Удовлетворив первое желание, Бадави обратился ко второму, молясь, чтобы предмет их разговора никак не коснулся его. Он понимал, что Сарн и его дьяволы — особенно Гифф — не удовлетворены достигнутыми успехами. И это не его ошибка. Раз за разом приводил он их к поселениям, уловками и мошенничеством усыпляя бдительность защитников. Затем, когда поселение захватывалось, он помогал в случае необходимости допрашивать оставшихся в живых. И своим острым глазом он помогал не столько грабить, сколько оценивать награбленное. Но за свои старания он не получил и слова благодарности. Лишь на ужин жалкий кусок мяса. «Когда, о, когда же, — молился он, остановившись на третьей теме, обращенной к богам, — они наконец поймут мою настоящую ценность?»
Демоны уже одолели около шестисот миль на запад вдоль Божественного Раздела. Рос счет захваченных и ограбленных домов и поселков, сотнями исчислялись убитые. Поначалу демоны радовались, грузя на вьючных животных награбленное добро. Они вели за собой девушек и молодых женщин, чтобы продать их на невольничьих рынках в краю демонов. Заковывали их в цепи и прицепляли к длинным жердям, которые пленники несли на своих плечах, и заставляли идти рядом с вьючными животными. Но вскоре число рабов и награбленной добычи настолько увеличилось, что начало замедлять продвижение демонов. Они теперь едва ползли вперед. Вскоре такой оборот событий заставил демонов задуматься, а Бадави вновь начал бояться, как бы не закончил он свои дни на вертеле.
Демон по имени Гифф перехватил взгляд Бадави, направленный к шатру. Торговец лошадьми быстро пригнулся, дабы избежать пронзительного взгляда свирепых желтых глаз. Он забормотал молитву, прося богов сделать так, чтобы Гифф не счел его взгляд оскорбительным. Эта молитва осталась неуслышанной, поскольку сидящий в палатке Гифф злобно обнажил клыки и обратился к Сарну.
— Человек смотрит на нас, — сказал он.
Сарн пожал плечами.
— Какая разница, куда смотрит человек? — спросил он.
— А вот мне это небезразлично, — сказал Гифф. — Терпеть не могу эту низкую тварь. Его присутствие оскорбляет меня. От одного его взгляда мне хочется очиститься.
Сарн рассмеялся.
— Должно быть, это действительно от взгляда, мой добрый, но грязный друг, — сказал он. — Ты ведь уже четыре сезона не можешь добраться до бани.
Гифф не нашел в этом ничего смешного.
— Я не об этом, — сказал он. — Этот человек оскорбляет меня. Само его присутствие возмущает мое демонское спокойствие духа. Позволь, я убью его и хоть немного успокоюсь.
— Будь настоящим демоном и учись терпению, — сказал Сарн. — Спокойствие приходит с терпением, так говорят наши жрецы. Меня тоже оскорбляет этот человек. Они все оскорбляют меня. От них воняет хуже, чем от дерьма любого известного мне животного. А вид их так же отвратителен, как и запах. Своей мягкостью и корчами они напоминают мне червей. Червей с волосатыми головами и туловищем. А их маленькие ротики с ровными зубами и всего четырьмя крошечными клыками наталкивают на мысль о вампирах. — Сарн содрогнулся. — Должно быть, двухголовые дети рождаются у тех матерей, которые увидели этих тварей и до полусмерти испугались.
— Так почему же я должен быть терпеливым, Сарн? — спросил Гифф. — Давай осчастливим богов и прикончим кусок этого жирного дерьма.
— Этот человек нам все еще нужен, о друг мой, — сказал Сарн. — Вот почему ты не должен убивать его прямо сейчас.
Гифф фыркнул от отвращения.
