Я думал, что так будет теперь всегда, я даже не мог с ней находиться в одной спальне, понимаешь?! А она пришла ко мне на озеро, в дурацкой куртке и унтах, молчала и неумело затягивалась сигаретой. Это как?! И я понял, что я – дурак, что произошедшее между нами ночью ничего для нее не решает, что она, может, уже жалеет обо всем…
      Она подняла голову:
      – Ты, наверное, ждешь от меня слов сочувствия? Не буду я тебя жалеть. Ты, Павел, даже не знаешь, какой ты счастливый! И поверь мне, все у вас будет хорошо.
      И было в ее словах столько убежденности, что я поверил ей. Вот и не хотел, а поверил!
 
      В комнате затрезвонил телефон, Нина принесла мне трубку.
      Хмурым голосом Петер спросил:
      – Ну, вы готовы?
      Я удивился:
      – Ты чего не поднялся?
      После секундной паузы Петер уже повеселевшим голосом спросил:
      – А я не помешаю?
      Я искоса глянул на Нину: вон у нас, оказывается, как обстоят дела, и сердито спросил:
      – С каких это пор ты у нас такой деликатный стал?
      Он посопел в трубку, потом засмеялся:
      – Иду.
 
      Марта-большая, сестра Петера, и Марта-маленькая, его племянница, готовились к нашему приему по большому счету. Марта не стала усаживать нас в общем зале, а устроила в каминной.
      Она с удовольствием расцеловала меня при встрече, и я передал им подарки, заблаговременно приобретенные в Москве.
      Обед, как это обычно бывает у Марты, был роскошным: вареная говядина по-старовенски, деликатес из сердца и легких, рубец, пирожки с разными начинками, чесночные гренки.
      Я заметил, что Петер поглядывает на раскрасневшуюся Нину, и его взгляды не остались незамеченными Мартой.
      Зато сама Нина весело переговаривается с Мартой-младшей, и я заметил в ней что-то новое и неожиданно мягкое.
      Племяннице Петера восемь лет, он и мать ее обожают. С рождения девочка страдает астмой. Практически все время она проводит в санаториях и больницах, но терпеливо и мужественно все сносит. Я знаю, что Петер помогает сестре, потому что лечение обходится очень дорого.
      Нина достала из сумки фотографии своего сына, и рассказывает о его проделках. Марта смеется, и я с удовольствием вслушиваюсь в серебряные колокольчики ее смеха.
      Вскоре в зале зазвучала веселая музыка. Исполнители были в красочных национальных костюмах, и я сделал несколько снимков на память.
      Потом мы вернулись к камину, нам на десерт принесли штрудель. Марта с гордостью объявила, что делали его они с дочерью, и мы захлопали.
      Уже поздно ночью мы распрощались с гостеприимными хозяйками, и Петер проводил нас в отель.
      Если учесть, что национальный напиток здесь имеет крепость чуть ли не 80 градусов, такая прогулка пришлась мне весьма кстати.
 
      Мы поднялись в номер.
      Нина прошла к себе, но дверь не закрыла.
      Я почувствовал, что сегодняшнее веселье завтра отзовется головной болью, и с тоской подумал: хорошо бы вообще не ложиться спать.
      Я громко спросил Нину:
      – Это для сына ты делаешь фотографии? Сколько ему лет? Ты почему-то не рассказывала о нем раньше.
      Нина появилась в дверях:
      – Да так, раньше просто к слову не пришлось.
      – Я рад, что ты развеселила малышку. Поверь, у нее очень тяжелая жизнь. Девочка очень любит дом, и мать с дядей. Но дома бывает, в лучшем случае, пару месяцев в году.
      На ее вопросительный взгляд я ответил:
      – Астма. Она живет на ингаляторах.
      Она кивнула:
      – Я обратила внимание, что Марта тяжело дышит.
      – Болезнь сделала ее дисциплинированной, каждый час ее жизни расписан. Только так она вообще может жить. Петер очень любит ее.
      Нина улыбнулась:
      – Я заметила.
      – Он помогает Марте, и материально тоже.
