— Толя? Да. Как там у вас с контрольным расчетом по энергоцентру? Уже у меня? Спасибо. В двух словах. То же самое? Вы не ошиблись? Да не обижайтесь, чудак-человек, я же знаю, что вы непогрешимы. С машиной? Пусть так. И все-таки жаль, что вы не ошиблись… Еще раз спасибо. Все.
      Он открыл почтовый ящик и, вынув оттуда рулон пергамитовой ленты, стал перематывать его, иногда задерживаясь и внимательно изучая нанесенный на ленту график. Это был приговор проекту энергоцентра. Приговор в последней инстанции, безжалостный и обжалованию не подлежащий. Сартов представил себе лицо Ждана Бахмендо, ведущего энергетика Зари, и ему стало невыносимо тошно. Уже не глядя, автоматически докрутив ленту, Сартов положил рулон на стол и сел, обхватив руками голову. "Сбегу, — решил он вдруг. — На один день, на один вечер, но сбегу".
      Он снова нажал клавишу селектора.
      — Свтланка? Здравствуй, милая. Спасибо. Слушай, Свтланка, если меня будут искать, придумай что-нибудь. Кто? Не знаю, но предполагаю. Не важно. Словом, я в нетях. В нетях. Идиома такая, потом объясню. Ну спасибо!
      Сартов встал из-за стола и почти бегом направился к двери. Но сбежать ему не удалось. Дверь открылась раньше, чем должен был бы сработать автомат, и в проеме появилась человеческая фигура. Сартов едва успел остановиться.
      — Добрый день, Ждан, — он вернулся к столу и, опускаясь в кресло и жестом указывая посетителю на другое, сказал в селектор; — Не вышло, Свтланка. Так что я на месте.
      И только теперь взглянул на Ждана.
      — Я вас слушаю.
      Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.
      — Так вы не измените своего решения, Саркис? — спросил Бахмендо.
      — И вы это прекрасно знаете, — парировал Сартов.
      — Но послушайте…
      — Нет, это вы послушайте, Ждан. Вы хотите строить энергоцентр на Ардо. Красивый проект, не спорю. И знаю наперед все, что вы будете сейчас говорить: и про полное удовлетворение энергетических потребностей Зари на полвека вперед; и про необходимость создания первого в Человечестве реактора, работающего на тяжелых хроноквантах; и про изящество инженерного решения. Но вот посмотрите, — Сартов протянул Бахмендо рулончик пергамитовой ленты — Это цепочка экологических возмущений. Расчет велся в три руки; контроль делал наш лучший оператор, и к нему подключали Большой Мозг. Вот результаты. Вы сами видите, они выходят далеко за пределы допустимого. Во-первых, вам понадобится свести около двухсот квадратных километров леса, и не просто леса, а уникальной бальзоберезы. Во-вторых, работа установки повысит среднегодовую температуру планеты на двадцать четыре — двадцать шесть сотых градуса только за счет непосредственной теплоотдачи а воздух. Втретьих, вы предполагаете использовать в контуре охлаждения воду Ардуского каскада, что повысит его температуру по крайней мере градуса на четыре, а это, в свою очередь, породит теплое течение… Цепочка эта уходит настолько далеко…
      — Я потратил два часа на дорогу, Саркис, вовсе не для того, чтобы еще раз выслушать все то, что уже читал в вашем заключении, — прервал Бахмендо.
      — А кто просил вас ехать сюда, Ждан? Три часа назад, если мне не изменяет память, мы разговаривали по телераду.
      — Мне хотелось поговорить с вами непосредственно, а не через экран.
      — Не все ли равно, как говорить? Важно — что говорить.
      — Так вы не измените своего решения, Саркис?
      "Круг замкнулся, — с тоской подумал Сартов. — С этого вопроса мы начали и к нему же пришли опять. Ну как объяснить ему? И ведь он умен — ох как умен! — а вот никак не хочет понять…"
      — …каких-то четверть градуса, — продолжал Бахмендо. — Ну не смешно ли сравнивать это с насыщением Зари энергией по крайней мере m` ближайшие полвека?
