— Но ведь он еще не полностью разобран, не так ли? — спросила Николь.
— Нет, пока нет, — ответил Орел.
— Что, если мы съездим туда ненадолго?
«Пожалуйста, не откажи в любезности старой женщине, — подумала Николь.
— Даже если она сама не понимает себя».
— Ну хорошо, — согласился Орел. — Но путь будет долгим. Нью-Йорк располагается в другой части завода.
Они стояли на парапете возле вершины одного из высоких небоскребов. Большая часть Нью-Йорка исчезла, строения рушились, превращаясь в груды развалин, под натиском жуткой мощи огромных биотов. Во все стороны от площади было видно лишь двадцать или тридцать зданий.
— Здесь располагались три подземелья под городом, — объясняла Николь Синему Доктору. — В одном жили мы, в другом — птицы, а в третьем обитали ваши сородичи… Я находилась внутри птичьего подземелья, когда Ричард явился, чтобы спасти меня… — Николь смолкла, припомнив, что уже рассказывала эту повесть Синему Доктору, а октопауки, как известно, ничего не забывают. — Тебе не скучно? — спросила она.
— Пожалуйста, продолжай, — ответила октопаучиха.
— Но за все время, проведенное нами на острове, никто так и не узнал, что в здания можно войти. Разве не удивительно? О как бы мне хотелось, чтобы Ричард был сейчас жив… вот бы увидеть его лицо, когда Орел открыл дверь в октаэдр. Ричард был бы потрясен…
— Как бы то ни было, — продолжила Николь, — Ричард вернулся внутрь Рамы, чтобы отыскать меня… а потом мы полюбили друг друга и придумали, как спастись с острова с помощью птиц… Такое славное было время и так давно…
Николь шагнула вперед, обеими руками взялась за поручень и огляделась. Умственным взором она видела Нью-Йорк, каким он был прежде. «Там были набережные, а за ними Цилиндрическое море… а где-то посреди этих уродливых груд металла находились тот самый амбар и та яма, в которой я едва не умерла».
К ее собственному удивлению глаза вдруг наполнились слезами, выкатившимися на щеки. Она не оборачивалась. «Пятеро из шести моих детей родились здесь, — думала Николь, — под этой почвой. Здесь, возле нашего подземелья, мы нашли Ричарда после долгого отсутствия. Он был в забытьи».
Воспоминания одно из другим сами собой вторгались в реальность, каждое причиняло неуловимую душевную боль и вызывало новый поток слез. Николь не могла успокоиться. Она то вновь спускалась в логово октопауков, чтобы спасти свою Кэти, то снова ощущала восторг и радость, пролетая над Цилиндрическим морем в упряжи, которую держали три птицы. «Мы обязаны умирать, — решила Николь, вытирая глаза тыльной стороной ладони, — воспоминания не оставляют места в наших мозгах для чего-либо нового».
Поглядев на разрушенный Нью-Йорк, Николь воскресила в своей памяти его давнишний облик, и ей вдруг вспомнилась еще более ранняя пора в ее жизни… холодный осенний вечер в Бовуа, один из последних дней, проведенных на Земле; они с Женевьевой уже собирались в Давос покататься на лыжах. Николь сидела с отцом и дочерью перед камином. В этот вечер Пьер был очень задумчив. Он рассказывал Николь и Женевьеве о том, как ухаживал за матерью Николь.
Позже, лежа в постели, Женевьева спросила мать:
— Почему дедушка так много говорит о том, что случилось давным-давно?
— Потому что это важно для него, — ответила Николь.
«Простите меня, — думала Николь, глядя на небоскребы. — Простите меня, все старики, чьи рассказы я пропускала мимо ушей. Я не хотела быть грубой и невнимательной. Я просто не понимала, что значит — быть старым».
Николь вздохнула и обернулась.
— Все в порядке? — спросила Синий Доктор.
Она кивнула.
— Благодарю тебя за это, — дрожащим голосом Николь обратилась к Орлу. — Ну, теперь я готова в путь.
Она увидела огни, едва их маленький челнок оставил ангар. Хотя они светились в сотне километров от нее, вид их был великолепен — на фоне черноты и далеких звезд.
— У этого Узла есть дополнительный комплекс, — проговорил Орел, — он образует идеальный тетраэдр. Узел возле Сириуса, который вы посетили, не располагал модулем познания.
