Вольдемар Балязин
      Браки Романовых с немецкими династиями в XVIII - начале XX вв.
      Жизнь и смерть Софьи-Шарлотты в Петербурге
      Через неделю Шарлотта отправилась в Петербург, где ей была приготовлена пышная встреча. Австрийский посол в Петербурге Плейер так описывал ее въезд в город: "Как только карета принцессы достигла берега Невы, появился новый прекрасный баркас с позолоченными бортами, крытый красным бархатом. В лодке находились бояре, которые приветствовали принцессу и должны были перевезти ее через реку. На другом берегу стояли министры и остальные бояре в красивых одеждах, расшитых золотом. Неподалеку невестку ожидала царица. Когда Шарлотта приблизилась, она хотела, как подобает по этикету поцеловать ее платье, но Екатерина не позволила ей этого, а обняла, поцеловала и поехала вместе с нею в приготовленный для нее дом. Она провела Шарлотту в покои, украшенные коврами, китайскими и другими раритетами. На маленьком столике, покрытом красным бархатом, стояли большие золотые сосуды, наполенные драгоценными камнями и различными украшениями. Это был подарок царя и царицы к приезду невестки".
      Жизнь Софьи-Шарлотты в Петербурге началась в собственном дворце, построенном лишь в прошлом году. Рядом стояли дворцы любимой сестры царя Натальи Алексеевны и вдовствующей царицы Марфы Матвеевны, в девичестве Апраксиной, чьим мужем был покойный царь Федор Алексеевич. Приехавшую с Шарлоттой свиту разместили по трем небольшим, рядом стоящим домам, а для слуг она сама сняла помещения.
      что же касается Алексея, то он уехал в Петербург, когда Шарлотта отправилась к своим родственникам в Вольденбюттель.
      Софья-Шарлотта, приехав в Петербург, не застала мужа дома, так как он в мае вместе с Петром ушел на корабле в Финляндию, а как только вернулся, тотчас же был отправлен на заготовки корабельного леса в Старую Русу и Ладогу.
      Царевич вернулся в Петербург в середине лета и оттого, что не видел жены почти целый год, очень обрадовался встрече. "Царь очень дружелюбен ко мне, - писала Софья-Шарлотта матери, - во время своего посещения он говорит со мной обо всех весьма важных вещах и заверяет меня тысячу раз в своем расположении. Царица не пропускает случая засвидетельствовать мне свое искреннее внимание. Царевич любит меня страстно, он выходит из себя, если у меня отсутствует что-либо, даже малозначащее, и я люблю его безмерно".
      Вскоре после возвращения в Петербург между отцом и сыном произошел один красноречивый эпизод. Петр попросил Алексея принести чертежи, которые делал он, находясь в Германии на учебе. Алексей же чертил плохо, и за него делали эту работу другие. Испугавшись, что Петр заставит его чертить при себе, царевич решил покалечить правую руку и попытался прострелить ладонь из пистолета. Однако пуля пролетела мимо, а ладонь сильно обожгло порохом, и рука все же была повреждена. Когда же Петр спросил как это случилось, Алексей, из страха перед отцом, и здесь не сказал правды.
      Попав в старое российское окружение, Алексей почти сразу же отошел от молодой жены, пристрастившись к тому же к рюмке. Вскоре обнаружился у него туберкулез, и врачи посоветовали царевичу ехать в Карлсбад. Летом 1714 года Алексей уехал на воды, оставив Шарлотту в Петербурге на последнем месяце беременности.
      Ко времени его отъезда в Карлсбад, отношения мужа и жены, а также многих членов царской семьи совершенно переменились.
      Царевна Наталья - тетка Алексея Петровича, - не привыкшая терпеть какого-либо прекословия, решила поставить на место "эту немку!"
      Алексей не заступился за жену, а, напротив, посоветовал ей уехать в Вольденбюттель.
      "Один Бог знает, как глубоко меня здесь огорчают, - писала Софья-Шарлотта отцу и матери, - и Вы усмотрели, как мало внимания и любви у него ко мне. Я всегда старалась скрывать характер моего мужа, сейчас маска против моей воли спала. Я несчастна так, что это трудно себе представить и не передать словами, мне остается лишь одно - печалиться и сетовать. Я презренная жертва моего дома, которому я не принесла хоть сколько-нибудь выгоды, и я умру от горя мучительной смертью. Бог знает, как обстоят дела с моей беременностью, я опасаюсь, что это не только следствие болезненного состояния здоровья".
