По пути в Пруссию Замыцкий узнал о том, что Сигизмунд находится в Кракове, что недавно татары совершили набег на Подолию, а турки на три года заключили перемирие с Венгрией. Что же касается выборов императора, то им скорее всего будет внук Максимилиана Каря.
      В Гробине русских встретил представитель великого магистра Георг фон Витрамсдорф. Вместе с русскими он отплыл в Лабиау - ныне в город Полесск, калининградской области - и 5 мая благополучно доставил их к месту назначения. Гроссмейстер Альбрехт, приехавший через четыре дня, принял Замыцкого с великой честью.
      14 мая па второй встрече Замыцкого с Альбрехтом последний сообщил, что легат Николай Шенберг со дня на день должен прибыть в Кенигсберг, что венгры заключили трехлетнее перемирие с турками и, по мнению многих, этому способствовал король Сигизмунд, ибо данное перемирие выгодно только ему. Обо всем этом Замыцкий сообщил Василию III.
      Вместе с грамотами Замыцкого в Москву послал депеши и Альбрехт. Он настойчиво требовал денег. На этот раз великий князь Московский сдался: 16 августа 1519 г. он отправил в Кенигсберг еще одного посла - Василия Александровича Белого и поручил ему передать Альбрехту деньги, как только великий магистр начнет войну с поляками.
      Однако через две недели после отъезда Белого Василий III послал ему вдогонку приказ немедленно везти деньги в Пруссию. Столь быстрая метаморфоза объясняется тем, что 23 августа в Москву возвратился Замыцкий. Он уверил Василия III, что Альбрехт самым решительным образом готовится к войне и потому ему можно безбоязненно послать денежную помощь.
      Летом 1519 г. воевода Василия III князь Василий Шуйский двинулся на Вильно. Сигизмунд, ожидая удара с юга, сконцентрировал основную массу своих войск в крепости Крево. Начав наступление, русские разбили литовские отряды в бою под Красным Селом, а затем обложили Крево. Одновременно конница русских совершила глубокие рейды, иногда заходя за Вильно. В результате этих операции литовцы потеряли много солдат. Одновременно с этим по польским войскам нанесли удар крымские татары. Их конница разбила войска гетмана Острожского.
      Чуть позже, в октябре, Василий III направил письмо великому магистру Тевтонского ордена Альбрехту с упреком за пассивность.
      Чтобы побудить Альбрехта к активным действиям против поляков Василий III, ускорил отправку денег великому магистру. Охрану обоза с деньгами обеспечивал дьяк Некрасов. В свою очередь Альбрехт через князя Михаила Драге просил магистра Тевтонского ордена в Ливонии Плеттенберга дать крепкий конвой для охраны русских денег. Однако Плеттенберг выразил сильные спасения по поводу искренности русских. Когда же Некрасов приехал в Ригу и Михаил Драге сообщил Плеттенбергу, что дьяк привез деньги, то Плеттенберг произнес: "Слава тебе, господи, что царь такое овсе жалование к великому магистру проявил, придется нам всем за это жалованье своими головами служить".
      Несмотря на столь изрядный скептицизм и желчность, Плеттенберг попросил своих советников встретиться с Некрасовым и пригласить его на аудиенцию. Некрасов согласился и в тот же день встретился с Плеттенбергом. Магистр Ливонии вел себя очень сдержанно и сказал русскому послу, что считает честью для Ордена "высокое жалование царя" к великому магистру и будет сохранять дружественные отношения Ордена с Москвой. Плеттенберг распорядился послать грамоту Василию III, выдержанную в дружественных тонах, и после этого отпустил дьяка восвояси. Плеттенберг выделил Некрасову и Драге пятьсот всадников и под такой крупной охраной обоз с деньгами 30 октября прибыл в Мемель. Здесь обоз взяли под охрану люди Альбрехта и 6 ноября препроводили в Кенигсберг.
      ***
      Как только Сигизмунд узнал, что русские доставили деньги в Кенигсберг, он тотчас же во главе армии двинулся к Торуни. В это время в его распоряжении было около пяти тысяч человек.