— Я и забыл, насколько этот раб ценен для нас, — сказал он с сарказмом. — Еще бы, ведь завтра он приведет нас к деревне столь же богатой, как и эта. И вновь мы захватим хранилища бесполезного для нас зерна, скверной одежды, инструментов, которые мы все равно не сможем везти с собой, ржавого оружия и, может быть, — если боги смилостивятся, — две серебряные монеты, которые удачливый демон сможет положить в свой кошель.
— Я согласен, что наша добыча не может заставить наших врагов скрежетать зубами от зависти, — сказал Сарн. — Мы наталкиваемся лишь на небольшие деревушки да поселения фермеров. А все их богатство заключается в их крупах да животных. Некоторых из них можно выгодно продать на невольничьих рынках. Но мы находимся слишком далеко от дома, чтобы считать такую добычу хорошей.
Гифф обнажил клыки.
— Хорошей! — сказал он. — Неужели ты видел, чтобы кто-то из наших демонов плясал от радости, ощущая тяжесть своего кошелька? И даже если мы и захватили несколько золотых украшений да пару жалких камней, наш набег нельзя назвать выгодным. А ведь мы уже чуть не целый сезон не были дома.
— Но ведь это же не вина этого человека, — сказал Сарн, вновь возвращаясь к теме судьбы Бадави. — Согласно условиям договора с королем Манасией, мы должны держаться рядом с горным хребтом, а тут нет крупных населенных пунктов. Приходится довольствоваться тем, что есть, и иметь дело с теми, кто попадается. К тому же мы не должны оставлять свидетелей. Ни один человек не должен донести весть о том, что мы пересекли пустыню.
— Твое драгоценное соглашение с королем погубит нас, — сказал Гифф. — Какой смысл было пересекать Запретную Пустыню, если мы так мало получили взамен? И другие демоны чувствуют то же самое, Сарн. Это путешествие пугало их с самого начала. Всем известно, что над пустыней издавна висит черное заклятье. И любой человек или демон, который ее пересечет, будет проклят.
— Король Манасия самый могущественный чародей, — подчеркнул Сарн. — По условиям договора он предоставил нам заклинание, которое защитит от любого проклятия.
— А откуда тебе это известно? — не сдавался Гифф.
Сарн непонимающе посмотрел на него.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты говорил нам о договоре с королем Манасией и заклинании, защищающем от проклятия, — сказал Гифф. — Это нас убедило. Но я начинаю размышлять. Откуда тебе известно, что Манасия не солгал? И есть ли у него такое могущество, которое прикроет нас от проклятия?
— А какой ему смысл лгать? — сказал Сарн, стараясь не допускать сомнений и не желая верить, что король может опуститься до такой низости. — Королю от нас нужна информация. Информация, которой, как я подозреваю, в один прекрасный день воспользуются его армии. Королю нужны карты со всеми возможными переходами через эту горную цепь. Но если Манасия солгал и мы прокляты, то как же он получит необходимую информацию? Ведь мы же погибнем, не так ли? А мертвые карт не рисуют и уж никак их не доставляют. И давай я напомню тебе, мой надежный друг, что король обещал за наши усилия много золота. Все, что мы награбим, принадлежит нам. К тому же нас ожидает и приличная награда, если мы отыщем перевал, ведущий через эти горы.
— Пусть он оставит себе эту награду, — взмолился Гифф. — Ты меня послушай. Ведь мы с юности были добрыми друзьями. Ты руководил. Я советовал. Вот почему нам сопутствовал успех. И ты знаешь, что моим советам можно доверять. Так послушай, что я скажу. Я говорю тебе от самого сердца, как брат. Давай покинем эти дьявольские земли. Вернемся домой дышать добрым демонским воздухом. Если мы поспешим, то оставшегося времени сезона хватит, чтобы успеть наполнить наши кошельки. Мы ведь уже осмотрели каждое ущелье, каждую тропу на протяжении почти шестисот миль, Сарн. И я не верю, что перевал через Божественный Раздел существует. А если даже он и существует, то так хорошо спрятан, что мы не найдем его и за сотню лет. И будем бродить по этим холмам всю оставшуюся жизнь. И наши призраки воспользуются наградой короля. А призракам золото ни к чему.
