Я низко склонился над рукой графини Аграмонте. Та присела в глубоком реверансе и прошептала:
      — Жениху разрешается поцеловать невесту.
      Не нуждаясь в дальнейшем поощрении, я заключил ее в объятия. Солдаты за моей спиной разразились приветственными криками, и я услышал смех на борту речного транспорта, но не обратил внимания ни на то, ни на другое.
      Едва мой язык прикоснулся к ее губам, она откинула голову.
      — Сэр, вам нравится пользоваться своими преимуществами, — прошептала она.
      — Ты не имеешь представления, какие еще вольности я собираюсь себе позволить, — прошептал я в ответ.
      — Здесь? Прямо на пристани?
      — Да, в парадном мундире и под звуки военного оркестра. Боги, как я скучал по тебе!
      — И я, мой Дамастес, — сказала Маран. — Я не могу поверить, что нам так повезло... и что такой блестящий генерал, как ты, желает взять в жены бедную девушку из сельской семьи.
      Маран рассмеялась и легко высвободилась из моих рук. Она была еще более прекрасна, чем я себе представлял — даже здесь, на старом деревянном причале, мокром от первых ливней Периода Дождей. Она была одета в темно-пурпурное платье с высоким лифом, облегавшим ее тело до середины стройных ног. На ней были шнурованные ботики, светло-зеленый блестящий жакет и такого же тона шляпа с широкими полями.
      — Будет просто замечательно, если ты поможешь мне с моим багажом.
      Ей требовалась помощь не одного человека, а целой команды грузчиков. В виде эскорта я привел по четыре человека от каждого из полков, которыми я теперь командовал. Благодарение небесам, я не забыл захватить и пару грузовых фургонов. Когда работа закончилась, они были набиты битком. Двое слуг Маран устроились на откидных сиденьях между сундуками.
      — Ты собираешься остаться до следующей весны? — удивился я.
      — Дорогой, так принято путешествовать у аристократов. Фактически, многие знатные никейские дамы были оскорблены в лучших чувствах, узнав, что я беру с собой всего лишь двух горничных, и спрашивали, как я осмеливаюсь отправиться в «такую глушь» без вооруженной охраны, — она хихикнула. — Теперь понимаешь, на что ты напросился? Придется делать все, как положено.
      Я уже собирался спросить ее о ребенке, но заметил приближающихся солдат и решил быть поосторожнее.
      — Все... все в порядке?
      — Ты имеешь в виду наследника? — спросила Маран, которой не было дела до того, что подумают другие. — До сих пор он вел себя превосходно. Совсем не испортил мне фигуру, и я редко чувствую себя плохо, хотя акушерка, с которой я консультировалась, предупреждала меня о том, что такое возможно.
      Биканер, недавно произведенный в чин капитана и назначенный домициусом Петре на должность полкового адъютанта, отсалютовал мне.
      — Сэр, мы ожидаем ваших приказаний.
      Я ответил на приветствие и взял Маран под руку.
      — Карета ожидает нас.
      Ее глаза расширились, когда мы сошли с причала и она увидела наш экипаж.
      — Потрясающе, — прошептала она. — Где ты нашел это сокровище?
      Пока мы шли, я поведал Маран то немногое, что смог узнать об истории этого средства передвижения. Очень давно, когда некий знатный вельможа посетил крошечный городок Энтотто, по этому случаю была сделана специальная карета, за которой заботливо ухаживали в течение последующих десятилетий. Ее обнаружил один из моих легатов, посланный с личным поручением, и глава городского совета с радостью одолжил ее мне. Когда Маран отправилась ко мне, я отрядил людей чистить, красить и полировать карету. Она была огромной, почти такой же большой, как коронационная колесница Нумантии, которую я видел в никейском музее, но если та колесница была красно-золотой, то карета — черно-серебряной. Она покоилась на сдвоенной подвеске, по четыре колеса в каждой, причем размер колес превосходил рост взрослого человека. Снаружи оставалось место для ливрейных слуг и охранников. Я сумел найти восемь белых лошадей, чтобы запрячь карету, и все они были так разукрашены, словно их готовили для выставки.
