— Только почему он не отвечает на вызовы? — подал голос Свердлуф. — Аларм-то в любом случае работать должен!
      Болл кивнул: ему дважды приходилось встречать мертвые корабли, по нескольку лет шедшие на автомедонте и регулярно — с пятнадцатой по восемнадцатую и с сорок пятой по сорок восьмую минуту каждого часа — испускавшие в эфир традиционное CQD.
      — Мы запросили Совет Астрогации,— продолжал Свердлуф. — Ни о каких внеплановых или ведомственных кораблях в нашей зоне там неизвестно. Корабли ксенийской приписки идут в графике, так что ни один из них с данным объектом идентифицирован быть не может.
      — А в чужака мне что-то не верится. Ведь до сих пор ни с одной vhbhkhg`vhei достигшей космической фазы мы не столкнулись.— Болла всегда раздражала манера Коття говорить длинными периодами, разделенными этакими псевдоодышечными паузами. — В любом случае мне кажется Налить тебе еще, Боря? — Болл отрицательно помотал головой. — Ну и зря Так вот. Мне кажется, посмотреть надо. Потому-то мы тебя и побеспокоили.
      — Спасибо. — Болл послал Коттю самую нежную улыбку, на какую только был способен.— Это я уже понял. Но "Сиррус", как тебе, Миша, может быть, известно, стоит на профилактике. И поднять его я могу минимум через пять суток.
      — Это мне известно, — хладнокровно подтвердил Котть. — Но вот у Гаральда есть на этот счет свои соображения.
      — Я не могу снять с линии ни одного корабля, Боря. Да и не слишком подходят для этого каботажники, сам понимаешь.
      Конечно, пузатенькие каботажные каргоботы не для таких операций.
      — А транссистемников у меня сейчас нет. "Дайна" будет только через двадцать семь суток. Так что не думай, будто мы переваливаем все на Пионеров
      — Я и не думаю.
      — Но один вариант все же возможен. У нас есть космоскаф
      — Какой?
      — Серии КСГ. Тебе с ними приходилось иметь дело?
      КСГ — с маршевыми гравитрами. Это хорошо. Во всяком случае, лучше, чем, скажем, атомно-импульсный: и маневреннее, и в управлении проще.
      — Приходилось.
      — Чудесно. В общем-то я так и знал. У меня, понимаешь, все пилоты в разгоне, а те трое, которых я могу отозвать, — чистые каботажники с наших курсов, они космоскафа кроме как в учебнике и не видели.
      — Ясно. — Болл встал, отошел к окну. Из окна открывался вид на обширную техпозицию Лорельского космодрома. Хотя, кроме "Сирруса", ни единого корабля здесь не было, машины техобслуживания деловито сновали по полю, с высоты сорок седьмого этажа напоминая диковинных насекомых. Крейсер сейчас больше всего походил на готическую башню со сверкающим шпилем: по его броне ползали неразличимые отсюда полировщики и носовая оконечность — как раз до гребораторной опояски — приобрела уже первозданную голубизну, тогда как ниже корпус оставался бурым и бугристый, словно древесная кора. "Сиррус" был jnp`akel заслуженным, теперь таких уже не строили. Серия "С" кончилась "Скилуром", ее сменила серия "К" — "Канова", "Коннор" Боллу эти тяжеловесные на вид полусферические корабли почему-то не нравились, хотя были они и мощнее, и надежнее.
      "Старею, что ли?.."
      — Задание? — спросил он, не оборачиваясь.
      — Готово, — мгновенно ответил Котть. — Спасибо, Борис. Я знал, что ты не откажешься.
      — Еще бы тебе не знать! Меня только интересует
      — Что?
      — Откуда у вас космоскаф, Гаральд?
      — Это ты у Хардтмана спроси, — ухмыльнулся Свердлуф. — Он все может.
      — Помню. — Все-таки Болл не один год провел в Линейной Службе. — Но зачем он вам нужен?
      — Понадобился, как видишь.
      — Убедительно.
