Я тщательно подбирал слова для ответа.
— В таком случае, я полагаю, что брак с графом Лаведаном и возможность отойти от консерватизма членов вашей семьи были для вас большой удачей?
Воцарилось молчание, и долгое время я не слышал ничего, кроме поскрипывания рессор и шуршания колес по брусчатке мостовой.
— Да, — наконец ответила она ровным, бесцветным голосом. — Да, разумеется.
— Ваши слова, сэр, — это прямая измена! — выпалил какой-то мужчина.
— Ничего подобного, — спокойно возразил Тенедос. — В моих речах не было и намека на измену Совету Десяти. Они — наши законные правители, и я верно служил им, как вам следовало бы знать. Будь я человеком вспыльчивым, ваши обвинения могли бы оскорбить меня. Но вместо этого позвольте мне вернуться к предмету моей лекции.
Я попытаюсь выразить свои мысли еще проще. Колесо вращается, и все мы с этим согласны. Оно приносит перемены, приносит новую жизнь. Оно диктует нам всем, как мы должны жить.
Нам, нумантийцам, нужно учиться следовать этому закону. Мы должны изменяться: ведь само время не остается неизменным. Когда-то у нас было крепкое, сильное королевство... по крайней мере, так говорится в легендах.
Совет Десяти установил опеку над троном во время великих потрясений, поклявшись сохранять ее лишь до тех пор, пока это будет необходимо.
К этому я и призываю. Разве нашим правителям не пора взглянуть на себя, на свои дела, и может быть, услышать звук поворота Великого Колеса?
Вот, например, вы, сэр. Разве вы не согласны, что Совет Десяти вынужден тратить слишком много времени на бесполезные совещания?
— Согласен, — неохотно признал человек, споривший с Тенедосом.
— Разве не правда, что в результате они подолгу не принимают важных и нужных для страны решений?
— Я соглашаюсь и с этим аргументом.
— В таком случае, не логично ли задать себе вопрос: не будет ли правление более эффективным, если количество членов Совета сократится, скажем, до пяти?
— Кощунство! Так было всегда!
В наполненной слушателями аудитории послышались смешки. Люди начали понимать, что Тенедос одерживает верх.
— Тогда давайте вернемся к моему предыдущему тезису. Почему всегда, всегда, всегда должно быть так, а не иначе? Почему попытку представить себе Совет Пяти нужно обязательно считать изменой? Разумеется, это не так. Было время, когда ряды Совета редели из-за болезней постоянных членов, и до избрания новых членов наши правители исполняли свои обязанности в уменьшенном составе, однако небеса не падали на землю, не так ли?
Пойдем дальше. Я призываю вас к смелому полету фантазии. Как насчет Совета Четырех... или даже Трех?
— Или даже Одного, сэр? — выпалил тот, к кому он обращался.
— Вы сами высказали эту мысль, друг мой, — Тенедос благосклонно улыбнулся. — Итак, давайте посмотрим на Одного.
— Кого вы рекомендуете? — послышался женский голос. — Бартоу? Скопаса? Махала?
При упоминании последнего имени смех в зале усилился.
— Я не политик, леди, — ответил Тенедос. — Я чародей, который пытается стать философом. Поэтому если уж мы заговорили об одном правителе, давайте не будем называть конкретных имен.
Не будем рассматривать
никогоиз тех людей, которые сейчас правят Нумантией. Представим новую, свежую и сильную кровь.
Поговорим о человеке, который придет издалека, который путешествовал по всей стране — от симабуанских джунглей до лесов и ферм Каллио — а не о тех, кто провел всю свою жизнь в Даре, или хуже того, в Никее.
Поговорим о человеке, который считает себя нумантийцем, а не просто уроженцем Никеи, Дары или Каллио. О человеке, желающем распространить эту точку зрения на весь народ Нумантии, расширить наши горизонты и узреть величие, которое лежит за ними.