Николь, затаив дыхание, глядела из окна челнока. Освещенное сооружение, медленно поворачивавшееся вдали, казалось нереальным, плодом ее воображения. В углах его располагались четыре сферы, соединенные друг с другом шестью линейными транспортными коридорами. Каждая из сфер имела совершенно одинаковый размер, как и все шесть длинных тонких линий, протянувшихся между ними. Издали свет делал Узел единым целым: он казался огромным тетраэдром, горящим в небесной тьме.
— Как прекрасно! — произнесла Николь, не в силах найти подходящие слова, чтобы выразить свой трепет.
— Ты увидишь его с обсервационной палубы, — проговорила Синий Доктор, сидевшая возле нее. — Зрелище ослепительное. Корабль расположен достаточно близко, и поэтому можно различить огни внутри сфер, даже провожать взглядом аппараты, мчащиеся по транспортным коридорам… Многие из обитателей Гранд-отеля часами стоят на палубе, развлекаясь догадками относительно смысла деятельности этих движущихся огней.
По рукам Николь пробежали мурашки, пока она молча разглядывала Узел. Она услыхала далекий голос Франчески Сабатини, читавшей стихотворение, которое Николь заучила еще школьницей:
Тигр, о тигр, светло горящий
В глубине полночной чащи,
Кем задуман огневой,
Соразмерный образ твой?
«Тот ли сотворил тебя, кто сотворил агнца?» — думала Николь, глядя на медленно поворачивающийся тетраэдр. Она вспомнила полночный разговор с Майклом О'Тулом, когда они находились в Узле возле Сириуса.
— Познав все это, мы должны воспринимать Бога иначе, — говорил он. — Мы должны избавить Его от наших гомоцентрических ограничений… Господа, создавшего архитекторов… авторов Узла, безусловно, развлекут наши жалкие потуги представить Его в образах, которые мы, люди, способны понять.
Николь была заворожена Узлом: он неторопливо поворачивался, являя различные виды в гипнотизирующей последовательности. Прямо на ее глазах Узел сместился в позицию, где один из четырех равносторонних треугольников, образующих поверхность тетраэдра, расположился перпендикулярно направлению полета челнока. Теперь Узел виделся совершенно иным, он словно утратил глубину. Четвертая вершина, фактически располагавшаяся в тридцати километрах за плоскостью, обращенной к Николь, казалась круглым пятном в центре треугольника.
Но челнок вдруг переменил направление, и Узел исчез… Николь заметила вдали одинокую светло-желтую звездочку.
— Это Тау Кита, — сказал ей Орел, — звезда, очень похожая на ваше Солнце.
— А почему, если не секрет, — спросила Николь, — этот Узел располагается именно здесь… в окрестностях Тау Кита?
— Это временное, но оптимальное положение, — ответил Орел, — позволяет нам наилучшим образом организовать деятельность по сбору данных в этой части Галактики.
Николь обняла Синего Доктора.
— А ваши инженеры тоже с серьезной миной отделываются от вас цветовыми бессмысленными фразами? — она улыбнулась. — Наш хозяин только что дал нам пример подобного псевдоответа.
— Мы как вид обнаруживаем больше смирения, — ответила октопаучиха. — Должно быть, потому, что помним о своем знакомстве с Предтечами. Мы не претендуем на полное понимание всего происходящего вокруг нас.
— Мы очень мало говорили о твоем виде, после того как я пробудилась, — извиняясь, сказала Николь Синему Доктору, вдруг ощутив собственный эгоизм.
— Конечно, я помню, что ваш прежний Верховный Оптимизатор вместе с ближайшими сотрудниками и всеми, кто участвовал в войне, был терминирован как принято у вас. Справляется ли с делами новое руководство?
— Более или менее, учитывая трудности нашего быта. Джеми работает в нижнем эшелоне нового штаба и занят почти каждый час своего бодрствования. Мы еще не сумели достигнуть прежнего равновесия в нашей колонии, учитывая постоянные разногласия с внешним миром.
— Большая часть которых вызвана людьми, — добавил Орел. — Мы еще продолжим, Николь, эту тему, но сейчас, наверное, самое время сказать: мы удивлены неспособностью ваших собратьев к межвидовому сосуществованию. Лишь немногие из людей способны смириться с тем, что другие виды разумных существ могут оказаться столь же важными и способными, как и они.
— Я говорила тебе это давным-давно. В связи с разнообразными историческими и социологическими причинами существует множество способов, которыми люди реагируют на новые идеи и концепции.
— Я знаю это, но наше общение с тобой, с твоей семьей ввело нас в заблуждение. До пробуждения всех выживших мы думали, что сумели понять причины событий в Новом Эдеме, где власть захватили агрессивные и жадные люди, а причины этой аномалии видели в конкретном составе членов колонии. Но после года взаимодействия с ними в Гранд-отеле мы решили, что внутри Рамы подобрался типичный контингент людей.