      Карьян, которого я снова решил произвести в сержанты, держал дверцу открытой. Мы поднялись по лесенке, и дверца закрылась.
      Внутри смогли бы с удобством разместиться шесть человек. Передние и задние сиденья были обиты мягкой кожей, сбоку имелись откидные сиденья для слуг. Занавески на застекленных окнах были плотно задернуты. При желании я мог выпрямиться почти в полный рост. Четыре лампы по углам салона давали прекрасное освещение, а в пол были вделаны ящики для вина и съестных припасов.
      Потянув металлическую воронку, висевшую на шнурке под потолком, я свистнул в нее. Щелкнул кнут, и карета со скрипом тронулась с места. Перед нами гарцевало пятьдесят кавалеристов, и столько же сзади — подобающий эскорт для одной из благороднейших дам Нумантии.
      Мы проехали через Чигонар по дороге, ведущей в Энтотто и штаб-квартиру армии.
      Маран оглядывалась по сторонам широко раскрытыми от удивления глазами. Я снял свой шлем и отложил его в сторону.
      — Ну вот, — шепнул я и притянул ее к себе. Губы Маран приоткрылись, и я запечатал их поцелуем. Потом я просунул руку ей под платье, лаская нежные изгибы бедер под шелковым нижним бельем. Но это длилось лишь мгновение. Она снова оттолкнула меня.
      — Полагаю, тебе хотелось бы взять меня прямо здесь, в этой карете? — спросила она, тяжело дыша.
      — У меня возникала такая мысль.
      — Тогда у меня есть сюрприз для тебя, — рука Маран пробежала по моей груди и прикоснулась к напряженному члену, четко выделявшемуся под тонкими светло-коричневыми панталонами. — Мы сделаем вид, что никогда не занимались любовью и не собираемся этого делать до первой брачной ночи.
      — Кто так решил? Или это еще один аристократический обычай?
      — Я так решила, — ее пальцы продолжали ласкать меня. — Я хочу тебя всего, целиком... когда мы обезумеем от страсти.
      — Но я уже обезумел, — запротестовал я.
      — Тогда я усугублю твои страдания, — Маран наклонилась и поцеловала головку моего члена через тонкую ткань, затем дважды нежно куснула ее.
      Я вздрогнул всем телом. Она удивленно отпрянула, увидев расползающееся влажное пятно.
      — О боги, — прошептала она. — Ты не шутил!
      Потом она улыбнулась.
      — По крайней мере, у меня не будет сомнений в твоей верности. Но на свадебную церемонию тебе лучше одеть темные панталоны.
      — А как же сейчас? — со смехом спросил я. — Ты не находишь, что я уже староват для рукоблудства, или, по крайней мере, для его публичной демонстрации?
      — Ерунда! — отмахнулась Маран. — Ты генерал, не так ли? И собираешься стать графом Аграмонте. Скажи всем, кого это заинтересует, что влажные пятна положены тебе по званию.
      Я фыркнул.
 
       Граф Аграмонте. В тот вечер, лежа в одиночестве в своей палатке и пытаясь заснуть, я размышлял о своем положении. Генерал. И дворянин, хотя Маран объяснила, что мой титул не является наследственным и сохраняется лишь на время моего брака с ней. В ответ я заметил, что собираюсь состоять в браке с ней до тех пор, пока не вернусь к Колесу.
      Разумеется, я послал письмо своим родителям. Мне очень хотелось, чтобы они могли познакомиться с Маран и приехать сюда по случаю нашей свадьбы, но это было невозможно. Я сомневался даже в том, что мои письма дойдут до нашего поместья до того, как состоится свадебная церемония.
      Я снова подивился тому, в какие странные игры играют боги и как много, оказывается, зависело от одной-единственной игры в ролл.