      Отношения Софьи-Шарлотты с царицей Екатериной были натянутыми. "Моя теща ко мне такова, как я всегда ее себе представляла, и даже хуже", писала царевна матери в апреле 1715 года, а чуть позже ей же сообщала, что "она хуже всех".
      Только в семье вдовствующей царицы Прасковьи Федоровны к ней относились душевно и ласково.
      А самые для нее важные отношения - с собственным мужем, - с каждым днем ухудшались все сильнее и сильнее. Еще до отъезда в Карлсбад, он не раз уверял Софью-Шарлотту, что женился на ней по принуждению, и часто повторял, что ей лучше уехать в Германию.
      А когда царевич бывал пьян, что случалось с ним очень часто, то свое сугубое недовольство женой высказывал он и своим собутыльникам и слугам.
      Уехав за границу, он не написал жене ни одного письма, а когда до родов осталось два месяца, Софья-Шарлотта получила письмо от царя, находившегося в это время в Ревеле. Петр писал, чтобы при родах присутствовали три придворных дамы - жены канцлера Головкина и генерала Брюса, а также Авдотья Ржевская, чтобы потом, после того, как ребенок родится, опровергать домыслы и сплетни, что он "подменный".
      Софья-Шарлотта же подумала, что ее в чем-то подозревают, но открыто не говорят, и написала царице Екатерине в Ревель: "Надеюсь, что мои страдания скоро прекратятся, теперь я ничего на свете так не желаю, как смерти, и, кажется, это - единственное мое спасение".
      А трех приставленных к ней дам посчитала она соглядатайками и надзирательницами. Дамы поселились рядом с нею и ни на минуту ее не оставляли.
      12 июля 1714 года она благополучно родила дочь, названную Натальей, и в тот же день написала царю и царице письмо, обещая на другой раз родить сына.
      Алексей вернулся из Карлсбада через полгода, и только первые дни относился к ней сносно, но потом все стало прежним, а свою любовницу Ефросинью взял в дом, где жил и он и Софья-Шарлотта. Дом стал большой, Шарлотта жила на левой его половине, царевич - на правой и супруги виделись друг с другом не чаще одного раза в неделю. Причем, визиты наносил только Алексей, а Софья-Шарлотта никогда не бывала на его половине.
      Царевич, если и оставался на ночь у своей жены, то только тогда, когда был пьян, а это стало происходить с ним все чаще и чаще.
      Под влиянием винных паров он бывал то злее обычного, то, наоборот, мягче и даже становился нежным и ласковым. Как бы то ни было, но в феврале 1715 года Софья-Шарлотта вновь забеременела и в ночь на 12 октября родила мальчика, которого назвали Петром.
      Роды были необычайно тяжелыми. Присутствующие при них четыре лейб-медика Петра сразу же поняли, что принцесса едва ли выживет.
      Врачи старались как могли, но их усилия успехом не увенчались: через десять дней молодая мать умерла, судя по описанию врачей, от общего заражения крови. Алексей в момент ее смерти был рядом и несколько раз падал в обморок.
      Есть свидетельства, что Софья-Шарлотта после родов отказывалась от пищи и питья, называла лечивших ее докторов палачами, говорила, что они только мучат ее и хочет лишь одного - спокойно умереть. 22 октября 1715 года она скончалась.
      Австрийский посол Плейер сообщал в Вену, что Софья-Шарлотта умерла от непереносимых огорчений, которые она постоянно испытывала в России.
      Ее похоронили 27 октября в еще недостроенном Петропавловском соборе.
      Если же мы задумаемся над тем, из-за чего царевич терял сознание, то главной причиной такой его душевной слабости окажется не только кончина жены. Дело было и в том, что незадолго до смерти Софьи-Шарлотты царевич завел роман с крепостной служанкой своего первого учителя Никифора Вяземского - Ефросиньей Федоровной.
      Это был единственный любовный сюжет в жизни Алексея Петровича, влюбившегося в Ефросинью до такой степени, что впоследствии он просил даже позволения жениться на ней, предварительно выкупив Ефросинью и ее брата Ивана на волю у их хозяина.
      Софья-Шарлотта, знавшая о связи мужа с Ефросиньей, на смертном одре с горечью проговорила, что "найдутся злые люди, вероятно, и по смерти моей, которые распустят слух, что болезнь моя произошла более от мыслей и внутренней печали", явно имея в виду и виновников этой "внутренней печали".
