Вы приказали армии очертя голову ринуться в трясину, а теперь наступаете ей на пальцы, когда она из последних сил пытается выбраться наружу.
      Нет, сэр. Армия не подчинится вашим приказам.
      Я даю вам полчаса на размышление. У вас есть два варианта выбора. Один будет означать открытый мятеж. Если это произойдет, армия на время забудет о Чардин Шере, отложив расправу с ним на более поздний срок, и встретится со своим настоящим врагом, подрубающим под корень единственную надежду Нумантии.
      Таков ваш первый выбор. Второй заключается в выполнении моих требований. Тогда вы сможете вернуться в Никею с теми же полномочиями, какими обладаете сейчас, и быть уверенными в том, что каллианский премьер-министр в ближайшем будущем будет побежден и уничтожен. Но не думайте, что вы сможете сделать такой выбор, а затем оказаться от него, как только достигнете безопасного места. Вернувшись в Никею, вы будете удовлетворять все требования, выдвигаемые мною для создания новой армии. Я хочу, чтобы вы поняли это предельно ясно.
      Хорошенько обдумайте свой выбор, джентльмены. Ваша жизнь может зависеть от этого.
      Тенедос поставил на стол маленькие песочные часы и вышел из палатки. Впоследствии он клялся, что не оставил там магических подслушивающих устройств, и я верю ему, но дорого бы заплатил за возможность узнать о том, что происходило между четырьмя людьми, сидевшими в палатке, пока песок медленно перетекал в нижний конус часов.
      По словам Тенедоса, время от времени оттуда доносились сердитые выкрики. Дважды тот или иной член Совета в бешенстве выскакивал наружу — лишь для того, чтобы вернуться обратно, не пройдя и десяти футов.
      Время истекло, и Тенедос возвратился.
      — Увидев их лица, я понял, что одержал победу. Скопас выглядел озабоченным, но в то же время уверенным в правоте своего выбора. Его власть оставалась при нем. Бартоу и тот, другой тип, Тимгэд, напоминали школьников, выпоротых учителем за кражу яблок из сада — мрачные, с выпяченными подбородками и надутыми губами.
      — А как же генерал Индор?
      — Индор не изменил своей натуре. Он сохранял на лице такое же вежливо-заинтересованное выражение, как и в тот момент, когда вошел в палатку. Ей-богу, этот тип способен убить своих родителей, а потом попросить судью сжалиться над ним, потому что он сирота!
      Через два часа спикер Бартоу в сопровождении двух своих коллег (Индор исчез под каким-то удобным предлогом) поднялся на помост и, вскинув руки, чтобы успокоить возбужденных солдат, во всеуслышание назвал Провидца Тенедоса генералом армии, командующим объединенными войсками Нумантии.
      Совершив этот мужественный поступок, члены Совета покинули город с такой поспешностью, словно за ними гнались демоны. Они не останавливались до тех пор, пока не прибыли в свой дворец в Никее.
      Теперь можно было приниматься за работу.
      Вся Нумантия была потрясена вестью о нашем поражении и живо откликнулась на призыв помочь армии. Припасы, деньги, оружие и новобранцы стекались со всей страны. Нашим вербовщикам приходилось отказывать несовершеннолетним юношам и даже некоторым отважным женщинам. Многие в слезах умоляли принять их.
      Нумантия испытала все ужасы мятежа, и сейчас призрак гражданской войны сплачивал людей как никогда раньше.
      Чардин Шера нужно было остановить, и это, похоже, понимали все.
 
      Тенедос созвал у себя всех старших офицеров.
      — Это совещание будет очень коротким, джентльмены. Я собираюсь произвести в нашей армии изменения, которые превратят ее в современную боевую силу.
      Поражений, подобных битве при реке Имру, больше не будет — по крайней мере, до тех пор, пока я веду вас в бой. Выполняйте мои приказы, и вы обретете славу и богатство. Тех, кто откажется подчиниться или решит выжидать до лучших времен, я буду ломать, как сухой хворост.