      — Когда кончился на Заре последний ледниковый период, Ждан? — предельно скучным и бесцветным голосом спросил Сартов.
      — Не вижу связи.
      — А связь та, что конец оледенения был вызван повышением среднегодовой температуры всего на три градуса. На три градуса, Ждан!
      — Учтите, Саркис, я буду жаловаться.
      Сартов встал. Этим всегда заканчивались подобные разговоры.
      — Жалуйтесь, — сказал он. — Сколько хотите жалуйтесь. Не забудьте только, что Совет Геогигиены обладает правом вето. Да и в Большом Совете… Поймите вы наконец, что я, наверное, больше вас хочу увидеть проект в натуре. Но никто не имеет права так вмешиваться в экологию. — Уже дойдя до дверей кабинета, Сартов обернулся и добавил: — С каким удовольствием я поменялся бы с вами местами, Ждан! Вы даже не представляете, с каким удовольствием!
      * * *
      Как и все Советы на планете, Совет Геогигиены был вынесен за пределы города, и здание его одиноко возвышалось над раскинувшимся вокруг парком, постепенно и незаметно переходящим в нетронутую первозданность равнины Кораблей. Сартов неторопливо шел через этот парк, направляясь к стоянке вибропланов, — после неприятного разговора ему не хотелось сидеть в закупоренном вагончике карвейра.
      Когда диск виброплана, затрепетав, чуть слышно зазвенел над головой, земля поплыла вниз, назад и вниз, а вокруг раскрылся такой простор, что у Сартова невольно захватило дух. Поднявшись до пятого горизонта, он направил машину к городу.
      Город был красив. И сознавать это было приятно — ведь Сартов сам вписывал его в ландшафт. Город был первой работой Сартова на Заре. С тех пор прошло уже больше двадцати лет.
      Город волной поднимался из равнины. Он начинался с невысоких домов-воронок, напоминающих диковинные грибы; затем на смену им приходили, сперва робко появляясь между "грибами", а потом постепенно вытесняя их, дома-деревья, ажурные и устремленные ввысь; и наконец, за ними, сливаясь с горным отрогом, полукольцом охватывающим город с юга, сплошной стеной вздымался массив сотового дома, чем-то напоминающего пещерные города древней Земли. Сверху cnpnd прикрывал невидимый геодезический купол, под которым был свой микроклимат, отличный от климата равнины Кораблей. Этот купол можно было заметить лишь изредка, когда во время восхода или заката на нем вспыхивали солнечные блики.
      Город был красив. Но сегодня что-то в нем раздражало Сартова, и он никак не мог понять, что же именно. Он начал мысленно членить город, пытаясь определить, какая же составная часть этого комплекса вызывает в нем неопределенный внутренний протест. И наконец понял: купол. Именно он, невидимый и неощутимый, отделяющий город от окружающего мира.
      Но почему? Ведь города под куполами веками шли вместе с человеком — с ледников Антарктиды Земли до оплавленных плато Шейлы. И это естественно: они нужны везде, где окружающая среда непригодна для человека. Вот оно! Непригодна! Зачем же они здесь, на Заре?
      Чтобы отделить мир человека от мира природы. Даже такой доброй, как здесь.
      Добрая природа? Сартов улыбнулся. Какая чушь! Природа не может быть ни доброй, ни злой. Добро и зло — понятия морали. Природа же вне морали, ибо мораль — функция разума. Только человек может вносить в свои отношения с природой такие понятия, как добро и зло. Только человек может сделать взаимоотношения с природой моральными или аморальными, потому что отношение природы к человеку адекватно его отношению к ней.
