Глава первая

КУРТИЗАНКА

Перечитывая эти строки, я представил себе, как бы рассмеялся Янош. А его раскатистый заразительный смех мог и ночью согреть и обратить глупые слова в перлы мудрости. Я слышал этот смех так ясно, словно Янош находился рядом со мной и не разделяли нас сорок с лишним лет. Но в веселье его слышалась насмешка. Не над тем, что я взялся за перо. Он обожал всякие истории и поучительные книги, считая их более священными, чем целая роща священных кедров, и полагая, что на их страницах человек может порой узреть больше, чем в волшебном зеркале иного провидца. И это повествование он только бы приветствовал, пусть местами на его страницах он и выглядел в невыгодном свете. Этого не миновать. Так должно быть. Разве не поклялся я поведать истину?

А ведь Янош был самым ярым ревнителем истины. Даже когда врал… Особенно когда врал.

Насмешка, я уверен, предназначалась традиционному заклинанию повествовательного зачина, которое я вывел в первых строках, обращаясь к Огню, Воде и Музе за помощью в моих трудах.

– Глупая традиция, – сказал бы он. – Более того, еще и бессмысленная трата времени и духа. Например, выводить бородавки можно путем перетягивания их ниточкой и трижды благословенной жабьей кожей, да это и дешевле гораздо, чем с бесами возиться.

Затем он хлопнул бы меня по спине и наполнил наши стаканы до краев.

– Ты, Амальрик, главное, начни эту книгу. А я не подведу.

Что ж, хорошо, коли так…

Началось это с женщины.

Звали ее Мелина. И была она самой красивой куртизанкой во всей Ориссе. Даже сейчас, по прошествии всех этих лет, при одном воспоминании о ней я прихожу в волнение. Любой мужчина терял голову, и надолго, едва увидев ее большие черные глаза или окунувшись, если посчастливится, в благоуханные волны ее длинных темных волос. В божественном теле с золотистой кожей, пурпурных губах, груди с розовыми сосками и шелковых бедрах таилась желанная гавань для любого странника, алчущего совершенства плоти. Короче говоря, я, двадцатилетний, жаждал ее со всей влюбленностью и безрассудством, присущими горячей крови юности. Если бы она удовлетворила мою страсть, я бы и не приступил к этому повествованию. Она же, суля мне лишь надежды, обратила меня, и весьма искусно, в своего раба.

В тот день, когда меня опутали ее сети, я выполнял отцовские поручения, что случалось не часто. Судно, прибывшее с запада, только что выгрузило товары в один из складов отца. В мои же обязанности входило пронаблюдать за расчетами. Это не значит, что я вмешивался в дела доблестных клерков, работающих на нас. Просто я здесь находился как «представитель власти», по выражению отца. И я должен был следить, чтобы взятки, предназначенные чиновникам порта, поборы городских налоговых чиновников, сборщиков десятины в пользу храма Воскрешения находились в разумных пределах. У меня был кошель с золотом и серебром для алчных рук. Но помнил я и наставление: если раздам все содержимое кошелька, то прибыль от рейса этого судна окажется скудной. Тем более что плавание выдалось длительным, со множеством всяких неприятностей, включая и шторм, налетевший и потрепавший корабль прямо в устье реки, на которой стоит наш город. В общем, торговое дело было весьма мудреным, и я поражался, как отец доверил денежные расчеты мне. А отец просто пытался приободрить меня доверием в дни моей смятенной юности. Он разглядел во мне те качества, которые сам я видеть еще был не в состоянии.

Портовый чиновник был еще новичком, но чрезмерной бдительностью компенсировал отсутствие опыта. По мере того как мы переходили от клети к узлу, от бочки к какому-нибудь кувшину, оценивая стоимость товаров, я видел, как разгорались его глаза в предвкушении взятки размером с годовое жалованье. Аппетит его возрастал, а я лихорадочно искал выход из этой ситуации. Мой взгляд упал на поврежденный тюк ткани. Я застонал, изображая горе, разорвал упаковку и размотал рулон дорогой ткани по грязному полу склада. Я завопил, подзывая капитана и не обращая внимания на испуганное лицо портового чиновника. Должно быть, он подумал, что я сошел с ума. Но испуг его сменился изумлением, когда прибыл капитан и я стал тыкать ему в лицо измызганную ткань, понося ее скверное качество.