      Болл требовательно протянул руку, и Котть вложив в нее неведомо откуда взявшуюся папку.
      — Кого ты возьмешь, Борис?
      — Астрогатором — Наана. Со связистом хуже: Варенцова трогать нельзя. Пожалуй, возьму стажера. Ему же лучше — больше практики И вот еще что. Я со Зденкой поговорю с дороги, а потом ты с ней свяжись, побей себя немножко кулаком в грудь, у тебя это здорово получается, и покайся, что ты меня принудил.
      Доктор Барним посмотрела на Болла с явным интересом. Котть хмыкнул:
      — Ладно, не впервой! Ну, счастливого пути!
      В лифте Болл не выдержал и спросил Свердлуфа:
      — Объясни ты мне, зачем ему эта обсерваторская дива понадобилась? Он что, сам не мог того же сказать?
      — Может, им просто нужен был повод повидаться?
      Это было похоже на правду.
      II
      — Неужели чужак? — не выдержал Шорак.
      — И чему вас учили в Академии, стажер? — не оборачиваясь, насмешливо произнес Наан. — Ну и молодежь нынче пошла, а, шеф?
      Болл всматривался в силуэт, медленно проползающий по кормовому экрану. Силуэт этот казался странным, необычным, непривычным и все же как-то смутно знакомым.
      Двое суток космоскаф и сопровождавшие его "мирмеки" висели здесь, поджидая "гостя". И теперь он нагонял их, уже попав в поле зрения кормового локатора.
      — Оставь стажера в покое, Айвор. Кстати, Карел кончал Академию Связи, а не Астрогации, заметь. Скорость?
      Болл имел в виду скорость "гостя", и Айвор понял.
      — Шестьсот шесть в секунду. Идет инерциальным.
      Силуэт неизвестного корабля незаметно переполз с кормового экрана на бортовой.
      — Уравняй скорости. Дистанция сто по траверзу.
      — Есть, шеф-пилот! — Обиженный, Наан всегда переходил на уставное обращение. Руки его запорхали над ходовым пультом.
      — Шорак! "Мирмекам" — строй треугольника, дистанция пятьдесят, "делай, как я".
      Шорак бойко затараторил в микрофон:
      — КСГ борт семьдесят три к Эм-двести тринадцать, Эм-двести семнадцать, Эм-двести двадцать два. Даю перестроение
      — Уймись ты, — улыбаясь, проворчал Наан, и Шорак перешел на ключ.
      Тем временем изображение "гостя" замерло на экране левого борта, и теперь Болл мог рассмотреть его во всех подробностях. Конечно, корабль был явно земной постройки. Вот только — что это за ребристые диски, расположенные перпендикулярно диаметральной плоскости примерно там же, где у крейсера серии "С" проходит гребораторная опояска? Словно на иглу-рыбу надели кружевной воротник
      — Айвор?
      — Не знаю Это похоже
      — На рогановский, Айвор?
      Наан кивнул.
      Это был один из немногих кораблей, построенных в короткий период между открытием каналов Рогана — узких природных туннелей вырожденного пространства и появлением настоящих аутспейс-кораблей, превращающих на своем пути обычное пространство в аутспейс, где только и возможно движение со сверхсветовыми скоростями. Таких крейсеров было построено немного, коротким оказался их век, почти совпавший с веком легендарного Бовта, человека, первым увидевшего за nrjp{rhel рогановских каналов не космологический феномен, а дорогу к звездам, человека, почти пять десятилетий определявшего космическую политику Человечества. "Вот так оно и бывает,— подумал с горечью Болл,— прожил человек жизнь, долгую жизнь, и всю ее посвятил одному — прорыву к звездам, рогановским своим кораблям, рогановской астрогации. И всего через каких-то два-три года после его смерти пришли аутспейс-корабли, и об этих, которым отдал жизнь Борис Бовт, забыли. Только в учебниках да монографиях по истории астрогации остались их изображения — изящные заостренные обводы и эти огромные ребристые диски, выполнявшие функции нынешних гребораторов". Только как они назывались, эти "протогребораторы"? Болл никак не мог вспомнить. Впрочем, и не важно это.
