Глава 17

БОЕЦ-БРАВИ ЗЕНИККИ

Теперь жизнь для меня, Дрея Прескота, потекла по совершенно иному руслу. Раньше мне недоставало товарищества. Я нашел этот редкий на Крегене товар только среди шатров и фургонов кланнеров в лице Хэпа Лодера и ему подобных. Масперо и прочие, как я думал, богоподобные существа из Афразои всегда внушали мне глубокое благоговение, но не больше. И вот теперь я снова обрел товарищей в лице принца Вардена и его ближайших соратников в доме Эвард города Зеникки. А также, самое странное, я нашел чувство дружбы, теплой, человечной — настоящей роскоши для меня, в виде мудрого общения с тетей Шушей. Я признавал, что она может однажды вспомнить то, что знала об Афразое, но не нуждался в этой надежде, чтобы восхищаться ею. Признаться честно, моя привязанность к ней граничила с глупостью — если приязнь вообще может быть глупостью.

Аэроботы были в Сегестесе предметом редким и дорогим, и Ванек отправил отряд починить и доставить обратно тот, на котором сбежали мы с Делией, рассматривая его как еще один трофей, вырванный у ненавистных Эстеркари. Делия сказала, что знакома с аэроботами, и добавила, что ее страна имеет непосредственное отношение к их производству.

Я с немалым воодушевлением подключился к планам Дома Эвард сбить спесь с Дома Эстеркари. Одетый в зелено-синие цвета Эварда, я щеголял вместе с другими молодыми бойцами, когда мы прогуливались по пассажам, навещали питейные заведения и участвовали в различных развлечениях в местном эквиваленте Сохо в Зеникке. Я заходил во впечатляющее здание Собрания и наблюдал, как проходили нескончаемые дебаты, а мужчины и женщины входили и выходили, покидая или занимая кресла, отведенные их Домам. Мы даже вступили в пару стычек между брави — сплошные развевающиеся плащи, лязг и звон шпаг и кинжалов, крики и смех, а затем поспешное отступление, когда мы заметили изумрудно-алые мундиры городской стражи, спешившей разнять дерущихся.

За стенами нашего анклава мы, конечно же, находились в безопасности. Для того чтобы прорваться в анклав, потребовалась бы целая армия. Правда, имело место множество случайных налетов — и часто, как я узнал с мрачно-ироническим весельем, чем немало удивил принца Вардена — ради похищения какой-нибудь девушки. Ни один Дом не чувствовал себя в одиночку достаточно сильным, чтобы напрямую бросить вызов другому. Примерно сто пятьдесят лет назад Эстеркари, благодаря крючкотворству, убийствам, подкупу, а затем и голой силе, выгнали предшествующий Дом из анклава и прочих его владений, где они теперь располагались. Ядовитая ненависть тети Шуши к изумрудно-зеленому объяснилась, когда я узнал, что она была из Стромбора, то есть принадлежала к тому уничтоженному дому и как раз вышла замуж в Дом Эвард, когда ее родных, друзей и близких перебили и рассеяли. Некоторых продали в рабство, иные ушли в кланы, а остальные уплыли на кораблях за горизонт, да так и не вернулись.

Благодаря двойной силе закона и обычая, все права, звания и привилегии Дома Стромбора перешли к Дому Эстеркари.

Каждый анклав Дома был сам по себе городом: с мозаичными мостовыми, мраморными, гранитными и кирпичными стенами, сводчатыми крышами, колоннадами, башнями и шпилями, со всей великолепной путаницей роскошной архитектуры. Эвадское пиво оказалось на редкость хорошим. Зеникка вообще славилась пивом, хотя оно, в общем-то, было слабым и малоградусным. Мы, молодые бойцы, проходили, фланируя, долгий путь ради глотка только что сваренного пива, мудро и часто икая, когда обменивались замечаниями о его качестве и крепости. Кларет Зеникки тоже совсем неплох. Я весьма положительно смотрел на перспективу стать гражданином Зеникки и иметь право на город-анклав Эвардов с его каналами, улицами и площадями.

По всему городу стояли храмы, воздвигнутые по большей части в честь Зима и Генодраса, но каждый Дом имел также собственные храмы и святилища особого анклавного божества.

При всем этом безумном поиске удовольствий, в который я погрузился в то время, я даже тогда видел, что все это — лишь поиски болеутоляющего. Проблема Делии вечно оставалась со мной, и ничто не могло ее снять. Я лелеял свою боль про себя, ненавидя ее и все же не в состоянии забыть. Делию требовалось вернуть на родину, но найти эту родину было весьма затруднительно.