      День нашей свадьбы был объявлен в армии праздничным. Разведчики генерала Йонга мелким гребнем прошлись по местности в поисках изысканных яств и деликатесов, хотя я слышал, что это обошлось им в крупную сумму золотом. Мы не могли забирать продукты силой, поскольку не находились на вражеской территории.
      Провидец Тенедос вызвал меня и объявил, что лично возглавит церемонию, если у меня нет иных пожеланий. Я пространно поблагодарил его и сказал, что не мог и помыслить о такой чести. Ни я, ни Маран не имели особенных религиозных предпочтений и не настаивали на присутствии священников или жрецов.
      — Это ты оказываешь мне честь, друг мой, — сказал Тенедос. Он лукаво улыбнулся и добавил нечто странное: — Теперь ты видишь, как я использую все, что меня окружает.
      — Прошу прощения, сэр?
      — Твоя свадьба будет великим событием для моей армии. Событием, о котором солдаты будут рассказывать до конца своих дней, — о том, как Дамастес Прекрасный, генерал кавалерии, сочетался браком с прекрасной дамой, перед тем как выступить в поход против мятежных каллианцев. Понимаешь?
      — Нет, сэр, — честно ответил я, хотя теперь вполне понимаю, что он имел в виду. Возможно, уже тогда в его словах заключалось предупреждение.
      Но в то время меня не интересовали такие тонкие материи. Я спросил Тенедоса, уверен ли он, что правильно выбрал место для церемонии.
      — Да, разумеется.
      — Но...
      — Ты должен только появиться там, о Беспокойный Жених. Все остальное находится в надежных руках чародея.
      Так оно и было.
 
      Тенедос выбрал самое странное из всех возможных мест для проведения свадебной церемонии. К северу от Энтотто находились руины огромного собора, почти дворца. Никто не знает, в честь какого бога и когда он был построен. Ходили слухи, что в те стародавние дни, когда они еще жили на этой земле.
      Я взял на заметку это место еще во время нашего первого отступления, надеясь, что мы сможем как-нибудь использовать его для нужд армии. Но потом мне пришлось отказаться от этой идеи — не столько из страха перед святотатством, сколько из-за полного упадка, в который пришло здание.
      От него осталась лишь огромная каменная лестница, поднимавшаяся от грязной гравийной дороги, да четыре каменные стены, вздымавшиеся к небесам на высоту более ста футов. Окна были арочными, стекла давно рассыпались в прах. Внутреннее помещение представляло собой единственный огромный чертог с каменным полом, покрытым загадочными письменами. Говорили, что это эпитафии для тех, кто погребен внизу.
      Вокруг полуразрушенного собора собралось более тысячи солдат, а за ними горели походные костры, где готовилась еда, и стояли бочки с вином и пивом для предстоящего торжества. Те, кто не смог явиться сюда по долгу службы, вполне могли считать себя неудачниками.
      Ночью разразилась сильная гроза, но когда я подъехал к руинам, дождь ненадолго прекратился.
      Я спешился и передал поводья Лукана какому-то улану. Новоиспеченный сержант Карьян был приглашен в качестве гостя и находился внутри. Я находился с одной стороны лестницы, в то время как Маран появилась на другой.
      Она была одета в белое шелковое платье с кружевной отделкой и в длинную фату, которую несли ее горничные. Маран завила волосы в кудри, обрисовывающие нежный овал ее лица.
      В тот момент она выглядела испуганной и какой-то потерянной. На мгновение мне стало жаль ее: она была одной из трех женщин на это огромном мужском сборище, вдали от дома и семьи. Но затем я ощутил прилив гордости за ее мужество, позволившее ей приехать сюда, за готовность выйти замуж за простого солдата, гораздо ниже ее по происхождению.
      На вершине лестницы появился Тенедос. Он раскинул руки и запел речитативом на незнакомом языке. Вдалеке загрохотал гром, послышался тихий шелест дождя.
