В этих широтах Аракелову приходилось бывать не раз. Впервые — восемнадцать лет назад на «Руслане»; в тот рейс поднимали злополучный «Дип-Вью»… Потом было еще несколько плаваний: на роторной шхуне «Людмила» — по программе Международного года Тихого океана; советско-японская экспедиция на «Иба-Мару», когда они полгода занимались изучением глубоководной реликтовой фауны Южных Морей (по официальной формулировке), что на деле означало — тщетные, увы! — поиски Великого Морского Змея, «чудовища Дзуйио-Мару» и прочих полулегендарных и вовсе мифических годзилл, поиски, которые ни в какую официальную тему не вписывались… Веселое было времечко; хорошие ребята, подводные разведки — по двое суток на трех-, пяти- и семикилометровой глубине, вечера, когда, собравшись на баке, они распевали собственного сочинения песни…
      Работал он и на патрулях Гайотиды-Вест и Гайотиды-Зюйд — старшим в группе батиандров проекта «Абиссаль-45». Но всякий раз архипелаг Караури оставался в сотнях, порой даже всего в десятках миль в любую сторону. И только в позапрошлом году Аракелов впервые оказался в Папалениме — самом крупном городе Центрального Караури и столице молодой республики.
      В тот раз заход «Руслана» в Папаленим был внеплановым, а потому и недолгим.
      Милях в двухстах к юго-западу от Караури вахтенные обратили внимание на небольшую, тонн сто пятьдесят — сто семьдесят, шхуну — такие бороздят Южные Моря вот уже добрых три столетия, перевозя копру, почту, пассажиров, занимаясь ловом акул и тунца. В прошлом веке их потеснили было пароходы, но энергетический кризис, борьба за охрану среды — и вскоре они снова стали почти безраздельно царить в этих местах. С парусами, взятыми на вторые рифы — в такую-то погоду! — шхуна описывала широкие циркуляции, причем на палубе не было видно ни души. Капитан, заинтересовавшись, направил к ней катер. Чутье и на этот раз не подвело мастера — судно оказалось брошенным. И брошенным как-то странно: все судовые документы на месте, единственная, судя по всему, шлюпка — тоже, на месте и личные вещи экипажа, согласно роли состоявшего из семи человек. «Вахине Меа» — так называлась шхуна — была приписана к Папалениму, и капитан решил сделать крюк в две сотни миль, чтобы доставить туда «бесхозное имущество», за спасение которого по морскому праву полагалась премия. Правда, с мечтой о премии пришлось вскоре распроститься: одобрив решение доставить шхуну в порт приписки, Владивосток в то же время категорически приказал рассматривать его как акт дружеской услуги. Чертыхнувшись, капитан подтвердил получение радиограммы и связался с властями Караури.
      Тем временем на палубах и в каютах «Руслана» шли оживленные словесные баталии. Поминали знаменитую «Марию Целесту», брошенную экипажем в Атлантике, — загадка, по сей день остающаяся неразрешенной, хотя гипотез выдвигалось тьма — от грязных махинаций судовладельцев до нехороших поступков космических пришельцев. Вспоминали и загадочную судьбу «Уранг-Меданга»… Словом, каждый стремился блеснуть эрудицией по части подобных историй, однако все эти разговоры так и остались «сотрясением воздусей». Портовые власти с благодарностью приняли шхуну, было сказано, что этим случаем займутся соответствующие службы — и все. Сутки «Руслан» простоял на Папаленимском рейде, два десятка человек — и Аракелов в том числе — побывали на берегу. Аракелову повезло: начальника подводных работ отнесли к разряду почетных гостей, и вместе с несколькими научниками, начальником экспедиции и капитаном он был приглашен на торжественную церемонию питья кавы. Здесь-то и познакомился он с Папалеаиаиной. Впрочем, познакомился — не совсем то слово. Он видел ее, главную распорядительницу церемонии, и только. Знакомство состоялось много позже, уже в этот раз…
      Потому что нынешним летом заход на Караури был предусмотрен планом. По соглашению с правительством республики экспедиция должна была занятьс исследованиями в территориальных водах архипелага, с тем чтобы вс полученная в итоге информация была предоставлена и ученым Папаленимского института морских проблем. Целый месяц «Руслан» бороздил море между ста тридцатью четырьмя островами, составляющими архипелаг — правда, только семнадцать из них были обитаемыми. Остальные же представляли собой крошечные коралловые атоллы и рифовые островки — песок, несколько чахлых пальм и ни капли пресной воды. А потом пришел черед пятисуточной стоянки на Папаленимском рейде. Научники целыми днями пропадали в городе, на борту постоянно гостили их местные коллеги… И только Аракелову все никак не удавалось сойти на берег.