Мы сосредоточенно разглядывали в библиотеке морские карты и чертежи земли, и я с уколом ностальгии обнаруживал, какими похожими и все же иными были местные карты. В большой библиотеке Эстеркари хранились портуланы, но добраться до них мы не могли. Глобусы походили на глобусы средневековой Европы — уверенно нарисованы побережья близлежащих стран, но определенность постепенно теряется, когда расстояние набрасывает на знания тень неведения — до тех пор, пока на противоположной стороне глобуса не остаются только самые общие очертания континентов и островов. Афразои не было нигде, так же как и Дельфонда.

Глядя на карты, Делия покачала головой.

— Очертания моей страны не похожи ни на одну из этих.

Я разделил драгоценные камни на три части. Глоаг, по-волчьи оскалившись, взял их, но остался со мной как беспутный собутыльник. Делия, с презрительным выражением лица и поджав губы, оттолкнула камни обратно через сверкающий стол из дерева струм .

— От той женщины я ничего не возьму.

Я спрятал камешки в сундуке, пообещав себе, что они будут сохранены для Делии с Синих гор.

Ванек и его сын, Варден, настояли, чтобы мы считали трофейный аэробот своим. Делия взяла меня полетать и показала, как управлять судном, которое я находил волшебным и чудесным.

Во время этого периода я заговаривался с тетей Шушей далеко за полночь, так как она мало нуждалась в сне. Она была свидетельницей ужасного нападения на ее Дом и видела, как уводили молодых девушек и убивали мужчин. Я заметил, что она не держала большого штата рабов и, вообще, Эварды во всех делах со своими рабами были настолько человечны, насколько это возможно, учитывая обстоятельства и природу самого института рабства.

Наконец мы составили план, и пришло время сыграть в нем роль. Я дал слово Вардену, что помогу ему. Эстеркари, как мы раскрыли, готовили крупное выступление против Эвардов, Рейнманов и Виккенов — Домов, находящихся в блоке с Эвардами.

План отличался дерзостью, но его можно было осуществить, только нам требовалось нанести удар первыми — иначе мы пропали. Почти неизбежно, чем бы ни кончилось соперничество, город встанет на уши. Ставки в рискованной игре были огромными.

Из зорок и снаряжения, захваченного нами, когда я помог отбить нападение кланнеров на караван, я отобрал отличного скакуна и экипировку. Я облачился в алую набедренную повязку и надел поверх нее красно-коричневую кожанку кланнера, украшенную бахромой. Как ни странно, именно в этот день я узнал, о какой именно девушке мечтал принц Варден. Он рассказал мне об этом во время наших обходов таверн и фланирования по городу. Варден, оказывается, — и я почувствовал неуместный укол вины — был по уши влюблен в Натему. Он видел ее много раз в сопровождении отряда телохранителей, и в груди его горела безнадежная страсть.

— Она обещана другому, этому придурку Працеку из Дома Понтье. И в любом случае, разве могут два наших Дома согласиться на такой союз?

Я от души посочувствовал принцу, ибо мне следует сказать вам, что он был настоящим другом и доблестным человеком.

— Случались и более странные вещи, Варден, — сказал я.

— Да, Дрей Прескот. Но никогда столь странной, как возможность для меня заключить Натему в объятия!

— Она знает?

Он кивнул.

— Я добился, чтобы ей передали весточку. Она пренебрегает мной. Она послала оскорбительный ответ — довольно и того, что она отказалась.

— Это подстроил ее отец. Она не могла такого сделать.

— Ха, Дрей! Ты пытаешься подбодрить меня и еще больше насмехаешься надо мной!

Если бы я сказал принцу Вардену, что прибыл с планеты Земля, находившейся, как я теперь знал, в четырехстах световых годах от Крегена, — он уставился бы на меня, разинув рот. Это, пожалуй, намного страннее, чем то, что девушка может изменить свое решение. Я снова подумал о Натеме, о ее своевольном упрямстве и полном отсутствии понимания, что у кого-то, кроме нее, есть собственные желания, с которыми следует считаться. Ее упрямство, знал я, все равно что колеблемый ветром тростник по сравнению со стальным упорством Делии с Синих гор. Делия была рядом со мной, когда мы дрались с враждебными нам людьми, чуликами и дикими животными. Делия улыбалась мне сквозь дым лагерного костра, кода мы ели мясо убитой ею дичи. Делия носила белые меха, содранные мной с убитого для ее защиты зверя.