      Опасаясь быстрого начала войны, Альбрехт послал навстречу отрядам наемников, медленно идущим к Пруссии с запада, своих ближайших сподвижников Георга Ангера, Зигмунда Зихау и Дитриха Шонберга. Одновременно один из сановников Ордена Мельхиор Рабенштайн снова выехал в Москву. Он покинул Кенигсберг 11 декабря 1519 г. и уже 1 января 1520 г. вручил свои грамоты боярам великого Московского князя. Рабенштайн сказал, что Альбрехт не мог начать войну с Сигизмундом из-за отсутствия денег. Присланная в ноябре помощь также очень невелика, ибо для найма тысячи пехотинцев на один год нужно 55 тысяч золотых, а Некрасов привез только 14 тысяч.
      Рабенштайн попросил выслать еще 55 тысяч золотых, а затем предоставить и основную часть кредита для найма двух тысяч кавалеристов и десяти тысяч пехотинцев. В заключение орденский посол передал просьбу великого магистра послать в Литву русские и татарские отряды.
      Кроме того, Рабенштайн передал насилию III, что, по сообщению Николая Шенберга, папа намерен направить в Россию, Пруссию и Польшу послов, которые бы, наконец, примирили насилия и Альбрехта с Сигизмундом.
      Внук покойного Максимилиана Габсбурга, новый император Карл V, тоже собирался прислать в Москву посла для того, чтобы возобновить прежний договор. И если это произойдет, сказал орденский посол, то великий магистр очень просит Василия III, чтобы от русско-имперского договора не было какого-либо урона Тевтонскому ордену.
      Пока Рабенштайн вел переговоры Альбрехт выступил в поход против Сигизмунда. заручившись поддержкой некоторых государей. Крупные денежные субсидии Альбрехту предоставили магистр Ливонии Плеттенберг, Бранденбургский маркграф Казимир, магистр Тевтонского ордена в Германии Вильгельм Гогенцоллерн. Русские деньги были маленьким ручейком среди полноводных рек серебра и золота, хлынувшего в казну великого магистра. Его доверенные лица закупали оружие и снаряжение, вербовали ландскнехтов, ссужали деньгами лазутчиков.
      Все это крайне тревожило Сигизмунда: в условиях не прекращающейся войны с Россией на его северо-восточном фланге нависла новая грозная опасность.
      Сигизмунд долго надеялся на мирный исход обострившегося конфликта. В конце 1519 г. польский король добился в Ватикане подтверждения действительности Торуньского договора 1466 года, он надеялся, что папа заставит Альбрехта выполнить, обязательства, вытекающие из этого договора, но дальше формального подтверждения договора дело не пошло. Тогда 2 декабря 1519 г. Сигизмунд прибыл с войсками в Торунь и еще раз потребовал от Альбрехта принесения присяги, однако Альбрехт снова отказался.
      Сигизмунд был полон решимости настоять на своем и силой принудить великого магистра к выполнению Торуньского договора.
      11 декабря1519г. сейм Польского королевства объявил Тевтонскому ордену войну. К границам Пруссии двинулось крупное польское войско под командованием одного из лучших полководцев Польши - Николая Фирлея.
      Начало войны для Альбрехта, конечно же, не было неожиданным, он ждал этого, желал войны и делал все для того, чтобы она началась.
      Через своего агента канцлера Шидловецкого, который получал деньги не только от императора, но и от гроссмейстера, он знал обо всех готовящихся в Польше мероприятиях и даже получал от канцлера копии секретных документов.
      Однако не смотря на то, что Орден много лет готовился к воине, великий магистр начал ее в очень неудобный, для себя момент. Альбрехт выступил против поляков, получив известие, что солдаты Сигизмунда напали на владения Эрмландского епископа. Во главе трехсот всадников и двухсот пехотинцев Альбрехт нанес ответный удар полякам и захватил замок Бранево.