      Правда, первое впечатление о Папалениме он составил еще в прошлый раз. Город разочаровывал и очаровывал одновременно. Разочаровывал потому, что под поспешным натиском цивилизации без следа исчезла всякая внешн экзотика: ни тебе пальмовых хижин, ни длинных домов, ни деревянных идолов… Вполне современный город, небольшой, тысяч пятьдесят-шестьдесят населения, но в принципе ничем не отличающийся, скажем, от Гонолулу, этакий микро-Гонолулу с банками и неизбежным Хилтон-отелем, президентским (бывшим королевским) дворцом, деловыми, аристократическими, торговыми и рабочими кварталами… Очаровывал же какой-то удивительной компактностью, соразмерностью с человеческими масштабами, которой начисто лишены многосоттысячные и миллионные города. Да и народ здесь был — по первому впечатлению — на редкость радушный и приятный: странный конгломерат из потомков полинезийцев, индийцев, французов, китайцев и негров-меланезийцев.
      Однако самым ярким воспоминанием, какое оставил в тот раз Папаленим, оказалась для Аракелова Эспланада — короткий и широкий бульвар, в обоих концах которого возвышались памятники. Спокойно скрестил на груди руки капитан Его Величества фрегата «Майнхэд» Бенджамен Барри — первый европеец, ступивший три столетия назад на эту землю. За ним незримо пролегли десятки тысяч миль, штормы и штили, врезавшие глубокие морщины в солнцем и солью выдубленное лицо. И все ради того, чтобы присоединить к империи, в которой не заходит солнце, этот затерявшийся в океанских просторах архипелаг… С ним пришли на Караури порох и джин, сталь и колесо — противоречивые черты далекой Европы. Но он был не худшим европейцем, побывавшим здесь. И пусть смерть свою Барри нашел именно тут, в никчемной стычке с отрядом мятежного вождя Хаукани, память о нем сохранилась на острове, может быть, даже больше, чем на английской земле, во славу которой он отдал здесь жизнь… И теперь, высеченный из белого мрамора, стоял он на облицованном черным обсидианом пьедестале в одном конце Эспланады, а в другом — лицом к нему возвышалась на таком же постаменте, только сложенном из белого известняка, темная гранитная фигура Хаукани с боевым топором в поднятой руке. Убийца и жертва, первый борец за свободу и первый колонизатор… Кто же из них победил? За спиной капитана Барри вставала вдали темная громада лесистого склона Килау-Кеа, а фоном для памятника гордому вождю служили светлый бетон и опалесцирующие стекла Хилтон-отеля. Аракелов поразился замыслу скульптора. Подножия обоих памятников утопали в алых цветах, посаженных нынешними караурцами. Победила история.
      Но воспоминания воспоминаниями, а сейчас Аракелову хотелось побродить по городу и дальше, по окрестностям, а если повезет, добраться до расположенного на севере острова вулкана Килау-Кеа, хмурая двуглава вершина которого поднялась на четыре с лишним тысячи метров. Ему хотелось побродить одному, пешком, чтобы впитать и прекрасный пейзаж, и сам аромат острова — другого, более точного слова он подобрать не мог. А вместо этого приходилось торчать на борту, водить по «Руслану» экскурсии, стоять вахты…
      Отстояв последнюю, Аракелов отправился к себе в каюту, вдоволь поплескался под душем и, включив кондиционер на полную мощность, устроилс в кресле и стал решать проблему, что лучше: пойти поужинать, отправитьс расписывать пулю с Генрихом Альперским, радистом и старшим механиком — славный, спаянный микроколлектив — или сесть и написать письмо домой. И он совсем уже склонился было к последнему — Марийка небось заждалась, а про Петьку и говорить не приходится, — как зазвонил телефон. Аракелов снял трубку:
      — Слушаю.