      Он обвел взглядом комнату. Все присутствующие смотрели в пол или в сторону.
      Один человек с энтузиазмом помахал своей тростью. Это был генерал Эрн, сидевший в неудобной позе из-за сломанной ноги, закованной в гипс.
      — Сэр, позвольте мне первым сказать, что я с радостью стану воевать под вашим началом. Будь я проклят, если меня устраивало командование этого гарнизонного выскочки. Вы ведите, сэр, а я буду следовать за вами. Если эта проклятая нога не позволит мне сесть в седло, я буду ехать в коляске, как новорожденный младенец.
      Послышались смешки — Эрн пользовался в армии заслуженно высокой репутацией, и я не сомневался, что он сохранит командование над своим корпусом.
      Тенедос продолжал пристально смотреть то на одного, то на другого из находившихся в комнате офицеров. Один человек не только выдержал его взгляд, но и принял вызывающую позу. Это был бравый дуэлянт, домициус Мирус Ле Балафре, командовавший Варенской Стражей.
      — Не хочу обидеть вас, — произнес он, подразумевая нечто прямо противоположное и выждав паузу, прежде чем добавить «сэр». — Но я следую за теми, кто может вести меня. Хотя после Имру вы показали себя молодцом, вы, тем не менее, остаетесь Провидцем — известным политиком, мастером красивых речей. Так вот, к дьяволу речи и тех, кто их произносит! Мы всегда оказываемся теми несчастными ублюдками, которым приходится отвечать за чужие ошибки.
      Так почему я должен следовать за вами, Провидец? Мне плевать, если вы сорвете с меня нашивки перед строем. Я отправлюсь служить в другое место, как бывало и раньше.
      — Нет, — спокойно ответил Тенедос. — Ведь вы нумантиец.
      — Что это значит?
      — Это значит, что миновали те дни, когда свободный наемник мог найти себе подходящую армию, не обращая внимания на цвета флагов, под которыми он сражается. Пришло время, сэр, когда вы либо нумантиец, либо враг. Останьтесь со мной или воюйте против меня. Третьего не дано.
      Его горящий взор встретился со взглядом Ле Балафре — такой же резкий и пронзительный, как в день нашей первой встречи в Сулемском ущелье. Домициус не выдержал взгляда Тенедоса и отвернулся.
      — Я... я останусь, сэр, и буду служить вам.
      — Я никогда не сомневался в этом, друг мой. Ни на минуту. Вы слишком мужественный человек, чтобы поступить иначе.
      После этих простых слов всякие пререкания среди офицеров полностью прекратились.
      Но среди солдат ропот не унимался. С таким недовольством мне еще не приходилось сталкиваться. Помимо неотъемлемой солдатской привилегии жаловаться на своих командиров, для этого были и другие причины.
      Люди, прослужившие много лет в одном полку, внезапно переводились в новые, неизвестные части. Требовалось много опытных солдат, чтобы создать становой хребет для полков, разбитых при Имру, или для новых подразделений, формировавшихся ежедневно. Некоторые жалобы были не такими уж громкими, поскольку подобные переводы обычно сопровождались повышением, и не на одно, а на два или даже на три воинских звания.
      Единственными нетронутыми соединениями остались тринадцать элитных полков, включая 17-й Уланский. Тенедос собирался использовать нас как острие своего копья и личную гвардию — до тех пор, пока остальная армия не будет полностью сформирована. По его словам, эта жертва не будет забыта и впоследствии нам предоставят возможность отличиться, получить повышения и возглавить новые части.
      — Это справедливо для каждого — будь то рядовой, сержант или старший офицер, — говорил он. — Нелепого разделения на классы, мешавшего способному солдату дослужиться до высоких чинов, более не существует. Пусть те, кто считают, что для службы в армии важны происхождение, национальность или богатство, выберут себе другое поле деятельности.