      — Свет! — отрывисто приказал он.
      Неуловимое движение руки Наана — и на борту "гостя" вспыхнул яркий голубой овал.
      — К корме.
      Световое пятно томительно медленно поползло по броне "гостя". Если память не подводила Болла, то название и приписка должны быть обозначены где-то сразу после этих "протогребораторов".
      — Увеличение, Айвор!
      Изображение дрогнуло и поплыло навстречу. Болл ощутил легкую перегрузку — так бывает всегда даже после тридцати лет полетов: когда изображение надвигается на тебя, из-за отсутствия неподвижных ориентиров кажется, что это твое собственное движение, и тело привычно реагирует на него.
      Место для надписи было выбрано с расчетом: здесь, позади дисков (они назывались синхраторами, вспомнил-таки Болл), броня пострадала меньше всего. Тем не менее прочесть можно было только:
      "В..ОС. Земд.я". Земляндия — это ясно. Но как же он назывался, этот корабль?
      — Свяжитесь с Коттем, Карел. И транслируйте ему изображение.
      Котть возник на экране секунд через двадцать.
      — Ну и динозавра вы поймали, Борис! Я такой только в "Истории астрогации" видел
      — Я тоже, — отозвался Болл. Он никак не мог оторвать взгляда от "динозавра", — есть в старых кораблях что-то завораживающее. — Откуда он, Миша?
      — Это мы выясним. Ждите. — Котть отключился.
      На выяснение ушло больше часа.
      — Это "Велос", — сказал Котть, возникая на экране. — Первый из рогановских кораблей и, судя по всему, последний сохранившийся. Построен двести восемьдесят восемь лет назад на верфях Ганимеда Кстати "Велос" на каком-то из древних языков — "Быстрый". Каково, а? Только-только за световой барьер выскочили в каналы рогановские влезли и сразу же "Быстрый"? Самохвалов чуть не подскочил, когда я ему доложил, что мы рогановский корабль обнаружили
      Болл не мог не восхититься: за час отсюда, с Ксении, связаться с Землей, что само по себе непросто, ибо прижимистость связистов вошла уже в поговорку, и чтобы вышибить из них экстренный канал, нужно обладать административным гением Коття, а там, на Земле, добраться до самого Председателя Совета Астрогации Вот это да!
      — К нам направили спецрейс, — продолжал Котть. — Не знаю уж, кого они там набрали историков, наверное из техотдела кого-нибудь Но начальствует не кто-нибудь — сама Баглай
      Тамара Баглай, специальный помощник Председателя Совета? Вот это уже совсем непонятно. Конечно, старинный корабль — это ЧП. Но не до такой же степени все-таки? Боллу никогда не приходилось сталкиваться с Баглай, но он знал, что пустяками она заниматься не станет. "В чем все-таки дело?" — недоумевал он. Но уже через несколько секунд все встало на свои места.
      — Потому что Знаешь, откуда он идет? — В голосе Коття появилось что-то, заставившее Болла оторваться от созерцания старинного крейсера и уставиться на координатора Базы. — С Карантина.
      Наан присвистнул. Болл почувствовал, что у него заныли скулы. И только Шорак пока ничего не понимал.
      Карантин! Наан, тот знает о нем понаслышке. И то, что он тихонько рассказывает сейчас Карелу, — лишь сухая объективная информация. Боллу же в бытность свою стажером, таким же, как сейчас Шорак, случилось несколько месяцев проработать в орбитальном патруле у Карантина: тогда еще не был создан электронный барраж, не позволяющий ни одному кораблю совершить посадку, даже просто выйти на атмосферную орбиту, — независимо от воли экипажа.
      Карантин! Единственная планета, оказавшаяся не только губительной ловушкой, но и до сих пор еще неразгаданной загадкой.
      Первый корабль, посланный к НИС-981, второй планетой которой и был Карантин, — этот самый "Велос", неизвестно как оказавшийся теперь здесь. О судьбе его ничего не известно. Он стартовал с Пионерского космодрома на Плутоне, Земляндия. Все.