      — Александр Никитич, — услышал он могучий капитанский бас. — Зайдите ко мне, пожалуйста.
      — Есть, — отозвался Аракелов и дал отбой.
      По дороге к капитанской каюте он размышлял, зачем он понадобилс мастеру. Удивляло и само обращение — на «вы». Обычно кэп без зазрени совести «тыкал», по старой памяти называл Аракелова духом, начисто игнорируя то обстоятельство, что вот уже пять лет, как он ни разу не ходил вниз, разве что с аквалангом или в покойной гондоле батискафа: увы, сорок пять лет — предел для батиандра. Правда, иногда, снисходя к новому, начальственному аракеловскому положению, мастер широким жестом производил его в «обердухи». Но и Аракелов в долгу не оставался и запросто (без свидетелей, разумеется) именовал капитана Ягуарычем.
      Аракелов постучался и в ответ на негромкое «Войдите» распахнул дверь капитанской каюты.
      Кроме Ягуарыча, начальника экспедиции Зададаева и Альперского, здесь были еще двое: караурец, которого Аракелов уже видел однажды на «Руслане», и европеец с тоскливо-мечтательной физиономией.
      — Ну вот, теперь все в сборе. — Капитан поднялся из кресла, оба незнакомца тоже. — Позвольте представить, начальник подводных работ экспедиции, доктор биологических наук Александр Никитич Аракелов, прошу любить и жаловать. В недавнем прошлом батиандр, один из лучших в стране. А это, Александр Никитич, наши гости — господин Хироа, заместитель морского министра республики… — Караурец просиял улыбкой и сдержанно поклонился… — и Геннадий Игнатьевич Бельков-Моржевский, наш консул в Западном Самоа, а также на островах Тонга, Фиджи и Караури по совместительству. Я ничего не перепутал?
      — Никоим образом, — отозвался мечтательный консул. — Рад, очень рад, — проговорил он, вяло пожимая руку Аракелову, и снова стек в кресло. Казалось, он вот-вот заснет.
      — Итак, мы можем приступить к делу. — Капитан жестом указал куда-то в сторону столика на колесах, уставленного бутылками и высокими коническими стаканами дымчатого стекла; в центре возвышалась громоздкая холодильна фляга «Снегурочка», наполненная (знал по опыту аналогичных приемов Аракелов) отменным клюквенным соком. Ситуация получилась несколько двусмысленной, и Аракелов с трудом подавил улыбку. Альперский же как ни в чем не бывало подцепил Своей длиннющей ногой столик, подтащил поближе и пояснил:
      — Учтите, у нас здесь полное самообслуживание. Так что предлагаю проявить разумную заботу о себе… — и, подавая пример, раскупорил бутылку «Яффы».
      Аракелов плеснул себе соку из «Снегурочки», выхватил горький индийский тоник, потом итальянский ситронад, смешал все это, добавил льду и, отхлебывая потихоньку, покойно устроился в кресле и стал ждать дальнейшего развития событий.
      — Господа, — начал Хироа, — правительство Демократической Федеративной Республики Караури уполномочило меня обратиться к вам с просьбой следующего содержания. Два года тому назад вами была доставлена в Папаленим тунцеловная шхуна «Вахине Меа», обнаруженная в открытом море в точке с координатами… — Он скосил глаза на лежащий перед ним блокнот. Капитан кивнул: в судовом журнале координаты были отмечены и без того. — Должен признаться, это уже не первый случай бесследного исчезновения или странной гибели экипажа на судах, совершающих плавание в наших водах, хотя, с другой стороны, нельзя сказать, чтобы подобные происшествия носили характер регулярный. Первоначально мы предполагали, что «Вахине Меа» и три других судна, экипажи которых загадочно пропали за последние десять лет, подверглись пиратскому нападению. Однако ни разу суда не были ограблены — полностью или частично. Скрупулезное расследование, проведенное соответствующими службами республики, не дало никаких результатов. Остается предположить, что события эти имеют какую-то иную причину. Именно в этой связи мы и просим помощи у советских ученых.