      Нина вздохнула:
      – Мне тоже помогают мама и сестра с мужем. Я стараюсь никому об этом не рассказывать, но два года назад Антон, мой здоровый и веселый мальчик, заболел, ему становилось все хуже, и врачи вынесли ему приговор: тромбоцитопеническая пурпурра. Я приехала домой, прочитала об этой болезни в медицинской энциклопедии, и у меня заложило уши. Знаешь, как в самолете?
      Почему-то название болезни в моей голове ассоциировалось с какими-то французскими королями, но переспрашивать у Нины я не решился. Было что-то в ее голосе, отчего я не стал этого делать.
      Она пояснила сама:
      – Его организм не вырабатывает тромбоциты. Началась анемия, мы стали постоянными пациентами клиники и Тошкино лечение стоит безумных денег. Кроме того, нужна пересадка костного мозга, лучше всего было бы взять клетки у брата или сестры, но увы… А донора удалось найти только в иностранном банке. Ирина в курсе моих проблем, она помогает мне с клиентами, и подруги подбрасывают переводы.
      Нина вздохнула:
      – Твоя ссора с подругой мне очень помогла, теперь нам хватит денег, чтобы поддержать его организм и дождаться операции.
      Несмотря на количество выпитого, я долго не мог уснуть.
 
      Проснулся поздно, Нины в номере не оказалось, и я решил, что она пошла в бассейн.
      К завтраку я спустился один, страшно трещала голова после вчерашнего.
      По понятной причине есть не хотелось совершенно, и я с отвращением смотрел, как мои соседи, компания жизнерадостных молодых немцев, поглощают подносы еды.
      Я уже допивал свой кофе, когда в комнату вошла Нина с розовыми от ходьбы щеками. Наверное, просто выходила прогуляться, с завистью подумал я.
      Она подошла, расстегнула куртку, уселась и вытянула пушистый шарф. Сразу вокруг распространился холодновато-терпкий запах ее духов. То ли от выпитого кофе, то ли от этого запаха, но в голове моей слегка прояснилось, и я поднял на нее глаза.
      Она спросила:
      – Как полное имя твоей Гели – Ангелина? – Мне удалось поставить кружку на стол, не расплескав ее. – Наверное, она в самом деле очень хороший человек. Сегодня ночью Ирина разыскала меня, просила разрешения дать мой номер двум сумасшедшим девицам. Это подруги Гели. Павел, там, в Москве, что-то произошло. Она не то пропала, не то нашлась.
      – Хорошо, я сейчас же позвоню в Москву, – встревожился я. Ясно, что такую бурную деятельность ни Лена, ни Алена, а я не сомневался, что это они, без веской причины развивать не будут. – Черт, я не взял с собой телефон!
      – Возьми мой.
      Я благодарно кивнул, нашел последний вызов. Ответил мне Антон:
      – Павел, творится что-то неладное. Геля куда-то исчезла, потом позвонила с чужого номера, дома ее нет. На столе в вашем кабинете ее заявление об увольнении.
      – Я вылечу при первой же возможности.
      – Извини, что прервали твой отдых. Я сначала был против того, чтобы звонить тебе. Вы оба – взрослые люди и сами должны во всем разобраться, но, честно сказать, вижу, неладно все вырисовывается. Ты не замечал, что Гелька в последнее время сама не своя ходит? Ленка уверяет, что ее в секту какую-то заманили.
      Я разозлился:
      – Какого черта не нашли меня раньше?
      Антон вздохнул:
      – Я, если честно, думал, что ты все-таки уговорил ее уехать с тобой…
      – О, господи! Можно ли что-нибудь скрыть от народа?
      Антон сердито сказал:
      – Можно, но для этого надо хотя бы приложить определенные усилия. А ты пялился на нее совершенно определенным образом, извини за откровенность.
      Я рявкнул в трубку:
      – Так, все, до встречи. Приеду, отзвонюсь.
      Я вернул трубку Нине.
      – Ты улетишь со мной или останешься?
      Она подняла на меня глаза:
      – Если можно, я хотела бы остаться здесь до конца недели.