– Ты или дурак, которого здорово надули, – бранился я, – или мошенник. – Я утверждал, что ткань прескверная и только тупица не понял бы, что она сгниет за неделю пребывания во влажном климате Ориссы. А если это так, то что стоит остальной товар? Черт побери, капитан, смотри мне в глаза, когда я с тобой разговариваю!

Капитан оказался стреляным воробьем и быстро все сообразил. Он преисполнился раскаянием и стал клясться, что ведать ничего не ведает. Я отослал его прочь подумать, каким будет гнев отца, а сам повернулся к обескураженному чиновнику. Он слабо улыбнулся в ответ на мои извинения, но улыбка совсем увяла, когда в качестве взятки я сунул ему одну монету за хранение как бы обесцененного груза. Он и не думал возмущаться, лишь крепко зажал монету в руке, пробормотал, что и этого, дескать, много, и исчез, не дожидаясь, пока я приду в себя.

С городским сборщиком налогов проблем вообще не было. Он и так был щедро ублажен отцом и с радостью удовольствовался какой-то западной безделушкой в подарок для своей жены, слишком юной для него.

Уверовав в открывшиеся во мне коммерческие таланты, я ожидал представителя приходского совета храма Воскрешения. Этот барьер меня страшил. В те дни между отцом и воскресителями существовала неприкрытая вражда. Я раздумывал, как бы провести их, когда объявили о прибытии чародея. И этот маг быстренько развеял мои иллюзии. Превотант был известен как один из самых богатых и алчных воскресителей в Ориссе. Два не самых благих дарования сделали его знаменитостью: способность к колдовству и потрясающее умение обчищать купцов до последнего гроша. Едва увидев меня, он не удержался от злорадного хихиканья. Еще бы, ведь возможности нагреть руки препятствовал лишь какой-то юный несмышленыш. Его смеху эхом вторил писк сидящего у него на плече фаворита.

В те времена уже немногие, в основном лишь старые, воскресители еще пользовались помощью фаворитов для сотворения заклинаний. Частью животные, частью духи, эти похожие на ящериц создания могли изменять свои размеры, становясь то вдвое больше человека, то превращаясь в существа даже меньше того чешуйчатого гада, что сидел сейчас на плече Превотанта. Щебет существа становился все громче, возбужденнее и был уже похож на клокотание кипящего бульона в кастрюле. Большинство фаворитов были нервными и плохо слушались хозяина, этот же был истеричен, как собака, которую частенько колотят. А Превотант, вместо того чтобы успокоить его ласковыми словами и погладить, лишь выругался и резко стукнул беднягу. Фаворит завопил от боли и злости, но угомонился. Хотя, судя по изменению цвета кожи от черного до пульсирующе красного, внутри у него все кипело. Ежеминутно он злобно скалил маленькие острые зубы.

– Наверное, он голоден, – сказал я, рассчитывая подольститься. – Я мог бы принести для него чего-нибудь вкусненького.

Фаворит защебетал, но Превотант так помотал головой, что даже щеки затряслись.

– Не обращай на него внимания. Давай-ка лучше займемся делом. – Он надулся и свирепо посмотрел на меня. – Волшебные силы поведали мне, что на твоем корабле скрыт контрабандный груз.

И я запаниковал. А ведь это была старая, излюбленная портовая уловка, и особенно ее обожали сборщики десятины храма Воскрешения. Мой отец такие обвинения обычно отвергал со смехом. Я тоже был осведомлен об этих хитростях. Отец, просвещая меня, советовал не обращать внимания на такого рода придирки. Но между знанием и умением ох какая большая разница! Мое лицо, этот вечный предатель всех рыжих, запылало.