Истинно говорю вам, друзья мои, Нумантия — великая страна. Да, сейчас у нас есть проблемы, но они временные и не оставят в истории значительного следа. Если дать стране нужное направление и с умом использовать ее природные ресурсы, наша нация может стать величайшей из всех, и слава ее будет сиять в небесах.
— Можете быть уверены, что от Совета Десяти мы этого не дождемся! — выкрикнул кто-то из зала.
— Сэр, прошу вас осторожнее выбирать выражения. Я уважаю ваше справедливое возмущение сегодняшней ситуацией, но где гарантии, что она не может измениться? Возможно, завтра Совет Десяти соберется с духом и твердой рукой возьмет бразды правления.
По залу пробежал пренебрежительный ропот.
— Это ваше мнение, — осторожно продолжал Тенедос. — Теперь вернемся к воображаемому правлению одного человека. Представьте себе такого человека, который не боится принимать трудные решения, умеет предвидеть будущее и может вести людей за собой, а не колебаться и медлить в задних рядах. Представьте боевой штандарт Нумантии, гордо реющий впереди... и нас, шагающих в будущее под этим священным знаменем!
Я покосился на Маран. Ее глаза сияли, губы слегка приоткрылись. Все ее внимание было приковано к человеку на сцене. Слова Тенедоса проникали в самую глубину ее сердца и находили там горячий отклик. Очевидно, этого не происходило ни на одной из салонных проповедей в ее доме.
Сам я уже слышал б
ольшую часть того, что сегодня говорил Тенедос, и в основном соглашался с ним, хотя меня пока что не привлекала идея единоличного правления. Правда, Тенедос использовал ее лишь в сослагательном наклонении, иначе стражники Совета Десяти могли бы арестовать его за изменнические речи. Я восхищался тем, как мастерски он балансировал на самом краю, ни разу не перейдя запретную черту.
У меня мелькнула мысль, не сотворил ли Тенедос Заклинание Убеждения для аудитории, но поскольку не ощущал никакого неестественного воздействия на свои эмоции, то пришел к выводу, что толпу сдерживало его красноречие, а не магия.
— Умар создал этот мир и ушел, — продолжал Тенедос. — Настала очередь Ирису. Но, возможно, его правление дряхлеет и сам он понемногу начинает уставать от своего времени. Разве даже богам иногда не нужен отдых?
— Но тогда будущее будет принадлежать Сайонджи, — пробормотал кто-то, и я услышал страх в его голосе.
— Перемены не всегда ведут к худшему, друг мой, — мягко заметил Тенедос. — И чтобы добиться их, иногда необходимо кое-что разрушить. Возможно, вы правы, и нам предстоит жить во времена Сайонджи. Подумайте об этом, — его голос окреп. — Если богиня услышит нас, увидит в нас надежду человечества и сделает нас острием своего копья — кто знает, какие золотые времена нам предстоят после наступления перемен?
Я Провидец и могу сказать вам, что когда боги и демоны позволяют мне заглядывать в будущее, передо мной предстают два видения. Одно из них темно как ночь: некогда великое королевство лежит в руинах, и чужеземцы правят в нем беспощадной рукой. Другое видение... это та мечта, которую я лелею в своем сердце. Мечта, которой я поделился с вами сегодня вечером.
Благодарю вас, — он поклонился и сошел с подиума.
Толпа разразилась рукоплесканиями и обступила Тенедоса. Маран сидела с таким видом, словно ее загипнотизировали.
— Ну как? — спросил я.
Она вздрогнула и вышла из оцепенения.
— Благодарю вас, Дамастес. Огромное спасибо, что привели меня сюда!
— Пойдемте, — с некоторым смущением предложил я. — Я представлю вас нашему оракулу.
Я взял ее под локоть и обошел толпу с краю, подождав, пока не стих гул поздравлений и комплиментов. Вскоре Тенедос помахал мне рукой.