      Из ниоткуда появились танцующие молодые девушки в белых весенних нарядах, с корзинками цветов в руках. Они бросали цветы нам под ноги, пока мы с Маран приближались друг к другу. Я не знаю, кем они были — духами, вызванными Тенедосом, или девственницами из Энтотто, хотя во время визитов в город мне не приходилось видеть девушек такой красоты.
      Я не заметил оркестра, но когда мы подошли друг к другу, повернулись и начали подниматься по ступеням, зазвучала тихая, торжественная музыка.
      За звуками мелодии я слышал, как кто-то отрывистым голосом отдал команду, а потом из-за живописных руин строевым шагом вышел отряд солдат. Их возглавлял генерал Ле Балафре. Солдаты промаршировали к нам с саблями в ножнах, затем по команде резко остановились и развернулись. Выхваченные клинки ярко блеснули, образуя форму арки. Каждый солдат носил генеральские нашивки: армия оказывала нам высочайшие почести.
      Я готов поклясться, что шел дождь и небо было сумрачным, но тут откуда-то ударил луч света, и полированные клинки ослепительно вспыхнули вокруг нас, когда мы вступили в собор.
      Грянул гром, и полил дождь. Я ожидал, что в каменной коробке без крыши будет сыро и холодно, однако меня ждали новые сюрпризы. Магия Тенедоса превратила капли дождя в цветочные лепестки, медленно кружившие в воздухе и плавно опускавшиеся на пол. Я ощущал их благоухание, когда мы шли вперед.
      Маленькие жаровни, расставленные в два ряда, образовывали коридор, через который мы шли. Из них поднимались разноцветные дымки, несущие ароматы различных благовоний.
      Мужчины и... да, женщины! — наполняли зал. Некоторых из гостей я знал и пригласил лично: Йонга, Карьяна, Биканера, Эватта, Курти и Свальбарда. С другими мне выпала честь служить вместе. Остальные были мне незнакомы. Маран невольно ахнула, узнав человека, который в действительности находился далеко отсюда. Я чуть не последовал ее примеру, когда на короткое мгновение увидел лицо Амиэль, подруги Маран, а потом лица своих родителей и сестер.
      Позднее я получил письма от них, где говорилось, что они во сне побывали на моей свадьбе, а сама церемония была описана во всех подробностях.
      Тенедос стоял в дальнем конце огромного чертога. Мы остановились перед ним.
      Он склонил голову, словно священник, читающий молитву.
      — Я Провидец Лейш Тенедос, — произнес он, и его голос заполнил все помещение. — Эти двое людей, мужчина и женщина, попросили меня связать их узами брака.
      Я молюсь богам Нумантии о том, чтобы их союз получил благословение. Я молюсь Умару... — Тенедос выдержал паузу, и я спросил себя, не осмелился ли он безмолвно воззвать к Сайонджи, — ...а также Ирису. Я взываю к Афраэль, да будет она милостива к новобрачным. Да благословят их боги, управляющие земными стихиями: Варум от Воды, Шахрийя от Огня, Джакини от Земли, Элиот от Воздуха. Пусть Иса, наш бог войны, дарует им избавление от жестокости. Пусть Джаен даст им силы для любви и верности. Пусть наш никейский бог Паноан дарует им процветание. Пусть их собственные божества — мудрый Вахан, Танис, наблюдающая за судьбой рода Дамастесов, Маскал, бог-хранитель Аграмонте, — пусть все они внемлют моей молитве и даруют свою милость этой паре.
      Тенедос опустил руки, и наступила тишина. Затем он заговорил снова.
      — Этот день освящен таинством бракосочетания женщины и мужчины. Я сочетаю законным браком Маран, графиню Аграмонте, и генерала Дамастеса а'Симабу.
      Они поклялись друг другу в любви и преданности, и да не разделит их никакая рознь отныне и во веки веков. Они объединяют свои жизни...
