Заметим, что и в местах заключения при Ельцине находилось больше человек (в расчете на количество населения), чем при Сталине.
Так когда же был подлинный террор, переходящий в геноцид русского народа? Факты совершенно определенно свидетельствуют: в период большой смуты конца XX века и правления Ельцина.
Это не значит, что ни при Иване Грозном, ни при Сталине никакого террора не было вовсе. Он был, но только в меньшем масштабе, поскольку направлен он был преимущественно против «элиты» общества. По-видимому, историки и политологи, относящие себя именно к элите обществ, особенно остро переживают подобные события. Народ в таком случае выступает как безликая бессловесная серая масса. Но ведь именно Грозный и Сталин обращались к народу за поддержкой своих действий. Это подчеркнул, в частности, Скрынников:
«Царь не просто казнил бояр втайне от всех, а напротив, выводил осужденных на площадь и спрашивал у народа, верно ли он делает, что казнит своих изменников. Народ отвечал криками одобрения: «Живи, преблагой царь!» Бояре как бы становились врагами и народа и царя вместе… Шли десятилетия, и воспоминания о кровавых жестокостях блекли, зато вспоминались блеск и могущество власти…»
Иван Грозный казнил главным образом бояр, олигархов, а потому народ был на его стороне. Он олицетворял законную вла сть.
Смута началась отчасти и именно потому, что законной власти не стало. На трон взошел не наследник престола, а шурин и первый приближенный царя, тогда как наследник погиб при подозрительных обстоятельствах. Уже одно это сильно пошатнуло доверие к высшей власти в народе.
В книге В. Андриянова и А. Черняка «Одинокий царь в Кремле» (М., 1999) Борис Ельцин сопоставляется с царем Борисом Годуновым. Некоторое сходство действительно имеется. Годунов нарушил законную династическую традицию, был обуян жаждой власти, сумел стать едва ли не богатейшим олигархом на Руси. Однако кроме маниакального стремления к власти, добиваясь ее правдами и неправдами, да личного обогащения (в случае Ельцина буквально озолотилась его обширная и криминальная Семья), не говоря уж об имени, в самом главном разница колоссальная.
Как подчеркивали едва ли не все современники, Годунов был незаурядным государственным деятелем. Он достойно правил державой уже во времена царствования Федора Иоанновича. Ельцин же при всех своих высочайших претензиях оказался совершенно бездарным, бессильным, беспринципным во всем, что касалось управления государством. Талант демагога позволил ему занять высокий пост…
Впрочем, как демагог Борис Годунов тоже был незауряден. Он и его сторонники организовали после смерти Федора Иоанновича (по одной из недостоверных версий, отравленного Борисом) шествия московского люда, требовавшего на царство Годунова.
Как пишут про Ельцина В. Андриянов и А. Черняк: «В Кремль, образно говоря, его внесла волна народного признания. Казалось бы, пришло время полного взаимопонимания народа и власти. Но, увы! Правление Ельцина лишь обострило противоречия между властью и народом. От него отвернулись все слои и группы населения…»
Однако уточним: не все слои отвернулись от него. Ельцина по-прежнему поддерживали те, кто боялся восстановления прежней власти: олигархи, частные торговцы, криминальные элементы, немалая часть идеологически обработанной интеллигенции, служащих, а самое главное – зарубежные антисоветские силы. Но может быть, самое главное, что немалая часть населения, поначалу поверившая посулам Ельцина в мечтах о буржуазном рае, не пожелала признать, что была наглейшим и откровеннейшим образом обманута.
Правда, тут и Годунова можно вспомнить. Коронованный на царство, он вышел из Успенского собора и заверил народ: «Никто же убо будет в моем царствии нищ и беден, и тряся верх срамницу и сию последнюю, рече, разделю». Ельцин, держа в каждой руке по ваучеру, по ТВ на всю Россию объявил, что это сулит каждому «россиянину» две новеньких «Волги». Естественно, что оба Бориса свои обещания не выполнили. Хотя к чести Годунова надо сказать, что во время голода он выделял собственные средства для помощи голодающим. Ельцин же и его окружение продолжали обогащаться за счет и без того обездоленного народа.