      Семьдесят лет спустя туда ушел аутспейс-крейсер первого ранга "Хаммер". Они оставили на орбите спутник-капсулу, в которой
      дождалась третьей экспедиции информация об их полете, протекавшем вполне благополучно, дольше о них ничего не известно, если не считать того, что еще через девяносто три года третья экспедиция обнаружила в первые и единственные сутки работы на планете "Хаммер", целый и невредимый. И — никаких следов его экипажа, экипажа из ста двадцати человек. "Велоса" на Карантине ни тогда, ни впоследствии найти не удалось, что, впрочем, скорее естественно, чем удивительно: найти на планете корабль при условии его полного молчания можно разве Что случайно или же после многолетних систематических поисков.
      Сама третья экспедиция достояла из аутспейс-крейсера первого ранга "Криста" и приданного ей вспомогательного каргобота "Анна", оставшегося на орбите, когда "Криста" пошла на посадку. "Криста" была вполне современным пo тому времени кораблем, а об ее шефпилоте, Юване Шайгине, Болл немало слышал от деда, ходившего с Шайгиным еще на "Океане". Экспедиций было предписано произвести детальную зонд-разведку и только затем сесть, и развернуться по процедуре "А". Но зонды передавали лишь белый шум, а на планете экспедицию не спасли ни защитное силовое поле, ни непробиваемая броня крейсера, ни умение людей. Первая передача сообщала об обнаружении "Хаммера" и заканчивалась традиционным: "Все в порядке". Вторая — шесть часов спустя — состояла из нескольких слов: "Высадка невозможна Это страшно Посадку запрещаю (последнее относилось к „Анне“). Только автоматы"!
      С тех пор люди больше не пытались высаживаться на Карантин, объявленный запретной зоной. Была создана орбитальная станция. Вокруг планеты организовали патрулирование, потому что легионы энтузиастов ринулись туда на самых что ни на есть удивительных кораблях, вплоть до одномастных гоночных "арсов". На планете работали автоматы, но до сих пор не удалось выяснить ничего, хоть в малой мере объяснявшего 6ы гибель трех экспедиций. Когда вместо людей были высажены традиционные собаки — они попросту исчезли. Не погибли, а исчезли, как будто их некогда не было.
      И что самое удивительное — от этого не спасали даже скафандры высшей защиты. Скафандры оставались целыми, но живые существа, в них заключенные, исчезали.
      Загадки, сплошные загадки.
      Почему исчезали на Карантине биоструктуры?
      Загадка.
      Почему третьей экспедиции все же удалось продержаться сутки?
      Загадка.
      Почему автоматы, проверенные на других планетах, вместо осмысленной информации передавали на станцию белый шум?
      Загадка.
      И вот теперь к ним прибавилась еще одна: исчезнувший "Велос" объявился здесь, в системе НИС-6411, в трехстах пятидесяти семи парсеках от Карантина и девяноста восьми от Земляндии.
      — Что будем делать, Миша? — спросил Болл.
      И впервые за много лет услышал:
      — Не знаю. Надо организовать совещание. Один я этого решить не могу. И мы с тобой — не можем.
      III
      Бедняга стажер умотался, организовывая это совещание. Но в конце концов на мозаике черно-белых экранов АС-связи возникли все участники: Котть, восседающий за столом в своем кабинете; координатор Транспортного Совета Дубах, словно подтаявший за последние годы, поседевший, чуть сгорбившийся, но все тот же бессменный и бессмертный, как называли его за глаза в Совете, и его правая рука, генеральный диспетчер Свердлуф (обоих с трудом удалось поймать в Исследовательском центре); член Совета Миров Нильс Брюн, председатель Совета Ксении; Жоао Банши, ксенобиолог; последним был некто из Совета Геогигиены, присутствовавший незримо, потому что нашли его где-то, где не было экрана, и он включился через экстренный канал. Звали геогигиениста Вацлавом, он был из новеньких, и Болл его не знал.