— Похоже, меня ждут новые неприятности. Что еще я должна узнать по пути?
— Не будем сгущать краски, — ответил Орел. — Мы теперь контролируем ситуацию. Я не сомневаюсь, что твои коллеги сами поделятся с тобой информацией… К тому же, нынешнее положение является временным, и выход из него вскоре будет найден.
— Сперва, — проговорила Синий Доктор, — всех выживших на Раме II разместили в «морской звезде». В каждом луче располагались люди, октопауки и несколько наших вспомогательных животных, которым позволили существовать, учитывая их важное значение для нашей социальной системы. Но уже спустя несколько месяцев все переменилось, в первую очередь из-за постоянной враждебности и агрессивности людей… Теперь каждый вид сконцентрирован в одном районе…
— Опять сегрегация, — с прискорбием заявила Николь. — Это одна из определяющих характеристик моего вида.
— Межвидовые встречи происходят теперь лишь в кафетерии и в общих комнатах в центре «морской звезды», — отозвался Орел. — Более половины людей никогда не оставляют своего луча, кроме тех случаев, когда им необходимо есть, но они даже тогда изобретательно избегают любых взаимодействий… С нашей точки зрения, люди проявляют удивительную ксенофобию. И в нашем перечне космических путешественников найдется не так уж много рас, в той же мере социологически отсталых, как и ваша.
Челнок повернул в другом направлении, и вновь великолепный тетраэдр заполнил весь экран. Теперь они оказались много ближе к нему. Можно было видеть многочисленные источники света внутри сфер и в длинных тонких транспортных коридорах, что их соединяли. Николь полюбовалась на представшую перед ней красоту и тяжело вздохнула. Разговор с Синим Доктором и Орлом расстроил ее. «Наверно, Ричард был прав, — подумала Николь, — увы, человечество нельзя изменить, если не стереть всю его память и не начать все заново и по-другому».
Под ложечкой Николь ныло, когда челнок приближался к «морской звезде». Она велела себе не беспокоиться о разных пустяках, но тем не менее мысли про внешность все лезли в голову. Николь поглядела в зеркало, прикоснулась к лицу, не скрывая более своей тревоги. «Я стара, — подумала она. — Дети решат, что я уродлива».
«Морская звезда» была отнюдь не столь велика, как Рама, оттого в ней и было так тесно. Орел объяснил ей, что подобное развитие событий было предусмотрено альтернативным планом, и Рама прибыл в Узел за несколько лет до первоначального срока. «Морская звезда», каким-то образом избежавшая перестройки, была отдана под временную гостиницу, приютившую обитателей Рамы, пока им не будет предоставлено другое место.
— Мы получили строгий приказ, — сказал Орел, — и твой приход должен пройти по возможности спокойно. Нельзя допустить, чтобы твой организм излишне перенапрягался. Большой Блок и его армия уже расчистили коридоры, ведущие от причала к твоей комнате.
— А ты не пойдешь со мной? — спросила Николь у Орла.
— Нет, — ответил он. — У меня есть работа в Узле.
— Я провожу тебя до обсервационной палубы, до входа в луч, отведенный людям, — проговорила Синий Доктор. — А там ты будешь предоставлена самой себе. К счастью, твое помещение не слишком далеко от входа в луч.
Николь и Синий Доктор высадились. Орел остался в челноке. Как только Николь и Синий Доктор дошли до воздушного люка, инопланетный птицечеловек жестом распрощался с ними. Когда через несколько минут они оказались в большой комнате по другую сторону воздушного шлюза первым их приветствовал громадный робот, известный здесь под именем Большой Блок.
— Здравствуйте, Николь де Жарден-Уэйкфилд. Мы рады вашему прибытию… Пожалуйста, оставьте свой скафандр на скамье справа.
Большой Блок немного не дотягивал до трех метров и шириной был метра два. Он состоял из прямоугольных блоков, похожих на игрушечные кубики, в точности напоминая робота, проводившего испытания, которым Николь и ее семья подверглись в Узле возле Сириуса годы и годы назад, еще до возвращения в Солнечную систему. Робот возвышался над Николь и октопауком.
— Хотя я не сомневаюсь, — проговорил Большой Блок механическим голосом,
— что с вами проблем не предвидится, хочу объяснить: все команды, которые даю я или один из небольших роботов, следует выполнять неукоснительно. Мы обязаны поддерживать порядок на этом корабле. Теперь следуйте за мной…
Качнувшись на шарнирах посреди тела. Большой Блок повернулся и покатил вперед на одной цилиндрической опоре.