 
      Если бы я не имел подробных указаний, то, наверное, пропустил бы поворот с главной дороги. Дождь шел сплошной пеленой, пока белая лошадка тащила нашу коляску по тропе, петлявшей в густом лесу. Осень еще не наступила, но листья деревьев уже начали менять оттенки на красный, желтый и бронзовый.
      Тропа заканчивалась у поляны, в центре которой росло огромное дерево, чьи ветви раскинулись в форме зонтика.
      Коттедж стоял сбоку, почти скрытый в зарослях красного плюща, увивавшего его стены. Небольшой, с искусно скругленными, плавными очертаниями, он напоминал логово какого-то маленького пушного зверька.
      Я остановил лошадь, вышел из коляски и протянул руку Маран.
      Откуда-то появился человек в мундире улана и, не сказав ни слова, увел прочь лошадь и коляску. Я не замечал этого: мой взгляд был прикован к Маран. Я взял ее под руку и пошел к дому.
      Дверь распахнулась, и мы вошли внутрь. Хотя время едва перевалило за полдень, из-за дождя на улице наступили сумерки. Здесь же две лампы давали достаточно света, а в камине уютно потрескивали дрова.
      Не знаю, как Тенедосу удалось обнаружить это чудесное место, но мы сразу же полюбили его. В коттедже было только четыре комнаты: гостиная, в которую мы вошли, спальня наверху, маленькая кухня и очень просторная ванная комната рядом с каменным бассейном, подогреваемым невидимыми горячими источниками. Но в тот день нам не было дела до этих деталей.
      У нас было в запасе лишь три дня, хотя мне казалось, будто я получил в свое распоряжение целую вечность.
      Я снял шлем и бросил его в угол. Маран с серьезным видом, не отрывая взгляда от моего лица, подошла ближе и медленно расстегнула мой китель. Я стряхнул его с плеч и снял рубашку через голову.
      За моей спиной стояло кресло, куда я и опустился. Маран стащила с меня сапоги, расстегнула и сняла панталоны.
      Потом она повернулась ко мне спиной. Мои пальцы пробежали по длинному ряду пуговиц на ее платье, и оно колоколом опустилось к ее ногам. Она носила полупрозрачное белье из белого кружева: полоска ткани проходила между ее ног за спину, затем раздваивалась на плечах и спускалась к поясу, едва прикрывая грудь.
      Я провел пальцем по ее животу. Она вздрогнула и закрыла глаза.
      Я взял ее на руки и положил на ковер, почти не обратив внимания на другое чудо: ковер был теплым и мягким, как пуховая перина.
      Поцеловав ее веки, я нежно провел языком по мочкам ее ушей, по шее, потом опустил кружевные бретельки и подразнил зубами ее соски.
      Маран лежала, закинув руки за голову, пока мои губы спускались вниз по ее животу. Она приподняла бедра, помогая мне снять белье. Потом ее колени раскрылись, и я скользнул внутрь, лаская губами гладко выбритую шелковистую кожу.
      — О, Дамастес, — прошептала она. — О, муж мой. Теперь мы одно целое.
      Поднявшись на колени, я медленно, осторожно вошел в нее. Ее ноги обвили мою поясницу, пальцы вцепились в ворс ковра за головой, и мы задвигались в ритме любви, безразличные к грозе, бушевавшей за окном.
      — Как ты себя чувствуешь, когда занимаешься этим в законном браке? — осведомился я.
      — Знаешь, — сказала Маран, и я заметил серьезное выражение ее лица в мягком свете камина. — Я никогда не думала, что мы делаем что-то неправильное. Мне хотелось бы одного: встретить тебя, когда мне было семнадцать лет.
      — Подумай, какие шансы были бы у меня, двадцатилетнего деревенского паренька, соблазнить прекрасную дочь одной из богатейших семей Нумантии? Меня бы гнали кнутом от поместья до самой границы. Такие вещи случаются только в романах.
      — Да, — вздохнула она. — Но как бы мне этого хотелось!