Я заметил, что Делия с Синих гор по-прежнему носит эти белые меха, хотя могла выбрать сотни куда более великолепных мехов. Должно быть, она делала так, думал я, чтобы посмеяться надо мной и унизить меня. Я не мог винить ее за это, ввиду несчастий, принесенных мной. Теперь мне стыдно за свои недостойные мысли, но тогда я мучился из-за Делии из Дельфонда, зная, как мне думалось, что она ненавидит меня, не уважает и презирает за неотесанность.

Если бы Варден испытывал в отношении своей Натемы то же самое, что и я, если бы он пережил то, что пережили мы с Делией, интересно, как бы он смотрел на нее?

Делия всегда была добра с Варденом и, мне казалось, изо всех сил старалась быть с ним любезной. Он будет подходящим мужем, если Эстеркари не перережут ему глотку. Но я отказывался позволить ревности омрачить нашу дружбу.

Итак, утром я отправился повидаться с Делией, надеясь попрощаться с ней. Она сидела в зеленовато-синем платье и читала старую книгу с выцветшими и хрупкими страницами. На низком кресле рядом с ней шелковисто поблескивали белые меха линги.

— Что?! — вскочила она, когда я кончил говорить. — Ты уезжаешь! Но — но я думала…

— Ненадолго, Делия. В любом случае, не думаю, что мое отсутствие будет тебе неприятно.

— Дрей! — Она прикусила губу, а потом толкнула ко мне книгу, показывая идеально подстриженным сверкающим розовым ноготком на смазанную гравюру.

Искусство книгопечатания на Крегене широко варьируется как по качеству, так и по технике. Эта книга была древняя, гравюра — темная, а печать грубовата.

— Я считаю, Дрей, что это карта моей страны.

Я почувствовал вспышку интереса.

— Мы можем добраться до нее — скажем, на аэроботе?

— Я считаю, что да, но нужно сравнить ее с более современными картами. Поэтому…

Тут я вспомнил, зачем пришел повидаться с ней, вспомнил о своем обещании Вардену. Я почувствовал, как сходятся мои брови и сжимаются губы. Мое лицо приобрело безжалостно-угрожающее выражение.

— Я обещал Вардену. И должен ехать.

— Но… Дрей…

— Я знаю, с каким презрением ты должна смотреть на меня, Делия с Синих гор. Именно мой эгоизм вовлек тебя во все несчастия, которые ты претерпела. Сожалею, искренне сожалею и желаю вернуть тебя к твоей семье.

Я взял за правило никогда не извиняться — но Делии с Синих гор я миллион раз сказал бы, что сожалею. Она встала с румянцем на щеках, глядя на меня великолепными карими глазами, нервно сжимая белые меха линги .

— Если ты так думаешь, Дрей Прескот, то тебе лучше всего отправляться выполнять свою задачу. — Она отвернулась от меня, держа в безвольно опущенной руке книгу. — И когда вы преуспеете и покорите Эстеркари, принцесса Натема освободится от отцовской власти. Думаю, тебе это придется по душе.

Делия видела меня в нелепом изумрудно-бело-ало-золотом тюрбане и наряде, выходящим из будуара Натемы. Она видела, как я отчаянно сражался за жизнь принцессы. Она видела, но едва ли поняла драму на высокой крыше опалового дворца, когда я пренебрег ею из-за приставленного к ее сердцу кинжала, а Натема велела держать меня над бездной. Что она тогда подумала? Как я мог объяснить? Я смотрел на нее и чувствовал себя так низменно, как только может чувствовать себя человек.

Затем я резко повернулся, лязгнув мечами — я уже надел снаряжение кланнера, — и, печатая шаг, вышел вон, кипя от ярости, печальный и опустошенный одновременно.

Эварды в зелено-синем сопровождали меня, пока я не оказался на безопасном удалении от города, а затем сел на своего зорка . Ведя еще трех в поводу, я стремглав полетел галопом по Великим Равнинам к своим кланнерам.

Глава 18

Я ПИРУЮ СО СВОИМИ КЛАННЕРАМИ

Хэп Лодер крайне обрадовался, увидев меня.

По правде говоря, я ожидал некоторой скованности при встрече.

Но Хэп Лодер заплясал, закричал, хлопнул меня по плечу, схватил за руку, угрожая оторвать ее, и заревел:

— Вина!

Он обнял меня, заржал и поднял такой шум, что сбежался весь лагерь клана.

