Глава десятая

ДИОСЕ

Через несколько дней у Диосе и ее товарищей появились основания сожалеть о том, что их спасли. Пустынные ночи были так холодны, что стужа пробирала до костей, а днем же, наоборот, мы молили о том, чтобы скорее пришла спасительная вечерняя прохлада. Невозможно было сохранять тот темп, который предлагал Янош, и за это мы были благодарны бывшим рабам. И когда вовсю палило солнце и ослики ревом оплакивали свою несчастную судьбу, а у нас даже не было слез, чтобы пролить их над своей судьбой, мы уверенно полагали, что только дурак решится преследовать нас. Мы и так были обречены. Но имелся ли шанс выжить у того, кто здесь вздумает позариться на наше богатство? Тем не менее и в этом аду обитали какие-то животные, хотя я бы не взялся утверждать, что они принадлежат к реальному миру. По ночам мы слышали, как они выли, предвкушая влагу нашей крови, а в раскаленные дни кругом стояла зловещая тишина.

На третий вечер наших мучений волшебная водоискательная лоза Кассини слабо клюнула, и все дружно бросились разгребать песок, как собаки. Я зарычал от наслаждения, когда мои пальцы наткнулись на влажный песок. Я набирал его полные горсти, высасывал, выплевывал и вновь запихивал в рот. Чуть утолив жажду, чавкая словно поглощая сладкий шербет, я поднял глаза и увидел Диосе. Лицо у нее было в грязи, и, когда она усмехнулась мне, на ее зубах тоже заблестел песок. Она не удержалась от смеха, видя мою физиономию, я захохотал над ней, и наш обоюдный смех становился все громче.

Диосе очень приятно смеялась. Я слышу эти звуки даже сейчас, когда пишу, пытаясь изобразить прошлое с доступным мне мастерством. Поэт бы его описал как мелодичный, похожий на звук колокольчика или на «ветерок в священной роще». Ее смех поднимался откуда-то из глубины, из сердца, отчего у каждого, кто слышал ее, сразу улучшалось настроение. Вскоре смеялись уже все, и лишь Янош сохранил чувство реальности, приказав всем мужчинам рыть глубокий колодец, чтобы напоить животных и набрать воды впрок.

Я не стану утверждать, что этой ночью мы себя чувствовали так, словно только что выступили в этот поход, или здорово освеженными, но настроение у нас явно поднялось. Когда один из осликов закричал, Лион передразнил его, и вскоре все закричали, подражая ослам, и ничего не было слышно в пустыне, кроме наших собственных воплей.

Во время ужина Диосе сидела рядом со мной, а когда мы поели, то попыталась поговорить. Она указала на меня, произнесла мое имя и жестом обвела окружающее пространство. Повторила мое имя, но на этот раз с вопросительной интонацией.

– А, – понял я. – Ты хочешь узнать, откуда я.

Я указал на запад. Она нахмурилась и покачала головой, словно не веря, что такое может быть. Но я еще раз кивнул, вновь указывая на запад. Пока она размышляла над этим, теперь уже я произнес ее имя и обвел окружающее пространство. А откуда она? Она указала на юг и несколько раз энергично махнула рукой, показывая, что ее родина далеко. Я соединил руки, изображая их связанными, и указал в ту сторону, где мы встретились с кочевниками.

– Что произошло? – спросил я. – Как ты оказалась у них в руках?