Сарн на минуту задумался, затем кивнул.
— Если таково твое желание и желание остальных, — сказал он, — я препятствовать не буду. Но вот что я тебе скажу. Утром мы бросим жребий. Если большинство хочет вернуться домой, мы так и сделаем. Я спорить не стану. Но я предлагаю вот что. Вне зависимости от результата жребия, по крайней мере, десять демонов пусть вернутся домой с товарами и рабами, которых мы уже захватили. Десятерых вполне хватит. Я сотворю заклинание, и рабы будут покорны. Затем остальные из нас со всей возможной скоростью двинутся дальше, не беря больше рабов, а собирая лишь серебро, золото и те товары, которые легко перевозить. — Сарн протянул лапу — Согласен? — спросил он.
Гифф кивнул, проскрежетав когтями по лапе вожака.
— Согласен, — сказал он. — Но с одним условием. Доставь мне удовольствие. Я хочу убить этого человека.
Сарн рассмеялся.
— Делай с ним что хочешь, — сказал он. — Но только при всех. Давно уже у наших демонов не было хорошего развлечения.
Сарн был искусным вождем. Возражения Гиффа от лица братства демонов его не одурачили. У Гиффа всегда было хорошее чутье на удачу. Но Сарн понимал, что его лейтенант представлял точку зрения, распространенную среди демонов. Для главаря бандитов Сарн обладал уникальной способностью улавливать, откуда дуют преобладающие ветра, и тем не менее доводить дело до нужного конца. Более того, его способность мага была куда сильнее магической мощи всех остальных демонов вместе взятых.
Утром он собрал своих демонов и осторожно изложил имеющиеся в их распоряжении варианты. Он не напирал ни на один. Но к голосованию подготовился заранее, сотворив легкое заклинание, которое никто из них заметить не мог, но которое не позволило бы привести к нежелательным или опасным последствиям.
Бадави наблюдал за происходящим издали, понимая, что на весах лежит и его судьба. Пока Сарн говорил, Гифф не сводил с Бадави испепеляющего взора, исполненного ненависти и злобы. Предыдущий вечерний напряженный разговор между Сарном и Гиффом заставил насторожиться Бадави. Торговец лошадьми всю ночь провел в отчаянных раздумьях о том, что могло бы спасти ему жизнь.
И вот получилось так, как он просил у богов, — демоны бросили жребий, и выпало, что им предстоит продолжить миссию короля Манасии.
Бадави ожидал в шатре, когда Сарн вернулся.
— Что тебе нужно, человек? — требовательно спросил Сарн.
Бадави постарался унять дрожь в руках и не обращать внимания на полный ненависти взгляд Гиффа.
Он протянул Сарну старую потрепанную шаль.
— Вот что я нашел, господин.
Сарн оттолкнул предмет.
— Тряпье! — сказал он. — Ты что же, хочешь одарить меня тряпьем?
Бадави вновь протянул ему шаль.
— Прошу тебя, господин, — сказал он. — Это вовсе не тряпье. Посмотри на эту ткань. Обрати внимание, как тонка она на ощупь. Как шелк. А ведь это шерсть, а не шелк. И несмотря на свою старость, она прекрасно сделана. А если бы она была новая да у нас бы их была целая связка, на любом рынке мы получили бы за них кучу медяков.
— Не оскорбляй меня медяками, пусть и кучей, — сказал Сарн. — А связок тряпья у меня более чем достаточно. Приличный грабитель этим не довольствуется.
— Но, господин, — сказал Бадави, — я и не предлагаю искать их. Я предлагаю найти источник, откуда они берутся. Я в своей жизни видел лишь однажды такую ткань. Она очень редкая. И следовательно, очень ценится на рынках людей. Откуда они берутся — секрет для всех, кроме хозяев караванов. На рынках же рассказывают, что это место находится высоко в горах. Люди там выращивают коз, у которых не шерсть, а просто диво какое-то. Но более замечательно искусство их женщин, которые прядут из этой шерсти ткань.