      Этим, по существу, успехи великого магистра и ограничились, инициатива была утрачена из-за отсутствия резервов. Уже к концу января Альбрехт запросил помощи у русских, пеняв, что ему одному с польскими силами не справиться. Но русские никак не отреагировали на просьбу великого магистра.
      Как раз в это же время от воевод Василия III стали поступить в Москву сообщения о болезни короля Сигизмунда. Для выяснения распространившихся слухов к виленсксму воеводе Николаю Радзивиллу был послан гонец Борис Каменский. До получения "полных вестей" о короле орденскому послу Мельхиору Рабенштайну не давали аудиенций и ни о чем не сообщали.
      Об орденском после вспомнили через месяц. 24 апреля Рабенштайна вызвали в Кремль и сообщили, что великий князь приказал послать еще серебра для найма тысячи пехотинцев после того, как в Москве станет достоверно известно, что Альбрехт действительно воюет с Сигизмундом. Что же касается основной суммы, то великий магистр получит ее, как только пойдет к Кракову. С этим ответом великого князя Рабенштайн 8 мая выехал в Кенигсберг.
      За те четыре месяца, пока Рабенштайн находился в России, Альбрехт успел испытать и радость первых удач и горечь первых поражений. Уже 12 марта 1520 г. поляки взяли Квидзынь, 29 апреля - Голанд, а 26 мая Бранево. На второй день после падения Бранево поляки подошли к Кенигсбергу.
      Военные неудачи усугублялись тяжелым финансовым положением Тевтонского ордена. С самого начала воины он столкнулся со многими трудностями и наиболее Серьезными из них были нехватка денег, солдат и провианта. Уже в конце февраля 1520 г. великий магистр попросил новый кредит у Плеттенберга, но ливонский магистр на этот раз не был расположен легко и быстро расставаться с деньгами. В середине марта Альбрехт попросил у него вооруженной поддержки против поляков, убеждая Плеттенберга в присылка хотя бы трехсот рейтаров, но и на этот раз Плеттенберг не спешил исполнить просьбу своего гроссмейстера.
      Две недели спустя Альбрехт вынужден был послать к магистру Ливонии комтура Кенигсбергского замка Михаила фон Драге с настоятельной просьбой о возможно более скорой присылке рейтаров, денег и провианта. Кроме того. Драге должен был договориться о мерах по охране русских послов, направлявшихся в Пруссию.
      13 мая в Москву возвратился Василий Александрович Белый. Он подтвердил, что Альбрехт начал войну с поляками и поэтому очередному русскому послу в Кенигсберг Александру Семеновичу Шарну, уехавшему 17 мая 1520 г., Василий III поручил узнать, как идет война между Польшей и Тевтонским орденом.
      Уже по пути в Кенигсберг Шарна узнал, что фортуна давно изменила Ордену: Сигизмунд отбил у немцев города, захваченные ими в первые недели воины, и плотной дугой с юга и запада охватил орденские владения. Шарна сообщил, что в настоящий момент у Сигизмунда 16 тысяч войск, которым противостоят значительно более слабые отряды ордена. Альбрехт, писал Шарна, ждет наемников и денежной помощи от Плеттенберга и Рижского архиепископа. Из Риги Шарна уведомил Василия III, что часть наемников добралась до Мемеля.
      Шарна приехал в Пруссию 20 июля и уже через четыре дня вместе с Некрасовым уехал обратно. Несмотря на краткость пребывания в Кенигсберге, русский посол узнал, что летом 1520 г. дела Альбрехта обстояли отнюдь, не блестяще. Уже в конце мая войска Сигизмунда подошли к Кенигсбергу, но Альбрехт сумел отбить первый приступ. Однако поляки остановились неподалеку от города.
      Внутри Ордена не было единства взглядов. Многие сановники стояли за скорое окончание войны. Выразителем пропольских настроений и сторонником примирения с Польшей был и магистр Ливонии Плеттенберг. Еще 30 апреля 1520 г. он высказал крайнее неудовольствие тем, что Дитрих Шонберг имеет столь большое влияние при дворе великого магистра и настоятельно рекомендовал отказаться от союза с Россией и заключить перемирие с поляками.