Рядом с ним стояла исключительно красивая женщина примерно его возраста. Ее темно-каштановые волосы были коротко подстрижены. Она носила темно-зеленое платье с головным шарфом того же цвета. Губы ее были полными и сладострастными, как и ее тело. Казалось, она не замечала никого, кроме Тенедоса.
— Баронесса Розенна! — приветствовала ее Маран официальным тоном.
Женщина заметила Маран. На ее лице появилось удивленное выражение.
— Графиня Аграмонте-и-Лаведан? Я и представить себе не могла, что увижу вас на лекции Провидца!
— Отчего же? — спросила Маран. — Я слушаю многих, а слова Провидца кажутся мне чрезвычайно разумными.
— Да, — почти со вздохом отозвалась Розенна. — Необычайно разумными.
Тенедос посмотрел на нее, и теперь настала моя очередь удивляться. В его взгляде светились любовь и нежность. Я невольно спросил себя, неужели эта женщина хотя бы на время сумела усмирить «тигра многих спален»? Потом Тенедос обратил внимание на меня.
— Капитан а'Симабу, — официальным тоном сказал он. — Благодарю вас за то, что вы пригласили сюда графиню Аграмонте-и-Лаведан.
Он низко склонился над рукой Маран.
— Я восхищен знакомством с вами. Вы должны простить меня за отсутствие на вашем вечере.
— Только если вы пообещаете не пропустить следующий.
— Даю слово. Могу я привести с собой Розенну?
— Разумеется, — ответила Маран, но я почувствовал, что она согласилась только из вежливости. — Ее уже давно не видели в нашем доме.
Тенедос повернулся ко мне.
— Дамастес, здесь есть один человек, с которым я хотел бы тебя познакомить, — он указал на маленького мужчину, стоявшего за его спиной. — Его зовут Кутулу. Он явился сюда послушать, что за ересь я проповедую. Боюсь, я совратил его с пути истинного.
Я бы никогда не распознал в Кутулу служителя закона. Наоборот, судя по странному блеску в его глазах, я мог бы принять его за одного из тех полоумных анархистов, за которыми вечно гоняются стражники. Он был маленького роста и почти лысый, несмотря на сравнительно молодой возраст. Поскольку он носил темную одежду, то мог без труда затеряться в толпе. Он смерил меня взглядом, и я почувствовал себя так, словно меня уменьшили до размеров архивной карточки и положили на полку рядом с остальными. Я понял, что в этом архиве ничего не забывается, и раз попав туда, обратно уже не возвращаются.
— Капитан Дамастес а'Симабу, — произнес Кутулу на удивление мелодичным голосом. — Я уже давно хотел познакомиться с вами. Надеюсь, мы с вами сработаемся.
Я удивленно моргнул. Тенедос слегка покачал головой, давая понять, что сейчас не время задавать вопросы.
— Мне пора возвращаться к моим обязанностям, — промолвил Кутулу. — Благодарю вас, Провидец. Я встречусь с вами завтра утром.
Судя по быстроте, с которой он исчез, Кутулу сам был немного волшебником. Заметив мою озадаченность, Тенедос отвел меня в сторонку.
— Как я уже сказал, Кутулу явился сюда в качестве шпиона — слушать и записывать мои речи. Теперь он один из нас.
Один из нас? Я попытался что-то сказать, но замолчал. Был ли я одним из людей Тенедоса? В тот момент я осознал, что так оно и есть, хотя я не приносил ему официальной присяги.
— Кутулу интересный тип, — заметил Тенедос. — Ему всегда хотелось стать стражником, но боги обделили его крепостью мышц. Тогда он решил использовать свой разум, но пока что никейские стражи порядка не ценят умных людей. Это еще одно обстоятельство, которое должно измениться, — помолчав, он тихо добавил: — Кутулу может оказаться очень полезным для нас в будущем. Хорошо иметь при себе человека, который может... следить за состоянием дел.