— Мои уши устали слушать тебя, человек, — сказал Сарн. — Скажи, что ты хочешь, и давай покончим с этим. Какое мне дело до всех этих рыночных историй о женщинах и козах. Да пропади они пропадом!
— Да, да, господин, я не задержу вас, — забормотал Бадави, продолжая, несмотря на страх, доводить дело до конца. — Та долина, о которой я говорю, господин, лежит на караванном маршруте, который ведет через эти горы. По крайней мере, так утверждает молва. Та же молва утверждает, что этим же самым караванным маршрутом прошел в древности Алиссарьян, завоевывая Валарию. Рассказывают, что его врагам показалось, будто Алиссарьян со своей армией появился совершенно внезапно, обрушившись на них с гор. Говорят, что это волшебство, господин. Но дело не в волшебстве, господин, а в том секретном перевале, который находится в Божественном Разделе.
Бадави взмахнул шалью перед демоном.
— В том же месте делают и эти шали.
Сарн кончиком когтя извлек кусочек пищи, застрявшей в клыках.
— И где же это место, человек? — спросил он. — Как оно называется?
— Прости меня, господин, — сказал Бадави, съеживаясь и кланяясь, — но тот недостойный червь, которого ты зовешь своим рабом, не знает точно, где расположено это место. Однако я знаю, что мы еще не прошли его, иначе заметили бы знаки. Такую большую штуку, как караванный путь, не спрячешь. И поэтому нам просто надо дальше продвигаться на запад. Насколько далеко, точно не скажу. Путь должен проходить от Каспана, самого большого города с этой стороны гор, до Валарии, которая, как тебе известно, является самым значительным королевством на южной стороне.
Бадави присел и на песке нацарапал карту.
— Хозяева караванов хранят свои тайны, но они не тратят времени на то, чтобы замести следы. Время — деньги, а деньги — время, и чем больше расстояние между ними, тем страшнее деловому человеку. Так что я полагаю, мы просто наткнемся на этот путь.
Бадави продолжал рисовать, пока не набросал горы и два города. Затем обвел рисунок кругом.
— Это единственное разумное решение, господин, — сказал он. — Путь, который ты ищешь, находится в этом круге. И до него не более трех или четырех сотен миль.
Сарн обратился к своему лейтенанту, изобразив некую гримасу, которую Бадави счел за усмешку.
— Вот видишь, Гифф, — сказал вожак бандитов, — этот человек в конце концов оказался нам полезен.
Гифф не ответил, но наградил Бадави еще одним взглядом, исполненным лютой ненависти.
Сарн вновь обратился к торговцу лошадьми.
— Как называется долина, человек? — спросил он. — Это ты знаешь?
Бадави закивал головой, пытаясь подавить нервный смешок.
— Конечно, господин, — сказал он. — Место называется Кирания. Что на языке местных жителей означает…
— …Долина Туч.
4. Видение конца света
Несмотря на предсказание Ираджа, Сафар вовсе не бросился сразу же к нему в объятия и не назвал молочным братом.
У них было мало общего. Один был сыном гончара, другой — военного вождя. Народ Сафара был мирным и радушным к чужестранцам. Равнинные жители, к которым принадлежал Ирадж, никому не доверяли. Сафар по натуре был созерцателем. Ирадж же руководствовался импульсивными решениями. Он был столь же умен, как и Сафар, но нетерпеливость не позволяла ему полностью отдаваться учебе. Если он не мог овладеть предметом сразу, ему становилось скучно. Сафар же с удовольствием проводил долгие часы за познанием, чтобы управлять им с той же легкостью, с каким Ирадж позднее командовал людьми.
И все же была одна схожесть, которая постепенно сближала их. Оба юноши глубоко в душе хранили свои секреты.