      Тенедос заверил, что те, кто не сможет справиться с возросшей ответственностью, будут возвращены в свои старые части, с соответствующим понижением. Он знал, что такая схема действий неизбежно приведет к проблемам и даже к трагедиям, но нам приходилось мириться с этим.
      — На Палмерасе есть поговорка: «Чем легче роды, тем ленивей ребенок», — как-то заметил он. Это напомнило мне кое о чем, и я усмехнулся. По-видимому, я собирался стать отцом самого ленивого нумантийца в нашей истории, так как Маран писала, что у нее все в полном порядке, и это безмерно радовало меня, хотя она еще находилась на ранней стадии беременности.
      Второй причиной для жалоб стало ослабление дисциплины. Армия до сражения при Имру, до Тенедоса, была жесткой и формальной, строго иерархической системой. Все это исчезло безвозвратно. Странно, но я был рад этому, вспоминая бесконечные вечера в офицерской столовой, когда я сидел без дела, вынужденный слушать, как нудные люди рассказывают о событиях, до которых никому, включая их самих, не было никакого дела.
      С приходом новобранцев все изменилось.
 
      Как-то утром, выйдя из палатки, я увидел странный отряд, бредущий в мою сторону. Там было около тридцати человек, в возрасте от пятнадцати до сорока лет. Некоторые из них шли босиком, другие были одеты в грубые самодельные башмаки или прохудившиеся сапоги.
      Казалось, они подбирали свой гардероб из кучи старого тряпья, выброшенного на улицу за ненадобностью. Они носили все, от крестьянских штанов до стеганых моряцких курток и допотопных мундиров, сменивших невесть сколько владельцев. Один паренек гордо вышагивал почти обнаженным — на нем не было ничего, кроме набедренной повязки и помятого драгунского шлема без кожаной подкладки и плюмажа.
      Компания выглядела еще более разношерстной из-за того, что некоторые из них, движимые благородным желанием напоминать солдат регулярной армии, нацепили на себя оружие и знаки различия всех родов войск, включая даже майсирскую гвардию.
      Возглавлял этот отряд мужчина средних лет, одетый в относительно чистый сержантский мундир старого образца. Если мундир первоначально принадлежал ему, то с тех пор он явно вел сидячий образ жизни, так как его китель не застегивался на животе, а брюки сохраняли благопристойный вид только из-за вшитых клиньев из материала того же цвета.
      Он задавал шаг, но рекруты все равно то и дело спотыкались. Заметив меня, он скомандовал подразделению остановиться и отсалютовал мне. Половина новобранцев попыталась последовать его примеру, еще не зная о том, что единственным, кто салютует старшему офицеру, является командир перед строем.
      — Как долго вы были в дороге, сержант? — поинтересовался я.
      — Смотря кто, сэр. Некоторые несколько дней, а парни с востока, вроде Катча и остальных — почти две недели. Но все мы хотим служить, сэр.
      — Это... это ваш мундир?
      — Да, сэр. И сержантские нашивки, хотя я знаю, что должен был срезать их, когда вышел в отставку.
      — А почему вы ушли из армии?
      Мужчина замялся.
      — Говорите, не стесняйтесь.
      — Не было ничего такого, ради чего стоило бы служить, сэр, потому я и уволился. Вроде как осел на одном месте.
      — Чем занимались с тех пор?
      — Торговлей, сэр. Но на самом деле я больше в разъездах. Моя жена Гулана заправляет всем в лавке и составляет заказы, а я разъезжаю по стране. Я исколесил Нумантию из конца в конец, сэр, и в Каллио не раз случалось бывать. Может, это окажется полезным.
      — Непременно. Но почему вы снова решили поступить на службу? Трудные времена настали?
      — Никак нет, сэр. В лавке дела идут прекрасно. Даже пришлось прикупить два дома по обе стороны от нас, под склад для всякой всячины. У меня есть полдюжины помощников и пятеро торговцев вразнос, так что жена и сыновья смогут проследить за делом в мое отсутствие.