– Но… но… этого не может быть, – залепетал я. – Мы честные торговцы. Честные!

Превотант скривился и извлек из складок своих запачканных одеяний какие-то записи. Прикрыв их от меня ладонью, он стал изучать нацарапанные пером каракули. Мрачно покачал головой и убрал бумаги обратно. Сунувшийся было в его карман фаворит получил очередную оплеуху.

– Мерзкое животное, – прошипел воскреситель, но тут же переключился на меня: – Тем не менее, – сказал он, – имеющиеся обвинения серьезны. Весьма серьезны. – Он любовно оглядел товары отца. – У меня нет выбора, я обязан… но, правда…

Я в оцепенении ждал его решения. Он нетерпеливо дернул головой и устремил на меня суровый взгляд:

– Но чтобы…

До меня наконец-то дошло.

– Ах… да! – Я схватился за пояс и сильно встряхнул кошель. Услышав звон, хапуга пошире раскрыл глаза, а лицо его осветилось ожиданием очередной мзды. Фаворит оживленно запищал, подчеркивая напряженность происходящей сцены. Колдун в наказание походя ущипнул его. Что же касается меня, то я, едва взявшись за кошелек, тут же почувствовал свою ошибку. Теперь Превотант знал, чем я располагаю, и был уверен, что все это уже практически принадлежит ему. Я находился на распутье – с одной стороны, унижение, с другой – разорение. Я взял себя в руки, и торговля началась.

– Само собой разумеется, – наконец сказал он, – кое-что я обязан был бы предпринять. Как говорится, существует закон. И мне с помощниками, десятком или чуть более моих коллег…

Я вновь тряхнул пояс, злясь, что выбора нет и остается лишь запустить руку в кошель.

– Но вы, – жалобно сказал я, чувствуя, что упустил инициативу, – понимаете…

– Ладно, нет уж такой строгой необходимости соблюдать все формальности, – ответил он. – И вообще, я человек добродушный. – Он не спускал с кошелька глаз, я же не выпускал деньги из рук. – Я мог бы решить все и сам, – сказал он, нетерпеливо предвкушая взятку. – Если уж так нужно… – Он вновь оглядел товар. – Но мои начальники не позволят мне облагать такой товар десятиной менее чем… в три медяка на каждую десятую меру веса.

Я вздохнул.

– Тогда я буду вынужден отправиться к отцу и объявить ему о том, что мы разорены. – Я хлопнул по кошельку. – Десятина, которую вы запрашиваете, съест все это, да еще и мало будет.

Превотант мучительно боролся с собой. У него даже щеки обвисли. Я же никак не мог оторвать взгляд от блестящих глаз фаворита, который, целя язычком в мою сторону, пытался запугать меня. Но я совладал с нервами и не пошел на попятную. Воскреситель не выдержал первым.

– Хорошо, я понимаю, – сказал он. – Придется уступить. Но чтобы никому не в убыток, десятиной будет обложен весь склад. И составит она один медяк на каждую сотую меру веса. – Он поднял руку: – Однако… при условии, что фаворит и я совершим обряд заклинания. А это дело серьезное, требующее большой подготовки…

Я отстегнул кошелек от пояса и протянул ему. Фаворит алчно зашипел, когда хозяин стремительно спрятал кошелек.

– Правда, придется все это делать в неподходящее время, – быстро сказал он. – Совсем неподходящее.

Я послал раба принести все необходимое из паланкина мага, и через несколько минут в складе был поставлен треножник, на котором болтался медный чан с раскаленными углями. Превотант стал сыпать в чан щепотку за щепоткой какие-то порошки – пахучую колдовскую дрянь. Поднялась отвратительная вонь, хотя и без дыма. Фаворит соскочил на пол, распустил крылья, подпрыгивая и пронзительно вопя в знак протеста против предстоящего действа. Я не сомневался, что он бы и совсем улетел, если бы не был прикован тонкой цепочкой к запястью Превотанта.