      Капитан и Зададаев переглянулись. Аракелов понимал их: впутываться в подобную историю было бы слишком рискованно. К тому же у «Руслана» есть своя утвержденная программа, и отступать от нее нельзя — слишком многое здесь завязано в единый узел… Интересно, как они будут открещиваться?..
      — Мы были бы рады помочь коллегам из дружественной страны, но, — широко развел руками Зададаев, — к сожалению, экспедиция связана жестким графиком работ. Самым резонным, очевидно, будет обратиться с этой просьбой не к нам, а в Академию наук, чтобы в программе любой следующей экспедиции, может быть, нашего же «Руслана», эти исследования были предусмотрены как плановые. Мы все нимало не сомневаемся, что такое решение будет незамедлительно принято.
      — Безусловно, — кивнул капитан. — Не исключено даже, что может быть создана совместная научная комиссия двух наших стран.
      — Понимая сложность вашего положения, именно с этого мы и начали. — Заместитель министра радостно улыбнулся и посмотрел на консула-совместителя, безмятежно дремавшего в кресле.
      — И вам, товарищи, предложено решать эту проблему самим, на месте, исходя из реальных ваших возможностей, — закончил тот, и Аракелов не мог не восхититься умением сочетать тропическую дремоту с недреманным бдением. Он от души посочувствовал Зададаеву с Ягуарычем, еще бы — без меня мен женили…
      Однако мастер отреагировал с завидным хладнокровием:
      — Раз так — мы, конечно, постараемся изыскать возможности. По крайней мере, для предварительной рекогносцировки. И, думаю, изыщем. Не так ли, Константин Витальевич?
      — Так, — кивнул Зададаев. — Хотя задачка, скажу я вам, типа «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что»… Что ж, подумать надо.
      — О, конечно же, конечно же, — улыбчивый караурец был воплощенное понимание. — Само собой, любое решение требует раздумия и обсуждения. Я хочу только напомнить, что задача эта имеет для нас жизненно важное значение, ибо связана с обеспечением безопасности судовождения, хотя и вне территориальных вод республики, но в зоне ее хозяйственных интересов…
      — Я могу обещать лишь одно — сделать все, что в наших силах. — Зададаев постарался найти предельно осторожную формулировку, ибо не в его привычках было выдавать векселя, не имея твердого обеспечения.
      — Это уже много. Это очень много, ибо мы глубоко уважаем науку вашей страны и верим в ее огромные возможности, — поклонился гость.
      Деловая часть разговора, собственно, на том и закончилась. Капитан дружески проводил гостей.
      — Ну и что ты об этом думаешь, Саша? — поинтересовался Зададаев, наливая себе сбитня из представительского капитанского фонда и подмигива при этом Аракелову. — Что делать будем?
      — Э-э, Витальич, так дело не пойдет. С больной головы да на здоровую — нехорошо это. Ты скажи, а я послушаю.
      — Пилатист, — ухмыльнулся Зададаев. — Каков, а? — обратился он к Альперскому, приканчивавшему тем временем четвертую чашку кофе. — Кстати, много кофе вредно, учти. Но это так, между прочим. Всерьез тобой эскулапы заниматься будут, не я. А вот что с ним будем делать? — кивнул он на Аракелова.
      — Что, что… Ему и поручим, вот что. Сейчас по программе на три недели подводных работ нет. И пользы нам с него, что с козла молока, — Альперский хитро ухмыльнулся. — Оставим его здесь, а по пути на Факарао подберем. Устроим тебе маленькие каникулы на Караури, Шурик. Рад небось?