      Сильное давление сказывал на Альбрехта и Ватикан. Папа требовал немедленного заключения мира между Польшей и орденом, ибо война немцев с королем Сигизмундом мешала осуществлению антитурецких планов римского первосвященника. Папа даже послал в Пруссию и Польшу специальную дипломатическую миссию во главе с епископом Захарием Феррери. Кардинальский комитет дал ему задание попытаться проехать и в Россию, если это окажется возможным. 26 сентября 1519 г. папа Лев Х выдал Захарию Феррери грамоту, которую ему следовало лично передать Василию III.
      В грамоте Лев X писал, что ему стало достоверно известно о желании великого князя Московского принять унию. Для того, чтобы осуществить союз России с Римом, Лев X и посылал в Москву епископа Захария.
      Однако дальше Польши Феррери не поехал, так как в Кракове ему заявили, что путешествие за пределы Польши опасно и неудобно.
      С апреля 1520 г. в Торунь один за другим приезжали и послы курфюрстов. Были там и венгерские послы. И все они просили Сигизмунда заключить с Тевтонским орденом мир.
      Однако польский король не хотел мира, как не хотел его и Альбрехт. Его не оставляла надежда получить от Василия III обещанные деньги, и 26 мая 1520 г. великий магистр отправил в Россию посла Георга Клингенбека.
      14 июня Клингенбек прибыл в Москву. На аудиенции у великого Московского князя он изложил причины постигших Альбрехта неудач. По словам орденского посла, прежде всего это следовало объяснить задержкой наемников. Сейчас, сказал Клингенбек, наемники стоят у рубежей Пруссии и первостепенная задача великого магистра -найти для них деньги. В противном случае Сигизмунд возьмет верх и Орден постигнет катастрофа.
      Пока Клингенбек вел переговоры с Василием III, дела Альбрехта еще более ухудшились. 30 июня гонец великого магистра привез в Москву грамоту, в которой сообщалось, что польские войска стоят в полумиле от Кенигсберга и немцам не остается ничего иного, кроме заключения перемирия.
      18 июня великий магистр был вынужден просить Сигизмунда об отводе польских войск от Кенигсберга. Альбрехт выехал в Торунь в ставку короля. Немедленного заключения мира потребовал от Сигизмунда и император Карл V. Но Альбрехт 29 июня прервал переговоры, ибо узнал, что в Кенигсберг уже после его отъезда прибыли четыре тысячи наемников из Дании.
      Теперь поляки начали войну на два фронта, так как с севера на них двигались наемники, прибывшие из Дании, а с запада шли наемники, навербованные в Германии. Угроза для поляков была довольно значительной: 8 тысяч пехотинцев и 1900 кавалеристов при 20 орудиях во главе с графом Вильгельмом Изенбургоми кондотьером Вольфом Шонебургом подошли к Гданьску и ссадили его.
      Однако взять город им не удалось. Лишившись надежды на военную добычу и грабеж, и не получая жалования, наемники разбрелись из-под Гданьска в разные стороны, а многие из них продали свою шпагу полякам.
      События сменяли друг друга настолько быстро, что в Москве далеко не сразу могли правильно сориентироваться в создавшейся обстановке. 12 июля, когда Клингенбек двинулся обратно в Пруссию, вместе с орденским послом поехал русский посол Афанасий Моклоков с очередной небольшой партией денег.
      В декабре в Москву был послан еще один орденский посол Альбрехт фон Шлибен. Он должен был всемерно форсировать вопрос о деньгах, добиваясь немедленной высылки еще одной партии серебра. Миссия Шлибена оказалась успешной. 15 марта 1521 г. он выехал в обратный путь, имея категорическое заверение Василия III о скорой присылке денег в Пруссию. Василий направил вместе со Шлибеном посла Ивана Булгакова.