Воскреситель разместил треножник в узком проходе между клетями с деревянными безделушками. Он пояснил, что именно в этом месте лучше всего подействуют силы заклинания. Таща за собой фаворита, он заковылял по проходу. Существо упиралось всю дорогу, визжа, как ребенок, и натягивая цепь.

– Прекрати, – зашипел Превотант. – Ты только все портишь.

Он тяжело опустился на колено и мелом начертил на полу круг, заключив его затем в квадрат. Потянув за цепочку, подтащил к себе фаворита. Тот отчаянно вцепился маленькими зубами в пальцы мага, но маг, ухватив за шею, швырнул его в круг. Существо на несколько мгновений застыло, ошеломленное падением. Превотант кивнул:

– Вот так-то. А если еще вздумаешь упираться, то сдеру шкуру на башмаки.

Отдуваясь, воскреситель поднялся и зашагал к треножнику. Он подозвал к себе и меня. Я подошел.

– Необходимо присутствие владельца, – пояснил он. – Иначе заклинание не сработает.

Он извлек еще один узелок из своего мешка.

– Я хочу, чтобы заклинание было надежным и прочным, – сказал он. – Когда клиент доволен, и мне в радость.

По складу бродил различный люд: клерки, грузчики и потенциальные покупатели, прибывшие глянуть на товар пораньше.

– Может быть, освободить помещение? – спросил я.

– Ни к чему. Опасности никакой.

Он бросил в чан пригоршню каких-то коричневых стружек. Упав на угли, они зашипели, словно сырые. Я смотрел внимательно, но и на этот раз дыма не заметил.

Превотант живо приступил к делу.

– О демоны, обитающие во мраке, – нараспев заговорил он. – Берегитесь! Бе-ре-ги-тесь!

Вновь на углях зашипела очередная порция коричневой дряни. Угли потускнели, теряя жар.

– Огонь на стужу. Стужа на огонь. Я посылаю на ваши поиски пламя. Берегитесь, демоны! Бе-ре-ги-тесь!

Он высыпал в чан остатки содержимого узелка. Ярко вспыхнул огонь, и кучка углей в центре съежилась, став серой и холодной. Пресмыкающееся, плененное меловым кругом, издало придушенный вопль. Круг ожил, выбрасывая языки пламени в разные стороны. Огороженный огнем фаворит запрыгал и закружился, что-то лепеча от испуга и боли. Хотя в пределы круга пламя все-таки не проникало, но наверняка внутри было жарковато. Фаворит издал мучительный крик и вдруг начал сжиматься, пока не оказался размером с лягушку, продолжая, однако, кричать еще громче. Когда он вдруг вырос размером с собаку, я отскочил в сторону, а он продолжал раздуваться, вздымаясь над сдерживающим его кругом. Его зубы, ставшие громадными, сверкали и клацали. Но и это чудовище не могло вырваться за пределы круга, а языки пламени вдруг поднялись блистающей стеной, из-за которой раздавались пронзительные вопли. Превотант закричал:

– Убирайтесь!

Наступила тишина. Пламя сделалось прозрачнее, и сквозь него стал виден пленник, застывший с раскрытой пастью. Но вскоре я услыхал какое-то постукивание. И тут прямо с потолка посыпались насекомые. И из стен хлынула волна мелких тварей – крылатых и ползающих. Я принялся яростно отмахиваться от них. Послышался другой звук – скребущий топот маленьких лап, и пол покрылся ковром мечущихся крыс и ящериц. Испуганные люди вопили от отвращения, старались забраться по клетям и тюкам повыше.

– Ничего страшного, – спокойно сказал воскреситель. – Заклинание, возможно, оказалось несколько сильнее, но зато вы заодно избавились и от разных вредителей. – И не дожидаясь моего ответа, он взмахнул руками и прокричал: – Кончено! – И тут же – ф-фу – пламя исчезло. А вот угли в треножнике, как я заметил, вновь раскалились.