      А человек относился к ней по-разному. И все же в массе своей он был лишь Потребителем. Потребителем с большой буквы. В Темные Века и даже Века Рассвета человек только брал у природы, ничего не возвращая ей и ничего не давая взамен. Он расхищал ее богатства, считая их неисчерпаемыми, сколько веков Земля расплачивалась за это, и сколько поколений билось над восстановлением нарушенного экологического баланса! Но все это история, которую Сартов знал только из книгофильмов и документов. Сейчас человек уже перестал быть Потребителем. И доказательство тому — само существование Совета Геогигиены.
      Но, перестав паразитировать на природе, человек еще не научился жить с ней в разумном симбиозе. Он просто уклонился от этого, став существом, по сути, внеэкологическим. Отсюда и замкнувшиеся в себе города под куполами не только там, где вокруг них простирается ядовитая атмосфера, но и там, где она не отличается от земной. Отсюда и основная установка Совета Геогигиены: никаких изменений, b{undyhu за пределы случайностей; сохранить на новых планетах все в таком же по возможности виде, как это было до прихода сюда человека. Поэтому транспортные трассы всюду проходят или по воздуху, или под землей; поэтому мы предпочитаем синтезировать пищу индустриальным методом, а не разворачивать сельское хозяйство, вмешиваясь тем самым в экологический баланс планеты…
      Но мы не можем действовать иначе, потому что быть потребителями уже не хотим, а жить в симбиозе еще не умеем. Наши отношения с внеморальной природой должны быть строго моральны. Стоит хоть раз отступить от этого правила — ради чего угодно, пусть даже ради удовлетворения энергетических потребностей планеты не то что на полвека, а хоть на пять веков вперед, как волна зла пойдет по планете, сметая все с пути, как цунами древней Земли.
      И чтобы не допустить этого, существуют на всех планетах Советы Геогигиены. А в каждом из них есть координатор, такой вот Сартов, которому очень тошно и больно, — больно отказывать людям, вставать на пути их дела. И ради чего! Ради какой-то четверти градуса, как говорит Ждан. Но ведь с экологическим балансом планеты сопряжен моральный баланс Человечества.
      И потом, слишком въелось в нас представление, что человек есть мера всех вещей. Ждана Бахмендо я вижу в лицо; я вижу обиду и горе в его глазах. И мне по-человечески больно за него. А природа… Слишком несопоставимы тут масштабы: я точно знаю — чуть ли не до квадратного метра — площадь зеленого листа по всей Заре; но когда последний раз я держал в руках зеленый лист, живой, а не отпрепарированный в лаборатории? И это самое страшное, потому что я должен защищать то, что понимаю только разумом, от того, что близко и моему разуму, и моим чувствам. А это неизбежно приводит к потере внутреннего равновесия, равновесия мысли и чувства.
      Виброплан был уже возле самого Восточного Шлюза, когда Сартов перевел управление на автопилота и, достав из кармана плоскую коробочку телерада, набрал номер Ждана Бахмендо.
      Когда с экрана на него удивленно и радостно взглянуло лицо энергетика, Сартов почувствовал, что где-то в горле у него застрял тугой и колючий комок.
      Он покачал головой.
      — Нет. Я не передумал. Ждан. Я не имею права передумать. И вам все равно придется тащить свой энергоцентр куда-нибудь на астероиды. — Комок в горле распух, мешая говорить. — Но если вы не очень g`mr{. Ждан, приезжайте ко мне. Вы знаете, где я живу? Мне хочется просто поговорить с вами… непосредственно, а не через экран.
      Бахмендо чуть заметно улыбнулся.
      — Хорошо. Я приеду, Саркис.
      Виброплан скользнул в раскрывшуюся навстречу ему диафрагму шлюза.
      — Галя! — Шорак бросил бланк вызова на стол и встал. — Я ухожу. Буду завтра. Или послезавтра. Похозяйничайте тут пока.
      По дороге он заглянул к координатору Базы.
      — В чем дело, Клод? Зачем я понадобился Совету?
      — Понятия не имею, — развел руками Речистер. — Вызов пришел часа два назад.
      — Странно
      — Им в Совете виднее. Кого ты оставил за себя?