Все были тут. Ров Ковно, Арк Атвар, Локу, мои верные кланнеры. В первый вечер никаких дел не обсуждалось. Горели громадные костры; забили чункру и зажарили мясо. Оно было способно привести в восторг любого гурмана, жир — коричневый и с хрустящей корочкой, соки — пикантнее, чем все соусы Парижа и Нью-Йорка, вместе взятые.

Танцевали девушки в вуалях и мехах, звеня золотыми колокольчиками и цепочками, сверкая белыми зубами, с горящими от возбуждения глазами и разрисованной светом костров загорелой кожей.

Передавались и опустошались кубки, бурдюки и кувшины с вином. Фрукты лежали, наваленные огромными кучами на золотых тарелках, сияли звезды, и не меньше шести из семи лун Крегена освещали наш пир.

О, да. Я вернулся домой!

На утро Хэп завалился ко мне в шатер, провозгласив, что голова у него как копыто зорка .

Я бросил ему ветку палин , и он принялся жевать эти похожие на вишни ягоды. Когда приходит время похмелья, они творят чуть ли не чудеса.

Ожидавшаяся мной неловкость положения проистекала из моей предполагаемой смерти. Зоркандером должен был стать Хэп Лодер. Между званиями зоркандера и вавадира разница в одну ступеньку; вавадир считается более высоким, но мои кланнеры все равно считали меня вавадиром , хотя, строго говоря, такой титул полагался вождю четырех и более кланов. Хэп объяснил, что кланнеры не были уверены в моей смерти, считали, что я вернусь, и что он стал полу-зоркандером . Я положил руку ему на плечо.

— Я хочу, Хэп, чтобы ты был зоркандером кланов. Если я попрошу людей помочь мне, то буду просить как один из них, а не как зоркандер и командующий. Я знаю, что вы поможете, Хэп. Но хочу, чтобы вы знали — я не приказываю вам и не считаю выполнение само собой разумеющимся. Я искренне благодарен.

Он бы оскорбился, если бы я не дал ему этот шанс.

— Но ты наш зоркандер , Дрей Прескот. Всегда и навек.

— Да будет так.

И я сообщил ему о плане, а потом вошли и другие — мои джиктары , и я обрадовался, увидев среди них Локу. Джиктар не обязательно командует тысячей воинов, это касается и других званий, кратных десяти. Это названия чинов. Подобно центурионам Древнего Рима, джиктары командуют таким числом солдат, какого требует данная военная задача.

Когда план представили для обсуждения, раздались громкие крики радости. Он был по-детски прост, как большинство хороших планов, и успех его зависел от внезапности, бесшумности и ужасающей боевой мощи кланнеров.

Локу, смеясь, вскочил на ноги.

— Мы можем найти Ната, маленького вора. Он поможет, ибо знает город, как вошь подмышку.

— Ната? — притворно удивился я. — Локу, ты хочешь сказать, что не перерезал ему глотку?

Локу весело заржал.

— Будет очень неплохо, — произнес со свирепой многозначительностью Ров Ковно, — вернуться с оружием в руках.

— Главным образом, с луками, — уточнил я, снова делаясь вавадиром. — И секирами. Я считаю, что если вы выступите против шпаг и кинжалов горожан с палашами, у них будет над вами преимущество. Хотя гладиусы…

Последовали кивки. Эти люди понимали разницу в технике, требовавшейся для боя на вавах при массированной кавалерийской атаке среди равнин с одной стороны и для ближнего боя на улицах города с другой. Они обладали чистой скоростью и ударной мощью для победы над бойцом со шпагой и кинжалом, и я знал, поскольку настоял на поддержании этого искусства, что они умели держать гладиус в левой руке, когда применяли палаш или секиру. Возможно, лучше всего будет полагаться только на хорошо известную им технику, поэтому я не предполагал, что каждый воин будет иметь при себе мэнгош. Однако я закинул на пробу удочку.

— Конечно, если пользоваться длинным палашом как двуручным мечом, то можно попытаться пощекотать шпажиста прежде, чем он доберется до тебя.

Откровенно говоря, я отчаянно беспокоился при мысли о своих кочевых воинах, выступающих против прожженных шпажистов города.

В конце концов, боевая шпага — ловкое оружие, совершенно непохожее на шпагу, применяемую для фехтования французского стиля. Но, может, мои ребята проскочат за счет большего веса и мускулов?

— Если бы только вы сочли возможным пользоваться щитами, ваши гладиусы стали бы смертельными… — начал я, но дружная реакция кланнеров задушила идею в зародыше. Я вздохнул. При столкновении культур обычно побеждает более молодая. Впрочем, кланнеры не были младенцами при оружии или новичками. Теперь я вижу то, что не видел тогда — как комично я реагировал на предстоящую схватку: столь многое было поставлено на кон, а меня заботило главным образом благополучие этой самой крутой, крепкой и страшной компании бойцов, с какой я когда-либо имел счастье встретиться.