Диосе покачала головой, не понимая, что я имею в виду. Я повторил свой жест и вопрос, и ее прекрасные глаза осветились пониманием. Диосе что-то затараторила на своем языке, тут же расстроенно смолкла и пальцами на песке показала движение идущего человека. Она изобразила лицо ничего не ведающего человека, который беззаботно напевает. Таким было начало ее путешествия, при этом я понял, что с нею было много товарищей и сильная охрана. Затем она начала изображать кочевников с жестокими и злыми лицами, высматривающих что-то вдали. Я понял, что кочевники лежали в засаде, поджидая проходящий караван. Затем было нападение, сражение; охрана мужественно сражалась, но была перебита. Потом женщина свела запястья вместе, демонстрируя, что ее заковали в кандалы. На лице ее было написано отчаяние и безнадежность. Воспоминания повергли ее в уныние. Диосе указала на восток – туда гнали захваченных работорговцы. Я понял, что там находится рынок, где продают рабов. Даже в таком виде, в широкой мужской рубашке и обтрепанных шароварах, с грязным, усталым лицом, Диосе оставалась удивительно красивой женщиной. Вождь кочевников мог бы запросить за нее приличную цену.

Какое-то время мы помолчали, обдумывая, как бы продолжить наш разговор.

– Может быть, я помогу, друг мой, – сказал Янош. Я и не слышал, как он подошел, поэтому удивленно обернулся. Он протянул мне небольшую деревянную, покрытую письменами коробочку и присел на корточки рядом со мной. – Если помнишь, у меня есть кое-какой опыт в таких делах.

– Не уверен, что ты сможешь помочь, – сказал я. – Наши языки настолько непохожи, что не за что зацепиться.

Янош засмеялся:

– Я как-то уже говорил тебе, что лучший словарик находится в постели, дружище Амальрик.

Такое предложение меня шокировало.

– Ну что ты, Янош. Я не могу сделать такое предложение этой девушке. Ясно видно, что она из хорошей семьи. Может быть, даже из более благородной, чем моя собственная. И наверняка она еще девственница. С моей стороны было бы нетактично…

– С твоей стороны это было бы нетактично, если бы ты поступил так в мирной, скучной Ориссе. Здесь же Амальрик, другая жизнь. Настоящая жизнь. – Он обвел рукой пустыню. – Так что займись этим, приятель. Иначе будешь жалеть до старости.

Я собирался продолжить спор, но Янош уже обратился к Диосе.

– Мой друг считает вас исключительно красивой женщиной, госпожа, – сказал он по-ориссиански. – И он думает, что вы принцесса. Может быть, так оно и есть. Амальрик же почти принц, так что вы составили бы подходящую пару.

Диосе задумалась над смыслом этих слов, затем улыбнулась, кивнула и в ответ что-то затараторила на своем языке. Она указала на расписную коробочку. Янош открыл крышку – там оказались принадлежности для письма. Диосе рассмеялась и вытащила содержимое. Дернув себя за рукав, она произнесла какое-то слово, медленно повторила его… и написала на куске чистой бумаги. Показала это мне и предложила сделать то же самое.

– Рукав, – сказал я. – Ру…

– Не будь таким тупым, друг мой торговец, – предостерег Янош. – Наверняка она имеет в виду одежду целиком. А иначе вы всю ночь будете обсуждать портняжные дела – от стежка до воротника.

– Ты хочешь сказать, она написала и произнесла «рубашка»? – глупо спросил я.

– Ну ты догадлив, – сказал Янош.

Диосе во время нашего диалога переводила взгляд с одного на другого. Потом ей это надоело. Она потянула за переднюю часть рубашки и произнесла то же самое слово, что и перед этим, и показала на написанное.

– Рубашка! – обрадовался я. – Рубашка.

Я записал это слово. Диосе восхищенно хлопнула в ладоши. Она потянула за свою брючину.

– Брюки, – сказал я.

И Диосе повторила за мной:

– Брю-ки.

Янош поднялся.

– Будет куда интереснее, – сказал он, – когда от одежды вы перейдете к анатомии.

Я покраснел до корней волос. Мне казалось, что Диосе по тону голоса понимает, что сказал Янош. Я взглянул на нее, обдумывая, как бы извиниться за такую грубую реплику моего друга, забыв, что она не понимает, и увидел заинтересованное выражение на лице Диосе. Ее пальцы тронулись до моих волос. Она произнесла какое-то слово. Тут мне словарь не понадобился. Единственным значением этого слова могло быть только «рыжий».