На обратном пути к казармам моего полка Маран рассказала мне о баронессе Розенне. Одно время баронесса пользовалась в аристократических кругах дурной репутацией, так как часто меняла любовников, но благодаря своему богатству она все же не попала в «черный список», хотя наиболее знатные дамы с большой неохотой приглашали ее на свои званые вечера. Потом она вышла замуж, и ее поведение резко изменилось. Насколько было известно, она хранила верность своему мужу. Он погиб в результате несчастного случая около года назад, плавая на яхте, и теперь высшие круги общества внимательно следили, не собирается ли Розенна вернуться к прежнему образу жизни.
— Но, судя по ее виду, да и по речам, она совершенно очарована Провидцем, — добавила Маран.
— Это хорошо, — сказал я. — Ему нужен близкий человек. Остается лишь надеяться, что она в полной мере осознает, кто он такой. Тенедос никогда не будет «удобным» мужчиной, вроде меня.
— Это действительно так, Дамастес? — проворковала Маран. — Мне кажется, вы умышленно принижаете свои достоинства.
Карета остановилась, и я отодвинул в сторону занавеску. Мы находились недалеко от расположения моего полка.
— Благодарю за приятный вечер, Маран, — сказал я и потянулся, собираясь открыть дверцу.
Запах ее духов окутал меня, как туман в далекой Сайане, и унес прочь. Наши лица разделяло лишь несколько дюймов.
И я снова утонул в бездонных озерах ее глаз. Потом ее веки медленно опустились, губы приоткрылись.
Я поцеловал ее — нежно, едва коснувшись губ. Затем я обнял ее за плечи, и она прижалась ко мне всем телом. Ее горячее дыхание обжигало, а язык трепетал у меня во рту.
Я не помню, когда закончилось это объятие, не помню, как вышел из кареты и вернулся в свою часть.
Глава 17
Чардин Шер
Мне потребовалось довольно много времени, чтобы успокоиться. Потом я стал размышлять, что мне делать с этим неожиданным и совершенно ошеломительным поворотом событий. Я не имел представления, как нужно поступить с Маран. Я не знал, любовь ли это, будучи неуверенным в истинном значении этого чувства, зато чувствовал, что эта женщина нравится мне больше, чем любая другая.
Я понимал, что нам больше нельзя встречаться. Конечно, я и раньше спал с замужними женщинами, но то были мимолетные встречи на одну ночь, и я каким-то образом понимал, что они не оставят следа в наших сердцах. Был ли я готов принять на себя ответственность, завязав роман с этой женщиной? Я знал, что отец не одобрил бы моего поведения. Он напомнил бы о нашем семейном девизе и о необходимости уважать клятвы, принесенные другими людьми. Я был симабуанцем, а не никейцем, а следовательно, пользовался репутацией петушка, который держит свою волшебную палочку наготове, готовый засунуть ее в любое место, по неосторожности оставленное открытым.
С практической точки зрения, новая встреча с Маран тоже выглядела абсурдно. Если у нас в самом деле начнется роман и ее муж узнает об этом, он может уничтожить мою карьеру двумя-тремя фразами или запиской одному из своих друзей в правительстве.
Мне требовалось время на размышление. Но Сайонджи, которая, как я начинал верить,
действительновмешивалась в дела Нумантии, не удовлетворила моего желания.
На следующий день после лекции Лейша Тенедоса домициус Лехар сообщил нам, что в Никее начинается Великая Конференция по вопросу Спорных Земель, которая продлится две недели. Чардин Шер, премьер-министр Каллио, уже пересек границу Дары, и главы других провинций тоже вскоре прибудут. Но их значение было второстепенным не только потому, что они представляли меньшие провинции (Дара и Каллио были крупнейшими), но и потому, что Каллио всегда являлось соперником Дары в борьбе за реальную власть в королевстве. Это было особенно справедливо теперь: пять лет назад Чардин Шер занял пост премьер-министра и показал себя сильным независимым правителем, обращавшим внимание на указы Совета Десяти лишь в тех случаях, когда это его устраивало.