      — Галю Танскую. — Это было чуть-чуть не по правилам, так как официальным заместителем Шорака, шефа-связиста Базы Пионеров на Рионе-III числился Губин, но ни для кого не было секретом, что он ждет не дождется случая уйти в маршрут. Танская же знала все хозяйство сектора связи не хуже Шорака. Речистер кивнул.
      — Ну, счастливо, — сказал он, не протягивая руки, что было одной из традиций Звездного Флота: это значило, что оба предполагают увидеться скоро и не считают нужным прощаться. — И не задерживайся там, Карел. У Маринки во вторник день рождения, и мы тебя ждем. Не забыл?
      — Не забыл, — кивнул Шорак. — Форма одежды парадно-походная, шлем не обязательно
      Речистер рассмеялся.
      Из вагончика карвейра Шорак выскочил на перроне Службы Биоконтроля и, срезая угол, напрямик зашагал к приземистому Побразному зданию станции ТТП.
      Кабинки на станции были последней модели — с пневматической фиксацией. Узкие вертикальные цилиндры, напоминавшие внутренность десантных капсул серии "ДМ", раздражали своей давящей теснотой. Шорак подождал, пока внутренняя поверхность цилиндра вздулась, фиксируя положение тела, потом мигнул зеленый глазок индикатора, давление упало, он повернулся и, открыв дверцу, вышел — уже на Gelk~, в холл станции ТТП Мурзукского космодрома.
      Подойдя к шкафчику продуктопровода, Шорак накрутил код, вынул стакан и залпом выпил холодный сок. Стало легче: после телетранспортировки у него почему-то всегда оставалось на редкость противное ощущение во рту. В идеале стоило бы принять и душ, но на это уже не оставалось времени. Он запрашивал инфор о ближайшем рейсе на Женеву, когда к нему подошел коренастый крепыш лет сорока, как и Шорак, облаченный в форму Звездного Флота.
      — Вы в Совет?
      — Да.
      — Второй астрогатор Хорват Бец. — Они обменялись рукопожатием. — Пойдемте, у меня здесь машина.
      Шорак поблагодарил и согласился: это было очень кстати. Машина оказалась маленьким гравипланом полугоночного класса. Бец сел на место водителя, Шорак втиснулся рядом. Гравиплан круто набрал высоту и взял курс на северо-восток.
      Разговаривая с Бецем, Шорак никак не мог отделаться от назойливого вопроса, то и дело всплывавшего в сознании: почему вызов был подписан не Гурдом из отдела личного состава, а самой Баглай? Было в этом что-то необычное. Даже противоестественное, пожалуй. Ну да ладно, в конце концов, вскоре все выяснится.
      Здание Совета Астрогации стояло на самом берегу Женевского озера. Собственно, это было не здание, а целый ансамбль из трех домов-башен, каждый из которых имел в плане форму трехлучевой звезды. Поднятый на мощных колоннах над поверхностью земли, ансамбль этот сложной системой воздушных переходов объединялся в единое целое. Такие колоссы давно уже не строились, это было наследие гигантомании двадцать первого века. Но Шораку здание Совета нравилось. Особенно хорошо было стоять на плоской крыше самой высокой из башен, там, где расположилась стоянка энтокаров и гравипланов. В ясный день отсюда были видны и Женева, лежащая в двадцати пяти километрах к юго-западу, и Лозанна, до которой по прямой через озеро было немногим больше. Однако сегодня над озером висела легкая дымка и видимость ограничивалась каким-нибудь десятком километров. Шорак вздохнул и вслед за Бецем направился к лифту.
      — Ну, мне — налево, — сказал Бец, когда они вышли на четырнадцатом этаже. — До свидания. Рад был познакомиться с вами, Карел. Увидите Наана — передавайте привет. Мы с ним когда-то ходили вместе. На "Дайне".
      — Непременно передам, — пообещал Шорак. За это он тоже любил Звездный Флот. Всегда, где бы ты ни очутился, обязательно рядом окажется твой знакомый или знакомый твоих знакомых, и это облегчает частые расставания обещанием встреч. Он еще минуту-другую постоял, потом распахнул дверь председателя Совета.