      Я снова вступил в армию по двум причинам, сэр, и мои новобранцы тоже. Во-первых, из-за этого проклятого каллианца, а во-вторых, из-за Провидца. Верно, ребята?
      Послышались нестройные возгласы одобрения.
      Этот человек наглядно иллюстрировал слова Тенедоса об ограничениях, существовавших в прежней армии. Он был достаточно умен, чтобы выбиться в офицеры, но по старому уложению сержантские нашивки были для него пределом мечтаний. Не удивительно, что он решил вернуться к гражданской жизни.
      — Добро пожаловать, — искренне сказал я. — Служите усердно, и вы заработаете золото и славу.
      — Благодарю вас, сэр. Простите за откровенность, могу ли я спросить, как вас зовут?
      — Домициус а'Симабу, командующий 17-м полком Юрейских Уланов.
      По рядам пробежал шепоток. Похоже, моя слава распространилась не только среди никейских кумушек.
      — А вас? — поинтересовался я.
      — Линергес, сэр. Кириллос Линергес.
      Он отсалютовал, и его подчиненные зашагали в вечно голодное брюхо армии, чтобы перемолоться в ее жерновах и стать настоящими солдатами.
 
      Я постучал по столбу, поддерживавшему палатку Тенедоса.
      — Войдите, — сказал он.
      Я откинул клапан и вошел внутрь. Провидец сидел за письменным столом и читал.
      — Сэр, могу я отнять у вас немного времени?
      — Разумеется. Розенна уже спит и не знает, что меня нет рядом. Так или иначе, она привыкла к моим вечерним занятиям. Садись, устраивайся поудобнее. Здесь есть чай, а мне можешь налить рюмочку бренди. Думается, я ее заслужил.
      — Слушаюсь. Сэр, я привел с собой одного человека, с которым, как мне кажется, вам будет интересно познакомиться, — я поманил оставшегося снаружи капитана Мерсиа Петре, и тот с застенчивым видом вошел в палатку. Я представил его.
      — Выходит, нам предстоит нечто большее, чем светская беседа, — сказал Провидец. — Что ж, хорошо. Капитан, вы употребляете алкоголь или тоже непьющий, как наш бравый домициус?
      — Сэр, я тоже воздерживаюсь от спиртного. Я обещал своему отцу...
      — О боги! — простонал Тенедос. — Я окружен святошами!
      Судя по его тону, он пребывал в хорошем расположении духа, что облегчало мою задачу.
      — Сэр, мы пришли сюда потому, что вы сейчас находитесь в процессе реформирования армии, а у нас кое-какие идеи.
      — По-моему, идеи есть у всех.
      — Но не такие как у нас, сэр, — возразил я. — Мы с капитаном потратили массу времени на проработку своих замыслов. Я познакомился с ним в Никее, когда поступил в полк Золотых Шлемов.
      — Ага, еще одна группа заговорщиков? Весьма похвально, хотя и удивительно, мой друг Дамастес, поскольку я считал тебя человеком действия, а не рассуждения, — он многозначительно взглянул на Петре. — Я обращаюсь к домициусу по имени, потому что мы с ним давно знакомы. Не думайте, что из-за этого я отношусь к нему или к его словам с меньшим уважением, чем следует.
      — Ясно, сэр, — пробормотал Петре. — Он рассказывал мне об этом.
      Капитан порылся в полевой сумке, где лежала записная книжка с нашими рассуждениями, тщательно изложенными за месяцы совместных занятий. Он протянул книжку Тенедосу, но тот предостерегающе поднял руку.
      — Сначала объясните словами. Потом, если обнаружится что-нибудь полезное, перейдем к подробностям. Итак, что служит отправной точкой ваших рассуждений?
      — Во-первых, сэр, мы должны отказаться от обоза. Он только замедляет движение, как в тот раз, когда я догонял вас в Сулемском ущелье, или...
      Я замолчал, поскольку Тенедос помахал рукой.