Янош оглянулся и захохотал:

– Я так и не понял, Амальрик, зачем тебе понадобилось подливать Мелине любовный напиток. Ведь твои волосы на большинство женщин действуют почище любовного напитка.

Диосе, привлекая к себе внимание, похлопала меня по руке.

– Ме-ли-на? – спросила она. – Мелина?

Она жестом попросила меня написать это слово. Я покачал головой.

– Оставим Мелину для другого урока, – сказал я. – Попозже.

На следующий день пути пейзаж изменился, вдали показались горы, а пустыня закончилась. На дне лощины, поросшей по обоим склонам кустарником и деревьями, мы обнаружили ручей, который дальше переходил уже в настоящую реку с густой растительностью по берегам. Радости нашей не было границ.

Источник брал свое начало с одинокой плоской и широкой горы, стоящей особняком посреди равнины. Карта говорила, что на этой горе должно находиться неплохое место для лагеря, поскольку оно было отмечено жирным крестом. Мы все слишком устали, чтобы задуматься над тем, а почему, собственно, это место такое уж удобное. Несмотря на наличие воды, журчащей среди камней, холм казался таким отчужденным среди этой равнины. Янош приказал Мэйну и другим солдатам не терять бдительности на случай возможной опасности, и под вечер мы начали карабкаться на вершину.

Нас ожидало удивительное зрелище. Холм оказался огромным кратером. Все его дно от стены до стены заполняли деревья и цветущие растения, среди которых в разные стороны разбегались ручейки и были рассыпаны озера. Нам удалось разглядеть животных на водопое, а закатное небо оживляли тысячи птиц, щебечущих и порхающих в погоне за насекомыми, роящимися густыми тучами.

Диосе издала крик изумления и указала на один из водоемов, разбросанных в этом миниатюрном рае. Мы все обратили туда взоры и увидели полдюжины антилоп, резвящихся в воде. А среди них – двух тигров. Тигры эти, как котята, перекатывались на спинах, поднимая в брызгах когтистые лапы, и не обращали никакого внимания на предназначенных им природой жертв. Вокруг распространялось дивное ощущение мира и радости, и меня вдруг охватило страстное желание подбежать к животным и включиться в общее веселье. Диосе, не переставая улыбаться, что-то сказала на своем языке. Глядя в ее искрящиеся глаза, я тоже улыбнулся.

– Счастье, – сказал я. – Настоящее счастье.

– Счастье, – повторила она. И тут же добавила: – Счастье… Да. Диосе очень счастье.

И это была первая фраза, произнесенная ею на языке ориссиан.

Осторожность удержала нас от того, чтобы этой же ночью продолжать наш путь дальше. Продвигаться по склонам кратера в темноте было очень опасно. Утром Мэйн отправил Лиона и еще несколько человек осмотреть кратер и убедиться, нет ли там врагов. В ожидании их возвращения мы почти не разговаривали; всех нас одолела лень, и мы праздно разглядывали местность. Диосе и я провели несколько часов, дополняя наш словарь, указывая на различные деревья, растения и зверей.

Незадолго до сумерек вернулись разведчики. Лион и остальные солдаты смеялись, шутили и вообще вели себя не как воины, а как резвящиеся ягнята.

– Единственная проблема в этом месте, капитан, – сообщил Лион Яношу, – где взять столько глупости, чтобы уйти отсюда.

Он описал удивительную картину увиденного. Животный мир здесь был на диво разнообразен: животные с копытами и когтями, с мехом и чешуей, травоядные и клыкастые плотоядные; самые разнообразные деревья, в том числе и фруктовые, какие не пожелаешь цветы, и над ними – крылатые любители нектара.

– Насколько мы поняли, – сказал Лион, – здесь не хватает только человека. Никаких признаков людей. Да. И еще одна штука. На самом деле странная штука. Помните, вчера мы видели, как играли тигры с антилопами? – Янош кивнул. – Так вот такое творится по всей долине. Те, кто должен был бы прятаться и скрываться, разгуливают себе смело, не боясь никого. И никому даже на ум не приходит охотиться и убивать друг друга.