По словам Скрынникова: «У Годунова на исходе его лет наступил старческий маразм, он приглашал астрологов, окружил себя гадалками, т. е. потерял веру в свои силы, и это ускорило гибель его династии».
Здесь ссылка на старческий маразм у крепкого пятидесятитрехлетнего мужчины выглядит странно. А вот астрологам, гадалкам и колдунам и в правление Ельцина было раздолье (да и теперь они в чести). Трудно сказать, было ли нечто подобное в Московском Кремле, у представителей Семьи или у ее главы, но значительная часть россиян действительно «потеряла веру в свои силы», утратила и веру в будущее.
Кстати, появился и самозванец: так называемый Романов-Бельский, выдававший себя за сына чудесным образом спасшегося царевича Алексея Николаевича Романова.
У Годунова были влиятельные противники, у Ельцина тоже. Казалось бы, такое противостояние при общем расколе в обществе должно было вызвать в конце XX века не менее жестокую гражданскую войну, чем в начале века ХVII. Почему же этого не произошло? Разве не стало очевидно, что Ельцин и олигархи привели страну и народ в постыднейшее состояние? Неужели народ утратил чувство собственного достоинства и инстинкт самосохранения?
Принято считать, что в XX веке время-события протекают с необычайным ускорением, люди живут более интенсивно… На самом же деле это относится, пожалуй, к области современной мифологии. В реальности даже мощнейшие социально-политические и экономические стрессы на вызвали сколько-нибудь адекватной реакции русского народа.
Выглядит это очень странно. Словно за минувшие столетия со времен Смуты, несмотря на повальное среднее и широко распространенное высшее образование, несмотря на динамичный ХX век и необычайные технические достижения, русский народ оказался на более низком интеллектуальном и духовном уровне, чем в далеком прошлом!
Вновь возможны ссылки на «тоталитарное общество», которое подавило личность, превратило людей в тупое послушное стадо… Но в том-то и дело, что все произошло после нескольких лет «перестройки» и разгула полнейшей демократии (или демагогии?), постоянных проклятий именно в адрес тоталитаризма и сталинизма. Это были уже новые поколения, а не те, кто создавал (при «тоталитаризме») великую державу и победил мощнейшую фашистскую военную машину.
Выходит, все произошло потому, что были преданы и проданы идеалы социалистической цивилизации. В народе был утерян идейный стержень, духовное единство. Это стало результатом и «образованщины» (выражение А. Солженицына), и западной идеологической обработки, и активных действий антисоветских сил (они же – антинародные) внутри страны, и предательства многих партократов.
Князь Михаил Скопин-Шуйский
В Смутное время ХVII века некоторые высокопоставленные деятели тоже мало считались с интересами государства. K примеру, прославленный молодой полководец М.В. Скопин-Шуйский.
Зимой 1609 года царь Василий Шуйский направил на переговоры со шведским правительством своего племянника князя Скопина-Шуйского, который, стремясь заручиться поддержкой иноземцев, на новгородских переговорах со шведами пошел на уступки и обязался передать им крепость Корелу с уездом, заключив неравноправный договор. Несмотря на это, шведский король не направил в Россию свою регулярную армию. Он разослал вербовщиков, которые руководствовались принципом «числом поболее, ценою подешевле». Весь этот сброд Стокгольм направил в Россию, где Василий Шуйский платил наемникам огромные суммы, из-за чего вынужден был облагать народ дополнительными налогами.
Весной Скопин-Шуйский выступил из Новгорода, имея под своим командованием 15 тысяч наемников и только 3 тысячи русских ратников. Но именно соотечественники обеспечили ему победу. Помогли и народные восстания в тылу войск Тушинского вора.
В марте 1610 года Михаил Васильевич Скопин-Шуйский триумфатором въехал в освобожденный им «Третий Рим». Общественные симпатии были на его стороне. Из Рязани вожак местного дворянства Прокопий Ляпунов, погубивший Болотникова своей изменой, ярый оппозиционер Василию Шуйскому, призвал Скопина на царство. Этот призыв поддерживало немало москвичей. Скоропостижная смерть этого молодого талантливого полководца до сих пор окутана тайной.
Но можно вспомнить и его далеко не безупречное поведение во времена первого самозванца, у которого юный Скопин-Шуйский пребывал в любимцах и считался ближайшим другом, а потому был возведен в сан великого мечника. Однако в ночь государственного переворота после очередного приема во дворце «великий мечник» унес личное оружие царя, которого вскоре убили…
Вообще, родовитые бояре-олигархи вели себя в Смутное время – в большинстве своем – недостойно, преследуя почти исключительно личные или клановые интересы. Впрочем, не только бояре.
Поведение того же Прокопия Ляпунова в этом отношении очень показательно. Поддерживая Болотникова, он поставил Василия Шуйского на край пропасти. Однако в решающем бою переметнулся на сторону царя. Но и в этом лагере он оставался недолго – перешел к Лжедмитрию II. Из Тушина уехал в Рязань, где плел интриги против Шуйского. Ляпунов направил к князю Ивану Шуйскому гонца с уверениями в своей поддержке и с предложением поспешить. Это стало прологом свержения Василия Шуйского.
Группа бояр устроила что-то отдаленно напоминающее «переворот ГКЧП» 1991 года. Большинство бояр и воевод высказалось за низложение государя. Шуйского склоняли к отречению, суля за это богатое удельное княжество. Но Василий Иванович слишком долго и упорно поднимался к вершине власти, чтобы отказаться от нее. Тогда его принудили переселиться из дворца в свои родовые хоромы.
Этими неурядицами хотел воспользоваться Лжедмитрий II, потребовавший капитуляции Москвы и признания себя царем. Патриарх Гермоген обратился к народу с воззванием, моля вернуть на трон царя Василия. Начальник стрелецкого приказа Иван Шуйский пытался склонить на свою сторону дворцовых стрельцов. Казалось, дело заговорщиков проиграно…
Не тут-то было! Заговорщики 1610 года не были столь нерешительными и непоследовательными, как ГКЧПисты 1991-го. Они действовали продуманно, быстро и решительно. Собрав толпу москвичей и отряд стрельцов, они ворвались к Шуйскому, прихватив с собой некоего чернеца из кремлевского Чудова монастыря. Царь пытался сопротивляться, ибо монашеская схима означала для него политическую смерть. Мятежники крепко держали бившегося в их руках самодержца, один из заговорщиков читал за него обеты «Инока Варлаама», монах свершил обряд пострижения…
Филарет Романов мог теперь торжествовать победу над соперником, связанным с ним многими общими преступлениями. Через несколько лет Филарет Никитич Романов – патриарх Московский и всея Руси, мирской соправитель своего ничем не примечательного сына, царя Михаила Федоровича – будет торжественно встречать возвращенный на родину прах Василия Шуйского, умершего в польском плену. Демонстрация цинизма и лицемерия? Не только. Неглупый политик и государственный деятель Филарет понимал, как важно поддерживать авторитет и преемственность власти (кстати сказать, этого не понимали ни Хрущев, ни Горбачев, ни Ельцин).
Олигархическое правление – Семибоярщина – было отмечено, как известно, прямым предательством национальных интересов России. Ведь родина для олигарха это его владения и капиталы.
Как только возникает опасность их потерять или как-либо ими поступиться, он готов идти на любое предательство (речь, конечно, не о всех поголовно, а о большинстве).
К чести тогдашней Русской православной церкви, она заняла патриотическую позицию и осталась, можно сказать, на стороне народа (чего, увы, нельзя сказать о тех церковных иерархах конца XX века, которые поддерживали Ельцина и возводили хулу на Советскую Россию, сея рознь среди поколений русских людей). В то же время патриарх Гермоген и его сторонники – патриоты старались не допустить народного восстания.
И вот, когда поляки обосновались в Москве, на шаткую и переменчивую сцену Смутного времени вновь вышел «переменчивый» Прокопий Ляпунов. Он стал создавать в Рязанской земле первое земское ополчение – на борьбу с интервентами.
Однако патриотические силы были расколоты. Многие «тушинцы» во главе с казачьим атаманом Иваном Заруцким были настроены против поляков, но сохраняли верность Лжедмитрию II. Его положение было сложным. Значительная часть населения, особенно казаки, продолжала видеть в нем «доброго царя». Это была «третья сила», даже, пожалуй, «четвертая», если считать царя Василия Шуйского со шведским королем Густавом-Адольфом, лжецаря Дмитрия (Тушинского вора), польского короля Сигизмунда III и патриотическое земское ополчение (в ту пору еще наиболее слабое из этих «действующих лиц»).
Лжедмитрий II попытался выпросить помощи у Сигизмунда III, обещая ему 300 тысяч рублей золотом и «всю землю Ливонскую», часть которой принадлежала Швеции. Но польскому королю нужны были Смоленские земли и – в перспективе – царская корона. У Лжедмитрия оказалось слишком много врагов. Его решено было «убрать». 11 декабря 1610 года он выехал на санях за Калугу, где была его резиденция, с шутом, двумя слугами и охраной, начальник которой разрядил в него ружье, а затем отсек убитому голову.
Гибель Тушинского вора, так же как иностранная интервенция, оказалась событием, которое подвигло к объединению патриотические силы. Авангард первого ополчения под командованием князя Дмитрия Пожарского в марте 1611 года вошел в Москву, охваченную восстанием. По совету русских изменников, польский комендант столицы Гонсевский приказал поджечь город. Среди полыхавших пожаров завязались уличные бои. Нападение было отбито.
Когда подошли основные силы ополчения, Прокопий Ляпунов начал осаду Москвы. При всем своем политическом авантюризме, он оставался патриотом и сторонником перемен в обществе (в отличие от консервативно настроенных Минина и Пожарского). Государство в перспективе представлялось ему управляемым самодержцем, опирающимся на дворянство, с устранением от власти боярской олигархии.
Прокопий Ляпунов был выдающимся дворянским деятелем той эпохи. В его метаниях отразилась судьба мелкого и среднего дворянства Смутного периода. Со временем на своем опыте
Ляпунов убедился, что в борьбе с Семибоярщиной и чужеземными завоевателями дворянство сможет победить, лишь опираясь на поддержку широких «низших» слоев населения. Но этого-то и боялись олигархи и интервенты. Летом 1611 года в казацкие таборы, составлявшие очень важную часть первого ополчения, попало письмо, в котором Ляпунов якобы призывал к массовому уничтожению казаков. Возмущенные казаки вызвали воеводу на круг и показали ему письмо. Ляпунов сказал: «Походит на мою руку, только я того не писывал».
Страсти были так накалены, что один из казаков ударил Ляпунова саблей. Тот упал, обливаясь кровью. Сопровождавшие его несколько дворян бежали. Лишь один из них, Ржевский, о стался.
Он не являлся сторонником Ляпунова, но был возмущен подлым самосудом и пытался остановить злодеев, крича, что земского воеводу убивают несправедливо, «за посмех»! Казаки изрубили и его и Ляпунова. Трупы несчастных валялись трое суток без погребения. Позже они были похоронены в Троице-Сергиевской лавре.
Долгое время причина этого события была окутана тайной. Но вот вышли в свет мемуары палача московского восстания Гонсевского, который признался, что по его приказу дьяки и подьячие семибоярцев подделали почерк Ляпунова в том провокационном письме. Доставил письмо в казачий табор некий Сидорка Заварзин.
Убийство Ляпунова произвело тягостное впечатление на русское общество. Положение страны казалось безысходным.
После героической обороны пал Смоленск. Из 80 тысяч его жителей осталась только десятая часть. Последние защитники города, не желая сдаваться, взорвали себя бочками пороха.
Шведы захватили Новгород.
В Пскове объявился самозванец Матюшка, ставший Лжедмитрием III. Он начал военные действия против земского ополчения.
В оккупированной Москве интервенты арестовали патриарха Гермогена и морили его голодом.
На что было надеяться, к кому взывать о спасении? Казалось, настала пора расчленения России…
Не правда ли, тогда ситуация была несравненно более тяжелой, чем в 1991 году, сравнимая лишь с декабрем 1941-го, когда фашисты вплотную подошли к Москве и оккупировали значительную часть Европейской России (СССР), где проживало около 40% (!) населения страны.
Тогда, в далеком ХVII веке, родина была спасена русским народом, руководимым Пожарским и Мининым-Сухоруком. В не очень далеком 1941-м советский народ выстоял под руководством Иосифа Сталина.
В 1991 году и позже можно было услышать (да и теперь говоря т): мол, н е такое бы вало на Рус и, ничего, обойдется, поднимется держава, то бишь прогрессивная демократическая Россия… Нет, не поднялась – рухнула и была расчленена, опозорена и унижена перед всем светом олигархически-ельцинским руководством. Не оказалось в ней ни Мининых, ни Пожарских, ни, тем более, Сталиных. Не оказалось и того русского народа, который способен был выстоять в периоды смут и тяжелейших испытаний.
Впрочем, эту тему нам еще предстоит обсудить подробнее.
ЗАВЕРШЕНИЕ СМУТНОГО ВРЕМЕНИ
После раскола между земским ополчением и казаками, приведшего к убийству Ляпунова, большинство служилых людей разуверились в возможности противостоять интервентам и разошлись по домам. Под Москвой остались преимущественно казаки да те дворяне, которые раньше служили лжедмитриям. Фактически все они выступали сторонниками русского царя, тогда как в столице властвовали польские интервенты.
Казацкая вольница должна была чем-то кормиться, добывать провиант для себя и корм лошадям. Она стала обузой для населения, которому от нее не было никакого проку. Ведь изгнать поляков из Москвы казаки так и не смогли, а в Польше собиралась армия, которая должна была прийти на помощь осажденным. Дальнейшее промедление грозило обернуться полной победой интервентов. Тем более что войска Сигизмунда III взяли Смоленск, а «великие послы» Филарет и Голицын были арестованы.
«Осень 1611 года была безрадостной порой для московского общества, мучимого сознанием своего бессилия, – писал С.Ф. Платонов. – Русские люди ни на что не надеялись и молились только о том, чтобы Господь пощадил «останок рода христианского» и оградил миром «останок Российских царств и градов и весей»…Обе власти – польская в Москве и казачья под Москвой – были неприемлемы: первая представлялась вражеской и изменной, вторая – «воровской»… Страна пока не имела никаких вождей и правителей, которые бы так же уверенно, как в свое время Скопин и Ляпунов, увлекли за собой народную массу и стали бы во главе движения, дав ему направление и программу. Страстно желая спасения и возрождения, одни искали его в чудесах и видениях, звали к молитве и посту в надежде спастись нравственным обновлением и очищением. Распространились сказания о чудесных явлениях и знамениях, в основе которых лежал именно призыв к покаянию».
Дошло до того, что казацкое правительство официально объявило, чтобы вся страна постилась три дня. При этом усердие постящихся доходило до того, что многие, особенно дети, теряли силы и умирали.
Подобные явления, так же как упования на молитвы и чудеса, безусловно свидетельствуют о «помрачении умов» от безысходности положения. Однако надо учесть, что в те времена христианская вера была глубоко укоренена в общественном сознании, способствуя объединению людей во имя высших идеалов. Такова была идеологическая основа общества, и даже нелепые суеверия способствовали ее укреплению.
Православная церковь в ту пору явилась едва ли не единственной скрепой, удерживающей общество от полного распада. У нее, конечно же, были на этот счет и свои собственные резоны: попади Россия под власть поляков – и хищное католичество рано или поздно установит свою власть над русскими душами, покончив с гегемонией православной церкви. Поэтому вся мощная и авторитетная церковная организация на Руси выступила за независимость страны, против иностранного владычества.
При этом, однако, выявились существенные разногласия. Патриарх Гермоген, находившийся в московском плену, призывал к освобождению, но только при условии, что будут отвергнуты претензии на престол со стороны сына Марины Мнишек, «проклятого Воренка», ставленника казаков. Эту задачу он считал первостепенной.
Другой была позиция Троице-Сергиевой лавры, где архимандритом был Дионисий. Они рассылали грамоты, в которых призывали к единению казаков и земцев против общего врага – ляхов и московских изменников. Правда, оставалось неясным, кто при этом должен пойти на уступки: казаки или земцы? Ведь ситуация могла повториться, как было при Ляпунове, и тогда освободительная война потерпела бы полный крах.
По-видимому, такие соображения заставили земцев принять сторону Гермогена. И этот выбор оказался верным.
К счастью для Руси, ее народ не только молился о спасении, уповая на чудо, но приступил к решительным действиям («на Бога надейся, да сам не плошай!»). В августе 1611 года горожане Нижнего Новгорода и Казани постановили совместными усилиями защищать Московское и Казанское княжества, прекратив раздоры, царя избрать на всеобщем Земском Соборе, а не по желанию казаков. Об этом решении оповестили города Северной Руси.
Тогда же был послан тайный гонец в Московский Кремль, к патриарху Гермогену, который благословил народ на защиту православной веры и призвал не считать законным царем «воровского сына» Марины Мнишек. В сентябре в Нижнем Новгороде по инициативе старосты посадской общины Кузьмы Минина-Сухорука начало формироваться народное ополчение. По словам Г.В. Вернадского: «Минин, зажиточный, но не богатый мясник и купец – одна из самых замечательных личностей России того периода. Честный, надежный, деятельный, изобретательный, он был исполнен гражданственности в самом истинном смысле этого слова. В такой сложной исторической ситуации он проявил себя поистине гениальным организатором.
Патриарх Гермоген
Кузьма Минин
В середине сентября Минин начал кампанию по сбору средств на содержание земской армии. Он побуждал всех добровольно жертвовать на дело, однако не полагался только на пожертвования. Он также убедил сельскую общину издать указ об обязательном сборе пятой деньги. Это фактически должно было стать сбором пятой части капитала каждого горожанина. Позже, с организацией нижегородского земского комитета, в котором будут участвовать священники, купцы и дворяне, сбор станут взымать и с монастырей, и с поместий».
Тревога Минина за судьбу Родины и стремление перейти к активным действиям передались нижегородцам. Общественное сознание было готово к восприятию клича «Отечество в опасности!»
…Вспоминается одно из собраний в Центральном доме литераторов, кажется, в начале 1991 года под тем же девизом:
«Отечество в опасности!» Один из авторов этой книги был сопредседателем на этом вечере. Выступали священник, предприниматель, представитель казачества. Публика была разношерстная, но по большей части так или иначе связанная с литературой, искусством, наукой. Некоторые из присутствовавших воспринимали ситуацию в стране всерьез и с тревогой. Но большинство сохраняло инертность или выказывало сочувствие курсу перестройки и радикальных реформ.
Что в то время могли дать подобные собрания, если по радио и телевидению в общественное сознание упорно внедрялись прямо противоположные идеи, призывы, лозунги? Горбачевско-яковлевская пропаганда, настроенная прозападно и проамерикански, расхваливала буржуазные ценности «открытого общества» и поносила тоталитаризм, сталинизм, а заодно и коммунистическую идею социальной справедливости и солидарности трудящихся. Идеологический базис общества подрывался последовательно и сосредоточенно, завершая победу Запада над Россией в холодной войне, когда на стороне противника оказались большинство партократов и влиятельной интеллигенции.
Ничего подобного, к счастью, не было в 1611 году. Народ ясно осознал, что олигархическая семибоярщина обернется распадом и порабощением родины. Нужна была твердая законная власть, именем которой в государстве будет наведен порядок, а границы его будут надежно защищены от интервентов. А добиваться этого следовало «всем миром». Только народная воля способна в такие моменты спасти отечество.
Командовать ополчением пригласили одного из наиболее прославленных воевод – князя Дмитрия Михайловича Пожарского. Это был тоже верный выбор. Под знамя народного ополчения (на земские средства, конечно) стали стекаться ратники со всей Руси.
«Можно только удивляться, – писал С.Ф. Платонов, – той быстроте, с какой городское движение Нижнего перешло в областное, низовское, а затем и общеземское, охватившее всю северную половину государства. Начали его посадские мужики, поддержали провинциальные служилые люди; руководил им князь высокой породы; провозгласило оно определенную национально-охранительную программу – все данные для того, чтобы к нему потянулись и примкнули все те слои населения, которые не желали Владислава с его ляхами и казаков с их Воренком. Движение объединяло земскую Русь и ставило ее против одолевавших врагов, внешних и внутренних одинаково».
У атамана Заруцкого с его казацким войском устремления и мотивы действий были иными. Они желали быть привилегированными служащими при «своем» царе, пусть бы даже и сомнительного происхождения. Они попытались отрезать нижегородцев от северных русских земель, захватив Ярославль. Пожарский предугадал их планы. Он перебросил свое войско по Волге на север и, выбив отряды казаков из Ярославля, обосновался здесь.
По прикидкам Г.В. Вернадского, под началом Пожарского находилось не менее 20 тысяч ратников из Поволжья и Северной Руси, около тысячи стрельцов и трех тысяч казаков, отряды сибирских, касимовских и некоторых других групп татар.
На несколько месяцев Ярославль стал не только резиденцией Пожарского, но и своеобразной столицей объединенной Земщины. Здесь был организован Совет «всея земли», взявший на себя функции законной власти. Народное войско Пожарского со временем стало хорошо оснащенной, обученной, спаянной армией, которая постоянно увеличивалась. С казаками Заруцкого и Трубецкого было как раз наоборот, тем более что к ним примкнуло немало всяческого сброда.
Тем временем надвигалась новая опасность: из Смоленска на Москву двинулось войско гетмана Хоткевича, чтобы укрепить Московский гарнизон и разгромить противников. Если бы Заруцкому (за спиной которого стояла Марина Мнишек с сыном) удалось договориться с Хоткевичем о союзе, они могли бы добиться хотя бы временного успеха. Однако у поляков были собственные интересы в Московии, и переговоры с ними не удались. Тогда Заруцкий с частью верных ему казаков отошел к Коломне, а оттуда с Мариной Мнишек и ее сыном отправился далее на юг в сторону Дона.
Теперь путь к объединению двух русских армий был открыт. В середине августа земское ополчение под командованием Пожарского подошло к Москве и стало дожидаться поляков Хоткевича. В ожесточенном сражении, как известно, казаки поддержали ополченцев. Хоткевич был разбит и убрался восвояси. Однако между казаками и земскими по-прежнему не было согласия. К тому же казакам хотелось бы получить какие-то личные блага, привилегии, а Трубецкой как высокородный боярин претендовал на первенство в объединенном войске и общем правительстве.
Постепенно разногласия были улажены, и в октябре было заключено соглашение между Пожарским и Трубецким о том, что они «по челобитью и по приговору всех чинов людей стали во единачестве и укрепились, что им да выборному человеку Кузьме Минину Московского государства доступать и Российскому государству во всем добра хотеть безо всякие хитрости». Так был создан триумвират: Трубецкой, Пожарский, Минин. Этот союз был символичным, потому что демонстрировал объединение трех слоев общества.
Смутное время закончилось. Пожалуй, оно завершилось даже раньше – когда было организовано второе всерусское ополчение, которое вдобавок поддержала часть казаков. Гражданская война закончилась победой народа, а не олигархов, поддерживаемых иноземцами.
Нечто подобное произошло в России в результате Гражданской войны ХХ века, что явилось прологом к невиданно быстрому возрождению и усилению державы. Нечто противоположное этому произошло в конце XX века.
Смутное время ХVII века было периодом, как мы теперь говорим, комплексного кризиса общества: социально-экономического, политического, духовно-идеологического. Сходная ситуация была в начале и конце XX века. Кризисы такого масштаба ставят вопрос не только о каких-либо изменениях, но и о самом существовании общества.
Подобная опасность для Руси-России угрожала всегда: сначала с юго-востока (Хазарский каганат), затем с востока (татаро-монгольская Орда), наконец, с запада (шведы, литовцы, поляки) и юго-запада (географически отдаленный, но идеологически агрессивно настроенный Ватикан). К счастью для Московского царства, в конце Средневековья его западные соседи, а также Ватикан были ослаблены бурными событиями Реформации и Контрреформации.
В конце Смутного времени на Московскую царскую корону претендовали короли Швеции и Польши. Но даже в союзе с боярами-олигархами иноземцы не смогли укорениться на Руси. Свое веское слово сказал народ, главным образом средние общественные слои.
Может показаться странным или даже нелепым, что на московский трон был возведен шестнадцатилетний Михаил Романов, не блещущий ни физическими, ни умственными достоинствами, весьма заурядный внучатый племянник первой (из многих) жены Ивана Грозного, который по малолетству, а может быть, и по немощи не принимал никакого участия в освободительной войне.
Как известно, выбор оказался непростым, мучительно долгим, связанным с избирательными «пиар-технологиями» того времени. Среди претендентов помимо шведского принца и польского королевича Владислава были и достойные люди из русских.