      Аракелов аж задохнулся от возмущения. Чего-чего, но такого предательства со стороны Генриха он не ожидал. Однако все его аргументы разбились о мгновенно сформировавшийся единый фронт Зададаева, Альперского и примкнувшего к ним Ягуарыча. В итоге остаток вечера и часть следующего дня «мозговой трест» экспедиции обсуждал, с какого конца браться Аракелову за это безнадежное дело. Впрочем, именно безнадежность предприятия в конце концов заставила Аракелова не только смириться со своей участью, но даже увлечься предстоящей миссией: и то сказать, уж коли влип он в свое время в эпопею Великого Морского Змея, почему бы не попытаться теперь раскусить тайну «Вахине Меа»…
      Кончилось тем, что два дня спустя, когда «Руслан», с грохотом выбрав якоря, стал медленно двигаться к выходу из бухты, Аракелов смотрел ему вслед с Папаленимской набережной. Смотрел до тех пор, пока белоснежный силуэт судна не скрылся за скалистым изломанным контуром далеко врезающегося в море мыса Хопфул. Потом Аракелов повернулся и посмотрел на город. Выстроившиеся вдоль набережной высокие — по здешним меркам — дома закрывали перспективу; за ними, вдалеке, на ажурной мачте станции релейной спутниковой связи, вечерний бриз чуть полоскал бело-красно-черно-зеленое полотнище национального флага.
      «Так, — сказал себе Аракелов, — ладно; пора приниматься за дело». Он еще не очень четко представлял себе, признаться, как именно станет осуществлять это благое намерение. Но сейчас это было не суть важно — утро вечера мудренее. Им овладело знакомое состояние, которое он называл пороговым: ты еще не знаешь, что и как делать, но решение будто бы само собой, независимо, зреет внутри, и ты уже как-то предчувствуешь, предощущаешь его, и остается лишь ждать, когда плод, налившись соком, сам упадет к твоим ногам.
 
      — Заткнешь ты когда-нибудь свой магнитофон, Джайн? Слышишь ты? Я теб спрашиваю или, нет?
      — Спрашивать никому не воспрещается.
      — До чего же ты вежлив, просто с ума сойти можно от твоей обходительности, честное слово!
      — Побереги свою иронию для более подходящего случая, детка.
      — Если бы я знала, что это будет так, ни за что бы не согласилась отправиться с вами. Ах, плавание на собственной яхте! Ах, красоты Южных Морей… Ах, полная свобода!.. А на деле? Вонючий камбуз да твой распроклятый магнитофон, вот и вся свобода, все красоты… И еще сорок дней до Тонга…
      — Ну, поплачь, поплачь, детка, тут так мало соленой воды…

      В распоряжении Аракелова было недели три. Потом по дороге к атоллу Факарао, где располагалась международная океанологическая база, «Руслан» должен был зайти за ним на Караури. Если же произойдут какие-нибудь изменения — что ж, на худой конец до Факарао можно добраться и своим ходом, всего-то семьсот восемьдесят миль… Для катера, который был оставлен в распоряжение Аракелова, это не то чтобы пустяк, но задача вполне посильная. Впрочем, сейчас нужно было думать не о возвращении на «Руслан», а о том, как разгрызть подсунутый ему орешек. Крепкий, надо сказать, орешек. Кракатук. «Ну вот, — сказал себе Аракелов, — полдела сделано. Название есть. «Операция Кракатук» — звучит, а? Осталась друга половина — провести операцию».
      Отпустив Веньку — матроса-моториста, оставленного ему в помощь, неплохого аквалангиста и вообще на все руки мастера — гулять по городу, Аракелов первые два дня проторчал в архивах. Он совсем утонул бы в пропыленных бумагах и в море микрофильмов и микрофишей, если б не помощь его доброго гения, доктора Теранги Фарвеля из Института морских проблем, которого послала, правда, не судьба, а повеление все того же господина Хироа. Вместе они опросили и десятка два свидетелей. В итоге Аракелову удалось зафиксировать семнадцать достоверных сообщений о судах с исчезнувшим или загадочно погибшим экипажем и еще четыре таких, которые представлялись сомнительными.
      — Все, — сказал доктор Фарвель, — большего, коллега, не даст сам господь бог: или те случаи были давным-давно и позабыты, или они просто остались неизвестными, или, наконец, их вовсе не было. Мы с вами и так забрались на девяносто два года в прошлое — куда ж еще?