– Чем же питаются хищники? – задал я вопрос, который тут же заинтересовал всех.

Глаза Лиона удивленно расширились, словно он не мог найти нужных слов, чтобы ответить.

– Вот в этом-то вся и загадка. Весь день, как я уже говорил, вокруг царило полное миролюбие. Но перед тем как мы двинулись обратно, все изменилось. Олени в ужасе бросились врассыпную. Тигры за ними. То же самое и с другими созданиями. Те из них, кто представляли из себя вкусное блюдо для хищников, стали прятаться и убегать, а те кто убивают ради пропитания, стали охотиться за первыми. Хищники убивали, торопливо ели… И вдруг весь этот переполох прекратился. И все стало мирно, как и до того – Он почесал в затылке, глупо улыбаясь. – Ну, слышали вы что-либо подобное?

Я поглядел на Кассини, чувствуя легкую неловкость перед лицом всеобщего миролюбия.

– Какое-нибудь заклинание?

Кассини подумал, затем покачал головой.

– У меня нет ощущения присутствия чего-то магического, – сказал он. – Но я реально ощущаю… благополучие, что ли? Да. Именно так. Благополучие. Но отчего оно здесь царит, не могу сказать. И еще я чувствую, что все те заклинания, которые я произносил, защищая нас, теперь как бы собрались вместе, надежно нас охраняя. – Он жестом обвел толстые стены кратера. – Возможно, устройство этого места помогает концентрации заклинаний.

Янош фыркнул:

– Что же получается? Стало быть, все эти животные стали ручными только потому и тогда, когда мы вступили на этот склон? Благословляя присутствие господина воскресителя? Ну, ну, Кассини. Если таково твое объяснение, то я думаю, что твоему начальству в Ориссе лучше заняться переписыванием священных текстов заново.

Кассини помрачнел.

– Ну довольно, – вмешался я. – Вместо того чтобы задавать вопросы да спорить, я думаю, что всем лучше насладиться этим удивительным явлением. Ведь мы можем остановиться и пробыть здесь до полного восстановления сил столько, сколько нужно. Вот и все, что лично меня интересует.

– Точно! – заорал Лион. Тут же на него цыкнул Мэйн. – Прошу прощенья, – сразу же Лион стал вежливей. – Может быть, это и не моего ума дело. Но я считаю, что господин Антеро говорит верно. Ведь здесь так здорово, завтра пойдем все вместе, сами посмотрите.

На следующий день, пока стояла роса, мы все, вместе с осликами и грузом, спустились вниз. Никогда я еще не вдыхал такого сладостного воздуха, и никогда еще пение птиц не звучало так радостно и чисто. И все, о чем говорил Лион, оказалось правдой. За день мы едва управились с разбивкой лагеря. Когда осликов освободили от клади, те, вопя от радости, помчались к ближайшему озеру, где принялись шумно плескаться. Два здоровенных водных ящера всплыли на поверхность и стали наблюдать за этой игрой, улыбаясь зубастыми пастями, в каждой из которых запросто уместился бы ослик целиком. Ослики не обращали на них ни малейшего внимания, откуда-то зная, что сейчас находятся в полнейшей безопасности, а вскоре ним присоединились и мы, скинув одежду, забыв все условности цивилизации, веселясь до безумия, в то время как прохладная вода смывала с нас следы долгого пути.