Воскреситель потянул за цепочку, вытаскивая фаворита из мелового круга. Тот уже приобрел свои нормальные размеры, но никак не мог успокоиться после такого с собой обращения.

– Ну вот, хорошо поработали, – сказал маг, безжалостно дергая за цепь. – Теперь мне только необходимо…

Все вздрогнули, потому что вдруг фаворит рыкнул и в мгновение ока вымахал в половину человеческого роста. Он дернул за цепь, и Превотант завопил, когда она, выскальзывая из его ладони, стала впиваться в мягкую плоть запястья.

– Это еще что такое?! – закричал он. – Прекрати сейчас же!

Воскреситель двинулся вперед, угрожающе поднимая кулак. Фаворит вновь зарычал и лязгнул зубами. По мере приближения Превотанта существо горбилось, при этом не уменьшаясь в размерах, а шкура его расцвечивалась яркими пятнами. Воскреситель яростно пнул его, зверь взвизгнул и сиганул через хозяина. Цепь оборвалась. Воскреситель развернулся, выругался и заорал, чтобы тот вернулся. Но фаворит, выгнув спину, помчался кругами по складу, как пес, которому под хвост сыпанули перцу. Какая-то богато разодетая дама, взвизгнув, отпрыгнула назад, врезавшись в своего слугу. Фаворит, среагировав на ее вопль, резко сменил курс и пулей промчался мимо нее, разогнав слуг и оставив на руке дамы кровоточащий укус.

Злость Превотанта сменилась паникой.

– Вернись же к папочке! – завопил он жалобным дискантом. – У папочки есть что-то вкусненькое… Ну прошу тебя, вернись!

Но фаворит, совсем взбесившись, вгрызался зубами в узлы с товарами, разрывал когтями упаковки. Мои люди попытались загнать его в угол, но он, увеличившись в размерах и бросившись в атаку, обратил их в бегство. И вновь принялся громить. Должно быть, разразившаяся суматоха обострила мои умственные способности, поскольку я тут же сообразил, что, во-первых, ущерб еще минимален, а во-вторых, тут-то и кроется моя счастливая возможность избавиться от воскресителя.

– Ага! – закричал Превотант, когда фаворит повернулся и рванул к нам. – Наконец-то ты послушался голоса разума.

Но зверь взвизгнул и ловким маневром проскочил между нами. Я понял, что надо делать, и как бы случайно опрокинул треножник. Раскаленные угли покатились к клетям с деревянными безделушками. И на этот раз перепугался воскреситель. Он бросился вперед и начал топтать маленькие огоньки.

– Помогите мне, – заорал он, – иначе все пропадет!

Должно быть, ему привиделось, как склад, а затем и вся пристань охватываются пожаром. Я спокойно подошел, вежливо отстранил его и затоптал пламя.

Я оставил его, бормочущего невнятные извинения, а сам обошел склад, разыскал рыбацкую сеть, несколько длинных палок и собрал рабов поздоровее. Вскоре мы изловили усталого и перепуганного фаворита, запеленали в сеть и отнесли хозяину. Превотант смотрел на меня с благодарностью. Не обращая внимания на его взгляд, я холодно осмотрел весь этот разгром.

– Позвольте, я все приведу в порядок, – сказал он.

Я протянул руку.

– Прежде всего верните-ка все деньги моего отца за причиненный ущерб, – потребовал я.

Он оцепенел.

– Так много? – прошептал он. Но почти тут же вернул кошелек.

– И это только начало, – продолжил я. – Как только я подсчитаю все убытки… – Я покачал головой. – Сомневаюсь, чтобы у вас хватило средств возместить их. И потому посоветую отцу обратиться с иском в суд или прямо в ваш приходский совет.

