шлюхой для своих людей, либо (последнее мнение преобладало) принесет ее в жертву какого-нибудь ужасного обряда, так как, по словам торговца, она была «девственницей, благословенной богами, любимицей всей деревни». Я спросил, как этот бандит узнал, на какой дом следует нападать, и мне ответили, что он несомненно видел девушку — этот прекрасный цветок Юрея, несравненное чудо девственности и перл красоты — когда приезжал в деревню мирно обмениваться товарами.
      Я уже было хотел спросить, почему они оказались столь глупы, позволив известному разбойнику беспрепятственно приезжать к ним, особенно учитывая тот факт, что торговля со Спорными Землями незаконна, за исключением определенных дней, четко установленных правительством. Но Биканер едва заметно покачал головой, и я промолчал. Позднее он сказал мне, что жители всех пограничных поселений занимаются торговлей со своими врагами и довольно часто заключают смешанные браки. Последнее, как он сказал, «превращает исполнение закона в интересную игру, в которой трудно разобраться, где чужие, а где свои».
      Староста умолял нас немедленно спасти дочь торговца, которую звали Тигриньей, пока ее не принесли в жертву какому-нибудь темному демону. При этом мы не должны были забывать о выкупе не только за украденных волов (которых тоже следует по возможности вернуть), но и за погибших и искалеченных крестьян.
      Вот так я пересек границу, отправившись в свою первую военную кампанию: двадцать семь человек в погоне за мелким разбойником и крестьянской девушкой, которую он похитил.
 
      Юсэй знал, где находится логово Волка, — не более чем в трех лигах от границы, к северу от деревни, где он родился и которую теперь провозгласил своим родовым имением.
      Мы шли по следу в холмах и дважды видели навоз не более чем двухдневной давности — верный признак недавнего перехода. Я не сомневался, что мы разделаемся с разбойником, и эта победа принесет нам славу и почет.
      Передовой улан предупреждающе вскрикнул, и я увидел троих людей впереди, там, где тропа терялась в узкой теснине между холмами. Они разразились воинственными криками и выпустили в нас стрелы, не долетевшие до цели.
      Мы наконец-то догнали их! Я уже собирался подать сигнал к атаке, но эскадронный проводник Биканер сказал: «Сэр!» В его тоне слышались повелительные нотки, и я удержался от команды, хотя во мне вспыхнул гнев: перед сражением не время совещаться.
      — Прошу прощения, легат, но у горцев принято заманивать солдат, высылая нескольких бойцов для вызова, пока главные силы находятся в засаде.
      Моя уверенность и бравада быстро улетучились, и я выругался, сознавая правоту Биканера. Кроме того, Волк мог сотворить заклятье, рассчитанное как раз на горячие головы, наполняющее их кровожадностью и безрассудством.
      — Колонна... стой! — выкрикнул я. — Спешиться! Эскадронный проводник Биканер, расставьте четырех человек по флангам на вершины холмов над расщелиной. Пятерым лучникам занять позицию на полпути к проходу для поддержки патруля. Убедитесь, что они не поджидают нас с другой стороны.
      Когда мои разведчики выдвинулись вперед, перебегая от укрытия к укрытию, словно проворные ящерицы, я услышал из-за холма приглушенный топот конских копыт.
      — Мы спугнули засаду, — объяснил Биканер. — Теперь там никого нет.
      Но я усвоил урок. Горцы могли подстроить двойную ловушку, поэтому мы продвигались вперед с большой осторожностью. За узкой расщелиной обнаружился небольшой карман, защищенный каменным карнизом, — отличное место для того, чтобы спрятать лошадей, пока их всадники ждут дураков, готовых сунуть шею в петлю. Но сейчас здесь дымился лишь свежий конский навоз: всадники Волка отступили.
      — Так уж принято у этих ублюдков, — буркнул майор Уэйс. — Они нападают только со спины, боятся честной схватки лицом к лицу.