      В грамоте, которую Василий III направил Альбрехту, говорилось, что вопреки распространяемым в Пруссии слухам, русские не заключили перемирия с поляками, хотя Сигизмунд дважды присылал в Москву своих дипломатов с предложением мира.
      Следом за Шлибеном и Булгаковым из Москвы во Псков, и далее к ливонской границе, в сопровождении большого конвоя двинулся еще один обоз с серебром. На этот раз деньги должен был сопровождать Семен Сергеевич Левашов. Альбрехт фон Шлибен поспешил известить великого магистра об успешном окончании переговоров с русскими и о том, что в Пруссию направлен еще один обоз с серебром.
      Известие от Шлибена Альбрехт получил 5 апреля 1521 г., однако в этот день, проиграв войну, он был вынужден подписать с Польшей договор о четырехлетнем перемирии.
      По этому договору взаимоотношения Польши и Тевтонского ордена вновь определялись третейским судом из императора, короля Венгрии, курфюрста Саксонского и прелатов Германской империи. Практически сразу же было достигнуто соглашение о прекращении войны и выводе польских войск из Пруссии в течение четырех недель, а также быстрое обоюдное освобождение пленных.
      Таким образом, у Альбрехта не было никаких основание получать деньги, ибо война прекратилась, а кредит представлялся именно на ее ведение.
      Но великий магистр поступил по-другому: 6 апреля он отправил к Шлибену гонца с депешей, в которое орденскому послу предписывалось убедить русских в необходимости переслать деньги в Пруссию для того, чтобы Орден, получив их, мог отказаться от перемирия и продолжать войну. В самом твердом намерении бороться с поляками великий магистр сумел убедить и Ивана Булгакова, в конце апреля приехавшего в Пруссию. Возвратившись в Москву, Булгаков посоветовал Василию III передать деньги немцам и в конце мая по приказу великого князя русское серебро из Пскова было вывезено в Ливонию.
      Альбрехт понимал, что Василий III в любой момент может возвратить обоз в Москву и поэтому сильно беспокоился за судьбу денег, полученных после столь долгих переговоров и мытарств. Еще весной он отправил в Ливонию Михаила фон Драге, поручив ему встретить русских послов и препроводить их в Пруссию. 18 июня 1520 г. великий магистр послал на помощь Драге своего секретаря Христофора Гаттенхофена, обязав его немедленно сообщить о русских послах и о мерах, предпринятых для безопасного провоза денег в Пруссию. Еще не получив письма великого магистра, Драге уведомил своего господина о том, что он встретил русских послов с деньгами в (крепости Венден - ныне латышский город) Цесис. 30 июня деньги были доставлены по назначению.
      Оживленные сношения и частые контакты между Пруссией и Россией, казалось бы, могли создать спокойную обстановку в союзной Альбрехту Ливонии. Однако даже столь очевидные проявления дружелюбия со стороны России не рассеяли атмосферу подозрений и опасений. Боясь нападения русских, капитул ордена в Ливонии и ландтаг решили послать в Россию послов для того, чтобы пролонгировать русско-ливанский договор, подписанный в 1509 г.
      Казалось бы, Альбрехту следовало удовлетвориться полученными деньгами, но аппетит великого магистра оказался неуемным: в марте 1522 г. он снова послал в Москву Георга Клингенбека, желая получить еще одну партию серебра.
      21 марта Клингенбек прибыл во Псков и отсюда послал Василию III письмо с просьбой как можно скорее пропустить его в Москву, ибо дело, с которым он прибыл, не терпит никакой отсрочки. Посла немедленно пропустили в Москву. Здесь Клингенбек сделал заявление, которое окончательно расстроило и без того непрочный русско-орденский союз.
      На аудиенции с великим Московским князем прусский посол заявил, что все беды, постигшие Тевтонский орден, произошли из-за невыполнения русскими своих союзнических обязательств. Во-первых, сказал Клингенбек, русские сказали недостаточно щедрую помощь деньгами, а во-вторых, совсем не сказали поддержки войсками, ибо операции, проводимые воеводами Василия III в Литве оказались мало эффективными. Именно поэтому, резюмировал посол, Альбрехт потерял часть орденских территорий, а в конечном итоге именно поэтому же и проиграл войну, заключив вынужденное четырехлетнее перемирие. Василий III отверг все упреки и посол (в письме гроссмейстеру) был вынужден констатировать, что ответ русских был "резким, но верным".