      Котть насколько мог бегло обрисовал положение, после чего слово взял Дубах. Поскольку данное совещание прямо интересов Транспортного Совета не затрагивает, а посильное участие в организации встречи "Велоса" Совет уже принял, выделив свой космоскаф, участие членов Совета в данном, и без того представительном, совещании кажется ему, Дубаху, нецелесообразным. Если же выяснится, что Транспортный Совет может оказать в исполнении решения данного совещания какую-то помощь, — его, Дубаха, в течение всего сегодняшнего дня можно будет застать в Исследовательском, а в крайнем случае — найти по }jqrpemmnls каналу. С чем он и отключился, а вместе с ним исчезла с экрана и смущенная физиономия Свердлуфа.
      Брюн предложил было посадить "Велос" где-нибудь в северной оконечности Пасифиды, откуда до ближайшего поселения больше пятнадцати тысяч километров, но после исчерпывающих пояснений Коття об опасности заражения тут же сыграл отбой.
      — В таком случае мне представляется единственно правильным оставить корабль на достаточно высокой орбите, с тем чтобы впоследствии исследовать его силами специальной комиссии, которую, несомненно, организует Совет Астрогации.
      — На ксеноцентрической орбите оставлять "Велос" нельзя, — вмешался Вацлав. — Слишком близко к планете и слишком оживленная зона. Вообще же вопрос об опасности, которую может представлять собой "Велос", находится в компетенции Института ксенобиологии. Может быть, доктор Банши скажет по этому поводу что-нибудь определенное?
      Доктор Банши, увы, ничего определенного сказать не может. И прежде всего потому, что неизвестно, относится ли вообще проблема Карантина к области ксенобиологии или жеже к какой-то другой области. Но поскольку исключать возможность биологической опасности, если "Велос" действительно побывал на Карантине, нельзя — лучше всего законсервировать его на достаточно нейтральной орбите.
      — Слушайте, шеф-пилот, а люди? — тихонько сказал Шорак. — Если там люди?
      Болл отключил микрофон.
      — Нет там людей, Карел, — как мог мягко улыбнулся он, глядя на побледневшее лицо стажера. — Нет и быть не может. Они в космосе уже без малого триста лет. В экипаже были одни мужчины. И анабиованн у них не было.
      — Итак, — резюмировал Котть, — можно считать единодушным следующее решение. Космоскаф шеф-пилота Болла силами автоматических буксиров "мирмека Эм-двести тринадцать", "мирмека Эм-двести семнадцать" и "мирмека Эм-двести двадцать два" отбуксирует "Велос" на орбиту, параметры которой определит расчетный центр нашей Базы и которую согласует Транспортный Совет. Все согласны?
      Болл прямо-таки задохнулся от восхищения. Суметь найти единодушное решение там, где все от этого решения уходят как могут, — для этого талант нужен! Нет, не зря Коття сделали координатором Базы
      Брюн согласен.
      Доктор Банши полностью поддерживает такое решение и к нему присоединяется Вацлав-геогигиенист.
      — Заводить буксиры, шеф? — спросил Наан.
      Болл кивнул. Это надо делать в любом случае.
      — А если они не были на Карантине? — спохватился Наан.— Ведь рогановская астрогация — дело ненадежное, да и непонятно, как они очутились здесь, если садились на Карантине
      — Они могли включить старт-автоматику, — возразил Котть.
      — И главное, — сказал Болл, — главное — вдруг они все же там были?
      — Но ведь на корабле, — вмешался в общий разговор Шорак,— может быть ценнейшая информация! И ради нее стоит рискнуть! Пусть кто-то один отправится туда. В крайнем случае, мы рискуем только одним человеком. Добровольцем. — Он замялся. — Мной.
      — А если нет там этой ценнейшей информации? — спросил Котть.
      — И существует ли вообще информация, за которую нужно было бы отдавать жизнь? — холодно поинтересовался Болл.
      — Но ведь вам самому случалось рисковать, шеф-пилот!
      — Однако я до сих пор жив. Что вряд ли оказалось бы возможным, рискуй я так.