Я нырнул глубоко и поплыл как ондатра, ощущая, как прохлада ласкает мое тело. Вода была настолько чистой что ясно различались вдалеке руки и ноги моих резвившихся товарищей и толстые тела ящеров, опирающихся на могучие столбообразные ноги. Сбоку я заметил в тени узкую бухточку, ответвляющуюся от пруда. Я всплыл, набрал воздуха, вновь погрузился под воду и поплыл по этому водному переулку среди покрытых мхом берегов. Каждый ориссианин с детства учится плавать. Ребенок, едва научившийся ходить, плавает среди таких волн, которых в других краях убоится и взрослый человек. Я не был исключением и частенько получал особенное удовольствие от плавания под водой, насколько хватало дыхания, любуясь удивительными обитателями глубин; поэтому я достаточно далеко проплыл по этому ответвлению, пока снова не ощутил необходимости всплыть и глотнуть воздуха.

Я лениво греб, неторопливо поднимаясь на поверхность. Но еще находясь под водой, заметил на берегу чью-то: изящную ногу. Не всплывая, я подплыл поближе и понял, что нога принадлежит женщине. Показалась и вторая, такого же светло-орехового цвета, с темным пушком между бедер. Выше гладкий круглый живот, узкая талия. Увлеченный этим зрелищем, я не подумал о последствиях моего появления над водой. Я вынырнул, разинув рот, пытаясь надышаться, но послышался смех, мне в лицо полетели брызги, и вместо воздуха я глотнул воды. Задыхаясь и кашляя, я, спотыкаясь, двинулся к берегу, протирая глаза. Я услышал чьи-то шаги, кто-то рядом тоже выбирался на берег. К тому времени, когда я протер глаза, владелица ног скрылась из виду. Но я-то знал, кому они принадлежали.

Среди нависающих ивовых веток показалось лицо Диосе.

– Я видеть Амальрик! – воскликнула она. В листве промелькнула ее обнаженная грудь. Она заметила мой взгляд и плотнее притянула к себе ветки. Оставалось только лицо. – Амальрик видеть Диосе тоже. – Она засмеялась. – Делать Амальрик счастливым, да?

– Очень счастливым, – ответил я, впервые одобрительно относясь к методу Яноша изучать языки. Она показала рукой, я опустил взгляд и увидел, что стою голым в воде, доходящей мне лишь до бедер.

– Диосе очень счастлив. Амальрик прекрасно.

Вдруг ее лицо исчезло. Минуту спустя из ветвей вылетела залатанная рубашка с длинными полами. Я натянул ее, она доходила мне до колен.

– Амальрик теперь идет говорить Диосе, – позвала она.

Я выбрался наверх и увидел, что она раскинулась на берегу. Она так здорово отстирала и отремонтировала свой костюм, что трудно было поверить, как совсем недавно он был годен лишь на тряпки. Она похлопала по земле рядом с собой.

– Поговорить с Диосе, – сказала она.

Так приказала моя госпожа. Я вынужден был подчиниться.

Однако мои мечты быстро улетучились, поскольку, как только я уселся, она тут же извлекла на свет коробочку с принадлежностями для письма.

– Диосе знать еще больше… – она нахмурилась, подыскивая слова. Что-то пробормотав в нетерпении, она извлекла из коробочки наш словарь. Облизнув пальчик изумительным розовым язычком, она стала переворачивать страницы. – А! – воскликнула она, указывая пальчиком в какие-то каракули. – Диосе знать еще больше слов. – Она улыбнулась, глянув на меня сияющими глазами. – Да?

– Ну конечно, – сказал я. Вспомнив совет Яноша об анатомических уроках языка, я взял ее маленькую ступню в ладони. – Ступня, – сказал я. – Ступня.

– Ступня, – послушно повторила Диосе, – ступня. – Она записала слово в словарь и отдала его мне, чтобы я рядом написал по-ориссиански. Я провел ладонью дальше.

– Голень, – сказал я. – Голень.

Она пошире раскрыла глаза, поняв мои намерения. По краям глаз появились крошечные морщинки. Она негромко рассмеялась.

– Голень, – повторила она. Моя рука двинулась дальше.

– Колено, – сказал я.

– Колено, – повторила она, но я почувствовал, как напряглись ее мышцы, готовясь отразить атаку на предмет моих вожделений. Но вместо этого я взял ее за руку.