      – Конечно, номер я уже оплатил, обратный билет тоже. Улетишь, когда надоест отдыхать. – Я посмотрел на часы. – Извини, но мне нужно еще узнать, когда ближайший рейс, и собрать вещи.
      Она улыбнулась:
      – Я все узнала. Тебе повезло, всего раз в неделю, по воскресеньям, есть прямой рейс из Инсбрука на Москву, компания «Сибирь». Ты через четыре часа будешь в Москве. Иди, уложи вещи: у тебя есть два часа на то, чтобы собрать сумку и добраться до аэропорта. Не опоздай на регистрацию! Машину я уже вызвала. Да, основной багаж не пакуй, я сама его заберу, а Петер мне поможет правильно уложиться. А уж в Москве ты меня встретишь, договорились?
      Я поднял на нее глаза:
      – Спасибо тебе. Не знаю, куда смотрят мужики, но ты – замечательная девушка, и я желаю тебе счастья. Вернешься, обязательно позвони мне: я дам денег на операцию. – Лицо ее побледнело, а глаза стали огромными и прозрачными, я понял, что сейчас они прольются слезами, а мне этого было нельзя. – Только не плачь, а то я не смогу уйти и опоздаю на самый важный в своей жизни рейс. Все, я пошел!
      Я выскочил на крыльцо, на пороге столкнувшись с цветочницей, забрал у нее все цветы, вернулся к Нине и вручил их, расцеловав ее.
      Она засмеялась:
      – Ты меня разбаловал. Чувствую себя царицей. За то, чтобы провести со мной одну ночь, мне никогда еще столько не платили.
      – Ты и есть царица, а они все были просто кретинами, – на ходу бросил я. – И не придумывай, вовсе не плачу я тебе за ночь! Да, еще одно: не в моих правилах давать советы, но ты уж присмотрись к Петеру, пожалуйста. Он этого заслуживает.
      Она вытерла глаза:
      – Иди, Паша, а то я разревусь, как дура. На нас и так уже все смотрят. И, если можно, я не приду с тобой прощаться.
 
      Наш борт сел строго по расписанию. Сумку я брал с собой в салон, поэтому мне не пришлось ждать багажа.
      Я поднялся в квартиру, бросил вещи в холле. Прямо в ботинках прошел в спальню, подключил телефон.
      Машинально вызвал знакомый номер, но телефон Гели был отключен.
      Набрал номер Антона. Даже не поздоровавшись, он хмуро сказал:
      – Ты дома? Жди, мы через полчаса будем.
      Я начал, было, объяснять, как лучше проехать, но Антон прервал меня:
      – Я знаю, где ты живешь. Подвозил как-то Гелю, когда ты болел.
      Я переоделся, сунул багаж, не разбирая, в стенной шкаф. Входную дверь я оставил приоткрытой, позвонил вниз и попросил пропустить ко мне гостей.
 
      – …А почему вы стали искать меня только на пятый день, как она пропала?
      Алена виновато переглянулась с Антоном:
      – Это я подумала, что она перестала валять дурака и улетела с тобой в Австрию, – грустно сказала она.
      Лена подтвердила:
      – Ирина Тимофеевна рвала и метала, говорила, что такие безответственные поступки вовсе не в Гелином стиле, на нее это непохоже – улететь без заявления, никого не предупредив. Телефон у Гельки все эти дни был выключен. А вчера днем она вдруг объявилась. Я чуть с кресла не свалилась, спрашиваю ее: «Ты где, в Австрии?» А она удивилась так, говорит, нет, в какой еще Австрии? Потом помолчала и попросила меня забрать на столе в твоем кабинете заявление. Отдай, говорит, Ирине Тимофеевне. Я стала орать, но она вздохнула так спокойно: «Ленка, не кричи так. Я не звонила, потому что телефон потеряла, ты мне продиктуй Аленкин номер и свой тоже, я вам сама позвоню. И не беспокойтесь, у меня все наладилось. Целую!» – Она покосилась на подругу и горестно вздохнула: – Алена меня чуть не убила, что я у нее никакие подробности не вытянула. И мы начали розыски.