      — Совещание окончено, — объявил Котть — Спасибо. Расчетная орбита "Велоса" будет сообщена вам через
      — Нет, — жестко прервал его Болл.— Расчетная орбита "Велоса" нам не нужна.
      Напряженное ожидание последних часов превратилось теперь у Болла в холодное, злое упорство. Если все уклоняются от решения, кому-то надо брать ответственность на себя.
      Котть воззрился с экрана, как будто ему показали инопланетянина.
      — То есть?
      — Я не собираюсь отводить "Велос" на стационарную орбиту, Миша.
      — Почему?!
      — Потому что это не дает гарантии. Потому что всегда найдутся энтузиасты вроде нашего стажера, которые полезут за гипотетической информацией
      — На столь же, между прочим, гипотетическую гибель — вставил Наан. — Я согласен со стажером, Борис.
      — Бунт на корабле — Болл улыбнулся, но улыбка была чисто механической. — Теперь ты понимаешь, Миша, что его надо
      — Уничтожить? Последний из рогановских кораблей?! Пойми, его нужно сохранить — как музейную ценность, наконец! Ведь опасность в самом деле гипотетична, а ценность — несомненна. Да и с опасностью сумеем же мы справиться когда-нибудь. А пока — выставим надежную охрану, со временем — поставим барраж
      Когда-нибудь Болл знал цену этому "когда-нибудь". Потому что была еще и четвертая высадка на Карантин. Высадка, о которой знал только Болл. Патрульный космоскаф пошел на посадку, и остановить его Боллу было нечем. Вагин, второй пилот "Синдбада", Проработавший в патруле всего месяц, направленным лучом передал на космоскаф Болла: "Хочу попытаться. Иначе не могу. Кто-то ведь должен" Официально Болл доложил, что космоскаф Вагина потерпел аварию в результате столкновения с метеоритным телом. Потому что сказать правду — значило слишком многим доставить горе большее, чем от известия о такой вот случайной гибели. Но с тех пор Болл не верил в "когданибудь".
      — Миша, меня зовут Болл, Борис Эдуардович Болл, и мой карт-бланш двадцать шесть-А-ноль двадцать девять.
      — Ты хочешь?..
      — Да. И отчитываться буду только перед Советом Астрогации.
      Пилотам Пионеров и Дальней Разведки часто приходилось принимать решения, выходящие за пределы компетенции обычных командиров кораблей. Поэтому наиболее опытные из них получали карт-бланш, предоставлявший им автократию на неисследованных планетах и даже в нейтральных пространствах освоенных уже систем — вне стамиллионнокилометровой территориальной зоны, в пределах которой по космическому праву любой корабль подчинялся местным Советам.
      Космоскаф находился в ста двадцати семи миллионах километров от Ксении, и Болл решил использовать свой карт-бланш.
      Котть понял это.
      — Боря, — сказал он, — эх, Боря
      И отключился.
      — Шорак! — Слова Болла были отрывисты и сухи, — Пристыкуйте "мирмеки" к "Велосу".
      — Шеф-пилот
      — "Походный устав", параграф семнадцать, три?
      — Есть, шеф-пилот! — мертвым голосом сказал Шорак и забубнил: — КСГ борт семьдесят три к Эм-двести тринадцать, Эм-двести семнадцать, Эм-двести двадцать два
      — Наан, дайте траекторию на НИС-шестьсот сорок один.
      Наан молча отвернулся к вычислителю. По экрану траектографа поползли разноцветные кривые. Их движение всё убыстрялось. Постепенно их становилось всё меньше, они сливались и вдруг замерли одной четкой зеленой чертой, тут же возникшей и на курсографе. Болл положил руки на клавиатуру ходового пульта. Наан, рывком развернув свое кресло, ударил командира каменно-холодным и тяжелым взглядом.
      — Это трусость, — очень тихо и очень зло сказал он. — Вы просто трус, шеф-пилот. И ответите за это.