      Тамара Баглай поднялась ему навстречу. Шорак ни разу не встречался с ней: председателем она стала недавно, уже в те поры, когда он безвылазно сидел на Рионе-III. И сейчас он поразился, до чего не подходила она внешне этому кабинету, большая часть обстановки которого помнила еще легендарных Бовта, Крисса или Кравцова. В свои пятьдесят с лишним лет Баглай сохранила внешность тоненькой девочки-травести, и Шорак никак не мог представить себе ее, эту девочку, там, на Шейле, во время Огненного броска, собственно, и сделавшего ее председателем
      — Доктор Шорак? — Непривычное, неуставное обращение резануло слух. — Рада вас видеть. Так же, как и отметить вашу пунктуальность. — Рука у Баглай была узкая, сухая и сильная. — Садитесь, прошу вас.
      Она подвела его не к официальному столу, а к небольшому столику в стороне и указала на кресло. Шорак сел. Отсюда ему был виден стереопортрет, стоящий на письменном столе, но хотя черты лица и показались ему смутно знакомыми, он никак не мог понять, кто же это.
      — Гадаете, зачем вас вызвали?
      Шорак кивнул.
      — А все очень просто. Но сперва скажите, почему вы еще в семидесятом заинтересовались режимами самонастройки станций ТТП?
      — Блок-станций, — поправил Шорак. — Блок-станции монтируются неспециалистами, потому что экипажи крейсеров ограничены и включать в них специалистов-монтажников нецелесообразно. А поскольку на Флоте сложилась традиция относить ТТП к связи, мне и пришлось заняться этим.
      — Ясно. — Баглай кивнула. — Кстати, вы завтракали? Разговор нам предстоит не пятиминутный
      — Даже пообедал, — не забывайте о разнице между земным среднеевропейским временем и нашим., рионским.
      Баглай улыбнулась.
      — Хорошо. Тогда продолжим. Еще вопрос: что вы знаете о проекте "Стеллатор"?
      Вот оно что! Шорак напрягся. В этом, значит, главное.
      — Только то, что было сказано в информационных бюллетенях Qnber`.
      — Вы участвовали в обсуждении проекта?
      — В это время я находился в маршруте.
      — А в голосовании?
      — Воздержался.
      — Почему?
      Шорак промолчал. Потому что говорить — значило ни с того ни с сего разоткровенничаться перед этой женщиной, облеченной к тому же председательской властью, что так или иначе, а устанавливало между ними определенный барьер. На планетах это не чувствуется, но для людей Звездного Флота, с его строгой иерархической структурой — немаловажно.
      — Хорошо. В конце концов, это ваше право, доктор. Сейчас проект близок не к завершению, но — к началу осуществления. На верфях Ганимеда и Плутона закончена первая серия кораблей-носителей. Вторая, более крупная — до полутора тысяч единиц — закладывается. И встал вопрос о начале строительства коммутационной станции. Горский предложил поручить работы по ее созданию и эксплуатации вам.
      Шорак ожидал чего угодно, только не этого.
      — Я должен рассматривать это как приказ?
      — В таком случае не стоило бы приглашать вас сюда.
      — А если я не соглашусь? И почему, собственно, я? Неужели нет в Человечестве связистов моей квалификации?
      — Конечно есть. Правда, тут нужен не просто связист, но связист, обладающий организаторским талантом и знающий специфику монтажа станций на новых планетах
      — Блок-станций.
      — Да, конечно. Но так или иначе, замену вам найти будет не так уж трудно. Более того, рассматривалась не только ваша кандидатура.
      — Прекрасно. В таком случае, я отказываюсь.— Шорак встал.— Я могу быть свободен?
      — Да, конечно. Но мне хотелось бы попросить вас
      — О чем?
      — Чтобы вы не отказывались сразу. Подумайте — хотя бы сутки подумайте, а потом скажете мне свое решение. Согласны?