      Полагаю, он считал бесчестным, что горсточка плохо обученных горцев не пожелала сойтись в ближнем бою почти с тремя десятками солдат регулярной армии. Мне же казалось, что с их стороны это было бы верхом глупости.
      Мы продвигались все дальше в горы, но не встретили других засад или ловушек.
      Обогнув излучину, где тропа взбиралась по склону низкого холма с мрачными скальными выступами с обеих сторон, мы увидели цитадель Волка из Гази.
      Это была круглая башня высотой примерно пятьдесят футов и немногим больше в диаметре, сложенная из плоских камней, скрепленных глиной из речушки, протекавшей поблизости. В стенах имелись бойницы для стрельбы; я насчитал три этажа и платформу для лучников, защищенную каменными зубцами. Бойницы верхнего этажа были шире нижних и скорее напоминали окна.
      Не такой уж неприступный замок... Но с другой стороны, Волку и не требовалось настоящей крепости для защиты от нас.
      На вершине башни появились люди, и внезапно на нас дождем посыпались стрелы. Они упали, не долетев до цели, но я благоразумно приказал своему отряду отступить, стреножить лошадей и приготовиться к бою.
      Прежде чем мой приказ был выполнен, на вершину башни поднялся высокий бородатый мужчина. Он был одет в высокие сапоги и ярко-красный плащ, скрепленный на талии тяжелым поясом, с которого свисало разнообразное оружие. Его голову обхватывала витая повязка из голубого шелка. Это мог быть только Волк из Гази.
      — Вы все мертвецы! — завопил он, и его голос магически усилился, загремев над холмами. — Бегите, иначе вы узнаете, что такое мой гнев!
      Я вызвал двух своих лучших лучников и выехал вперед. Возможно, мне следовало спешиться, поскольку лошадь под обстрелом может резко шарахнуться в сторону, но я обязан был держаться с достоинством. Оценив на глазок максимальную дальность полета стрелы, я остановился на этом расстоянии.
      — Я легат Дамастес а'Симабу из 17-го Уланского полка, и говорю от лица юрейских крестьян! — прокричал я в ответ. — Ты нарушил законы нашей страны и должен понести наказание!
      Волк разразился хохотом.
      — Единственный закон, которому я подчиняюсь, — это я сам! Ты глупец!
      — Верни женщину и заплати за свои злодеяния, — крикнул я. — Ты обязан также внести выкуп золотом семьям убитых тобой людей и семье того человека, которого ты искалечил!
      — Покинь мои земли, или издохнешь как собака!
      Мы явно не могли достигнуть взаимопонимания.
      — У тебя есть четыре часа на размышление! — отозвался я, и боюсь, мои голос прозвучал довольно слабо. В ответ раздался очередной взрыв смеха.
      Мы тронулись обратно. Внезапно один из моих лучников, очень проворный улан по имени Курти, выругался и со звонким щелчком спустил тетиву своего лука. C башни донесся крик, и из верхнего окна медленно вывалился горец; лук выпал из его мертвых пальцев, прежде чем он успел выстрелить в меня.
      Я был рад, что не совершил еще большей глупости и не выехал под белым флагом перемирия: это лишь помогло бы стрелку получше прицелиться. Зато теперь я знал еще кое-что о том, как ведется война в Спорных Землях.
      Я вернулся к солдатам, и мы устроили небольшой военный совет. Наши возможности выглядели крайне ограниченными, и ни одна тактика не обещала быстрого успеха. Да, мы обложили логово Волка, но как долго двадцать семь человек смогут осаждать его крепость? По моим предположениям, пройдет не больше суток, и бандиты ускользнут через потайные ходы, о которых мы не знаем, либо нас атакуют другие хиллмены. Я сомневался, что у Волка много союзников, но не без оснований полагал, что горцы на время забудут о кровной вражде ради возможности заполучить голову нумантийского офицера.