      — Знаешь, когда я влюбилась в тебя? — спросила Маран. Мы лежали рядом в постели.
      — Когда я впервые взял тебя за руку и облизнулся?
      — Не ерничай. Это было, когда Эрнад... когда один человек, которого мы больше не будем называть по имени, сказал тебе, что «малышка знает, как доставить удовольствие». Я помню, как ты посмотрел на него. Раньше я никогда не видела такого презрения. Ты помнишь?
      — Помню. Но мне казалось, что я лучше контролирую свои эмоции.
      — Нет, мой Дамастес. Боюсь, тебя можно читать как книгу. По крайней мере, я могу это делать. Например, я могу сказать, о чем ты думаешь в этот момент.
      — Не так уж сложно догадаться, — возразил я. — Между прочим, ты можешь это чувствовать.
      Я закинул ее ногу себе на бедро и вошел в нее. Ее глаза закрылись, когда я задвигался в ней. Она сомкнула ноги за моей спиной и принялась раскачиваться взад-вперед, каждый раз чуть не выпуская меня наружу. Вскоре ее спина выгнулась и она застонала, а затем громко закричала, содрогаясь в конвульсиях.
      Ощутив, как нарастает мое собственное желание, я вышел из нее и переместился выше, двигая членом между ее грудями. Потом я задохнулся, и семя фонтаном брызнуло из меня, оросив ее тело.
      Маран улыбнулась мне, все еще тяжело дыша, и принялась втирать мое семя в соски своих грудей.
      — Это чтобы ты навсегда остался моим, — прошептала она и облизнула пальцы.
      — Как ты собираешься назвать своего сына?
      — Я не знаю, будет ли это сын, или дочь. Может быть, ты посетила очередного чародея, не сказав мне об этом?
      — Я просто знаю, что у нас родится мальчик.
      — Спасибо тебе, моя волшебница. Назовем его в честь твоего отца.
      — Нет.
      — Хорошо, тогда в честь моего отца.
      — Нельзя ли придумать что-нибудь более оригинальное?
      — Маран, тебе не кажется... — я осекся. — Ну хорошо. Давай назовем его Лейшем — похоже, в наши дни это имя приносит удачу.
      Маран задумалась.
      — Да, — наконец согласилась она. — Это очень хорошее имя.
      Маран лежала на животе, глядя на потухающие угли в камине. До рассвета оставалось совсем немного времени. Я лежал рядом с ней, опираясь на локоть и восхищаясь стройными изгибами его тела, освещенного мягким красноватым сиянием.
      Она встала и вышла в ванную. Я услышал, как она роется в одном из своих чемоданов. Через некоторое время она вернулась и снова улеглась рядом.
      — Могу я попросить тебя кое о чем?
      — Я не знал, что в первую брачную ночь приходится отвечать на такое количество вопросов.
      — Тебе не придется отвечать, — странным тоном произнесла она. — Не придется, если у тебя все получится.
      Я поморщился, опасаясь, что случайно перевел разговор на неприятную для нее тему.
      — Ты можешь просить о чем угодно и говорить что угодно, — сказал я, погладив ее по бедру.
      — Однажды, когда мы выехали на пикник, ты попытался сделать одну вещь, но я остановила тебя и запретила продолжать. Ты помнишь?
      Внезапно я вспомнил и сказал ей об этом.
      — Дамастес... давай снова займемся любовью. Пожалуйста. Давай займемся любовью так, как ты хотел в тот раз.
      Меня пробрал озноб. Я не знал, что сказать. Маран повернула голову и пристально посмотрела на меня.
      — Пожалуйста, дорогой, — ее голос звучал очень настойчиво. Я кивнул. Она вручила мне то, что держала в руке: маленький пузырек с вазелином.
      Я погладил ее ягодницы и попробовал было просунуть палец, но она вздрогнула и отпрянула от меня.
      — Маран, — прошептал я. — Мне кажется, это неправильно. Я не хочу причинять тебе боль.