      Будь на месте Баглай кто-нибудь другой, Шорак, не задумываясь, ответил бы категорическим отказом. Будь на этом месте старик Самохвалов Но старик Самохвалов не стал бы просить. Да ему и не пришло бы в голову предлагать Шораку такое. А Баглай попросила, и nm` была не только председателем Совета, она была еще женщиной, кареглазой девочкой-травести, и Шорак не смог ответить ей так, как ответил бы Самохвалову.
      — Хорошо, — сказал он. — Завтра я отвечу вам. Но
      — Не надо, — мягко попросила Баглай. — Не торопитесь. Подождем до завтра. Вы заночуете в поселке? — Она имела в виду поселок Совета.
      — Да, — ответил Шорак.— У Наана.
      — Он на Ксении.
      — Жаль.
      "Ну и компьютерная же у нее память! Ведь не может же быть, чтобы со всеми она была на короткой ноге"
      — Что ж, не беда, знакомых у меня много.
      — Хорошо, — улыбнулась она. — До завтра, доктор Шорак!
      Шорак вышел, напоследок еще раз скользнув взглядом по стереопортрету на столе. Кто же это? И только часа два спустя, обедая (или — ужинал? Вечная эта неразбериха со временем) в кафетерии Совета, вспомнил вдруг. Ну конечно же, это был Борис Бовт. Вот, значит, чьим примером она вдохновляется! Что ж, нынешнее время не проще того. Шорак впервые ощутил какой-то проблеск симпатии к Баглай.
      Воспользовавшись случаем, он заглянул в отдел снабжения к Познанскому, и тому пришлось-таки развязать свой рог изобилия, из которого в адрес Базы на Рионе-III посыпались давно обещанные, но в силу самых объективных причин так и не отправленные инверторы для корабельных станций ас-связи, скраттеры для локационных установок — словом, все, чего Шорак добивался последние полгода. Значит, не так уж неправ Речистер, настаивая на регулярных вояжах в Совет. Примем к сведению.
      Не обошел он вниманием и Информбюро Совета, где полностью исписал две катушки стилографа, а заодно просмотрел все, касавшееся проекта "Стеллатор".
      Проект был задуман с размахом. Базой для его осуществления послужили разработки Объединенного института эмбриомеханики и биотехнологии. Когда стало возможным создание механозародышей достаточно сложных структур, Горский предложил разработать зародыш приемопередающей блок-станции ТТП. А когда через пять лет разработка была завершена, выступил в Совете Астрогации с докладом, в котором предложил создать специальный флот, состоящий из беспилотных `srqoeiq-кораблей, которые будут по определенной программе посещать звездные системы и сбрасывать на планетные тела механозародыши приемопередающих блок-станций ТТП. Таким образом исчезнет необходимость в любых пилотируемых полетах. Более того, каждый год к системе ТТП будут подсоединяться несколько новых планет, так что Человечество вряд ли сможет даже оперативно изучить и освоить их.
      Проект был принят с малосущественными дополнениями. От этого удара Звездный Флот оправиться уже не смог. Он был обречен, и все знали это.
      И вот теперь Шораку было предложено возглавить один из основных участков работ по "Стеллатору". Что греха таить, это было лестно; из сотен или даже тысяч специалистов Совет выбрал именно его, хотя нашлись бы, наверное, не менее талантливые и способные, а к тому же — наверняка — более молодые. Так почему же — его? Он не мог взять на себя эту роль, не мог предать Флот, которому служил уже больше полувека, которому отдал всего себя и который дал ему жизнь и дело.