Вообще-то я собирался лишь припугнуть его. Вряд ли из этой ситуации можно было выжать больше. Я представлял себе, какую сумму насчитают честные бухгалтеры моего отца. И даже такую сумму придется выпрашивать у жадных воскресителей годами. И я уже собирался затеять собственную игру со всевозможными «но» и «с другой стороны», когда он поднял палец, умоляя ничего не говорить. Он огляделся по сторонам, не видит ли нас кто.

– Возможно, мне удастся кое-чем успокоить юного господина, – сказал он, просто лучась обаянием. Сунув руку в карман халата, он что-то извлек. Бросив на меня косой взгляд, сказал: – Вот увидите, это нечто особенное.

Он протянул мне какую-то карточку. Белую с темно-красными полями. В центре красовалась печать гильдии гетер; вульгарный обнаженный образ Буталы – богини плодородия, с преувеличенно огромными грудями и тазом. Ниже, в орнаменте из золотых лепестков, шла надпись: «Вечером Мелина танцует для ближайших друзей и благотворителей».

Как и любой мужчина в Ориссе, я слышал о ней. Мелина принадлежала к первому десятку красивейших дам, торгующих наслаждениями по высшему разряду. Хорошие гетеры владели изысканными приемами обольстительных речей и танцев и всеми тонкостями цивилизованного обхождения. Их благосклонности, наслаждения общения с ними, обладания их телом искали первые люди страны, богачи, красавцы и герои. И в сладострастном финале этим богиням чувственности в их искусстве не было равных. Чтобы добиться любви Мелины, мужчинам приходилось идти на многое. Особенно молодым, которым нечего было предложить ей, кроме своей юности.

Я застыл в изумлении.

– К вам-то это как попало?

И помыслить было невозможно, чтобы человек, подобный Превотанту, хоть он и воскреситель, мог быть допущен в столь благородное общество.

Превотант в ответ на это оскорбительное удивление метнул в меня еще один косой взгляд:

– А тебе-то что за дело?

Я вновь посмотрел на карточку. На ней Бутала уже была не одна. Теперь она правила искусно разыгранной оргией. По мере того как я вглядывался, обнаженные фигуры начинали двигаться, совокупляясь такими способами, которых я, и представить не мог.

– Я собирался продать карточку, – шепнул мне на ухо воскреситель. – И не сомневайся, цену бы дали фантастическую.

Я еще раз, с возросшим возбуждением, глянул на карточку. И тут буквы стали увеличиваться до тех пор, пока я уже ничего не видел, кроме них.

– Мелина будет принадлежать одному тебе, – донесся хриплый шепот воскресителя.

– Что ж, наверное, это интересно. – Я сунул карточку в карман куртки небрежным жестом.

– Так, значит, договорились? – спросил Превотант.

Я молчал и тут же вдруг ощутил, как карточка жжет мне грудь. Я уже попал под колдовские чары Мелины. Я должен своими глазами увидеть эту женщину. И я кивнул. Превотант счел этот кивок за знак согласия, пожал мне руку и, что-то бормоча, покинул склад вместе со своим маленьким приятелем, сидящим у него на плече. Но мне запомнился его косой взгляд, и я чувствовал, что сглупил, приняв эту карточку.

И вот, вместо того чтобы с деньгами и триумфом направиться прямиком домой, я оказался в таверне, где допоздна пил и развлекался с друзьями. Юность, подогретая бренди, отбросила первоначальные колебания. Неужели я позволю какому-то ничтожеству вроде Превотанта диктовать мне, что делать? Кроме того, ведь он же воскреситель, не так ли? А разве не воскресители отравляют жизнь семейству Антеро? Что ж, коли я возьмусь за дело, так сумею обвести их вокруг пальца во имя чести моей семьи. Кто-нибудь сомневается?