Сафар стремился к магии.
Ирадж лелеял кровную месть.
Однако прошло немало времени прежде, чем каждый из них узнал тайну другого.
Стояла идиллическая весна. Светило теплое солнце, дружно занимались всходы, а стада с благословенья Божьего приносили многочисленное потомство. В эти безмятежные дни Губадану приходилось несладко — знания с трудом пробивались в ничего не воспринимающие головы его учеников. Молодежь Кирании доводила учителя и родителей до отчаяния нежеланием исполнять свои обязанности.
Сафар вскоре забыл о тревожном видении, да и Ирадж, должно быть, забыл о своих мечтах, поскольку прошло немало времени, прежде чем они вернулись к обсуждению волнующей темы. Хотя Сафар еще не считал его «лучшим из друзей», Ирадж теперь был его постоянным спутником. Он сопровождал Сафара, когда тот отправлялся к глиняным месторождениям за новыми запасами для отца. И юный кираниец показал ему потаенное местечко возле озера, откуда было удобно подсматривать за купающимися девушками. В школе ребята объединяли свои умственные усилия, дабы выводить Губадана из себя.
Однажды их забавы привели к тому, что естество Ираджа проявилось во всей полноте.
В этот день предметом урока у Губадана вновь были звезды. Дело было после обеда, и ученикам стоило немалого труда не задремать в тепле класса.
— Весной отчетливо можно различить, как Львенок сосет свою мать, — говорил Губадан. — Зимой же Львенок должен спрятаться, поскольку на охоту за Львицей выходит Охотник. Вот и получается, что если вы рождены под знаком Львенка, то страстны по натуре, но в зимние месяцы робки и нерешительны в принятии решений… Те же, кто рожден под знаком Охотника, агрессивны, бесстрашны, но легко поддаются на уловки Львицы.
Изнывающий от скуки Сафар поднял вверх перо, привлекая внимание учителя.
— Простите, наставник, — сказал он, получив разрешение говорить. — Мне что-то трудно это понять.
Густые брови Губадана сошлись над причудливым носом. Ему не нравилось, когда Сафар тяжело овладевал каким-либо предметом.
— Что именно, Сафар? — с подозрением спросил он.
— Почему мы должны считать Львенка робким, когда он прячется? — спросил Сафар. — А может быть, это признак мудрости? Ведь он же не может защитить себя при встрече с Охотником.
Вмешался Ирадж.
— Сафар задал хороший вопрос, наставник, — сказал он. — А меня интересует Охотник. Почему бы ему, дураку, не начать охоту за Львицей? Я бы выбрал именно ее, а не Львенка. Во-первых, она не прячется, а во-вторых, ее шкура гораздо лучше смотрелась бы на моих плечах, спасая меня от холода.
Губадан хлопнул по аналою толстым учебником. На кожаном переплете выделялись тисненые звезды и планеты.
— Ответы для вас обоих, — сказал он, — содержатся в этой книге. Она написана мудрыми людьми много веков назад. И много лет звездочеты, следуя изложенным здесь правилам, предсказывали великие события и судьбу великих людей.
— Ох уж эти звездочеты, — сказал Сафар. — Они что же, так никогда и не ошибались?
Губадан заколебался. По этому признаку Сафар понял, что попал в слабое место.
— Ну, — сказал наставник, — откровенно говоря, я не могу утверждать, что ошибки не случались. Но лишь вследствие неправильного истолкования. А не в силу самих законов. Звездочеты неодинаково наделены божественными способностями.
— А мне кажется, наставник, — сказал Ирадж, — что некоторые ошибки совершались намеренно.
Губадан, вцепившись в бороду, покраснел от гнева.
— Это грех, — проворчал он. — И с чего бы это звездочетам заниматься такими безбожными делами?
Сафар быстро понял намерения Ираджа.
— Из-за золота, — сказал он. — Известно, что люди идут ради него на прегрешения.