      Рядом с линией расчетной орбиты, заданной Нааном, на курсографе появилась вторая, пунктирная, и когда они совместились, Болл медленно вывел гравитры на крейсерский режим.
      — Отвечу, — кивнул он.
      IV
      Соединенные усилия трех "мирмек" уверенно влекли "Велос" к НИС641, солнцу Ксении, а на расстоянии двух десятых мегаметра параллельным курсом следовал космоскаф.
      В рубке царило молчание, наполненное комариным звоном гравитров да изредка простреливаемое короткими диалогами, состоящими из строго уставных фраз. Болл и не пытался пробить брешь в немоте, отделившей его от экипажа, зная, что сейчас это бессмысленно. Может быть, потом
      Дважды Шорак связывался с Базой, и Болл разговаривал с Коттем. Хотя тот явно поостыл, разговор все же носил несколько натянутый, подчеркнуто официальный характер. Впрочем, Болла скорее удивило бы обратное. Он знал, что поймут его не сразу и не все.
      На пятые сутки Болл начал маневр расхождения. "Велос" и "мирмеки" продолжали идти прежним курсом, все ускоряясь, — уже не только за счет энергии гравитров, но и притягиваемые исполинской массой светила. Космоскаф же понемногу отставал, не выпуская их из ноля зрения локаторов.
      Трое в тесной ходовой рубке не сводили глаз с экрана, на котором медленно таяла в огненном буйстве хромосферы точка последнего рогановского корабля. Затем Болл передал Наану управление и приказал возвращаться на Ксению.
      — Это славная могила, Айвор, — устало сказал он. За эту неделю он действительно очень устал. — Лучшая, какую они могли получить
      Ни слова, ни тон их не перекинули даже шаткого мостика между ним h его молчащим экипажем. Да Болл и не рассчитывал на это. Шорак, прекрасный — побольше бы таких! — мальчик; Наан, великолепный астрогатор, хотя для командира и чересчур, пожалуй, горячий, — оба они не могли принять горькой правоты его решения.
      Решения приходят по-разному. Одни рождаются мгновенно, и трудно сказать, принимаются они разумом или инстинктом. Другие стоят дней и ночей мучительных раздумий, тревоги, боли — пока, наконец, откуда-то из глубин подсознания не начнет медленно, словно стратостат, подниматься, постепенно оформляясь, то искомое, что можно уже не только сказать, но и претворить в действие. Но бывают иные решения; чтобы принять их, нужен опыт всей жизни. А потом они, казалось бы, такие мгновенные, переворачивают эту жизнь, обрушиваясь на тебя десятикратной перегрузкой, — как при малом пилотаже.
      За полвека, отделявшие тощего курсанта Академии Астрогации от нынешнего шеф-пилота, Болл ни разу не думал, что внутренне готовится подобное решение принять. Но эта готовность зарождалась и крепла в нем помимо его воли, неподвластная его сознанию, крепла по мере того, как он постигал свое дело.
      В его деле сплавлялись воедино рутина одиноких вахт и непрерывно давящая тяжесть ответственности за корабль и людей, изматывающее напряжение десантов, радость встреч и боль расставаний. Это была работа, но не война. И космос в его бесконечном многообразии миров был не врагом, а постепенно узнаваемой страной. В этом узнавании не было места древней кровавой романтике битв и самопожертвования. Потому что жертвовать собой можно только спасая других. И только тогда, когда другого выхода нет и быть не может.
      Нет, не тень одного лишь Вагина стояла сейчас за спиной Болла. Весь опыт собственной жизни определял его решение. И ему казалось даже, что плечом к плечу стояли рядом с ним все те, для кого делом и домом стали черное небо Пространства и серая хмурь аутспейса, люди кораблей, прожившие такую же жизнь, как и он.