Я оставил моих товарищей и вышел в ночь в поисках свободного паланкина. Нанятые рабы понесли меня по узким улицам. Когда они наконец доставили меня на место, луна уже была высоко в небе. Здание, возле которого я оказался, ничем особым не выделялось, разве что убогостью. Да и вся эта улица с многоквартирными домами, лавками и тавернами была обиталищем свободных граждан самых низких классов. В кучах мусора рылись ящерицы и свиньи. Я вошел в дом, готовый к самому худшему. Внутри стояла душная темнота. Я достал из кармана огненные четки и прошептал заклинание – они тускло засветились. В этом скудном освещении местечко показалось мне еще более отталкивающим. Тут и там прятались какие-то фигуры, у меня под ногами мелькали чьи-то маленькие тени. Но я продолжал идти, подниматься по шатким лестницам, осторожно перешагивая через сломанные ступени и храпящие тела.

Мерзость этого места начала отрезвлять меня. Я вытащил шпагу из ножен. В таких домах обитают лишь воры да самые дешевые шлюхи. Я подивился: куда делся мой здравый смысл? И тут послышались отдаленные звуки музыки и смех. На верхнюю площадку выходила огромная дверь. Из-за нее повеяло благоуханием цветов, и я забыл о вони нищеты этого здания и несчастном прозябании его обитателей. Я потянул за цепочку звонка. Забренчали колокольчики. Послышались шаги, дверь широко распахнулась, скрипнув петлями. На лестничную площадку хлынул поток света, и мне пришлось прикрыть глаза рукой.

– Чем могу быть полезен благородному господину? – донесся до меня густой низкий голос. Мой модный наряд сам говорил о моем богатстве и положении в обществе.

– У меня приглашение, – сказал я. – Сюда… в этот дом.

Я торопливо выхватил из куртки карточку.

Глаза привыкли к свету. И тут же сердце мое чуть не выскочило из груди от испуга. Перед моим лицом подрагивал огромный черный паук. У него было отвратительно раздувшееся тело с дергающимися лапками и огромными красными глазами, в упор смотрящими на меня. Паук сказал:

– Добро пожаловать, благородный господин.

Меня было охватила паника, но тут я разобрал, что это всего лишь искусно сделанная татуировка на груди открывшего мне высокого, худого мужчины с длинным узким лицом и бледной кожей, редко видевшей солнце. Поверх дорогих парчовых шаровар он носил красный пояс – знак сводника, управляющего делами гильдии гетер.

– Час поздний, – сказал мужчина. – Но вам повезло. Мелина еще будет танцевать. – Он поднял руку: – Прошу сюда.

Я вошел в просторное, хорошо освещенное фойе, покрытое пушистыми разноцветными коврами из западных земель. Музыка и смех слышались громче. Мужчина посмотрел на меня через плечо.

– Меня зовут Лиго, молодой господин. Если вам понадобится моя помощь, кликните раба и назовите мое имя.

Я наконец обрел дар речи.

– Ты очень любезен, Лиго, – сказал я. – Пусть Бутала всегда улыбается тебе.

Лиго кивнул, распахивая две большие дверные створки.

– Поприветствуем нашего нового гостя! – провозгласил он.

В ответ послышались женский визг и смех. Меня окружила дюжина совершенно обнаженных женщин, таких красивых, что ничего подобного я раньше не видел, хотя и не был неопытным юнцом. Со многими нашими молодыми служанками я уже поиграл в игру «животик-о-животик» и вдоволь набарахтался в сене с кузинами на фермах моего отца. А в последние годы мои забавы с девками из таверн и дешевыми гетерами даже заставили отца встревожиться, как бы я раньше времени не истощил свои силы. Но еще ни разу не доводилось мне видеть столь роскошной плоти. И при этом каждая из женщин казалась желаннее другой. У одной, высокой, с короткой стрижкой, были такие длинные ноги и руки, что она могла бы обхватить самого полного мужчину. Другая, с вьющимися светлыми волосами, была гибка настолько, что ее можно было представить в любой позе. Одни были пухленькими, другие стройными. Все они хихикали и прижимались ко мне, увлекая плотным горячим кольцом дальше в зал.

Кто-то спросил у меня имя.

– Амальрик, – выдавил я из себя, – из семейства Антеро.