      — Я не такой уж глупец, Дамастес, и уже додумался до этого. Но как, по-вашему, армии следует пополнять свои запасы? Везти с собой ограниченный запас продовольствия и вставать лагерем каждый раз, как только он закончится, ожидая прибытия фуражиров?
      — Нужно организовать снабжение прямо на местности, — пояснил Петре. — Мы разместим квартирмейстеров в повозках, под прикрытием кавалерии, и будем забирать все, что нужно. По возможности, у богатых, и, разумеется, у любого противника.
      Тенедос выглядел немного удивленным.
      — Интересно, — заметил он. — Наши издержки определенно уменьшатся, если переложить часть из них на плечи врага. Ваша идея получит полное одобрение со стороны нашего блистательного начальства в Никее.
      — Нам также нужно избавить армию от э-э-э... — Петре осекся, невольно взглянув на перегородку, отделявшую внутреннюю часть палатки, где спала Розенна. Однако Тенедос понял, что он имеет в виду.
      — Никаких любовниц, прачек и личных парикмахеров, так? Вы собираетесь избавиться от этой части обоза?
      — Никто кроме солдат не может двигаться вместе с армией. Не должно быть ни слуг, ни снабженцев. Единственное предназначение повозок — для перевозки тяжелого снаряжения и походных госпиталей. И еще, сэр... это должно касаться всех. Нет смысла внушать сержанту, что он не имеет права поставить свой сундук в общую повозку, если он видит генерала с личной каретой и любовницей.
      Тенедос улыбнулся.
      — Капитан, я вижу, что вы добились своего чина усердием, а не дипломатичностью. Но насколько такая мера может ускорить наше продвижение?
      — Мы еще не закончили, сэр, — сказал я. — Я хочу пересадить пехотинцев на лошадей, или в крайнем случае на мулов.
      — Боги, это же будет величайшая конюшня в истории! — простонал Тенедос.
      — Большая, но не слишком, сэр. Один день в седле, один пешком — я бы организовал такой порядок движения для пехоты. Со временем можно будет пересадить их всех в седло. Везти с собой достаточно зерна, чтобы кормить животных, а не пускать их разбредаться по пастбищам. Опять-таки, пользоваться запасами из вражеских зернохранилищ, когда мы захватываем их, а не сжигать дотла, как это делается сейчас. У каждого мула должна быть собственная кормушка и седельные сумы для фуража.
      — Как же люди будут сражаться? — поинтересовался Тенедос с внезапно вспыхнувшим интересом.
      — Они будут ехать в бой верхом, а сражаться как всегда, в пешем строю, — ответил я. — Таким образом нам не придется тратить время, переучивая их на кавалеристов. Не пики и сабли, а копья, мечи и кинжалы.
      — Нужно вооружить некоторых из них луками, — вставил Петре. — У нас никогда не было достаточно лучников. Для этого мы должны сформировать специальные части и не допускать их до участия в рукопашной схватке. Так мы потеряем меньше людей.
      — Мы начинаем уклоняться от главной идеи, сэр, — заявил я, собравшись с духом. — Во-первых, я считаю, что нам нужно превратить кавалерию в единую ударную силу.
      — Но это уже делается, или будет сделано, когда генералы научатся правильно командовать.
      — Не совсем так, сэр, — возразил я. — Вспомните, как вы сами распорядились той ночью: «Дамастес, используй своих уланов в качестве курьеров». И так было всегда, сэр. Командир видит кавалериста и немедленно находит для него любую задачу, кроме главной, которая заключается в нанесении сокрушительного удара по противнику при первой удобной возможности и быстром перемещении к следующему слабому месту в его обороне.
      — В ту ночь ситуация была чрезвычайной, — напомнил Тенедос, слегка нахмурившись.
      — Сэр, — с жаром произнес я. — Ситуация всегда чрезвычайная. Если вам нужны курьеры, сформируйте хоть целый курьерский полк, но не трогайте кавалерию!