      Мой член вяло свисал между ног.
      — Ты должен... и я знаю, ты никогда не сделаешь мне больно. Пожалуйста. Это очень важно.
      Я начал массировать ее спину, потом провел рукой между ног, лаская промежность и ощущая влагу, оставшуюся после наших занятий любовью. Вскоре ее дыхание участилось. Мой член отреагировал на это, снова поднявшись и затвердев. Я поднял ее бедра и подсунул под них подушку, затем опустился на колени, раздвинул ей ноги и мягко скользнул в нее.
      Она ахнула.
      — Не туда! Я хотела...
      — Тише!
      Я двигался медленно и ритмично. Постепенно ее выдохи превратились в стоны, руки снова вцепились в ковер. Потом я выдавил вазелин на палец и вставил в нее, двигая пальцем по кругу и одновременно ощущая движения своего члена в ее теле. Она вскрикнула от удовольствия. Я вставил другой палец рядом с первым, продолжая круговые движения.
      — О да, Дамастес, сейчас же! Я готова! — простонала она, вращая ягодицами.
      — Готова к чему?
      — Пожалуйста, возьми меня, где я хочу, где я сказала тебе! Пожалуйста, сделай это, сделай это там, я больше не могу!
      Вынув свой член, я прикоснулся головкой к отверстию и толкнул. Она закричала и толкнула в ответ, вдавливая ягодицы в мои бедра, заглатывая меня. Ее руки вцепились в мои, когда я опустился на нее для равновесия. Я вышел из нее и снова толкнул. Ее тело извивалась от страсти. Это продолжалось не более дюжины раз, а потом я тоже громко вскрикнул, и мы вместе рухнули на пол.
      Не знаю, сколько мы лежали — несколько минут или целую вечность.
      — Я люблю тебя, — прошептала она.
      — И я люблю тебя.
      — Спасибо. Теперь все кончено.
      Я промолчал.
      — Мне нравится чувствовать тебя... там, сзади. Потом мы можем сделать это снова.
      Но это больше не повторилось.
      Три дня... Думаю, мы ели не чаще одного раза в день, иногда дремали и проводили довольно много времени в теплом бассейне. Но в основном мы любили друг друга, любили и смеялись. Впереди нас ожидала зима и смерть, но наша любовь окружила нас крепкой стеной и держала гончих судьбы на расстоянии.
      Эти три дня запомнились мне как один долгий оргазм, вспышка страсти и прилив неземной радости. Я задавал себе вопрос, смогу ли я еще когда-нибудь испытать такое счастье.
      Потом все закончилось.
      Маран вернулась в Никею, а я отправился на войну.
 
      В сутках было слишком мало часов, а в месяцах — дней, чтобы солдаты успели как следует подготовиться. Мы занимались муштрой, проклинали все на свете и снова занимались муштрой.
      Я уверен, что ни один солдат не испытывал к своим уоррент-офицерам ничего, кроме ненависти. Те, в свою очередь, переносили эти чувства на офицеров, а офицеры — на меня. Но теперь, когда от меня на самом деле что-то зависело, я был полон решимости предотвратить следующую катастрофу на реке Имру.
      Мало-помалу новые рекруты становились солдатами, хотя им все еще было далеко до моих уланов. Но упражнения могут закалить человека лишь до определенной степени: им еще предстояло последнее испытание — кровью.
      Мы разрабатывали новую тактику, поэтому опытные офицеры учились наравне с новичками. Разумеется, наиболее серьезное недовольство проявляли ветераны, которые «никогда не видели, чтобы армией управляли подобным образом». Новички же не знали ничего иного, и поэтому свежие идеи были для них не более и не менее сложными, чем любые другие.