— Но не звездочеты, — сказал потрясенный Губадан. — Это святые люди. Это все равно что сомневаться в честности снотолкователей.
— А почему бы и нет, наставник, — сказал Ирадж. — Если предложить достаточно золота или угрожать кровавой расправой…
— Наставник, — сказал Сафар. — А разве внук Алиссарьяна, король Огден, не был предан снотолкователем?
Губадан просветлел лицом. Тема Алиссарьяна Завоевателя принадлежала к числу его любимых.
— Вот ты и подтверждаешь мою мысль, Сафар, — сказал он. — Король Огден был рожден под знаком Охотника. Вторым его знаком был Шут, вот почему он легко поддался бездельникам и шарлатанам Занзера. Но, разумеется, за всем заговором стояли демоны. Алиссарьян же, избрав своим знаком Демонскую луну с взлетающей кометой, был одновременно и свиреп и мудр.
Он принялся расхаживать, взволнованный темой, поднятой ребятами. Сафар не был дураком, и Губадан не мог не разделить его точку зрения. Бесспорно, снотолкователь одурачил Огдена. Так утверждала история. На чем и настаивал Сафар.
— Что же за человек был Алиссарьян? — сказал Губадан. — Был ли он монстром, как утверждают его враги? Монстром, покорившим нас своей воле с помощью стального кулака? Или был Алиссарьян благословлен богами разрезать саблей завесу невежества? Мы были тупыми дикарями, когда он ворвался в наши горы подобно зимнему бурану. Но когда настала весна его просвещения, что за дивные поля знаний расцвели! Какое могущество!..
Сафар откинулся назад, задремывая под красноречие Губадана, посвященное Завоевателю. Однако он заметил, что Ирадж напряженно внимает каждому слову Губадана. Посматривая на Ираджа, Сафар вдруг вспомнил о том знамени с Демонской луной и кометой, которые предстали ему в видении — Демонская луна и комета взлетающая! Как только что упомянул Губадан, это было знаком Алиссарьяна!
Сафар услыхал, как его друг вопросом прервал Губадана.
— Скажите мне, наставник, — сказал Ирадж, — как вы полагаете, может ли появиться еще такой человек, подобный Алиссарьяну?
Жрец покачал головой.
— Невозможно, — сказал он. — Боги наделили его такими достоинствами, что вряд ли еще раз захотят повториться. — Губадан передернулся. — Разумеется, будут и другие завоеватели. Эсмир всегда был домом раздоров, взывающим к объединению под властью одного трона. Были завоеватели до Алиссарьяна, будут и после. Но все они — лишь тень его.
Сафар заметил, что Ираджа огорчил этот ответ. Но юноша не успокоился.
— Можно еще спросить, наставник? — сказал он. — Как вы думаете, будущие завоеватели станут управлять владениями демонов? Ведь они некогда были частью королевства Алиссарьяна.
— Империи, а не королевства, парень, — поправил Губадан. — Что же касается твоего вопроса… вновь я должен ответить отрицательно. Демонами мог управлять только такой человек, как Алиссарьян. Ведь помимо того, что Алиссарьян был великим воином, он был и могущественным чародеем. Сравнимым по могуществу с кудесниками демонов. А как тебе известно, лишь немногие люди наделены магическими способностями.
Сафар заерзал на своем сиденье, когда дискуссия коснулась предмета его стыда.
— Но и эти способности людей слабее демонских, — продолжал Губадан. — Величайшим кудесником из известных мне является лорд Умурхан, возглавляющий университет в Валарии. Но даже он при всем своем могуществе вынужден признавать, что вряд ли выиграл бы единоборство с магом демонов. Людям, защищаясь от демонов, всегда приходилось уповать лишь на свое численное превосходство. Как и демоны пользуются магией, дабы противостоять людям. Алиссарьян же был настолько силен, что смог вырваться из этого тупика и завоевать демонов. И почему он их всех не истребил, лично для меня является грандиозной загадкой. Он мог бы избавить Эсмир от их мерзкого присутствия, но не стал. И никто не знает почему. А если бы он сделал так, его империя существовала бы и по сей день. Лишь это обстоятельство разочаровывает меня в нем.