      — Благодарю вас, домициус, — ледяным тоном произнес Провидец, сделав ударение на последнем слове. — Нет, не надо извиняться. Итак, что мне делать с этой кавалерией после того, как она превратится в единую силу?
      — Мы нанесем удар в сердце врага, — сказал я. — Это похоже на игру в ролл. Игрок получает мяч, проходит линию защиты и устремляется прямо к цели, не обращая внимания на окружающее. Короче говоря, нам нужно разгромить армию противника, захватить его столицу и покончить с его вождями. Для этого мы со всей возможной скоростью ломаем линию обороны, не заботясь о флангах, и уходим в прорыв. Пусть пехота занимает и удерживает позиции. Не обращать внимания на их проклятые крепости, если в штурме нет крайней необходимости, обходить все крупные препятствия. Они сдадутся после того, как мы убьем их правителя или сожжем их столицу!
      Я понял, насколько разгорячился, лишь после того, как баронесса Розенна сонно осведомилась: «Что там такое?», и понизил голос. Тенедос долгое время сидел в раздумье. Мы не осмеливались пошевелиться, опасаясь побеспокоить его.
      — Интересно, — наконец сказал он. — Очень интересно. Но что произойдет, если кавалерия окажется отрезанной от остальной армии?
      — Это будет нашей ошибкой. Мы обязаны будем прорвать окружение или держаться до тех пор, пока пехота не подоспеет на помощь. Однако если кавалерия движется быстро и не позволяет превосходящими силами противника остановить ее ход, этого никогда не случится.
      — И все это изложено в вашей маленькой книжице?
      — Да, сэр, — с энтузиазмом ответил Петре. — И гораздо больше. Вот, например...
      — Остановитесь, капитан, прошу вас. Человек похож на губку: он способен впитать в себя определенное количество сведений, или выпить определенное количество воды, но не более того. Если у вас разборчивый почерк, то можно мне оставить книжку у себя? Я верну ее через день-другой, а возможно, сделаю копии.
      — С радостью, сэр.
      — Что ж... раз уж вы нарушили мое уединение, но не намерены отведать выдержанного бренди, то теперь можете идти.
      Мы встали, отсалютовали и вышли наружу.
      — Ничего себе, «избавиться от обоза»! — донеслось из палатки. Петре вопросительно взглянул на меня. Я пожал плечами. Тенедос был замкнутым человеком, и никто не мог проникнуть в его сокровенные мысли. Тем не менее, в этот раз, в отличие от других памятных мне случаев, мы не подверглись наказанию за то, что высказали собственное мнение.
      Само по себе это уже делало службу в новой армии удивительной.
 
      Через день Тенедос вызвал меня в свою штаб-квартиру.
      Он махнул рукой в сторону коренастого, плотно сбитого человека, напоминавшего скорее консьержа в гостинице, чем офицера.
      — Это капитан Отман, — представил он. — Я назначил его своим новым главным адъютантом. У него есть одна замечательная черта: он обладает безупречной памятью. Не так ли, капитан?
      — Не знаю, насколько безупречной, но благодарю вас, сэр, — Отман явно ощущал неловкость в моем обществе.
      — Вы свободны, капитан. Я собираюсь немного пройтись с домициусом и вернусь через несколько минут.
      — Слушаюсь, сэр.
      Мы вышли из палатки. Я ожидал... нет, надеялся, что Тенедос заведет речь о содержании нашей записной книжки, но вместо этого он неожиданно произнес:
      — Я выяснил, каким образом Чардин Шеру удалось одурачить меня своим заклинанием.
      — В чем оно заключалось? И, если можно спросить, как вы это обнаружили?
      — Я захватил немного песка с поля битвы при Имру и использовал его для одного довольно необычного применения Закона Сродства. Это сработало, особенно после того, как я припомнил те несколько минут, которые мне удалось провести рядом с Чардин Шером в Никее. Я вернул воспоминания в настоящее время и превратил их в реальность.