      Наан и Шорак — оба, при всей разнице в возрасте, — пока еще были просто молоды, слишком молоды. Но были и другие. Шайгин, шеф-пилот "Кристы"; Трессель, поведший свой "Хаммер" на последнюю посадку потому лишь, что его ждала не известная опасность, а неизвестность; и наверное, даже тот, чей труп только что был кремирован в командирской рубке "Велоса", — эти поняли бы его сразу. И там, в Земляндии, в Совете Астрогации найдется немало таких, кто понимает не только умом, но и сердцем, что прошло уже время, когда за любую jpsohvs знания Человечество жертвовало жизнями людей. И старик Самохвалов, и летящая сюда Баглай, с которой Боллу скоро предстоит впервые встретиться (дорого бы он дал, чтобы встреча их произошла при других обстоятельствах!), — оба они, да и не только они, конечно, не могут не понимать, что сейчас, когда жизнь человека стала высшей ценностью Человечества, пришла пора пересмотреть многие критерии и понятия. Слишком это дорогая цена за знания — кровь. Ею могли платить в те времена, когда Человечество было заперто на одной планете и с непостижимой расточительностью бросалось всем: людьми, природными ресурсами, — едва не погубив при этом себя. Но сейчас это уже невозможно. И кто почувствует себя вправе воспользоваться знанием, добытым такой ценой? И если правда, что индивид в своем развитии повторяет историю вида, тогда понятно, откуда в молодых так много этой реликтовой жертвенности — той, которая заставила Шорака требовать, чтобы его пустили на "Велос". Это можно понять, но нельзя допустить. И Болл не допустит, — как электронный барраж вокруг Карантина не дает ни одному кораблю совершить посадку, даже просто выйти на атмосферную орбиту, — независимо от воли экипажа.
      — Вы не станете возражать, если я спишусь с "Сирруса", шефпилот? — нарушил молчание Шорак. Он мог и не спрашивать, но поступить иначе было бы неэтично, да и вообще не в характере стажера.
      Болл покачал головой.
      — Нет нужды. Карел. А вы, Наан, готовьтесь принять "Сиррус". Вот вы и дождались
      Когда три года назад Болла перевели на "Сиррус", Наан, к тому времени уже несколько лет ходивший с Боллом первым астрогатором, надеялся либо остаться командиром на "Скилуре", либо получить другой корабль, тем более что как раз тогда не было командиров на "Казани" и "Кондоре". Естественно — кому из космолетчиков не хочется иметь свой корабль. Но в Совете решили иначе и Наан последовал за Боллом на "Сиррус" — снова первым астрогатором. К этому решению Болл не был причастен ни в коей мере, но на их отношениях это не могло не сказаться. И хотя ни тот, ни другой ни разу не обмолвились об этом, понадобилось почти два года, чтобы их отношения из несколько отчужденных снова превратились в дружеские. Ненадолго, увы.
      — С "Сирруса" спишусь я, Айвор. И вам обоим не придется летать с могильщиком, — да, я слышал ваш вчерашний разговор.— Шорак густо покраснел и отвернулся. Болл продолжал: — Через полтора месяца onider в Земляндию "Дайна", и я полечу докладывать Совету Астрогации. Вместе с Коттем, вероятно. Потом останусь на Земле: меня приглашали преподавать в Академии, и я, пожалуй, это приглашение приму.
      Охотнее всего Болл ушел бы в каюту и постарался уснуть — будь он на "Сиррусе" или любом другом корабле. Но космоскаф есть космоскаф и здесь никуда не денешься из своего кресла. И он продолжал сидеть, молча глядя на носовой экран, где сверкающая точка Ксении медленно превращалась в диск.
      "Так вот ты какая, Танькина заводь, — подумал Бец, сквозь неправдоподобно чистую зелень воды разглядывая мелкий песок, устилавший дно. Чистота эта и в самом деле была неправдоподобной, она ассоциировалась скорее не с тихой заводью, а с быстрым форельным перекатом. — Вот ты какая…"
      Танькина заводь — эти два слова прорвались в сознание Беца сквозь кордон буднично-примелькавшихся названий; странным, дразнящим запахом позвали его и заставили неизвестно зачем выскочить на плавно замедляющий ход перрон.
      * * *
      Вагончик карвейра выскочил из туннеля и помчался по поверхности, легко подминая гранилитовую ленту пути.