      Алена покивала:
      – Вообще история странная. Ленка подозревает, что Гельку какая-то секта заманила, мол, она в последнее время сама не своя была, все время о чем-то задумывалась. А помнишь, мы сидели в кафешке, пили кофе, и она вдруг решила, что за ней следит какой-то парень? Правда, все вроде, обошлось: она потом рассказала, что видела его в соседнем подъезде. Просто случайное совпадение.
      Я насторожился:
      – Что за парень?
      Лена переглянулась с Аленой, и сказала:
      – Знаешь, невзрачный такой. Куртка нараспашку, джинсы. Волосы средние, не темные и не светлые, лет тридцати. Да, руки у него не то в шрамах, не то это следы ожогов: какие-то рубцы точно есть. Он перчатку снял, когда расплачивался, и я заметила.
      – Молодец, ты, Ленка! – восхитилась Алена. – Я, если честно, и этого не запомнила. Действительно, общее впечатление невзрачности. Я завтра если с ним столкнусь, так и не узнаю. И как Гелька на него внимание обратила?
      Антон спросил:
      – Она тогда так и сказала, что этот парень за ней следит?
      – Нет, наоборот, она выразилась в том смысле, что дважды за сегодняшний день встречает его, около дома и здесь. Да может, это и не значит ничего! Объявится Геля, и все сама нам объяснит!
      Лена покосилась на подругу и сердито сказала:
      – Что объяснит?! А заявление об увольнении, это как? Осмоловский как его в папке увидел, даже в лице переменился, но подписал молча. Я думаю, что он знает, где она.
      Антон сказал задумчиво:
      – А знаешь, какая-то мысль в идее с сектой есть. Мы проехали в тот дом, где она жила, но охрана сказала, что квартира пустует, уже неделю туда никто не приходил. Тогда мы проехали в ее старую квартиру. Там вообще все непонятно. Дверь закрыта, соседка из квартиры напротив уверяет, что с нового года там никто не живет. А Гелю, вообще, только осенью видели. Правда, сын соседки сказал, что на днях там какие-то ребята появились, музыка громкая была слышна. Но на другой день их уже не было. А вчера этот парень видел у дверей квартиры мужика с портфелем, говорит, похоже, что квартира продается. И в самом деле, Геля там уже давно не живет, ее сестра вообще в Америку укатила, а соседка старая, наверное, ее родственники к себе забрали. В общем, где искать Гельку, совершенно не ясно.
      Алена подняла на меня глаза:
      – Ты извини, что пришлось тебя вытащить. Я знаю, что Геля тебе совсем небезразлична.
      Я потер лицо ладонями, спросил:
      – Как вы меня все-таки нашли?
      – Я же заказывала срочную визу, и получила факс с паспортными данными девушки, которая должна была лететь с тобой. Ну, а дальше – дело техники. Мы вышли на руководительницу, поднажали на нее, и она дала таки нам телефон этой девицы.
      Алена подняла голову:
      – А где она, кстати?
      Я мотнул головой:
      – Она осталась в Австрии. – Я засмеялся. – Нина сказала, что ей звонили две сумасшедшие. Это она о вас, подруги.
      Алена смущенно улыбнулась:
      – Понимаешь, мы должны были убедить ее, что для тебя это важно!
      Я кивнул:
      – Вы ее убедили.
      Я поднялся, подошел к окну и сказал:
      – Мало того, вы убедили в этом и меня. – Я помолчал, потом повернулся к ним и с трудом начал: – А если… Если они с Виктором просто решили, что ей не стоит работать в одной с ним конторе? Мужчина он состоятельный, вполне может себе позволить…
      Антон сказал:
      – Зачем тогда бросать обжитую квартиру? Почему не подписать заявление по тихому? Зачем скрываться от подруг? Почему все так внезапно?
      Алена кивнула:
      – Мы расстались вечером, уже после работы, и она ничего мне не говорила. А вот через пару часов Геля мне звонила, несколько раз, но мы с Антоном ходили в театр, и оба отключали телефон. Домой вернулись поздно, я увидела ее звонок, но решила не беспокоить, а утром я уже не смогла дозвониться.
      Лена покрутила головой:
      – Вы просто не слышали ее голос. Вы же ее знаете, она чувств своих совсем скрывать не умеет. Мне даже показалось, что она больна или чем-то сильно расстроена. Не очень это вяжется со счастливыми переменами в жизни.
      Мне показалось, что Алена хотела что-то сказать, но передумала.
 
      Я глянул на часы и вынул трубку.
      Виктор ответил почти сразу:
      – Павел, ты где?
      – Дома, в Москве. – Что-то в его голосе насторожило меня, и я спросил: – Что-то случилось?
      – Случилось. Влада в больнице, в реанимации. Ты же знаешь, эта ее проклятая аллергия!
      – Что, сильный приступ?
      – Сильный. Она до сих пор не пришла в себя. Меня не было дома, домработницу она отпустила к сестре, та вернулась за забытым абонементом, и нашла ее уже без сознания. Она – женщина толковая, вызвала скорую, дозвонилась мне. В общем, я приехал сюда почти одновременно с Владой. Что могло спровоцировать такой сильный приступ? Она мне звонила незадолго до этого, была спокойна, даже весела. Собиралась почитать какую-то статью в журнале. Я обещал вернуться пораньше, и она хотела поужинать со мной. Ирина Васильевна нашла ее в гостиной, в руке у Влады был зажат ингалятор, но она им воспользоваться, видно, не успела. Послушай, я не могу дозвониться Илье. Дома его нет, и телефон не отвечает.
      Я предложил:
      – Давай я приеду?
      Виктор потерянно сказал:
      – Знаешь, было бы здорово. А то я тут уже с ума схожу.
      Ребята и так все поняли, объяснять ничего не пришлось. Они поднялись, и мы договорились, что завтра в конторе переговорим. Впрочем, все согласились, что расспрашивать Виктора сейчас не стоит.
 
      По дороге я дважды звонил Илье, но безуспешно.
      Около входа в больницу меня встретил Виктор.
      На мой вопросительный взгляд он ответил:
      – Зря я тебя дернул. Влада пришла в себя. Врач отправил меня домой, сказал, что опасность миновала. Меня не пустили в палату, но я видел ее через стекло. – Он закурил и с горечью сказал: – Когда-нибудь я не успею, или никого не окажется рядом…Ты же знаешь, ее мать умерла именно так: она очередной раз приревновала мужа, дома никого не было, у нее началось удушье, и, когда ее обнаружили, было слишком поздно.
      – Илья рассказывал, что их мать всегда страдала подобными приступами, но у Влады раньше этого не было. Мы ведь жили недалеко и росли вместе, она была обыкновенной девчонкой, ну, может, чуть более плаксивой, чем другие. Помню, она получила тройку за сочинение, так рыдала полдня. Мы уж и дразнили ее, и успокаивать пробовали, ничего не помогало. Мой отец нам с Ильей тогда надрал уши, а мама кое-как ее успокоила.
      Виктор затянулся и сказал:
      – В последнее время все стало гораздо хуже. Влада всегда была ревнивой, а теперь к этому добавился кризис среднего возраста. Ей кажется, что молодость уходит, она бесконечно бегает по каким-то омолаживающим процедурам, лечится у шарлатанов. Недавно хотела сделать инъекции стволовыми клетками, я еле отговорил ее. Мало того, что никто не знает толком механизма их действия, это может вызвать у нее аллергию! И вообще, гадость какая! – Он передернул плечами. – Мне уже на работе стыдно всем в глаза смотреть. Влада требует, чтобы я сопровождал ее во всех поездках, выражал романтические чувства. Вот поверь, я любил бы ее гораздо больше, не требуй она от меня всех этих вывертов и реверансов, будь она проще, человечней.
      Мы уселись в мою машину, Виктор своего водителя отпустил.
      В машине он заговорил, продолжая начатую тему:
      – Я всегда завидовал отношениям в вашей семье. Твой отец очень любил жену, от этого и вы с Аллой были веселыми, любящими, дружными. И я обратил внимание, как красиво старилась твоя мама: она даже волосы не красила, только седая прядь в ее прическе становилась шире. Всегда прямая спина, строгое и спокойное лицо.
      Я кивнул:
      – Она ведь и отца пережила ненадолго. Мне кажется, она тогда потеряла интерес к жизни. Может быть, если бы у нас с Аллой были дети, они удержали бы ее.
      – Думаю, Владе тоже было бы легче, если бы у нас был общий ребенок. Марина никогда не была с ней близка, думаю, что ее мать так и не простила мой уход, и Марину настраивала против Влады.
      Я подумал про себя, что Марина сама кого хочешь сумеет настроить, но промолчал.
      Когда-то я чуть было не женился на ней, да бог уберег. Виктор хорошо помнил эту давнюю историю, но мы старались о ней не говорить вслух.
      Мы подъехали к дому. Виктор спросил:
      – Ты не поднимешься?
      Я понял, что ему не хочется оставаться одному, и кивнул. Где-то внутри шевельнулась мыслишка, что я смогу узнать что-нибудь о том, где сейчас Геля.
 
      Ирина Васильевна с расстроенным лицом вышла нам навстречу.
      Виктор успокоил ее, отправил отдыхать.
      На радостях, она предложила нам кофе. Виктор достал бутылку виски, а я, еще слишком хорошо помнивший немецкое гостеприимство, от виски отказался, попросив чашечку кофе покрепче.
      Виктор удивился:
      – Не поздновато ли для кофе?
      Ирина Васильевна заметила:
      – Может быть, предложить вам чай с ромом? Сегодня на улице похолодало, и сейчас отметка термометра на нуле. Циклон какой-то!
      Виктор удивился:
      – Откуда у нас ром? Ни я, ни Влада не пьем подобных напитков.
      Ирина Васильевна улыбнулась:
      – Ну, как же! Это ведь подарок Павла Андреевича. Как раз сегодня его принес молодой человек. Влады Николаевны не было дома, но я вечером ей все передала, и торт, и бутылку.
      Уже начиная что-то соображать, я посмотрел на Виктора.
      Тот пожал плечами:
      – Не знаю, Влада мне ничего не говорила…
      Я повернулся к Ирине Васильевне:
      – Можно посмотреть на подарок?
      Обеспокоенная выражением наших лиц, женщина торопливо вышла и вернулась с коробкой торта «Захер» и бутылкой австрийского напитка «Яга-те». Я узнал яркую этикетку: в Австрии полки всех магазинов уставлены этим концентратом, в который достаточно добавить кипяток, и получится довольно похожая имитация горячего глинтвейна, который подают во всех местных кафешках, и называют «Охотничьим чаем».
      Я хмуро посмотрел на Виктора:
      – Ты ведь понимаешь, что я не стал бы передавать Владке подобный напиток. В прошлом году я привез ей старинный ликер, до этого привозил коробку вина местного австрийского сорта, кажется, лоза называется «Грюнер». Мне бы и в голову не пришло дарить ей подобную гремучую смесь рома, шнапса и красного вина!
      Ирина Васильевна оскорбилась:
      – Почему же гремучую смесь? Мы с Владой Николаевной пили чай, и добавили по ложечке. Ей очень понравилось, говорит, что у нее уже начиналась простуда, а тут сразу все внутри согрелось. Я ей еще мед к чаю принесла, очень от простуды помогает. А Влада Николаевна меня отпустила на вечер, и торт подарила, чтобы я сестру угостила.
      – А почему торт здесь? Ах, да…
      – Ну, да, я вернулась за абонементом, оставила его в другой сумке, а Влада Николаевна уже лежала, вот тут, прямо на ковре. И конечно, я к сестре уже не поехала.
      Она обеспокоилась и спросила Виктора:
      – Я что-то сделала не так?
      Я успокоил ее:
      – Нет, нет, все так! Расскажите, вы тоже пили этот чай?
      – Ну, да. Влада Николаевна меня угостила.
      – И вы выпили примерно одинаковое количество напитка?
      Она кивнула, начиная понимать, куда я веду.
      – Если честно, я выпила даже больше, если вы имеете в виду то, что нас пытались отравить. И прекрасно себя чувствую, физически, я имею в виду.
      Я вздохнул:
      – Ирина Васильевна, никаких подарков я не передавал, поэтому вы нам сейчас опишите подробно вашего сегодняшнего гостя, ну, там, как пришел, что говорил, как выглядел.
      Она ответила, не задумываясь:
      – Он позвонил снизу, сказал, что водитель Павла Андреевича, привез сувенир Владе Николаевне. Я велела пропустить его наверх. Как выглядел? Обыкновенно. Куртка темная, сам собой невысокий такой, ладный. Шатен, лицо смышленое.
      – Он просто передал вам бутылку и торт, и ушел?
      – Ну, да. А, он еще попросил разрешения позвонить своему начальнику, а то, говорит, телефон разрядился. Я принесла ему трубку, он позвонил и вскоре ушел. Вот и все.
      Я подумал еще:
      – Вы оставляли его одного в холле?
      Ирина Васильевна укоризненно посмотрела на меня:
      – Как воспитанный человек, при телефонном разговоре не присутствовала. Но не было меня всего пару минут. Он к тому времени уже закончил разговор.
      Я с надеждой спросил ее:
      – А особенного ничего в его внешности не было? Ну, там, шрамы или ожоги, на руках, например?
      Она поджала губы:
      – Шрамов не видела, а на руках у него перчатки были, он их не снимал. Не все молодые люди хорошо знают правила этикета, это потому, что родители не занимаются их воспитанием.
      Виктор, молчавший в протяжение всей нашей беседы, тяжело вздохнул:
      – Извини, я тебе сегодня не помощник. Столько всего навалилось, просто, кажется, все против меня.
      Я успокоил его:
      – Разберемся. – Попросил домработницу: – Ирина Васильевна, вы уж, пожалуйста, упакуйте мне эту бутылку, и торт я тоже заберу. Договорились?
      Она сокрушенно покачала головой:
      – Конечно, что же я, детективов не смотрю? Только вот странно, что я-то себя нормально чувствую. Может, мне тоже врачу показаться?
      Виктор кивнул.
      – Завтра я договорюсь, водитель свозит вас. – Он глянул на меня, я кивнул, и Виктор отпустил ее отдыхать.
 
      Мы остались одни.
      Я внимательно осмотрел прихожую, но ничего не обнаружил. Впрочем, искал я так себе.
      – Завтра с утра переговорю с Игорем, пусть пришлет спецов.
      – Что ты хочешь найти? – мрачно спросил Виктор.
      – Сам не знаю. Но для чего-то ему понадобилось остаться в холле в одиночестве? Может, жучок?
      Виктор кивнул и саркастически улыбнулся.
      – Ага. Я там, в холле, как раз провожу все совещания.
      – Ты прав. – Я еще раз вернулся в холл, осмотрел все и уже хотел вернуться в гостиную, но мое внимание привлек низкий столик. На нем обычно лежали какие-то газеты, журналы. Сейчас он был пуст.
      Я заглянул в комнату:
      – Послушай, Виктор, что за журнал хотела почитать Влада?
      Он кивнул на инкрустированный столик:
      – Понятия не имею. Она сказала просто: почитаю журнал.
      На стопке свежих газет сверху лежал «Космополитен», я взял его в руки и обнаружил под ним Кодаковский конверт.
      В конверте были несколько фотографий: Виктор и Геля. Я мельком просмотрел их. Понятно, почему Владе стало плохо. Снимки не были совсем уж откровенными, но никаких сомнений не оставляли.
      Виктор подошел ко мне, взял фотографии в руки, просмотрел и неожиданно усмехнулся:
      – У меня скоро накопится целый фотоархив!
      Он спросил меня:
      – Ты хотел отдать бутылку и торт на анализ? Не надо, в них ничего нет. Это был просто предлог, чтобы остаться в холле и подложить пакет. Думаю, я знаю, кто к этому причастен.
      Я спокойно спросил его:
      – Ты не хочешь рассказать, что произошло?