      Я искал его магию как в этом мире, так и в других мирах, и смог найти достаточно следов, чтобы распознать его метод... или, скорее, тот метод, который он приказал применить. Этот человек гораздо умнее, чем я предполагал. Он преуспел там, где я потерпел неудачу.
      — Он смог убедить нескольких чародеев работать сообща?
      — Совершенно верно. Его собственный главный маг, чье имя я еще не выяснил, собрал чародеев, а затем ввел их в глубокий транс и, подчинив их себе, обучил их совместной работе. Поскольку его инструкции в общем и целом не противоречили их собственным желаниям, все сработало превосходно.
      — И теперь вы посылаете депешу в Никею, собираясь повторить свой опыт с Чарским Братством? — меня передернуло. — Я не хочу быть тем сержантом, который станет учить их, с какой ноги нужно шагать.
      — Не думаю, что в этом возникнет необходимость, — с улыбкой заверил Тенедос. — Но я действительно собираюсь послать тайную депешу Скопасу и попросить его организовать утечку сведений. Это должно испугать разжиревших, ленивых самозванцев и склонить их к любому сотрудничеству, которое мне потребуется.
      Что касается твоего невысказанного вопроса... нет, Дамастес, это каллианское заклинание, и они должны были заранее подготовить контрмеры. Зато теперь, когда я знаю, в чем заключается их главный секрет, я смогу придумать кое-что получше, — он снова улыбнулся, но теперь его улыбку нельзя было назвать приятной. — Через несколько месяцев я приготовлю Чардин Шеру большой сюрприз.
      Но первые сюрпризы ожидали армию... и меня в том числе.
 
      Тенедос снова созвал совещание старших армейских офицеров. Согласно полученному приказу, я должен был привести с собой капитана Петре. Я понял, что это имеет отношение к нашему предложению, и во мне шевельнулась надежда: Тенедос был не тем человеком, который может вызвать подчиненного, чтобы публично содрать с него шкуру. Я получил реальные доказательства того, что наши идеи начинают применяться на практике: два дня назад, без всякого шума, Розенна покинула лагерь и вернулась в Никею, а прочие любовницы или жены высокопоставленных офицеров последовали за ней.
      На совещании присутствовали и другие младшие офицеры. Я был очень удивлен, заметив легата Йонга, о котором Тенедос не упоминал в своем приказе. Йонг улыбнулся и незаметно помахал мне.
      Тенедос вышел из своей палатки и заговорил без вступления:
      — Как вы знаете, мы создаем новую армию. Я хочу сообщить, что грядущие перемены окажутся более серьезными, чем первоначально предполагалось. Некоторые из моих офицеров выдвинули интересные предложения, которые я собираюсь применить на практике и развить в дальнейшем. Последуют изменения и в военной тактике, но сначала мы проведем организационные перемены, которые позволят нам воевать по-новому.
      Он обвел взглядом слушателей и улыбнулся, заметив, что генералы и домициусы обменялись озабоченными взглядами. Мысль о дальнейших переменах явно пугала их.
      — Не беспокойтесь, эти изменения будут не так велики, как вам кажется, — сказал Провидец. — Во всяком случае, внешне.
      Затем он начал свою речь. Сперва было объявлено о намерении пересадить в седло как можно больше пехотинцев; Тенедос уже разослал распоряжения реквизировать всех мулов, которых можно найти, и отправить их на юг.
      Выдержав паузу, он сказал, что отныне кавалерия становится отдельной частью армии, не подчиняющейся никому, кроме главнокомандующего. Это вызвало удивленный ропот, но многие кавалерийские офицеры, уставшие от роли почетной стражи при своем начальстве, обменялись торжествующими взглядами. Тенедос сообщил, что на них будет возложена новая миссия, которая пока что остается в тайне. Но я знал, в чем она заключалась: когда мы в следующий раз пойдем в бой, именно кавалерия нанесет удар в сердце Чардин Шера.