Признание Губаданом того факта, что его герой оказался не без изъяна, являлось выдающимся событием. При этом старый жрец так расстроился, что быстро закончил развертывание любимой темы и, ко всеобщему неудовольствию, вернулся к нудной лекции о созвездиях.
Несколько дней спустя Сафар и Ирадж прогуливались среди руин старой крепости, посматривая, как детвора играет в солдатики среди останков стен.
Вспомнив о том интересе, который проявил его друг на лекции, Сафар, указывая на крепость, сказал:
— Предполагается, что ее построил Алиссарьян, когда пришел в нашу долину.
Ирадж покачал головой.
— Не думаю, — сказал он. — Смотри, как неудачно она размещена. — Он указал на недалекий холм. — Если бы враг захватил тот холм, то крепость оказалась бы уязвимой даже для выстрелов плохого лучника. Алиссарьян бы ни за что не допустил такой ошибки. Он был слишком хорошим генералом.
Сафар новыми глазами оглядел развалины крепости и увидел, насколько уязвимыми оказались бы собравшиеся внутри войска.
— Скорее наоборот, — продолжил Ирадж, — какой-нибудь болван вздумал оказать сопротивление Алиссарьяну из этой крепости. И был легко повержен.
— Существуют истории, которые подтверждают твою правоту, — признался Сафар. — Хотя те же самые истории утверждают, что он застроил всю долину крепостями, установил сильные заградительные посты на перевалах, а в потайных пещерах скопил много оружия и припасов.
Ирадж посмотрел на Сафара заблестевшими глазами.
— И ты видел что-либо подобное?
Сафар кивнул.
— Много раз. Когда пас коз отца в горах. Есть одно особенное местечко — высоко в горах, откуда видно далеко. — Юноша передернулся. — Трава там плохая, но мне нравится забираться туда и размышлять.
— Отведи меня туда! — стал упрашивать Ирадж. — Я должен увидеть собственными глазами.
Сафар пожалел о сказанном. Это было его потаенное местечко, где размышлениями он исцелял юношеские душевные раны. Множество слез было пролито там в одиночестве, и не одна буйная фантазия посетила его в тех горах.
— Может быть, позже, — сказал он. — Сейчас еще очень глубокий снег.
Он понадеялся, что его друг забудет об обещании, но с каждым днем солнце пригревало все сильнее, ускоряя ток ручьев и таянье снегов, и Ирадж упорно просил отвести его в то потаенное место. Наконец, когда в очередной раз настал черед Сафара пасти коз, он согласился взять с собой Ираджа.
Губадан разнервничался, узнав, что мальчики на несколько недель выйдут из-под его присмотра.
— Что скажет семья Ираджа, Каджи, — возмущался он, обращаясь к отцу Сафара, — если с ним что-нибудь случится?
— Если бы он утонул во время купания в озере под твоим присмотром, они бы тоже рассердились, — вмешалась мать Сафара. — А горы являются такой же естественной частью Кирании, как и озеро. Так что пусть мальчик идет, Губадан. Пасти коз не такое уж опасное приключение.
— И потом, я иду туда за знаниями, а не за опасностями, — добавил Ирадж. — Наставник, я хочу своими глазами увидеть то место, где Алиссарьян перешел горы.
Аргумент оказался решающим, и вскоре два юноши отправились к высокогорным пастбищам. Благодаря стараниям Губадана, их сверх меры снабдили различными припасами, и им пришлось прихватить с собой ламу, дабы животное везло одежду, одеяла и продукты, навязанные им. Вдохновленный юношескими романтическими мечтами, Ирадж прихватил с собою и подаренный ему при отъезде из родного дома дядей ятаган. Взял он небольшой лук, приличный запас стрел и изукрашенный орнаментами кинжал, который, по его словам, завещал ему отец.