Первоначально я собирался провести с кланнерами только сутки. Я уже убедился, насколько действенным оказалось руководство Хэпа Лодера. Возможно, доля его успеха в управлении кланами проистекала из обучения, которое он прошел в качестве моей правой руки, но я не особо ставил это себе в заслугу. Хэп — большой мастер поглощать оби . Он поглощает их так же, как клановые вина. В разгар битвы он может пить из фляги в левой руке и размахивать острой, как бритва, секирой в правой. Я это видел. Конечно, я и сам такое проделывал, но сомневаюсь, что с таким же шиком, как Хэп Лодер.

Вышло так, что я провел с кланнерами не только эту, но и следующую ночь, в течение которой мы весьма много пили, кричали и хлопали плясавшим для нас девушкам. Они ни в коем случае не были танцовщицами, и человек, назвавший бы их так, получил бы терчик в горло прежде, чем произнес второй слог ошибочной фразы. Мы во все горло орали клановые песни мчавшимся над нами лунам.

— Запомните, — приказал я, вытащив из седельной сумки зелено-синий костюм. — Этот цвет — за нас. А если увидите изумрудно-зеленый — окрасьте его в алый кровью владельца.

— Да! — проревели они. — Небесные цвета всегда пребывали в смертельном бою!

Наконец — не без последних десяти-двенадцати прощальных чаш, навязанных джиктарами и столпившимися кланнерами, я попрощался и направился обратно в Зеникку. Я намеревался найти в нескольких милях от города караван, переодеться в зелено-синий наряд и таким образом миновать ворота, не привлекая внимания. В наряде кланнера я, конечно же, вызвал бы самые серьезные подозрения.

Караван оказался большим, медлительным, красочным и сверкал крегенской пышностью. Он благополучно прошел равнинные пределы кланов. В охране каравана служили не только чулики , но также и наемные кланнеры. Мой зелено-синий наряд легко смешался с пестротой цветов.

Наряду с неутомимыми калсаниями и длинными вереницами степных ослов, в караване брело еще много вьючных мастодонтов. Каждый из этих голиафов мог везти две тонны поклажи — по тонне с каждой стороны. Они неторопливо брели, словно истинные корабли равнин. Я восхищался перекатывающимися мускулами и тяжелой поступью. Я надеялся, что, когда они доберутся до места назначения, их не забьют, как это часто случается, ради бивней и шкур, и они опять смогут неустанно брести по непроторенным путям Великих равнин.

Случайное открытие, что поклажа мастодонтов во многом состояла из бумаги — множества пачек, и все прекрасно упакованы, — возбудило во мне сильное любопытство. Я вспомнил тайну, окружавшую производство и распространение бумаги в Афразое. Монеты же, с тех пор как я стал проживать в Доме Эвард, образовали в последнее время часть моих отношений с жизнью. Саванты не применяли никакой формы денежного обмена, а кланнеры интересовались монетами только как добычей из разграбленных караванов, которую могли использовать для меновой торговли с городом. Пока я был рабом, у меня не нашлось времени обрести мелкие медные монеты, что часто находят путь к рабам. Теперь же, благодаря подобающему вложению в дело нескольких серебряных монет с лицом Ванека на одной стороне и крегенским символом двенадцати на другой, а также баклаги с дьявольским напитком под названием «дона », я смог провести осмотр бумаги.

Она оказалась прекрасной, гладкой по текстуре от каландрирования и прочной из-за тряпочно-волоконной основы. Кровь застучала у меня в висках, когда я определил, что бумага сделана в Афразое. Я выяснил, что она поступала уже упакованной с кораблей, приплывавших в порт Парос, что за полуостровом в трехстах милях отсюда — последний порт перед Зениккой. Я слышал про этот Парос, мелкий морской порт, обслуживающий достаточно удаленную от Зеникки глубинку, чтобы не беспокоить великий город. Парос не был крупным городом, и я недоумевал, почему привозящие бумагу корабли причаливали там, а не в Зеникке. Купцы в ответ подмигивали, поблескивая глазами, и прикладывали пальцы к носу. Они таким способом избегали портовых пошлин, налагаемых на иностранные корабли Домом Эстеркари. Бумагу же облагали особенно разорительными пошлинами. Увы, нет, они понятия не имели, из какой страны приплывают корабли.