      — Есть другой род войск, который я собираюсь создать, или, вернее, взять существующие войска и переопределить их задачи. Я создаю Корпус Разведки, в который войдут все части легкой пехоты, а также заново сформированные подразделения. Они будут глазами и ушами армии, вместо основной массы кавалерии, на которую, как уже сказано, будет возложена иная миссия.
      Для этих новых корпусов понадобятся новые командиры.
      Я произвожу домициуса Ле Балафре в чин генерала и назначаю его командующим Корпусом Конной Пехоты.
      Командующим Корпусом Разведки будет человек, возможно, еще незнакомый вам и имеющий низкий чин — гораздо меньший, чем тот, которого он заслуживает. Это произошло из-за моего невнимания, а не по какой-то иной причине. Итак, я произвожу Йонга в генералы.
      Тенедос тактично не стал упоминать о том, в каком именно чине состоял Йонг. Хиллмен выпрямился, зачарованно глядя перед собой, а затем завопил от радости, как мальчишка, и высоко подпрыгнул.
      — Генерал! — воскликнул он. — Я — генерал! Эй, Дамастес, я опередил тебя! Я первый!
      Некоторые офицеры выглядели возмущенными, другие смеялись. Я присоединился к смеющимся и уже собирался произнести здравицу в честь Йонга, когда Тенедос объявил:
      — И наконец, командующий Корпусом Кавалерии... домициус, а теперь генерал Дамастес а'Симабу!
      Единственным человеком счастливее меня был в тот день капитан Мерсиа Петре. Тенедос назначил его новым домициусом 17-го Уланского полка.
 
      Период Жары подошел к концу, и начался Период Дождей. Мы проклинали все на свете, ворочаясь в грязи, но интенсивность наших тренировок не ослабевала.
      Тенедос обещал, что мы выйдем на бой с врагом до начала Периода Штормов, и мы были решительно настроены выполнить это обещание.
 
       "Мой драгоценный Дамастес!
       Я пишу эти строки перед дворцом Совета Десяти и наняла специального курьера, чтобы доставить письмо к тебе как можно быстрее, несмотря на любые издержки.
       Я свободна!
       Менее часа назад мое прошение о разводе было удовлетворено специальной сессией Совета — почти на год раньше, чем мы предполагали. Не знаю, почему это случилось, почему нам так повезло, но обязательно принесу жертвы всем богам, которых я знаю.
       О, мой Дамастес, теперь нас ничто не разделяет. Когда эта война закончится, мы сможем пожениться.
       Я так взволнована, что больше не могу писать. Но я здорова, и со мной все хорошо. Все просто замечательно.
       Твоя любящая Маран".
 
       — Прими мои поздравления, — сказал Тенедос. — Спасибо, что поделился со мной своим счастьем.
      — Э-э-э... дело не только в этом, сэр.
      Тенедос вопросительно приподнял бровь.
      — Сэр, я прошу разрешения вызвать сюда мою будущую супругу. Я также прошу вашего разрешения на брак с ней.
      — Это против правил, Дамастес. Ведь мы готовимся к войне.
      — Я понимаю, сэр. Но я был бы изменником в собственных глазах, если бы не попросил вас об этом.
      — Ну да, конечно. Я постоянно забываю о том, что любовь может заглушать голос здравого смысла. Ну что ж, если твоя просьба заключалась в этом, то... — его голос пресекся.
      — Понимаю, сэр, — я вытянулся в струнку, готовый отсалютовать и уйти.
      Тенедос покачал головой.
      — Подожди. Да, я думал, что это недопустимо — по крайней мере, до тех пор, пока не услышал эхо собственных слов. Событие действительно необычное, но разве мы не строим новую, необычную армию? И, конечно же, от кавалериста можно ожидать импульсивных поступков.
      Почему бы и нет? — Тенедос размышлял вслух. — Это определенно даст людям возможность поговорить о чем-то новом. Недовольные будут жаловаться на привилегии высших чинов, а все остальные будут завидовать тебе.