      Кратковременное пребывание Клингенбека в Москве совпал с приездом в русскую столицу польского посла Станислава Довгирдова. Довгирдов просил Василия III заключить с Польшей вечный мир или перемирие. Великий князь Московский выразил согласие и послал в Польшу дьяка Василия Полукарпова с подъячим Иваном Щекиным для ведения предварительных переговоров о присылке "великих послов".
      В августе 1522 г. "великие послы" - Петр Кишка и Богуш Боговитинович прибыли в Москву. Переговоры заняли пять дней. 7 сентября между Россией и Польско-Литовским государством было подписано пятилетнее перемирие.
      1 марта 1523 г. посланные в Польшу бояре Василий Григорьевич Морозов и Андрей Никитич Бутурлин привели короля Сигизмунда к крестному целованию на перемирной грамоте.
      Таким образом, весной 1522 г. десятилетняя воина между Россией и Польшей закончилась. Ее окончание объективно способствовало улучшению позиций Польско-Литовского государства в его борьбе с Тевтонским орденом, ибо теперь у великого магистра Альбрехта не осталось никаких надежд на вовлечение России в войну с королем Сигизмундом.
      В результате этого Тевтонский орден сказался в положении, когда под угрозу окончательного уничтожения ставились вековые привилегии немецких феодалов Прибалтики и само существование созданного ими государства. Пытаясь найти выход из положения, Альбрехт решился на крайнее средство: он принял протестантизм, отказался от сана великого магистра и объявил владения Ордена в Пруссии секуляризованными. В результате этого Тевтонский орден, как военно-монашеская католическая организация, был ликвидирован, на его месте появилось светское государство, в котором власть оказалась в руках представителей крупнейших феодальных фамилий Германии.
      Весной 1525 г., когда истек срок четырехлетнего перемирия, подписанного в 1521 г., Альбрехт Гогенцоллерн приехал в Краков для заключения мира.
      8 апреля 1525 г. бывший гроссмейстер подписал мирный договор, по которому новое государство объявлялось герцогством, находящимся в вассальной зависимости от короля Польши. Специальный пункт договора гласил, что если у бранденбургских маркграфов не окажется наследников по мужской линии, то новое герцогство полностью перейдет под власть польской короны. По договору все старые привилегии, которыми пользовался Тевтонский орден, утрачивались, однако все права и привилегии прусского дворянства - будущего юнкерства - оставались в силе. Новому герцогству предоставлялось право чеканки собственной монеты, а герцог Пруссии в сенате, на сеймах и имперских съездах получал право занимать место рядом с королем Польши.
      9 апреля представители прусских сословии ратифицировали только что подписанный договор и признали Альбрехта Гогенцоллерна своим полновластным господином. А днем позже на старом городском рынке Кракова у стен древнего Вавеля при стечении огромных толп народа коленопреклоненный герцог принес королю Сигизмунду присягу, обещая "верно служить ему, и всем его наследникам, и короне Польши... и делать все, что надлежит верному вассалу".
      Коленопреклоненный герцог многим присутствующим казался символом сломленной Пруссии и никто не мог представить, что новое государство, возникшее на территории Польши, вскоре же станет одним из самых опасных ее врагов.
      II ОХОТНИК ЗА ТРОНАМИ
      Историко-приключенческий роман.
      "В 1990 году был опубликован мой историко-приключенческий роман "Охотник за тронами". Этим романом издательство "Отечество" открыло серию военно-патриотических книг, названную "Народной библиотекой".
      Книгу я посвятил памяти моего отца, гвардии капитана Николая Иннокентьевича Балязина, участника штурма Кенигсберга, а гонорар передал в фонд строительства семейных домов для детей-сирот и на приобретение колясок для инвалидов-афганцев.