      Возможно, величайшая перемена исходила от самого Тенедоса. Он объявил магию одним из важнейших факторов ведения войны, подкрепив это утверждение напоминанием о действиях Чардин Шера и его чародеев. Теперь наступил наш черед. Он разослал по всей Нумантии вербовщиков, выискивающих чародеев, волшебников и провидцев, желавших послужить своей стране. День за днем они приходили в лагерь и медленно, неохотно поглощались армией. Если бы у нас было больше времени, и если бы не гора обгоревших трупов на реке Имру, то было бы забавно наблюдать за этими мудрецами, искушенными в демонах и заклинаниях, но не имеющими ни малейшего представления о том, чем рядовой отличается от генерала. Однако они учились, и мы учились вместе с ними — такова была железная воля Тенедоса.
      Когда на лагерь обрушились муссоны, мы натянули тенты — огромные зонтики, где люди могли собираться вместе и наблюдать за ходом миниатюрных баталий, разыгрываемых на песчаных столах. Затем, когда грозы ненадолго ослабевали, солдаты выходили в поле и устраивали маневры.
      Период Штормов подошел к концу. Наступила осень, но мы все еще не были готовы к выступлению.
      Генерал-Провидец Тенедос объявил, что мы выступим против Каллио через две недели.
      Одна из поговорок, часто употребляемых Тенедосом после того, как он стал Императором, гласила: "Мне все равно, насколько хорошо обучен солдат. Скажите мне, удачливли он?"
      Удача означала нечто большее, чем способность выжить в бою и избежать тяжких увечий. Мирус Ле Балафре, например, редко выходил даже из самой незначительной стычки, не получив хотя бы одного ранения. В первую очередь Тенедос имел в виду удачу в бою, когда солдат оказывался в самом выгодном месте для себя и в самом невыгодном для противника, даже не планируя маневр заранее.
      Однажды Тенедос назвал меня самым удачливым из всех его трибунов. Возможно, хотя теперь я в этом сомневаюсь. Наверное, я самый большой неудачник, поскольку остался последним из тех, кто пережил эти величественные и кровавые дни. Но, несмотря на сегодняшнее положение, мне часто выпадала удача, как в малом, так и в великом.
      Одной из таких удач был небольшой предмет, который я захватил с собой в то утро, когда меня вызвали в палатку Провидца-Генерала. Среди сотен свадебных подарков, полученных мною, был превосходный кинжал от генерала Йонга. Где в этой глуши он нашел мастера, обладавшего столь великим искусством, мне неведомо. Но то было великолепное оружие из закаленной стали около восьми дюймов длиной и слегка изогнутое. Заостренная головка рукояти была выполнена из серебра, а сама рукоять набрана в виде чудесной мозаики из разноцветных пород дерева. К кинжалу прилагались ножны и пояс из выделанной узорчатой кожи с накладными серебряными вставками. Я надел этот пояс, когда выходил из своей палатки, закинув меч на перевязи через левое плечо.
      Задувал холодный ветер, но в лагере кипела жизнь: постоянная муштровка продолжалась. В плаще без знаков различия я выглядел обычным кавалеристом, и никто не уделял мне ни малейшего внимания.
      Я подошел к палатке Тенедоса. Часовые узнали меня, отсалютовали и отступили в сторону.
      Я постучал по столбу палатки.
      — Войдите, — послышался голос Тенедоса.
      — У меня есть письмо для тебя, — без обиняков начал Тенедос. При этих словах у меня мучительно сжалось сердце: неужели что-то случилось с Маран? — Вчера утром оно было передано на границе через посланца под белым флагом. Внешний конверт адресован мне вместе с запиской вручить тебе конверт меньшего размера.
      Тенедос передал мне письмо, и я прочел:
 
       «Симабуанцу по имени Дамастес, величающему себя генералом».
 
      Мне понадобилось несколько секунд, чтобы узнать почерк Эллиаса Малебранша. Какого дьявола этот каллианец хочет от меня? Я вскрыл конверт и вынул единственный листок. Бумага была плотной, тяжелой и странно скользкой на ощупь, как навощенный пергамент. Развернув листок, я начал читать: