НАЗВАНИЕ И СУЩНОСТЬ

Один из важных факторов, вызывающих сумятицу в умах людей, связан с неточностью, а то и с сознательным искажением формулировок. Наиболее преуспевают в этом неблаговидном занятии политические деятели.

В крупных политических баталиях не бывает сколько-нибудь значительной группировки, выступающей как «регрессисты». А вот «прогрессистов» всегда с избытком. Есть, конечно же, консерваторы, но и они вынуждены изменяться в угоду текущей ситуации. Впрочем, свои взгляды они никогда не называют регрессивными, а напротив, всячески доказывают, что они – передовые, а их противники – безнадежно отсталые.

Победившая партия непременно провозглашает свой курс наиболее прогрессивным. В этом усматривается обычная закономерность, которую еще в XVI веке отметил остроумный англичанин Джон Харрингтон (перевод С.Я. Маршака):

По той же причине бунт не принято считать революцией. Хотя в подобных случаях между бунтом, восстанием и революцией нередко усматривается различие и по существу. Более того, даже принято отделять перевороты от революций, несмотря на то, что в русском языке эти два слова синонимы, точнее, одно есть перевод на русский язык другого.

Например, И.В. Сталин обычно писал об «Октябрьском перевороте», тогда как официальная советская версия была иной: Великая Октябрьская Социалистическая Революция. На чьей стороне в этом случае была правда? Что произошло 25 октября (7 ноября) 1917 года: вооруженный переворот или революция?

Ответ зависит от того, как понимается в данном случае понятие «переворот». Он может захватывать только руководящую верхушку общества (дворцовый переворот). Однако результат даже такого небольшого по первоначальным масштабам изменения в общественной жизни может в последующем привести к серьезным переменам, социальным катаклизмам и перестройкам, которые вполне обоснованно можно считать революционными.

Перевороты совершаются быстро, порой в считанные часы, тогда как настоящие революции длятся чаще всего годами. Хотя в масштабах исторических событий несколько лет – срок малый, когда речь идет о значительных социально-политических и экономических преобразованиях.

«Революция, – писал П.А. Кропоткин, – это быстрое уничтожение, на протяжении немногих лет, учреждений, устанавливавшихся веками и казавшихся такими незыблемыми, что даже самые пылкие реформаторы едва осмеливались нападать на них. Это – распадение, разложение в несколько лет всего того, что составляло до того времени сущность общественной, религиозной, политической и экономической жизни нации; это – полный переворот в установленных понятиях и в ходячих мнениях по отношению ко всем сложным отношениям между отдельными единицами человеческого стада».

Тут следует сделать оговорку. Разрушение в несколько лет, скажем, религиозной жизни общества вряд ли возможно: для этого требуются по меньшей мере десятилетия.

Вообще, все те революционные изменения, которые упомянул Кропоткин (у него «общественный» в данном случае, по-видимому, синоним «социальный»), не происходят синхронно. Быстрее всего может измениться политическая ситуация, когда к власти приходит новая партия со своей программой решительных преобразований общества. Только окончательная и безоговорочная ее победа может считаться завершением первого этапа революции.

Но возникает еще один вопрос: всегда ли революцию допустимо считать прогрессивным явлением? Ведь и паралич бывает прогрессивным.

За последние полтора десятилетия в нашей стране, как во всех капиталистических странах, официальная пропаганда, стоящая на стороне имущих власть и капиталы, постоянно и громогласно выступает против революций. Именно под этой шумовой завесой удалось совершить в СССР, а затем в России сокрушительные революционные перевороты. И те, кто их осуществлял, при этом твердили о благости прогрессивного эволюционного пути развития и гибельности – революционного (ссылаясь прежде всего на Социалистическую Революцию).

Как тут не вспомнить образ Тарелкина из пьесы Сухово-Кобылина: «Когда объявили прогресс, то он стал и пошел перед прогрессом – так, что уже Тарелкин был впереди, а прогресс сзади!»

Подобные субъекты, стремящиеся бежать впереди прогресса, основательно запутали это самое понятие «прогресс». Они чаще всего склонны считать прогрессивным все то, что нравится им. Политики при этом стараются потрафить подспудным желаниям и мечтаниям образованной толпы. Многолетние усилия буржуазных демагогов привели к тому, что полностью извратилось, к примеру, такое часто звучащее понятие, как «демократия».

Изначально оно толковалось как народовластие. Но вот образовались страны «буржуазной демократии», которые гордятся своими свободными, всеобщими демократическими выборами. В то же время они не скрывают, что для победы на выборах требуется иметь мощнейшую финансовую поддержку. Но если побеждают на подобных выборах только ставленники богатеев, то эту систему власти следует называть плутократией (от «плутос» – богатство).

Казалось бы, почему не называть вещи своими именами? Если в странах Запада сложился культ материального благополучия и богатства, то почему бы не признать наиболее богатых и самыми достойными (тем более что они – самые влиятельные) и провозгласить торжество плутократической системы?

Тут проявляется, можно сказать, стыдливость богатых, о которой писала Марина Цветаева:

Такой бывает потаенная «стыдливость» вора, живущего среди тех, кого он обокрал, у кого постоянно ворует те самые деньги, которые составляют основу его благосостояния. Не этим ли объясняется их какая-то растерянная (под нарочитой важностью) повадка?

Но ведь это все не более, чем моральные сентенции. На них практически все богатые стараются вовсе не обращать внимания, утверждая перед другими свое положение как наилучшее, достойное зависти, уважения и преклонения. То же самое внедряют в общественное сознание средства массовой пропаганды, находящиеся на услужении у богатых. И все-таки до сих пор плутократы (плуты!) предпочитают называть свое правление демократическим. Значит, в такой хитрой подмене есть определенный смысл, имеется своя выгода.

Буржуазные революции потому так и называются, что к власти приходят вовсе не народные массы, а наиболее богатые буржуа. Они пользуются для установления своего полного господства смутой, волнениями в обществе. При этом и народные массы, а точнее сказать, определенная часть народа получает возможность улучшить свое благосостояние или даже получить более высокий общественный статус. При этом формируется новый слой Государственных Владык (сокращенно – ГВ), состоящий из наиболее богатых и влиятельных лиц. Он явно или неявно противостоит Народным Массам (НМ).

Такова предельно упрощенная схема. Но она позволяет четко отделить демократию (приоритет НМ) от аристократии, плутократии, партократии (приоритет ГВ). Подобным образом определяется сущность власти. Каким образом такая власть поддерживается – вопрос второй. Бывает диктатура НМ, а бывает – ГВ, основу которых могут составлять представители какой-то партии или определенного социального слоя.

Революционные изменения в общественной структуре, как следует из предыдущего, могут быть двух типов. В одном случае борьба идет среди представителей ГВ (или претендующих на эту роль) за власть над народом. В другом случае власть переходит к преобладающим по численности слоям Народных Масс при подавлении или физическом уничтожении прежних ГВ. Революцию этого типа принято называть социалистической.

При всем величайшем уважении к НМ, надо признать, что не их порабощают, а они сами соглашаются, верней, вынуждены соглашаться с господством ГВ. Без малого пять столетий назад об этом писал Этьен де ла Боэси: «Народ сам отдает себя в рабство, он сам перерезает себе горло, когда, имея выбор между рабством и свободой, народ сам расстается со своей свободой и надевает себе ярмо на шею…»

Так-то оно так, но приходится помнить о том, что некоторая часть народа за определенные блага идет в услужение ГВ, а поэтому безоружная основная часть народа вынуждена подчиняться своей небольшой, но вооруженной части, которая служит интересам ГВ.

Все это, в общем-то, вещи достаточно примитивные и очевидные. О них бы и не следовало говорить, если бы не одно важное обстоятельство. Вопрос в том, может ли народ осуществить революцию?

Если под ней понимать не волнения, бунты, восстания, то ответ, пожалуй, должен быть отрицательным. Ведь требуется не просто свергнуть существующую власть. Победа революции предполагает не только разрушение, но и созидание, установление нового общественного порядка.

В этом отношении народные массы подобны природным стихиям, которых Федор Тютчев назвал «демонами глухонемыми», а Максимилиан Волошин продолжил: «Они творят, не сознавая Предназначенья своего». Разнородная, рассеянная на обширной территории основная масса народа не может создать государственную структуру. Для этого требуется определенная программа, заранее разработанная, а также более или менее подготовленные люди.

Конечно, может быть партия, представляющая интересы народа. Но тогда в случае победы она становится у власти и… невольно (а то и осознанно) превращается в ГВ. Если это не случится сразу, то должно произойти со временем. Чтобы этого не было, необходимы какие-то специальные меры или какие-то особые люди у власти.

Известно, что революция, подобно греческому богу Крону, пожирает своих детей. Первое поколение победителей, ставших у кормила власти, в большинстве своем обречено на репрессии или уничтожение. Таковы жестокие законы революционной борьбы, когда после успешных восстаний и переворотов приходится переходить к строительству нового общественного порядка. Изменение революционных задач требует радикальной смены стратегии, а значит и притока новых людей. Но методы остаются прежними: революционный террор.

Таковы, судя по всему, объективные закономерности революционного процесса, не зависящие от личных качеств отдельных вождей. Они вознесены на гребень революционной волны, но не они направляют ее движение: здесь задействованы более могучие социальные силы.

Не только с подачи отдельных историков, но и вообще в общественном сознании происходит персонификация отдельных событий, связанных с восстаниями, переворотами, революциями. Мы привычно говорим о разинском или пугачевском движении, о вожде революции Ленине, о сталинских репрессиях. Здравомыслящий человек понимает, что это – условность. Однако со временем здравый смысл улетучивается, а в горьком осадке остается пресловутый культ личности, когда заслуги человека в одних случаях непомерно возвеличиваются, а в других – трактуются как величайшие преступления. Если при советской власти официальная пропаганда превозносила Разина, Пугачева и декабристов как национальных героев, то антисоветские деятели выставляют их как злодеев. Если Ленин считался гением революции и «самым человечным человеком», то в противовес этому его личность стали демонизировать, считая его едва ли не антихристом. О Сталине и говорить нечего: посмертное очернение его образа может сравниться разве только с его прижизненным восхвалением.

Подобные чрезмерные контрасты характерны для революционных периодов.

Наконец, и отношение к революциям тоже отличается контрастностью оценок. Одни считают их прогрессивным явлением, а другие – сугубо отрицательным, тогда как третьи стараются отличать и характеризовать их в связи с конкретной ситуацией. Как мы уже говорили, А.А. Богданов, один из первых идеологов большевиков, затем перешедший в оппозицию ленинскому курсу, предлагал отделять кризисы развития от кризисов деградации.

Его позиция заслуживает внимания уже потому, что он исходил из наиболее общих представлений, рассматривая законы существования и развития (деградации) сложно организованных систем вообще – биологических, социальных, философских, идеологических, религиозных. Для общественных систем такая классификация имеет смысл уже потому, что кризисные ситуации (одним из воплощений которых являются революции) действительно ведут или к переходу данного социума на более высокий уровень развития, или к его деградации.

Таким образом, следует различать революции развития и революции деградации. Как всякий кризис, они на первом своем этапе схожи, потому что вызваны смутой и общественным комплексным кризисом. Они сопровождаются и естественным «противотечением» – контрреволюцией. Принципиальная разница обнаруживается в дальнейшем. Страна либо усиливается, либо деградирует.

ПЛОДЫ ПРОСВЕЩЕНИЯ

Страна есть единое целое. Общество в основе своей разнородно. Мы уже сравнивали социальную структуру общества с экологической пирамидой.

Для стабильности эко– или социосистемы требуется определенное гармоничное соответствие отдельных слоев. Когда один из них получает значительные преимущества, вся система дестабилизируется.

Яркий пример такого явления – период правления Екатерины Великой. Она продолжала вслед за Петром Великим реформировать российское общество во многом на западноевропейский манер. Ее по праву можно считать одной из наиболее просвещенных государственных деятелей того времени.

Известно, что она вела переписку с французскими просветителями, философами-вольнодумцами. Ее работоспособность внушает уважение, так же как ее здравый смысл. Дени Дидро предложил ей проект идеального устройства государства Российского. Приняв советы с благодарностью, Екатерина не торопилась их исполнять. Обиженный философ высказал ей свое недоумение, на что она резонно отвечала, что философ имеет дело с бумагой, которая может все стерпеть, тогда как в ее подчинении живые люди, которые не столь бесчувственны.

Несомненно, она была выдающейся государыней. Она умела, оставаясь женщиной, демонстрировать лучшие мужские качества, включая мужество. Карамзин был недалек от истины, когда отметил: «Ею смягчилась власть, не утратив силы своей». При ней Россия окончательно укрепилась как великая мировая держава…

Однако именно в ее правление произошло самое крупное в истории России крестьянское (и не только крестьянское) восстание, грозившее свергнуть существовавшую власть. Эта великая смута вошла в историю как «Пугачевщина». Хотя корни ее уходят глубоко в прошлое и связаны отчасти с особенностями воцарения Екатерины II на престоле.

Она не имела совершенно никаких юридических прав на российский трон. Бедная дочь захудалого немецкого князька, жена императора Петра III сумела отстранить его от власти путем дворцового переворота, опираясь на дворянскую гвардию. Хотя Петр III, издав «Указ о вольности дворянства», освободил представителей этого набравшего силу класса от обязательной воинской службы. Получив такую привилегию, они стали обустраивать свои скромные имения. До этого манифеста 1762 года, неся пожизненную воинскую повинность, дворянин не обращал серьезного внимания на свое домашнее хозяйство. Порой дом небогатого помещика мало отличался от деревенской избы.

Побывав заграницей, русский дворянин имел возможность убедиться, как роскошно живут тамошние привилегированные сословия (ведь еще не грянула Великая Французская революция). И на этот западный манер стали перестраивать свои владения молодые и «свободные» помещики.

Как пишет историк Е. Багрова: «У помещиков появляются новые каменные дома, возле них разбиваются парки, устраиваются фонтаны, причудливые гроты, искусственные развалины. Иной чудак-помещик строит зараз и дом, и оранжереи, и фабрики, и заводы, и ничего не доводит до конца. Дом, красиво убранный внутри, снаружи похож на казарму, сад так и остается не огороженным, но ворота, ведущие в него, немецкой причудливой работы…

А в столице роскошь все увеличивается. Чтобы быть светским человеком, надо иметь, по крайней мере, несколько кафтанов с золотым шитьем, бархатную шубу с золотыми кистями, несколько золотых табакерок, осыпанных бриллиантами, золоченую карету, запряженную шестеркой белых лошадей. У графа Орлова парадная одежда, осыпанная бриллиантами, стоила миллион рублей».

Говорят, что Екатерина II, представляя приехавшему в Петербург австрийскому императору Иосифу II своего царедворца графа Строганова, заметила: «Он так крезовски богат, что не придумает средств промотаться».

Польский король Станислав Понятовский, побывавший в гостях у графа Безбородко, не смог сдержать удивления: «Золотая резьба работана в Вене… В обеденной зале уступы парадного буфета уставлены множеством сосудов золотых, серебряных, коралловых и др. Обои чрезвычайно богаты, некоторые из них выписаны, иные сделаны в России. Прекрасная китайская мебель».

Ежедневно у Безбородко накрывали обеденный стол на сто человек. Он проживал в месяц несколько тысяч рублей – огромные по тем временам суммы. Своим любимцам он щедро дарил деревни, которых у него было множество. Заезжей итальянской певице мог сделать подарок в 40 тысяч рублей.

Что уж говорить о празднествах, которые устраивались с необычайным великолепием и в которых участвовали тысячи приглашенных!

Возникает законный вопрос: откуда на все это брались средства? Практически единственным классом, который обеспечивал подобную роскошь, было крестьянство. И чем богаче становились привилегированные социальные группы, тем более тяжелый гнет ложился на крепостное крестьянство.

Екатерина II укрепила финансовое положение государства, изъяв из церковной собственности земли и крестьян, а также отменив гетманство на Украине. Казалось бы, пришла пора отменить крепостное право, облегчить жизнь крестьян. На словах императрица была к этому готова. Например, в «Уставе благочестия» (1782 год) она провозглашала приоритет моральных ценностей, основанных на христианских заповедях. Вот ее семь заповедей: «I. Не чини ближнему, чего сам терпеть не можешь. II. Не токмо ближнему не твори лиха, но твори ему добро, колико можешь. III. Буде кто ближнему сотворил обиду личную, или в имении, или в добром звании, да удовлетворит по возможности. IV. В добром помогите друг другу, веди слепого, дай кровлю неимеющему, напой жаждущего. V. Сжалься над утопающим, протяни руку помощи падающему. VI. Блажен кто и скот милует, буде и скотина злодея твоего спотыкнется, подыми ее. VII. С пути сошедшему указывай путь».

Приведя этот перечень, современный российский историк А.Б. Каменский счел нужным выразить свое умиление: «Как вaжнo, что эти внушения исходили от того, кто для русского человека был олицетворением власти Бога на земле».

Трудно удержаться от возражения. Во-первых, тогдашний русский человек знал, что Екатерина II не по праву заняла место своего супруга, а благодаря дворцовому перевороту. Во-вторых, государственный деятель обязан не провозглашать моральные сентенции, всем и без того известные, а создавать в стране такие условия, чтобы эти самые заповеди воплощались в жизнь. А то ведь получалось сущее лицемерие. Государыня увещевала даже скотину недруга миловать, тогда как сохраняла дичайшее крепостное рабство!

Большинство дворян вполне устраивало подобное лицемерие. Однако крестьяне были все-таки не безропотными скотами. Они прежде терпели крепостной гнет, зная, что их барин находится на важной и опасной государевой службе. Да и царь представлялся помазанником Божиим, законным правителем страны.

Теперь выходило иначе. Государыня, хотя и благословленная на царство, взошла на трон незаконным путем. А помещик, вместо того, чтобы служить царю и Отечеству, занят всяческим благоустройством своего быта и развлечениями. И ради чего терпеть все повинности, тяготы и унижения?

Вряд ли Екатерина II не понимала, что в народе зреет серьезная смута. Об этом свидетельствовали не прекращавшиеся крестьянские бунты. Но даже при всем своем желании она не могла хоть как-то урезать привилегии дворянства. Ведь именно благодаря дворянам она пришла к власти и удерживалась на троне. Их недовольство было бы для нее смерти подобно. А потому просвещенная императрица, которая вела переписку с философами и провозглашала моральные заповеди, под угрозой жестокого наказания запретила крестьянам жаловаться на своих господ.

Таким образом, смута в России началась задолго до того, как вспыхнуло пугачевское восстание. Уже в начале царствования Екатерины II по стране прокатилась волна бунтов крестьян, казаков, работных людей. В отдельных уездах крестьянские волнения продолжались годами. «На их подавление, – писал советский историк М.Т. Белявский, – правительство двинуло крупные воинские части с артиллерией, предписав им действовать столь же решительно и беспощадно, как и при осаде неприятельских крепостей. Особенно «отличился» при этом генерал князь Вяземский. Он устроил настоящую бомбардировку восставших сел и деревень, расстрелял из пушек фактически безоружных крестьян, а затем провел зверскую экзекуцию над усмиренными.

…Правительство издало ряд указов, в которых подчеркивало, что оно намерено «помещиков в их владениях и имениях ненарушимо сохранять, а крестьян в должном им повиновении содержать». Одновременно оно грозило, что в случае «вредного от грубиянства и невежества непослушания крестьян», с ними «яко с сущими злодеями и нарушителями общего покоя поступлено будет с таковою же военною строгостью». Сенату и этих драконовских мер показалось мало… По екатерининскому указу 1763 г. крестьяне были обязаны оплачивать не только расходы на посылку и содержание воинских команд, но и стоимость розг и плетей, которыми их наказывали, веревок, на которых их вешали, пуль и ядер, которыми их расстреливали».

Несмотря на подобные меры, предпринятые государыней-моралисткой, бунты крестьян и рабочих вспыхивали с новой силой. Восстание в Кижах (Карелия) продолжалось с 1769 по 1771 год и было подавлено, в результате чего были убиты около двух тысяч крестьян. Волнения рабочих уральских заводов пришлось подавлять карательной экспедицией, которую возглавил все тот же А.А. Вяземский.

На Правобережной Украине чуть раньше бунтовали крестьяне и запорожские казаки, захватывая и грабя усадьбы и замки, давая отпор польским войскам. А в 1771 году во время эпидемии чумы восстал московский люд, ведя уличные бои, захватив на три дня Кремль и убив главу московской церкви архиепископа Амвросия.

Правительство постаралось ограничить вольности яицких казаков и лишить их некоторых привилегий, в частности, беспошлинного соляного промысла и рыбной ловли. В ответ на Яике (река Урал) вспыхнуло восстание казаков, которое пришлось подавлять с помощью регулярных войск.

Тогда же объявился на Яике человек, который стал выдавать себя за спасшегося от смерти императора Петра III. В этом отношении он оказался не оригинален: в России в ту пору было уже несколько самозванцев.

Появились они, конечно же, не случайно. Официальное сообщение о его естественной смерти было воспринято в народе с недоверием. Возродилась мечта о царе, покровителе крестьян, радетеле за их интересы. Прошли слухи о том, что на него совершили покушение дворяне, потому что он пожелал даровать волю крестьянам. Но царю удалось чудом спастись (в одной из деревень отслужили благодарственный молебен о его спасении). Он вынужден скрываться в народе до поры до времени.

Самозванцев правительство вылавливало и казнило, но это не могло искоренить легенду о добром царе. Настали смутные времена, когда народ, подавленный угнетателями, разуверился в верховной власти. Кризис доверия народа к власти – один из важных симптомов серьезной смуты.

«КРЕСТЬЯНСКИЙ ЦАРЬ»

Предки Емельяна Ивановича Пугачева (Пугача) были выходцами с Украины на Дон. Он появился на свет в родной станице Степана Разина – Зимовейской. Но если Степан Тимофеевич происходил из семьи зажиточных «домовитых» казаков, то Пугачев – из голытьбы.

Ему довелось участвовать в Семилетней и первой Русскотурецкой войнах. Проявив храбрость и сообразительность в боевых действиях, он получил младший офицерский чин хорунжего в казачьих войсках. Пугачев принимал участие в поимке беглых раскольников, но карателем быть не пожелал и ударился в «бега». Скитания привели его в Белоруссию, в район Гомеля. Он поселился там весной 1772 года в раскольничем ските.

До него, конечно же, доходили слухи о чудесном спасении «заступника за народ» Петра III, а также о тех, кто выдавал себя за императора. По-видимому, тогда-то он и задумался о том, чтобы воспользоваться случаем и сыграть смертельно опасную роль Петра III.

…В период горбачевского перестроечно-смутного времени в «Военно-историческом журнале» один автор, верно уловив негласный социальный заказ, постарался доказать, будто екатерининская эпоха была светлой и радостной для русского крепостного крестьянства, а Пугачев был в раскольничем ските завербован представителями иностранных спецслужб! Возможно, этот автор намекал на то, что и в XVIII веке революционные идеи проникли в Россию с Запада, подобно марксистскому учению во второй половине XIX века.

Подобная идеологическая установка была весьма выгодна антисоветчикам, которые вбивали в головы некоторой части «патриотов-почвенников» мысль о том, что русскому народу чуждо возмущение против царской власти, что триада «самодержавие, православие, народность» есть нечто подобное чудесному заклинанию, способному спасти Россию. В таком случае и две революции 1917 года можно было представить как результат коварного заговора гнусных «жидомасонов» (словно не было Гражданской войны, в которой победили не белые, которых поддерживал Запад, а красные, на стороне которых оказалось большинство русского народа).

На примере гипотезы, представляющей Пугачева ставленником иностранных спецслужб, видно, насколько политизированными бывают иные историки. Хотя у этой гипотезы есть и некоторые основания. У следователей, которые допрашивали пойманного Пугачева, были подозрения относительно его связи с заграницей. Но, как писал историк В.И. Буганов, «следователи убедились, что восстание, которое он возглавил, не было кем-то инспирировано, что оно было стихийным движением народа против крепостничества, дворянства».

Кстати сказать, во времена горбачевско-ельцинские постоянно в массы запускались мифы о добреньких царях-императорах, при которых русскому народу жилось вольготно и благостно. И это делали те, кто ненавидел Советскую Россию, а то и Россию вообще, только для того, чтобы пробуждать в массах ненависть и презрение к недавнему прошлому.

Тогда же появились и самозванцы. Один из них уверял, что является сыном чудесно спасшегося цесаревича Алексея Романова, а стало быть, имеет все права на российский престол. В одном из опубликованных интервью расторопная журналистка, беседуя в 1995 году с этим «сыном» цесаревича Алексея, сослалась для пущей убедительности на результаты международной акмеологической конференции, состоявшейся в марте того же года в Москве.

«Кроме астрологов и экстрасенсов, – писала журналистка, – в ней приняли участие экономисты, социологи, политологи. Они попытались сделать прогноз развития событий в российской политической жизни на 1995-1997 годы. По докладам сопредседателей международного фонда «Стратегия» академика С.П. Преображенского и профессора Дж. Фитджопса (США), на основании других футорологических исследований предсказано, что вскоре Николай Алексеевич Романов-Дальский будет коронован в Кремле под именем Николая III».

Все это не было сказано 1 апреля и не украшало страницы сатирического журнала. Теперь каждый усмехнется и скажет, что все это чепуха. Но тогда, в 1995 и 1996 годах, было в нашем обществе немало людей (да и куда бы они делись сейчас?), которые воспринимали подобные откровения с полнейшей серьезностью. Разве это не показатель чудовищной смуты? В последние годы о Николае III не слышно вовсе. Это лишний раз доказывает, что когда Ельцину и его олигархам надо было во что бы то ни стало удержать свою власть и продолжать в этой связи порочить Советскую Россию, было выгодно рекламировать самозванцев, претендующих на отсутствующий российский трон. Реанимировалась легенда о добром царе и благоденствующих подданных, идиллию которых зверски разрушили злые большевики, одурманенные западными крамольными идеями марксизма.

Однако самозванцы конца XX века вносили сильнейшую смуту в умы главным образом вполне образованных интеллектуалов и служащих. Основная масса народа оставалась равнодушной к подобным идейным вывертам.

Иная ситуация была в 1772 году. Наиболее образованная часть общества отдавала себе отчет в том, что царь свергнут и убит, а опорой власти служит дворянство. Но в народе крепла вера в «своего царя», заступника за простой люд. Это понимал Емельян Пугачев, решивший использовать смуту для того, чтобы организовать восстание.

Осенью 1772 года он перебрался на Яик, где еще продолжались волнения казаков. Осмотревшись, он «признался» одному казаку, будто является царем Петром Федоровичем. Слух постепенно распространялся среди казаков, о чем было доложено начальству. Пугачева схватили и посадили в тюрьму. Однако ему удалось бежать, и уже ничего не оставалось, как открыто заявить о своих правах на российский трон. Он пообещал казакам восстановить их старинные порядки и предоставить им дополнительные льготы.