      Петру, конечно же, сообщили о словах его умирающей невестки, и царевич страшно боялся отцовского гнева. Но еще более стал Алексей опасаться ярости Петра после того, как на поминках Софьи-Шарлотты отец сам вручил ему грозное письмо, подобного которому доселе еще не бывало.
      Переписка отца и сына и ее последствия
      Петр писал Алексею, что радость побед над шведами "едва не равная снедает горесть, видя тебя, наследника, весьма на правление дел государственных непотребного". Петр упрекал сына в том, что он не любит военного дела, которое, по его словам, является одним из двух необходимых для государства дел, наряду с соблюдением порядка внутри страны.
      Далее Петр писал: "Сие представя, обращуся паки на первое, о тебе рассуждая: ибо я есмь человек и смерти подлежу, то кому насажденное и взращенное оставлю? Тому ленивому рабу евангельскому, закопавшему талант свой в землю? Еще и то воспомяну, какого злого нрава и упрямства ты исполнен! Ибо сколь много за сие тебя бранил, и даже бивал, к тому же сколько лет, почитай, не говорю с тобою, но ничто на тебя не действует, все даром, все на сторону, и ничего делать не хочешь, только бы дома жить и им веселиться. Однако ж всего лучше безумный радуется своей беде, не ведая, что может от того следовать не только ему самому, то есть тебе, но и всему государству? Истинно пишет святой Павел: "Как может править Церковью тот, кто не радеет и о собственном доме?"
      Обо всем этом с горестью размышляя, и видя, что ничем не могу склонить тебя к добру, я посчитал за благо написать тебе сей последний тестамент и подождать еще немного, если нелицемерно обратишься. Если же этого не случится, то знай, что я тебя лишу наследства, яко уд гангренный. И не мни себе, что один ты у меня сын, и что все сие я только в острастку пишу: воистину исполню, ибо если за мое Отечество и людей моих не жалел и не жалею собственной жизни, то как смогу тебя, непотребного, пожалеть? Пусть лучше будет хороший чужой, нежели непотребный свой".
      Отвечая отцу, Алексей во всем соглашался с Петром и просил лишить его права наследования престола, ссылаясь на слабость здоровья и плохую память, утверждая, что "не потребен к толикого народа правлению, что требует человека не такого гнилого, как я".
      К тому же за три дня перед тем, как Алексей написал это письмо, Екатерина Алексеевна родила очередного ребенка. Это был мальчик, и потому Алексей писал Петру, что так как у него теперь есть еще один сын, он может сделать наследником престола своего нового сына. В заключение Алексей клялся в том, что никогда не заявит своих прав на престол, а для себя просил лишь "до смерти пропитания".
      Это письмо составил он по совету своих ближайших друзей - Александра Кикина и князя Василия Долгорукова. Причем, последний сказал Алексею: "Давай писем хоть тысячу. Еще когда что будет. Старая пословица: "Улита едет коли-то будет". Это не запись с неустойкой, как мы прежде давали друг другу", намекая на то, что его отказ от престола пустая отговорка, и что только реальный ход событий определяет, на чьей стороне окажется Фортуна.
      Петр, по-видимому, узнал и об этом, и 19 января 1716 года отправил Алексею еще одно письмо, в котором писал, что клятвам его не верит, потому что если бы он сам и хотел поступать честно, то сделать это не позволят ему "большие бороды, которые ради тунеядства своего, ныне не в авантаже обретаются, к которым ты и ныне склонен зело. К тому же, чем воздаешь за рождение отцу своему? Помогаешь ли в таких моих несносных печалях и трудах, достигши такого совершенного возраста? Ей, николи! Что всем известно есть, но паче ненавидишь дела мои, которые я делаю для своего народа, не жалея своего здоровья. И, конечно же после меня ты разорителем этого будешь. Того ради, так остаться, как желаешь быть, ни рыбою, ни мясом, невозможно, но, или перемени свой нрав и нелицемерно удостой себя наследником, или будь монах"...
      Когда Алексей прочитал это письмо Кикину, тот сказал: "Да ведь клобук-то не гвоздем к голове прибит". И после этого Алексей попросил отца отпустить его в монастырь.
      А еще через неделю Петр вновь отправился на воды в Карлсбад, взяв с собою, между прочими, и Александра Кикина.