– Рука, – сказал я.

– Рука, – повторила она, бросая на меня взгляд, заинтересованный сменой моей тактики. Я склонился к ней пониже, а она не отодвинулась.

– Поцелуй? – спросил я, приближая лицо. Она ответила шепотом:

– Поцелуй?

Наши губы стремительно сблизились, и я затрепетал от ощущения нежности. Я обнял ее, стараясь подольше удержать ее в этом пьянящем поцелуе. И тут же ее маленький кулачок мягко застучал по моей груди, прося отпустить. Я, задыхаясь, оторвался от нее.

– Нет больше поцелуй, – сказал она, хотя по охрипшему голосу я понял, что и она почти тает от страсти.

– Амальрик учить Диосе слова. Не поцелуй, – сказала она.

Я кивнул и взялся за словарь, толком не понимая, что я делаю. Диосе заметила мое замешательство и похлопала меня по руке.

– Поцелуй прекрасно, – сказала она. – Делать Диосе счастье.

Она села, поправила одежду и приняла строгий вид.

– Учить поцелуй потом, – сказала она. И когда на моем лице вновь вспыхнула надежда, она засмеялась. – Потом, – сказала она. И добавила: – Может быть…

Этим вечером Янош собрал совещание нашей тройки.

– Думаю, – сказал он, – нам надо решить кое-какие вещи. Например, как долго мы собираемся оставаться здесь. И что мы собираемся делать во время этой стоянки.

– Я понимаю, Янош, с каким нетерпением ты стремишься вперед, – сказал я, – но мы нуждаемся в отдыхе. Я сомневаюсь, что дальнейшее путешествие будет легким, и потому чем лучше мы отдохнем и приведем в порядок снаряжение, тем спокойнее встретим то, что ждет нас впереди.

– С этим я бы не стал спорить, – сказал Кассини. – Но что в этом кратере вам, капитан, не нравится?

– Я имел в виду то соглашение, которое соблюдают проживающие здесь существа, – сказал Янош. – Я полагаю, что мы обязаны следовать здешним правилам, если это слово применимо, и ограничиваться самой минимальной охотой.

Кассини свирепо зыркнул на него.

– С чего ты решил, что у этих тупых животных существует какое-то соглашение? – фыркнул он. – Окружающая нас безмятежность только на руку нам, нам и больше никому.

– Ты по-прежнему считаешь, что это твоих рук дело? – спросил Янош, не скрывая презрения в голосе.

– А какое же еще объяснение можно предложить? – сказал Кассини. – С того дня, как мы покинули Ориссу, я прекрасно справлялся с моими обязанностями защищать нас заклинаниями. К тому же с нами могущественное благословение Совета воскресителей. В результате мы избежали стрел и отыскали воду посреди пустыни. А теперь вот нам дана и эта передышка.

Вместо того чтобы дать Кассини резкий отпор, Янош со вниманием отнесся к словам Кассини.

– Ну так помогите мне, мой мудрый воскреситель, – сказал он, и мы с Кассини оба удивились, не услыхав в его голосе иронической насмешки, – понять вашу мудрость. Не открывая секретов вашего искусства, скажите мне, каким образом вы выбираете то или иное заклинание? И как вам удается узнавать о том или ином эффекте заклинаний?

– Это просто, – сказал Кассини, – просто для тех, то осенен могуществом знаний воскресителей. Мы изучаем все известные записанные заклинания под мудрым руководством старшего воскресителя, запоминаем их и применяем на практике.

– Но ведь заклинаний должно быть бесчисленное множество, – сказал Янош. – И разве мыслимо все их запомнить, даже если очень стараться?

– Ну разумеется, это очень трудно, – отвечал Кассини – Воскресители различаются по степени глубины памяти. У меня, например, память блестящая. И это не похвальба, это признано моим первым учителем тогда, когда я только еще был принят в братство воскресителей. Однако даже я сталкиваюсь с трудностями. Запомнить все невозможно, и потому приходится прибегать к помощи архивов, где записаны все заклинания.