Я слышал, как мое имя передавали всем присутствующим в зале. Вскоре я уже лежал среди пышных, благоухающих подушек, с бокалом густого напитка в руке, а какая-то обнаженная женщина потчевала меня сладостями с серебряного подноса. Боясь, что в любой момент кто-нибудь вдруг воскликнет, что все это шутка, и меня погонят из этого рая, я огляделся вокруг.

Но никто из гостей не обращал на меня ни малейшего внимания. В помещении находилось еще десятка два мужчин. Богатых, важных, в основном пожилых. Все они смеялись и беседовали друг с другом. Как и я, они лежали на пышных парчовых подушках, и их обслуживали обнаженные служанки Мелины. Большой зал со сводчатым потолком был хорошо освещен. Звучала мягкая музыка. У арочного выхода в переднюю, прикрытою шелковыми занавесями, стояла большая золотая статуя Буталы. Но здесь ее формы были изящнее и привлекательнее, чем на живой картинке. Пол был покрыт западными коврами. Мне еще не приходилось видеть такой искусной ткацкой работы. Между орнаментами я разглядел на коврах картины с эротическими сценками. На стенах висели гобелены и картины, изображавшие настоящие оргии, происходящие где угодно: от лесистых долин до небесных кущ. На медной жаровне курился фимиам. Его густой красный дым использовался богатыми гетерами для возбуждения воображения мужчин. Что касается меня, то я в этом не нуждался. Мое воображение и так раскалилось добела. Женщина, которая за мной ухаживала, поднесла к моим губам дольку медового персика. Я послушно открыл рот.

И тут я увидел Мелину. И захлопнул рот. Я слышал о ее красоте, обаянии, уме и талантах. Но все слова бессильны описать то, что я увидел впервые. Она лежала на низкой позолоченной кушетке в дальнем конце зала. Кушетка была поднята на постамент. В отличие от своих рабынь хозяйка была полностью одета, что еще больше возбуждало чувства. На ней были полупрозрачные розовые шаровары, того же оттенка блузка и куртка в обтяжку. Пуговицы были сделаны из редких драгоценных камней. На босых маленьких ножках с браслетами ногти были покрыты красным лаком. Как и на длинных пальцах изящных рук. И на каждом пальце сверкало золотое кольцо. На запястьях позвякивали дорогие браслеты. Длинные черные волосы волнами ниспадали до пояса. Она поигрывала локонами, слушая маленького пухлого мужчину, сидящего на полу рядом с кушеткой. Тому было лет сорок, и, судя по одежде, он был богатым купцом. Еще с полдюжины мужчин удостоились чести сидеть недалеко от Мелины.

Все мужчины в этом зале сразу стали мне ненавистны. Я видел, как они каждый по-своему старались привлечь к себе внимание хозяйки в этой общей беседе. Смех их звучал фальшиво, болтовня отдавала бравадой. И взгляды их, алчущие, жадные, метались по ее телу. Обнаженная плоть привлекательных рабынь ничего для этих мужчин не значила. Впрочем, и для меня тоже. Я не мог оторвать глаз от золотистой кожи ног, просвечивающих сквозь прозрачную материю одеяния Мелины, от просматривающихся розовых сосков и от рыжеватого, крашенного хной кустика волос внизу живота. Обнаженность остальных женщин лишь усиливала желание хотя бы мельком увидеть нагой Мелину.

И тут сердце мое замерло. Я забыл обо всем, на свете. Медина лениво подняла веки и взглянула прямо в мои глаза. Меня словно обухом хватили. Я еще никогда так не волновался. Ее глаза поначалу оглядели меня со скукой, но затем – клянусь! – в них мелькнул интерес. Полные красноватые губы раздвинулись. По ним пробежал розовый язычок. Она осмотрела меня снизу доверху. Подошел Лиго, чтобы наполнить ее бокал, и тут я увидел, что она шепчет ему что-то. И указывает на меня!