Золотые Шлемы получили приказ об усиленной подготовке к Конференции, чтобы обеспечить ей надлежащий блеск и безопасность. В двух других никейских парадных полках, 19-ом Пехотном и 20-ом Тяжелой Кавалерии, также отменили все увольнительные и приступили к ежедневной муштре.
Граждане Никеи гордятся тем, что никогда ничему не удивляются. Но этот приезд Чардин Шера — первый раз, когда он соизволил посетить столицу — наполнил их сердца благоговейным трепетом. Маршрут премьер-министра Каллио от порта до дворца Совета Десяти был известен заранее, и каждое окно по пути следования сдавалось за приличную сумму серебром. Ожидалось, что улицы в этот день будут забиты до отказа. Никея собиралась устроить праздник по случаю приезда именитого гостя.
— Ну, разве не интересно, как люди увиваются вокруг человека, наделенного силой? — заметил Тенедос. — И это несмотря на то, что многие из них прекрасно понимают, что через месяц или через год он может стать их злейшим врагом.
Затем Тенедос добавил, что он тоже надеется на личную встречу с Чардин Шером. Когда я спросил его, не означает ли это, что он ничем не отличается от остальных, он свирепо уставился на меня, но секунду спустя расхохотался.
— Вот за что я люблю тебя, Дамастес: ты постоянно напоминаешь мне, что я также подвержен страстям и эмоциям, как и любой другой человек.
Теперь на меня навалилась масса дел, и Маран почти (но не совсем) исчезла из моих мыслей. Я полдюжины раз прогонял свой эскадрон по улицам, параллельным маршруту Чардин Шера — нам предстояло обеспечить фланговое прикрытие в случае беспорядков. К счастью, никаких поводов для беспокойства не наблюдалось... хотя кто знает, что может случиться, если толпа будет напирать слишком сильно в бессмысленном энтузиазме? Мы не получили от стражников известий о заговорах или отдельных маньяках, намеревавшихся причинить вред каллианцу, но для обеспечения его безопасности солдаты 19-го Пехотного полка выстраивались вдоль всего пути следования, а подразделения тяжелой кавалерии выставляли охрану через каждый сто ярдов.
Во время Конференции нас также предполагалось использовать для придания блеска различным общественным мероприятиям, запланированным для Чардин Шера и остальных важных персон. Мы могли выступать в любом качестве — от почетного эскорта до лакеев, открывающих двери. Я чувствовал себя скорее телохранителем, чем солдатом. Восторг, охвативший офицеров нашего полка перед грядущими событиями, служил мне напоминанием о том, как сильно Золотые Шлемы отличаются от 17-го Уланского полка.
Двумя главными событиями должны были стать большой бал-маскарад, устраивавшийся вскоре после прибытия Чардин Шера, и банкет после окончания Конференции.
За день до прибытия премьер-министра, когда я холил злобного вороного, который был предоставлен мне согласно уставу полка, а Лукан ревниво ржал в соседнем стойле, рассыльный в униформе вручил мне запечатанное послание.
"Моему другу Дамастесу.
Мы с мужем получили приглашение на бал-маскарад в Водном Дворце, который состоится через четыре дня. Разумеется, мы приняли приглашение на аудиенцию Чардин Шера, но, к сожалению, сегодня утром Эрнад выезжает домой, чтобы разобраться с проблемами в наших факториях в Чигонаре, и вернется в лучшем случае через неделю.
Могу ли я просить вас оказать мне честь и быть моим сопровождающим, или такая задача будет вам в тягость?
С дружеским расположением,
Маран, графиня Аграмонте-и-Лаведан".
Мне следовало попросить рассыльного немного подождать и написать короткую записку с выражением сожаления и вежливым отказом. Этого требовал не только здравый смысл, но и мой долг.