      Он вздохнул:
      – Ну, ты, наверное, и сам догадываешься. Она ведь сначала собиралась закрутить с тобой, а потом, извини, решила, что я более перспективен. Тем более, что я имел глупость признаться ей в любви. В общем, немолодому ослу показали морковку на веревочке, и он добросовестно вращал колесо, перемалывая чужое зерно. – Виктор долил виски в стакан, и я заметил, что его руки дрожат. – Хочется верить, что в начале наших отношений она и в самом деле увлеклась мной. Не может ведь такая молоденькая девочка быть такой актрисой! Но в последние месяцы явно что-то изменилось. Она перестала отчаянно скучать по нашим встречам, легко переносила мои постоянные отлучки. А я ведь в последнее время даже стал задумываться о том, чтобы поговорить с Владой. Если бы не клятва, которую я дал ее отцу, я давно сделал бы это. А после возвращения из Рима на столе в офисе я нашел пачку фотографий. Я провел некоторое расследование, и выяснил, что парень, с которым ее засняли, довольно часто бывал в нашей квартире, они даже ночевали вместе. Представь, ночь накануне годовщины нашей встречи она тоже провела с ним!
      Я хмуро посмотрел на него:
      – Виктор, ты пытался объясниться с Гелей?
      Он горько улыбнулся:
      – Она все отрицает. Сначала уверяла, что первый раз его видит, предлагала мне расспросить охрану, а когда узнала, что я уже это сделал, и что они подтвердили, что видели его с ней, замолчала. Если честно, я тогда ушел, чтобы не ударить ее. Конечно, надо было оговорить каким-то образом наш разрыв, я не собирался увольнять ее, мне просто хотелось, чтобы она исчезла из моей жизни. В общем, утром в понедельник я увидел на стоянке ее машину, она оставила в ней шубку, которую я ей недавно подарил и все ключи, от квартиры и от машины. В нашей квартире она не появлялась, и сведений о том, где и с кем она может быть, у меня нет. Думаю, что она умотала к своему бой-френду.
      – А эти фотографии, ты знал о том, что они существуют?
      – Нет. Наверное, где-то в спальне она установила камеру, потому что те снимки тоже сделаны примерно в этом ракурсе. Знаешь, сейчас многие молодые любовники любят снимать свои игры. А может быть, она хотела шантажировать меня?
      – Ага, и для этого подбросила пакет жене. Где же тут шантаж?
      Я поднялся, подошел к окну.
      Вспомнил, какое лицо у нее было тогда, на мостках, как она неумело пыталась закурить, как молчала потом почти неделю. Нет, я поверю во все: в то, что здесь замешана международная политика и израильская разведка, что это организовали инопланетяне, поверю во вмешательство потусторонних сил, но только не в то, что Геля могла с холодной душой врать мне, врать Виктору, врать всем вокруг!
      Я повернулся к Виктору и твердо сказал:
      – Ты как хочешь, а бутылку и торт я заберу. Если можно, я хотел бы увидеть фотографии.
      Он нахмурился и сказал:
      – Как знаешь. Пакет у меня в рабочем сейфе, если есть желание, можешь посмотреть, не возражаю. Я твой друг и хочу, чтобы у тебя выветрились некоторые иллюзии.
      – И еще. Посмотри на эти фото и вспомни, как давно они могли быть сделаны?
      Он вздохнул, вынул снимки из конверта, внимательно посмотрел.
      – Точно не скажу, но все – после новогодних каникул. Я привез ей этот шелковый халатик из Таиланда, ручная вышивка и все такое. Она любила его надевать во время наших свиданий.
      Он поднял на меня измученные глаза:
      – Паша, я, если честно, еще не отошел от всего этого. Понимаешь, я даже ни с кем не мог поговорить об этом. Не мог пойти туда, в ту квартиру. Попросил начальника охраны отогнать ее машину со стоянки, якобы в ремонт, а потом оставил в паркинге. Машина оформлена на ее имя. Поверь, меньше всего я сожалею о тех подарках, которые делал ей.
      Он посмотрел на пустой стакан в своих руках и мрачно сказал: