Дорога среди причудливых береговых линий, с их исполинскими утесами, похожими на гигантских спящих рептилии, вызывала в памяти вечные морские берега Дали и была подходящей прелюдией к финальной главе. Воздух рассыпал вокруг нас бриллианты, искрясь и сверкая на шпилях скал, а дерзкий крепостной вал неожиданно уступал дорогу безмятежному покою мерцающего залива.

Вилла д'Эст стояла на холмистом мысе, возвышаясь на тысячу, футов над городом. Ее высокие стены, мавританские окна с закрытыми ставнями блестели в солнечном свете, словно куски белого кварца. Большие черные двери, похожие на врата собора, были заперты, и наши продолжительные звонки остались без ответа. При этом у Юргенса с местной полицией возникли противоречия: полицейские разрывались между желанием защитить важного сановника (граф Данилевич, кстати, учредил дюжину стипендий для поощрения местных художников) и жаждой принять участие в поисках утраченного Леонардо.

Испытывая крайнее нетерпение, мы с Жоржем наняли автомашину и шофера и отправились в Порт Лигат, пообещав инспектору вернуться как раз к посадке самолета, который должен был прибыть из Парижа в Барселону примерно через два часа – возможно, с графом Данилевичем на борту.

– Впрочем, – тихо заметил Жорж, когда мы отъехали, – он, несомненно, путешествует другими видами транспорта.

Какое извинение могли мы придумать, чтобы оправдать вторжение в частные владения самого знаменитого испанского живописна, я еще не решил, хотя думаю, что предложение устроить персональные выставки одновременно в Нортсби и галерее Норманд могло бы его несколько умиротворить. Когда мы приблизились к знаменитой, расположенной ярусами белой вилле у кромки воды, нас догнал большой лимузин с другим визитером.

Наши машины достигли одновременно места, где широкая дорога внезапно сужалась, и бока машин сблизились в тучах пыли, словно два пыхтящих мастодонта.

Внезапно Жорж стиснул мой локоть:

– Чарлз! Это он!

Опустив стекло, я заглянул в затемненный салон соседней машины. На заднем сиденье, обратив взор в нашу сторону, сидел высокий, похожий на Распутина человек, облаченный в черный костюм: белые манжеты слепили глаза, а золотая булавка галстука загадочно и тускло мерцала, руки в перчатках были скрещены на трости с набалдашником из слоновой кости.

Его темные глаза сверкали огнем, черные брови изогнулись, подобно крыльям, густая черная борода хищно сужалась книзу, как копье.

Весь его облик излучал страшную, не знающую отдыха энергию и колдовскую силу, которая, казалось, выплескивалась за пределы машины. На мгновение мы обменялись взглядами, разделенные всего лишь двумя или тремя футами. Он глядел, однако, словно сквозь меня, его, казалось, больше интересовал ландшафт, какой-то невидимый гребень холма, навечно запечатленный на горизонте; и я увидел в его глазах безнадежное отчаяние вины, безответное раскаяние и не ждущие награды муки, без всякой жалости к себе или хотя бы экстаза искупления, который бывает на лицах отверженных.

– Останови его! – закричал Жорж, перекрывая шум. – Чарлз, перехвати его!

И я закричал сквозь дым и гарь:

– Агасфер! Агасфер!

Метнув страшный взгляд, он подался вперед, вцепившись смуглой рукой в край стекла, словно огромный, наполовину искалеченный ангел, пытающийся взлететь. Затем обе машины, вырвавшись на развилку дороги, устремились в разные стороны, и лимузин скрыл ураган поднявшейся пыли.

Они нашли Леонардо на вилле д'Эст – картина стояла в своей большой позолоченной раме, прислоненной к стене в столовой. Ко всеобщему удивлению, дом был совершенно пуст, хотя двое слуг, нанятых накануне, торжественно поклялись, что еще сегодня утром дом был полон роскошной мебели. Как справедливо заметил Жорж, исчезнувший жилец, несомненно, имел свое представление о транспорте.

Картина не была повреждена, хотя внимательный взгляд обнаружил бы, что на небольшой ее части поработала умелая рука. Лицо фигуры в черном одеянии было повернуто в сторону креста, и в тоскующем взгляде тлел намек на надежду и, может быть, даже на искупление.

После нашего триумфального возвращения в Париж мы с Жоржем рекомендовали во избежание риска не предпринимать новых попыток реставрировать картину, и директор Лувра с глубокой благодарностью водрузил ее обратно на стену. И хотя картина, быть может, теперь не полностью принадлежала кисти Леонардо да Винчи, все же мы полагали, что небольшое добавление не портит ее.

О графе Данилевиче больше известий не было, но Жорж как-то сказал мне, что некий профессор Энрико Даниела назначен директором Музея раннехристианского искусства в Сантьяго. Все попытки Жоржа связаться с профессором Даниела оказались безуспешными, но одно было ясно и так: музей собирает коллекцию картин, посвященных распятию.

Notes