Тем не менее, я сказал рассыльному, что пришлю ответ в течение дня, и перед обедом поинтересовался у полкового адъютанта, капитана Лардье, существует ли возможность получить увольнительную на требуемое время.
Он нахмурился и сурово посмотрел на меня.
— Капитан, будь вы новоиспеченным легатом, я мог бы ожидать подобного вопроса. Но от эскадронного командира...
Прежде чем он успел продолжить, я показал ему приглашение. Его тон сразу же изменился.
— Ах... прошу прощения. Теперь я понимаю, почему вы решили проконсультироваться со мной в этом вопросе. Разумеется, Аграмонте и Лаведаны — могущественные семьи, и мы не хотим давать им ни малейшего повода для обиды или недовольства. Но я должен посоветоваться с домициусом.
Он направился в кабинет домициуса Лехара и вернулся прежде чем нас позвали к столу.
— Домициус вполне понимает важность вашей просьбы и дает свое согласие. Он просит вас лишь передать его лучшие пожелания графу Лаведану, когда вы увидитесь с ним.
Я заверил капитана Лардье, что непременно сделаю это в следующий раз, когда встречусь с графом в светском обществе. Признаюсь, я почувствовал себя виноватым, но это длилось не более трех секунд.
Вечером того же дня в офицерской столовой возникло неожиданное осложнение. Я уже знал, что капитан Лардье был сплетником первейшей пробы, и поэтому известие о том, что у меня появилась высокопоставленная подруга, быстро распространилось среди моих товарищей-офицеров.
Я допил свой обычный послеобеденный напиток — стакан холодного лимонного сока с ложечкой сахара — и уже собирался присоединиться к легату Петре, читавшему в уголке, когда услышал взрыв смеха и упоминание моего имени. Присмотревшись, я увидел легата Нексо в окружении группы его приятелей, таких же развязных хлыщей, как и он сам.
— Капитан а'Симабу, — произнес он, заметив, что привлек мое внимание, и гаденько улыбаясь. — Насколько я понимаю, вам выпало счастье завоевать благосклонность некой графини. Могу ли я поинтересоваться, какими... скрытыми талантами вы обладаете? Видите ли, дело в том, что никому из нас до сих пор не удавалось удостоиться хотя бы улыбки этой красотки.
Менее всего я нуждался в
такихслухах. Я отставил бокал, стиснул зубы и подошел к легату. Поначалу он продолжал улыбаться, но чем ближе я подходил, тем бледнее становилось его лицо — в репутации вспыльчивых драчунов, которой пользуются симабуанцы, есть определенные преимущества.
Я резко вытянул руку, и он отпрянул, несомненно ожидая удара. Вместо этого я выхватил бокал, который он держал в руке, и понюхал жидкость.
— Насколько я понимаю, вы пьяны, легат. Это единственное обстоятельство, способное смягчить оскорбление, нанесенное вами одной из благороднейших семей города.
Он совершенно не ожидал атаки с этой стороны.
— Капитан, я...
— А теперь вы еще спорите со мной? — я повернулся и помахал эскадронному командиру Нексо, капитану Аберкорну. — Капитан, могу ли я ненадолго отвлечь ваше внимание?
Аберкорн подошел к нам.
— Капитан, этот ваш легат имел наглость оскорбить мою знакомую, графиню Аграмонте-и-Лаведан, в присутствии других офицеров. Он либо идиот, либо пьяница. Разумеется, я не могу вызвать на дуэль младшего офицера, да и в любом случае не испытываю желания пачкать свой клинок его кровью. Я мог бы призвать его к ответу в суде воинской чести... но, учитывая молодость и глупость легата, могу ли я попросить вас назначить более подобающее наказание для этого мальчишки?
Нексо побагровел от ярости и страха. Он прекрасно понимал, что оправдания бесполезны. Я был чрезвычайно доволен собой.
Капитан Аберкорн, известный тугодум, промямлил что-то неразборчивое и добавил:
— Конечно, это недопустимо. Какое наказание на ваш взгляд было бы уместным, сэр?
— Пожалуй, вам следует запретить ему появляться в офицерской столовой в течение месяца, а поскольку у него явно имеются проблемы с алкоголем, то потребовать воздержания на значительно более долгий срок, по вашему усмотрению. Возможно, это вразумит его.
— Вы совершенно правы, сэр. Легат, вы слышали, что сказал капитан. Удалитесь немедленно и помните: если вы собираетесь и дальше служить в полку Золотых Шлемов, то впредь я не хочу слышать ни о чем подобном.
Таким образом, с легатом Нексо было покончено. Слухи могли продолжаться, но их уже не осмеливались высказывать открыто.
Я с гораздо б
ольшим удовольствием дал бы ему по морде, но выбранный мною более тонкий способ наказания действовал надежнее. Разумеется, его главной движущей силой был страх: все эти карьеристы, называвшие себя солдатами, смертельно боялись оскорбить такую могущественную семью, как Аграмонте.
Итак, я очертя голову бросился в омут. Справедливо считая себя дураком, я задумался о том, какой костюм должен носить дурак на маскараде. Впервые в жизни мне пришлось иметь дело с бессмысленными, но надоедливыми мелочами, заполнявшими досуг богатых людей.
Естественно, я не мог явиться на маскарад в парадном мундире. Я подумал о костюме Вахана, но это было бы кощунством по отношению к обезьяньему богу, которого я глубоко почитал. Легат Йонг предложил простое решение: нарядиться в лохмотья, которые я использовал для маскировки под хиллмена. Я обдумал его предложение, но моя душа восставала против этого: хиллмены были нашими врагами, и не к лицу было возвеличивать их при любых обстоятельствах. Карьян, в последнее время делавший заметные успехи в остроумии, предложил мне прийти на маскарад голым и пятясь задом наперед.
— Что это будет означать?
— Как что, сэр? Буханку свежевыпеченного хлеба!
Я отослал его на конюшню и зашел за советом к Тенедосу. Провидец тоже собирался на бал-маскарад вместе с Розенной. К тому времени я уже успел поближе познакомиться с ней. Поскольку я никогда не уделял особенного внимания человеческой репутации в любой области, кроме чести, баронесса начинала мне нравиться. Она была остра на язык и специализировалась на высмеивании разного рода провинциальных вельмож, стремившихся приобщиться к столичной жизни.
Тенедос сообщил, что его собственный наряд уже выбран и подготовлен — они с баронессой оденутся в меха и возьмут с собой дубинки, изображая Первого Мужчину и Первую Женщину.
— Почему бы тебе не переодеться крестьянином, повесив на шею желтый шелковый шнурок? — предложил он. — А потом посмотри, сколько людей узнает этот костюм, и ты сразу поймешь, как глубоко Товиети проникли в наше светское общество.
Я уже рассказал Тенедосу о маркизе Фенелон и ее золотой заколке, и он не выказал особенного удивления. Его предложение показалось мне интересным, но не более того.
Были рассмотрены и другие идеи, отвергнутые как абсурдные, дорогостоящие или непрактичные. Полагаю, половина никейских вельмож испытывала те же трудности: магазины дорогой одежды полны людей, а кареты покупателей загромождали улицы.
Наконец я остановился на роли странствующего нищего монаха, для которой требовался лишь мешковатый оранжевый балахон, веревка-подпояска и чаша для подаяний с крюком, подвешенная к поясу. Добавив к этому наряду полумаску, я остался доволен.
Маран спустилась по лестнице, и я забыл о своих слабых потугах на остроумие — дескать, чтобы подкрепиться перед молитвой, мне понадобится хотя бы чашка риса.
Маска злобного морского чудища закрывала ее голову, за исключением носа и губ. Глаза были скрыты за широкими темными линзами. В задней части маски находилось небольшое отверстие, позволявшее ее волосам свободно падать на плечи.
Маска плавно переходила в костюм из мерцающей светло-зеленой ткани, возможно, шелковой, обтягивавшей ее тело от шеи до щиколоток. В одеянии был сделан разрез до середины бедра, поэтому каждый ее шаг приоткрывал шелковистую кожу ее ног.
Платье так плотно облегало ее формы, что было совершенно ясно: под ним ничего нет. Заметив очертания ее сосков под тонкой зеленой тканью, я почувствовал, как кровь бросилась мне в лицо. Моя реакция была настолько очевидной, что ее соски тут же отвердели и слегка приподнялись. Я был рад, что просторный балахон скрывает ответ моего собственного тела.
Платье имело тонкий узор, напоминавший змеиные чешуйки. Оно было пропитано магией, причем в буквальном смысле. С каждым ее шагом оттенок платья менялся, и по нему пробегали волнообразные колыхания, как у ползущей змеи; кольца поднимались к ее плечам, а затем спускались вниз.
Маран остановилась в нескольких шагах от меня.
— Ну как?
— Мадам Морская Змея — очаровательнейшее существо всех океанов, — сказал я. — Морякам графа Лаведана очень повезло, что настоящие морские змеи не столь прекрасны, иначе многие его корабли остались бы без команды, став игрушками ветров и волн.
— Благодарю вас, сэр, — выражение ее лица стало серьезным. — Однако у меня есть одна просьба. До конца этого вечера я больше не хочу слышать имя моего мужа.
Меня это вполне устраивало. Тем временем Маран капризно надула губки.
— Эти его проклятые дела в Чигонаре! Он мог бы послать своего агента, но ему приспичило отправиться самому. Думаю, ему не хотелось, чтобы я попала на этот бал. Но способ всегда найдется, не так ли?
— Как сказала миледи, мы не обсуждаем некоего судовладельца, поэтому я не могу ответить.
Она звонко рассмеялась, как будто зазвенели серебристые колокольчики.
— Ваше воображение пугает меня, — заметил я, пристальнее изучив ее костюм.
— Воображать может любой, — возразила она. — Я восхищаюсь двумя людьми, создавшими этот костюм. Во-первых, это моя портниха, а затем Провидец, наложивший на него заклятье движения.
Оно будет жить всего лишь один вечер, — продолжала она, — а потом превратится в безделушку, в очередное платье. Впрочем, это не имеет значения. Оно так или иначе лопнет по шву, когда я буду снимать его.
Я слышал о том, что ткань можно оживлять заклятьем движения, но и представить себе не мог, как это выглядит на самом деле. Мне не хотелось даже думать о том, сколько стоило это платье — без сомнения, мой отец мог бы закупить семян на весь сезон для нашего поместья, не потратив столько денег. Но Аграмонте могли позволить себе любую экстравагантность.
— Пойдем? — предложил я. — Вам понадобится накидка. Мне жаль ваш эффектный костюм, однако на улице сейчас довольно холодно.
— Мне тепло, поскольку это предусмотрено заклятьем, наложенным на ткань, — с шутливым самодовольством ответила она. — Кроме того, если мне станет холодно, о достопочтенный сэр, я уверена, что под этим вашим балахоном найдется местечко для двоих.
В те дни Водный Дворец принадлежал Совету Десяти, хотя использовался только для церемониальных надобностей. Теперь я очень хорошо знаком со всеми его садами, залами и бассейнами, так как спустя недолгое время он стал моей собственностью. Но в тот день я попал туда впервые, и поэтому, когда мы вышли из экипажа Маран во внутреннем дворе, меня охватил благоговейный трепет.
Дворец стоит на склоне холма, примерно в трех милях от центра Никеи, посреди парка площадью в сто акров.