      Пять глав этого остросюжетного историко-приключенческого романа рассказывают о Кенигсберге XVI века о легендах древних пруссов, о политических интригах орденских сановников, направленных и против Речи Посполитой и против Московского Царства.
      Одна из глав, названная "Сумка, полная секретов", была написана на основании одного из документов орденского архива, обнаруженного мною в фондах библиотеки Генерального Штаба, тогда хранившихся в архиве Библиотеки имени Ленина, позволив раскрыть подлинные, невыдуманные тайны запутанной внешней политики многоликой средневековой Европы".
      Часть вторая
      МЯТЕЖНИК
      Николка в земле ПРУССОВ
      Сорокатысячный табор отбитых у татар полоняников недолго шумел возле посадов Вильны. Почти сразу же стало таять великое многолюдство бесприютное, голодное, бездельное. Не было работы, а значит, не было ни хлеба, ни крыши над головой.
      Даром кормить такую несметную ораву никто не хотел, да и не мог. Тысячи несчастных побрели теперь на юг по тем шляхам, по которым всего месяц назад гнали их татары.
      Первые два-три дня сердобольные горожане еще подавали несчастным полоняникам хлеб, репу, молоко. Потом и этого не стало. Жители Вильны быстро сменили жалость на равнодушие, и еще быстрее на место равнодушия пришла злоба. Кому нужны были тысячи праздношатающихся голодранцев, готовых из-за куска хлеба на все?
      Николке удалось прибиться к артели землекопов, что рыли ров и насыпали новый городской вал. Работа была такая большая - тысячи людей могли возле нее
      прокормиться. Только, положа руку на сердце, не по душе было Николке землю рыть.
      "Что я, слепец подземный? - думал Николка, с ненавистью швыряя лопатой тяжелую глину.- Сделали из человека крота и думают, век буду здесь землю ковырять".
      Прежнее его казацкое житье - под небом и солнцем, в обнимку с ветрами, с травами впереплет - казалось далекой сказкой.
      "В неволе у татар и то лучше было,- приходили в голову ему и вовсе уж нелепые мысли.- Хоть надежда впереди какая-никакая была. А здесь как вол в хомуте".
      Ко всему, как на грех, зарядили дожди. Земля стала липкой, тяжелой. И однажды, вымокший до нитки, уставший до изнеможения, Николка сказал себе:
      - Шабаш! Был Николка землероем, да весь вышел. Набравшись решимости, побрел он отыскивать артельщика.
      - Чего тебе? - спросил артельщик.
      - Уйти из артели хочу, дядя Аверьян.
      - Далеко ль собрался? - Не знаю куда, только не хочу боле землю рыть.
      - А чего ж еще мужикам на земле делать, если не пахать да не рыть?
      - Боронить можно,- обозленно проговорил Николка,- гулять по ней можно, зверя-птицу бить, коней пасти, да мало ли чего еще можно!
      - Воинников и без нас довольно, а шастать бездельно надолго ли тебя хватит?
      - Ты за меня не страшись, дядя Аверьян, поди, не пропаду.
      Рыло оглядел паренька от лаптей до нечесаной желтой копны волос. И Николка понял, что в глазах главного артельщика цена ему - полушка.
      - До субботы потерпи, трудолюбец,- с немалым пренебрежением произнес Аверьян,- а там пущай придет ко мне ваш старшой. Скажу ему, сколь ты наработал.
      Николка повернулся и побрел обратно - рыть ненавистную глину и ждать неблизкого еще конца недели.
      В субботу выдали ему семнадцать грошей и разрешили еще одну ночь переночевать в артельной землячке.
      В воскресенье, на Симеона-летопроводца, Николка пошел на базар, по-местному - торговице, или же маркг.
      На торговице народу было много. Явился юнец сюда не за товаром отправился послушать, о чем говорят люди, порасспросить да выведать, куда лучше подаваться на зиму. Долго бродил по рынку безо всякой удачи, пока наконец в рыбном ряду не попался ему словоохотливый рыжий литвин, торговавший вяленой рыбой и неплохо понимавший по-русски.