– Но когда вы путешествуете, – не сдавался Янош, – вы же не можете тащить с собой библиотеку.

Кассини постучал себя пальцем по лбу.

– А я храню ее вот здесь, – сказал он. – Именно поэтому вам, капитан, и повезло, что меня включили в состав экспедиции.

– Тут я согласен, – ответил Янош. – Однако одну вещь я хотел бы все-таки понять. То есть заклинания, которыми вы пользуетесь, вы цитируете по памяти. И следовательно, сама мудрость проистекает из тех древних текстов?

– Ну да, – сказал Кассини. – Мы знаем, что заклинания действуют, потому что они всегда действовали. И неважно почему. Да и не может человек постичь это. Только боги могут сказать почему.

Янош надолго уставился на него. Кассини вспыхнул, сообразив, что Серый Плащ готовит ему какую-то логическую ловушку.

– Следовательно, если знания принадлежат богам, мы не можем сказать, почему мы наткнулись на этот маленький рай, – сказал Янош. – Или я чего-то не понял?

Кассини что-то пробормотал, но так и не нашелся ответом.

– И следовательно, нам не дано знать, – не отставал Янош, – создана ли существующая здесь безмятежность людьми или кем-то посильнее. Правильно?

– Правильно, – сквозь зубы согласился Кассини.

– И значит, мы не имеем права менять то, что установлено богами, – сказал Янош. – И обязаны придерживаться установленных здесь правил, поскольку, возможно их установили сами боги.

– И я тоже думаю, что безопаснее поступать именно так, – быстро принял я сторону Яноша. – Тем более что если Янош и заблуждается, то ущерба от этого никакого А в том, что он заблуждается, у нас нет возможности убедиться.

– Хорошо же, – сказал Кассини, стиснув зубы. – Пусть будет по-вашему.

– И мы все соблюдаем местные порядки? – дожимал Янош.

– Да, – сказал Кассини. Он поднялся, не дожидаясь, пока Янош продолжит свои логические упражнения, и удалился от костра.

– Неплохо знать, мой друг, – сказал Янош, – что у магии вообще нет никаких законов – за исключением одного: маги не делятся своими секретами.

– Я и сам считал, что это в порядке вещей, – сказал я.

– Ты в самом деле так думал? – спросил Янош. Я кивнул:

– Мальчишкой я изводил такими вопросами моих учителей.

– Ну а теперь, когда ты вырос?

– Я не Кассини. Со мной не надо играть. Просто скажи, что ты задумал. По твоему оживлению я вижу, ты куда-то клонишь.

Янош рассмеялся над моей проницательностью.

– Ох, как же мы любим слушать самого себя, произносящего речи, – сказал он. – Должно быть, существует маленький демон самовосхищения, который с ума сходит от звуков наших собственных голосов. – Он отхлебнул воды из тыквенной бутылки и передал сосуд мне. – У меня действительно есть собственные соображения, как ты догадываешься, и они немного отличаются от болтовни Кассини типа: вещи таковы, поскольку всегда были таковыми.

Я кивнул, приглашая его продолжать.

–Я полагаю, что в основе всего есть несколько незыблемых принципов, – сказал Янош. – Во-первых, причина и следствие весьма схожи и, значит, обратимы. Во-вторых, если какие-то предметы были одно время в соприкосновении, то они и впоследствии продолжают воздействовать друг на друга независимо от расстояния. Один пример: если воскреситель собирается кому-то навредить, то для этого он берет что-нибудь принадлежащее лично этому человеку, может быть, прядь волос. Что пытались проделать с тобой в Ликантии. Затем он лепит, допустим из воска, фигурку врага, прикрепляет к ней эти волосы и уничтожает фигурку, например, в огне. Если все проделано верно, то враг может здорово пострадать, а иногда и погибнуть.