Сафар вооружился пращой, мешочком с метательными глиняными снарядами, обожженными в печи отца, и крепким посохом. Самой большой опасностью в горах, с которой они только могли столкнуться, была бы стая голодных волков, жаждущих козьей плоти. Не было случая, чтобы волки напали на киранийцев. Правда, некогда угрозу представлял один снежный барс, но это было так давно, что помнили об этом лишь старики.
Сафар рассмеялся, видя Ираджа, увешанного оружием.
— Там наверху лишь деревья да камни, — сказал он. — И уж если они нападут, мы встретим их в полной готовности.
Ирадж усмехнулся, но глаза оставались серьезными.
— Кто знает, — только и сказал он.
Когда они выступили в путь, в небесах еще мерцали звезды, предгорья внизу зеленели новой жизнью. Сафар набирал пригоршни опавшего вишневого цвета, чтобы бросать в чай, когда они вечером разобьют стоянку. По дороге ребята останавливались на привалы ненадолго в высокогорных хижинах, ютящихся у древесных рощиц, обменивались слухами с упитанными крестьянами с миндалевидными глазами. Люди были им рады, и, судя по взглядам, которые они бросали на Ираджа, их больше интересовал этот незнакомец, нежели новости снизу. Горцы считали невежливым совать свой нос в дела других, но поскольку Ирадж ничего не говорил ни о своей семье, ни о себе, на их лицах читалось разочарование, когда юноши уходили дальше.
Одна из девушек даже ненадолго увязалась за ними, очарованная высокой крепкой фигурой Ираджа и его красивой внешностью. Она повернула обратно, лишь когда они дошли до тропы, ведущей к козьему пастбищу. Она зазывала их по пути обратно остановиться в их доме, обещая, что ее мать хорошо покормит гостей.
— Похоже, она в тебя влюбилась, — поддразнил Сафар. — И если бы ты захотел, она бы забралась с тобой в кустики и позволила бы раздеть себя.
— Было у меня такое намерение, — признался Ирадж. — Давненько я уже не терся о женские бедра.
Сафар удивился, услышав такие слова. Деревенские ребята частенько хвастались своими победами, но Сафар знал, что их утверждения были обычным враньем. Ему приходилось слышать шутки сестер и матери на счет молодых людей, которых созревшие девицы дурачили, кокетничая приуменьшенным приданым — пока не подходило дело к свадьбе. Иногда какой-нибудь караван завозил с собой проституток из отдаленных публичных домов. Но их интересы распространялись лишь на зажиточных людей с толстыми кошельками, а отнюдь не на нищих голоногих подростков.
Слова же Ираджа звучали совсем не как пустая похвальба.
— Неужели незамужнюю женщину так легко уговорить лечь с тобой в постель? — спросил он. — Я говорю не в оскорбительном смысле. Просто в Кирании на такие вещи смотрят сурово. У нас девушка может пойти с тобой только в одном случае — если ты богат. И если ты раздвинул ей ноги, то считай, что вскоре ее папаша побежит к Губадану обговаривать дату венчания.
— Именно это я и подозревал, — сказал Ирадж. — Вот почему я и не вытаскиваю свою саблю из ножен. Но и наших женщин не так легко совратить. Просто, когда я достиг соответствующего возраста, у меня для моих прихотей были служанки. Мать всегда следила, чтобы неподалеку находилось несколько хорошеньких рабынь. Среди моих соотечественников принято считать, что, если молодого человека лишать таких удовольствий, это плохо сказывается на здоровье.
— Хотел бы я, чтобы и моя мать так же заботилась о моем здоровье, — сказал Сафар. — Ну а если получаются дети? Как тогда?
Ирадж пожал плечами.
— Когда появляется младенец, мы обычно продаем таких рабынь, — сказал он. — Дешевле купить новых, чем выращивать.