      Литвин сначала долго рассуждал, что народу сейчас везде много, хотя вольный человек дело себе завсегда найдет. Поклонись только помещику - тут же получишь теплый закут, деревянную ложку, полбу хлебать, но тут же и лишишься кое-чего: за лавку возле печи да за тертую репу подаришь ему волюшку. Однако не отказался литвин и Николке путь указать.
      - Пойдешь от Вильны на полночь и держись все время левой руки, ближе к заходу,- говорил он, тыча рукой в пространство.- На исходе второго дня пройдешь большой город - называется Ковно, или Каунас. Дальше держись так же, а у людей спрашивай дорогу к морю, чтобы привела к неринге-косе Куршей или к замку-пилсу Мемельбургу.
      - Там много рыбы и мало людей, иди туда,- сказал литвин. И, поискав слова, добавил уверенно: - Я сам там был. Можешь верить. Нет никакой работы лучше, чем рыбу брать,- покой и воля.
      Николка поклонился доброму человеку и, купив нехитрый припас, отправился к себе в землянку, всю дорогу думая об одном и том же: верить ли рыбному торговцу или же поопастись, и к Мемельбургу, в землю куршей, не ходить.
      Повыспросив у артельщиков, что это за край и какие люди там живут, Николка собрался в дорогу и 8 сентября на осенины тронулся в путь. Неделей позже, на Воздвиженье, уже верстах в тридцати за Ковно, его нагнал обоз в три телеги. Возчик правил лишь первой лошадью, остальные были привязаны за облучки телег,
      идущих впереди. Мужик, проехав мимо Николки, пару раз обернулся и вдруг спрыгнул с телеги.
      - Э-э-э, друг! - закричал он радостно. Николка, приглядевшись, обрадованно ахнул: навстречу шел его мимолетный доброхот - рыжий торговец из рыбного ряда.
      - Здорово, друг! - столь же сердечно приветствовал знакомца Николка. И в самом деле, как было не радоваться!
      Человек бывалый, судя по всему, добрый, да и путь-дорога хорошо известна.
      Широко улыбаясь, рыжий литвин спросил:
      - Поедешь со мной?
      - Если возьмешь, не знаю, как и благодарить! Рыжий махнул рукой: пустое-де, садись. Вместе дело пошло веселее. В дороге познакомились. Звали литвина Юозас, а на русский манер - Иосиф.
      На другой день пристал к обозу еще один человек. Высокий худой путник назвался Митрием, по прозвищу Оглобля. .Послал его хозяин из города Смоленска в Мемельбург проведать, прибыльно ли нынче заморским торговым людям продавать лен.
      Оказался Митрий человеком знающим, словоохотливым. С Юозасом по-литовски говорил бегло. Не удержавшись, Николка спросил:
      - А ты, дядя Митяй, отколе ж по-ихнему понимать наловчился?
      Митрий ответил охотно:
      - Это, вьюнош, дело меня выучило - торговля. Всякие народы, языки всякие промеж себя торгуют. Как же ты с ними договоришься, если не будешь по-ихнему понимать? А я,- добавил Митрий, чуть с по-' хвальбой,- и по-немецки научен, и по-голландски, и по-польски.
      "По-польски и по-литовски и я немного могу",- оскорбившись, подумал Николка, но рыжему ничего не сказал. А Митяй, будто учуяв Николкину обиду, сказал с утешением:
      - Да ты-то еще молод. Поживешь в этих краях - не менее моего знать будешь. Дивные эти края! Кто здесь только не живет - и литва, и латы, и чудь, и курши, и поляки, и немцы, и русские, и свея, и еще многие малые племена, да из-за моря приходят сюда голландцы, немцы из Дацкой земли, мурмане...- Митрий, перечисляя незнакомые Николке имена, с удовольствием загибал пальцы, когда пальцев на руках не хватило, довольно хохотнул.