      Никого из знакомых в поселке не оказалось. В гостинице Совета мест не было: шло какое-то совещание специалистовтелетранспортировщиков. Впрочем, для Шорака номер все же нашелся: к людям Звездного Флота сейчас отношение было даже более внимательным, чем в те времена, когда Флот был самым популярным поприщем, привлекавшим к себе чуть ли не всю молодежь. Так участливы здоровые к смертельно больным
      До вечера еще оставалось время, и Шорак хотел было слетать в Академию Астрогации, но передумал. Ведь и там сейчас почти все занимают отделения телетранспортировки, а пилотское, астрогаторское и другие, непосредственно связанные с подготовкой специалистов Флота, ужаты до минимума. И то верно: дефицита в специалистах на Флоте сейчас нет
      Самое обидное, что работа-то интересная! Больше: ничего подобного столь мощной коммутационной станции ТТП Человечество еще не знало! Но зачем, зачем требуют от него предательства? Ведь уйти с Флота сейчас — значит предать его.
      Внезапно Шорак ощутил усталость. Словно откатилась волна, оставив его бессильно распластанным лежать на песке. И то сказать, ведь он уже больше двадцати часов на ногах.
      Он пошел к себе в номер и лег. Но сна не было; Промаявшись с час, он встал, набрал заказ, вынул из шкафчика продуктопровода два стакана и, подождав, когда чуть спадет темно-коричневая пена, opncknrhk горьковатый морфеофоб, запив его изумрудно-зеленым прохладным синтом.
      Потом он принял душ. Привычного полотенца, правда, не нашлось, и ему пришлось минут пять прокрутиться перед раструбом пневматического, что если и не испортило удовольствия, то во всяком случае ослабило его.
      Зря он все-таки уступил этой председательнице. Нужно было сразу отказаться, отсечь саму возможность продолжения разговора и вернуться к себе, на Рион-III, и там спокойно Стоп! С каких это пор "спокойно" стало его любимым словом? А ведь давно уже. С тех самых пор, как он понял, что живет под дамокловым мечом ТТП, мечом, всего несколько десятилетий назад выкованным там, на далекой Ксении, покойными Бихнером и Дубахом
      До чего же все сложно в этом мире! И пожалуй, самое страшное— его быстрая изменяемость. Человек не успевает за ней. Он меняется медленнее" чем облик мира. Потому-то Шораку и нравится старая, пережившая века архитектура Совета Астрогации. Потому-то и отсиживается он на Рионе-III, самой удаленной базе Пионеров, ибо туда изменения приходят позже, пусть немного, но позже, и он имеет несколько лет форы. Но сколько же можно отступать?
      Шорак вышел на балкон. Днем отсюда открывался прекрасный вид на озеро и парк. Но сейчас было темно, только проступали в небе звезды да внизу, не то на воде, не то на берегу мерцали какие-то неясные огоньки. Земные звезды. Шорак стоял, облокотившись на холодные перила, и смотрел туда, где над самым горизонтом не столько виднелась, сколько угадывалась маленькая звездочка — солнце РионаIII. Четыреста сорок семь светолет. И сегодня утром он был еще там Слава тебе, ТТП!
      А Флот умирает. В сущности, уже умер, обреченный жесткими законами технического прогресса. То, что делают все они теперь,— попытки гальванизировать труп. А от этого больно в первую очередь им самим.
      А тем, молодым, кто все же учится сейчас на маленьких летных отделениях Академии Астрогации? Каково им, которые придут на Флот год, два, три спустя? И кому вообще будут они нужны?
      Ведь "Стеллатор" принесет все звезды, все планеты прямо на Землю. И каждый сможет, открыв Дверь приемника станции ТТП, равно легко шагнуть из Мурзука на Марс или в Туманность Андромеды.
      Так неужели же напрасно жил Звездный Флот? Нет, конечно, нет! Ведь век ТТП мог наступить только после века Звездного Флота.
      И сейчас, стоя на рубеже этих эпох, Шорак видел, как осязаемо исчезает, тает уходящий век кораблей.
      * * *
      — Вы были правы, — сказал Шорак, утром следующего дня входя в кабинет Баглай. — Я согласен.
      "Стеллатор" отменит Флот. Так пусть это сделают не равнодушные руки, а руки человека, который любит его.
      Этого Шорак не сказал. Потому что есть вещи, о которых люди не говорят, даже если понимают друг друга.
      1969-1972 гг.