      Но Аракелову нужно было именно больше. И то, чего не дал бы бог, дала Евразийская информационная сеть, к которой через компьютер «Руслана» был подсоединен интеллектуальный терминал, установленный на катере предусмотрительным Зададаевым. Перебрав все данные, сохраненные неиссякаемыми архивами Британского Регистра Ллойда, Бюро Веритас, Американского Бюро Судоходства, Морского Регистра СССР, Норвежского Бюро Веритас и других страховых и классификационных обществ, в конце концов удалось раскопать еще двадцать девять инцидентов, которые вписывались в тот же ряд. Причем для этого понадобилось погрузиться в прошлое не на девяносто два года, а на два с лишним века — Аракелов не уставал восхищаться педантичностью судовых журналов и аккуратностью, с которой хранили их адмиралтейства, морские министерства, частные компании…
      Правда, Аракелов отнюдь не был уверен, что и теперь располагает абсолютно полной информацией. Некоторые суда, «потеряв команду, могли погибнуть, так и не попавшись никому на глаза, пополнив собой графу «пропавшие без вести». А без вести — хотя и редко, очень редко — пропадают даже сегодня и вовсе не маленькие шхуны и частные яхты. Чего стоит, например, одна история «Квебека», канадского рудовоза, вышедшего из Вальпараисо и на четырнадцатые сутки переставшего подавать о себе знать. Спасатели прочесали гигантскую акваторию — от мыса Горн до восточного побережья Австралии по долготе и от холодных субантарктических до ласковых субтропических вод по широте. Тщетно! Рудовоз исчез без следа, а ведь это было вполне современное судно сорокового года постройки, оснащенное всей новейшей техникой, системой спутниковой радионавигации, подключенное к службе КОСПАС-САРСАТ…
      Однако среди случаев, интересовавших Аракелова, таких не было. И неудивительно — этот район находится в стороне от трасс интенсивного судоходства; здесь и сегодня можно встретить в основном шхуны, подобные «Вахине Меа», прогулочные яхты и катера или рыболовные сейнеры и траулеры. Самой крупной из этих загадочных жертв океана был траулер «Вайхофу», принадлежавший папаленимской компании «Рароа и сын». Двадцать три года назад он вышел в обычный рейс. И не вернулся. Лишь после долгих поисков его обнаружили — в противоположной части архипелага, причем до сих пор остается загадкой, как могло неуправляемое судно на всем пути не сесть на рифы, не выброситься на берег одного из бесчисленных островков и атоллов, наконец, остаться незамеченным с борта множества каботажников, так и шныряющих по архипелагу. Весь экипаж оказался погибшим (не были обнаружены лишь трупы старпома и кока) от инфаркта. Инфаркт у сорока семи человек одновременно — случай беспрецедентный. Поэтому была выдвинута версия о том, что траулер попал в зону выхода на поверхность каких-то отравляющих газов, например, из затопленных некогда контейнеров, газов, симулирующих такую вот естественную на первый взгляд смерть. Ни подтвердить, ни опровергнуть эту гипотезу было невозможно. Но последняя запись в судовом журнале неопровержимо свидетельствовала о том, что конец свой траулер нашел как раз в интересующем Аракелова районе.
      Самой маленькой оказалась «Лепакко» — тримаран финской яхтсменки Каарин Оя, участвовавшей в беззаходной кругосветке на приз газеты «Санди таймс». Бесспорный фаворит, она исчезла опять-таки в районе, которым занималс Аракелов. Яхта, правда, была обнаружена. Считалось, что спортсменку смыло волной. Однако Аракелов проверил — по данным метеорологов, в те дни здесь ни разу не раздувало больше, чем на два-три балла… Конечно, это не бесспорное доказательство, а потому история «Лепакко» вошла в раздел сомнительных, но…
      Самое любопытное обнаружилось тогда, когда Аракелов предложил компьютеру нанести все достоверно известные или приблизительные координаты гибели судов на карту. Наверное, у комиссии, которая занималась подобными исчезновениями до него, просто было меньше информации.