      Мы могли предпринять фронтальную атаку, но я понимал, что прежде чем мы доберемся до башни, мы понесем большие потери.
      Или же мы могли сдаться и отступить.
      Все три варианта меня не устраивали, поэтому я отрядил солдат на строительство бруствера — низкой каменной стены вокруг холма, на котором мы расположились. Этого будет достаточно, чтобы сдержать атаку, если на нас нападут с тыла. Мой приказ был встречен недовольным ворчанием, быстро подавленным уоррент-офицерами: кавалеристы не любят заниматься тяжелым физическим трудом. Когда люди принялись за работу, я отошел на несколько ярдов и уселся на камень, рассматривая башню.
      В башню вели две двери, обе деревянные и несомненно запертые изнутри. Возможно ли ночью подобраться ближе и поджечь их? Вряд ли — что я буду использовать в качестве растопки? Если бы в моем отряде был провидец, он мог бы сотворить заклинание, от которого двери вспыхнут ярким пламенем, но в любом случае, что это мне даст? Атакующим нужно преодолеть полсотни ярдов, чтобы выйти из простреливаемой зоны. Я продолжал наблюдать. Через некоторое время меня посетила интересная мысль, и я подозвал к себе Юсэя.
      Указав на окна третьего этажа, я спросил:
      — Может ли человек пробраться туда?
      Он посмотрел, прищурился и согласился. Да, может, если этот человек очень худой. Эскадронный проводник Биканер, например, ни за что не пролезет.
      Я указал на каменную кладку башни.
      — По ней можно подняться?
      —  Ясмог бы сделать это, — гордо ответил Юсэй. — Для меня... для любого горца это все равно что лестница. Но вы... и остальные солдаты? Нет, не думаю.
      Я придерживался более высокого мнения о своих подчиненных. Но возможно ли бесшумно подняться наверх в таком количестве? Я уже было отказался от этого, как от очередной дурацкой идеи, но затем увидел новую возможность.
      — Как ты думаешь, Юсэй, Волк боится магии?
      — Разумеется. Разве воин, носящий меч, не беспокоится о том, что однажды ему встретится кто-то, владеющий клинком лучше, чем он? Но среди нас нет чародеев... конечно, если легат еще не раскрыл все свои таланты, — лукаво добавил он.
      — Вот именно, — сурово ответил я. Потом я попросил у него маленький пузырек с голубой краской, которой все хиллмены подкрашивают веки, считая, что это делает их более привлекательными. Он удивился, но выполнил просьбу.
      Я послал за Курти и одолжил у него одну стрелу, а затем поднялся на свой наблюдательный пункт в сопровождении двух лучников и начал кричать, вызывая Волка. Через некоторое время он вышел, накинув на плечи свой красный плащ.
      — Чего ты хочешь, глупец? Я как раз собирался развлечься с женщиной.
      Не обращая внимания на его слова, я поднял стрелу, выкрашенную в голубой цвет краской из пузырька Юсэя. Я направил ее на Волка, затем указал наконечником на четыре стороны света.
      — Волк, о Волк, — завопил я, изо всех сил стараясь подражать речитативу чародея. — Узри свою судьбу и познай свой конец. Перестань грешить, примирись с Сайонджи и Исой, богом войны, иначе отправишься к великому Колесу. Повинуйся мне, о Волк, и ты останешься в живых. Отдай женщину, отдай золото, и я не выпущу эту стрелу.
      Волк инстинктивно спрятался за каменным зубцом башни, но когда ничего не произошло, он осторожно выглянул наружу.
      — Прятаться бессмысленно, о Волк! — крикнул я. — Твоя судьба предрешена. Не заставляй меня выпускать эту стрелу, ибо ей не нужно лука и тетивы. Она найдет тебя, где бы ты ни был, и убьет на месте. О Волк, от моей стрелы не уйти, и нет таких стен, за которыми ты мог бы чувствовать себя в безопасности. Услышь меня и повинуйся! Не заставляй меня выпускать стрелу!
      Волк напряженно ждал, когда я начну произносить заклинание. Потом он согнулся пополам от хохота, и у меня появилась надежда, что он задохнется со смеху.
      Не ответив мне, он исчез.
      Я вернулся к своим подчиненным. Эскадронный проводник Биканер убедился, что нас не могут подслушать, и тихо обратился ко мне:
      — Хорошо придумано, легат, но этого типа обманом не возьмешь. Он знает цену словам. Нам придется придумать что-нибудь другое.
      Я покачал головой.
      — Возможно, Биканер. Но мы подождем до завтра, поскольку мой план только начинает работать.
      Я подождал до темноты, позвал Юсэя и сказал ему, что настало время выполнить свое хвастливое обещание. Я хотел, чтобы он поднялся на башню и выполнил определенное действие.
      Юсэй побледнел. Его глаза забегали, и он облизнул неожиданно пересохшие губы, прежде чем ответить.
      — Я повинуюсь, легат. Мне понадобится лишь несколько минут...
      — Я всецело доверяю тебе, Юсэй, — торжественно заверил я. — Я отправлюсь вместе с тобой и возьму Курти — он отлично стреляет в темноте. Он прикроет тебя с тыла, если нас обнаружат. А если ты не вернешься через четверть оборота луны... — я сделал многозначительную паузу, — тогда мы решим, что ты заблудился, и поднимем тревогу.
      У него вытянулось лицо. Я отрезал ему все возможные пути отступления. Взяв стрелу, на которую было наложено «заклятье», я объяснил ему, что нужно сделать.
      Мы подкрались ближе. Башня была освещена сверху донизу, изнутри доносился смех и нестройное пение. Люди Волка явно не воспринимали нас всерьез.
      Юсэй посмотрел на меня, на Курти, стоявшего с луком наготове, и снял свои лохмотья, оставшись в набедренной повязке.
      — Думаю, легат, в прошлой жизни вы были одним из нас, — прошептал он и исчез во тьме.
      Через некоторое время мне показалось, что я увидел фигурку, ползущую вверх по стене, словно огромный паук.
      Юсэй вернулся через полчаса. Он тяжело дышал и был покрыт ссадинами и царапинами.
      — Я ошибся, — заявил он, торопливо одеваясь. — Подняться туда было почти невозможно. Думаю, я единственный во всей округе человек, способный на такой подвиг.
      — Уверен, что это так, — согласился я, усмехнувшись в темноте. — Я позабочусь о том, чтобы домициус Херсталл узнал о твоей доблести и вознаградил тебя... если наш план сработает.
      Мы вернулись к остальным и стали ждать. Через два часа огни в башне начали гаснуть, а затем я услышал пронзительный крик, который обычно издает человек, охваченный внезапным ужасом.
      — Отлично, — сказал я. — Теперь дождемся рассвета.
 
      С восходом солнца дверь башни открылась, и Волк вышел наружу. За ним появилась смазливая молодая девушка, которая, как я понял, была Тигриньей, и трое мужчин с тяжелыми шкатулками. Затем я услышал мычание скота и увидел полдюжины волов, подгоняемых пастухами из соседней деревушки.
      Когда Волк подошел ближе, я увидел, что он плохо спал: под его глазами набрякли тяжелые мешки, лицо приобрело землистый оттенок. В одной руке он держал стрелу, которую Юсэй бросил в верхнее окно башни, — она-то и поразила его, когда он наступил на нее.
      Я вышел навстречу, но остановился вне досягаемости внезапного выпада кинжалом, хотя Волк и его люди выглядели безоружными. Мои лучники приладили стрелы к тетивам.
      Волк медленно опустился на колени и протянул стрелу.
      — О Провидец! — прохныкал он. — Прости мне мои грехи! Я не знал, с каким могучим волшебником имею дело. Клянусь всеми богами, я больше не осмелюсь оскорблять тебя!
      Возьми женщину — клянусь, я обращался с ней ласково и почтительно.
      Вот мое золото, — при этих словах его люди открыли шкатулки. — Возьми все, что сочтешь нужным, но сохрани мне жизнь!
      — Я дарю тебе жизнь, о Волк, — торжественно произнес я. — И я доволен, что ты внял ниспосланному мною предупреждению. Но эта стрела останется у меня, и если я когда-нибудь услышу о том, что ты пересек нашу границу и грабишь невинных людей, то знай: я выпущу ее, и она поразит тебя, где бы ты ни был!
      — Клянусь, клянусь, я буду соблюдать законы! — он помедлил и искоса взглянул на меня. — По крайней мере, в Юрее.
      — То, что ты творишь в своих землях, мне безразлично, — ответил я, опасаясь подвергать испытанию свою удачу. Волку никогдане стать овцой.
      Я отдал распоряжение, и мои люди повели Тигринью к лошадям. Она казалась чем-то рассерженной и уклонялась от их рук, когда они предлагали помощь. Судя по всему, Волк не солгал: она вовсе не казалась жертвой изнасилования и варварской жестокости.
      Я заглянул в шкатулки: там было лишь две дюжины золотых монет, в три раза больше серебра и примерно столько же медяков. Остальную добычу составляли грубые медные украшения, бусы и камушки из цветного стекла.
      Я забрал золото и серебро и строго приказал Волку больше не грешить. Кланяясь и униженно благодаря, он отступил в свою цитадель. Больше я никогда не видел его и не слышал о его набегах на Юрей.
 
      Мы поехали в деревню Тигриньи, погоняя волов перед собой. Я был очень доволен: мне удалось не только выполнить поставленную задачу, но и не пролить ни капли крови своих людей. Конечно, кровь — естественная дань богу войны, но чем меньше ее пролито, тем выше ценится искусство командующего. Есть печальная ирония в том, что я всегда старался следовать этому правилу, и, однако, служил под началом одного из самых кровавых лидеров в нашей истории.
      В ту ночь мы встали лагерем по нашу сторону границы, рассчитывая прибыть в деревню на следующее утро. Внезапно оттуда, где мы соорудили грубое подобие палатки для девушки, донесся какой-то шум. Через некоторое время ко мне подошел эскадронный проводник Биканер, едва сдерживавший смех. Я спросил его, в чем дело, и он объяснил.
      Тигринья была очень рассержена. Она испытала единственное приключение в своей жизни, вырвавшись, по ее словам, «из этой проклятой богами деревни, где я гнила заживо» и попав в объятия романтического мятежника. А потом появились мы и разрушили ее мечты.
      — Но она упорная девка, легат. Она предложила одному из наших солдат потешиться ее прелестями, если он возьмет ее с собой в Ренан, и очень заковыристо прокляла его, а затем и меня, когда мы объяснили ей, что это невозможно. Спорим, сэр, что через месяц мы увидим ее в «Гнилом Ряду» вместе с остальными шлюхами?
      Такова была правда пограничной жизни.
      Мы вернули надутую Тигринью ее отцу, отдали деньги Волка деревенскому старосте, который выглядел необычайно довольным (я подумал, что вдовы убитых вряд ли увидят хотя бы одну монетку), и ускоренным маршем вернулись в расположение полка. Домициус Херсталл выразил свое одобрение и сказал, что я начинаю осваивать солдатское ремесло. Полковой адъютант Ланетт поднес мне бокал вина в офицерской столовой; впрочем, я незаметно вылил вино в помойное ведро.
      Моя жизнь в 17-м Уланском полку наконец-то началась по-настоящему.
      Месяц спустя я забил пять мячей на матче в ролл, и мне показалось, что она закончилась.

Глава 7
Сайана