— Эта большая комната называется обсервационной палубой, — продолжил робот. — Обычно она посещается более всех остальных наших общих комнат. Мы на время освободили ее, чтобы облегчить вам путь до жилых помещений.
Синий Доктор и Николь на минутку остановились перед одним из огромных окон, обращенных к Узлу. Вид был действительно потрясающим, но Николь не могла сфокусировать свое внимание на красоте и величии неземной архитектуры. Ей так не терпелось наконец увидеть свою семью и друзей.
Большой Блок остался на обсервационной палубе, а Николь и ее спутница вышли в большой коридор, окружавший космический аппарат. Синий Доктор объяснила Николь, как узнавать места, где останавливаются маленькие вагончики. Октопаучиха также проинформировала Николь, что люди располагаются в третьем луче, если считать оба направления от причала челнока. Октопауки занимают два луча, расположенные по часовой стрелке от причала.
— Четвертый и пятый лучи, — цветовыми полосами проговорила Синий Доктор, — сконструированы иначе. Там обитают другие расы, а также те октопауки и люди, которые помещены под стражу.
— Выходит, Галилея поместили во что-то вроде тюрьмы? — спросила Николь.
— Не совсем, — ответила Синий Доктор. — Просто в той части «морской звезды» постоянно находится куда больше маленьких кубико-роботов.
Наполовину объехав вокруг «морской звезды», они вместе вышли из вагончика. У входа в луч, отведенный людям. Синий Доктор провела датчиком вдоль тела Николь и прочитала цветовые выходные данные на экране. Увидев первые же показания, врач запросила подробную информацию, касаясь кнопок одним из щупалец.
— Что-то не так? — спросила Николь.
— За последний час у тебя участилось сердцебиение, — объявила Синий Доктор. — Я хотела проверить наполнение и частоту пульса.
— Я очень взволнована, — сказала Николь. — Такая реакция обычна в подобных случаях…
— Я знаю, — ответила Синий Доктор, — но Орел настаивал, чтобы я была очень осторожна. — Несколько секунд на голове октопаука не появлялось цветовых полос. Синий Доктор внимательно изучала экран. — Похоже, все в порядке, — произнесла она наконец, — но, если ты почувствуешь легкую боль в груди или одышку, сразу нажимай на кнопку вызова:
Николь на прощание обняла Синего Доктора.
— Большое спасибо, я очень благодарна тебе.
— Мне было приятно помочь. Надеюсь, что все будет в порядке. Твоя комната помечена номером 41… двадцатая дверь слева. Вагончик останавливается через каждые пять комнат.
Глубоко вздохнув, Николь огляделась. Небольшой вагончик ожидая ее. Она побрела к нему, волоча ноги по полу, и махала Синему Доктору. Через минуту-другую Николь оказалась перед обычной дверью, на которой был проставлен
N41.
Она постучала. Дверь немедленно отворилась, ее приветствовали пять улыбающихся лип.
— Добро пожаловать в Гранд-отель! — проговорил Макс, широко ухмыляясь и разведя руками. — Входи же, моя дорогая, обними арканзасского мужичка.
Вступив в комнату, Николь ощутила прикосновение к руке.
— Здравствуй, мама, — сказала Элли. — Николь повернулась и поглядела на свою младшую дочь. Виски ее уже поседели, но глаза оставались столь же чистыми и искрящимися, как и прежде.
— Здравствуй, Элли, — ответила Николь со слезами. Это были не последние слезы, которые она пролила за последующие несколько часов.
3
Комната оказалась квадратной, со стороной примерно в семь метров. Вдоль дальней стены располагались удобства: раковины, душ и туалет. Рядом с дверью устроили большой открытый гардероб, куда складывали всю их одежду и прочие пожитки. На ночь для сна на полу раскладывались матрасы, которые днем убирались на полки.
Первую ночь Николь спала между Элли и Никки; Макс, Эпонина и Мариус улеглись на противоположной стороне комнаты возле стола и шести стульев, составлявших всю мебель в этом жилом помещении. Николь была настолько утомлена, что уснула немедленно — еще до того как выключили свет и все закончили приготовления ко сну. Проспав без сновидений часов пять, Николь вдруг проснулась, на миг позабыв, где находится. Лежа во тьме и в молчании, Николь припомнила события предыдущего вечера. Тогда ее переполняли эмоции, поэтому она даже не имела времени разобраться в своей реакции на то, что видела и слышала. Вскоре после того как Николь вошла в комнату, Никки отправилась в соседнюю комнату. И все следующие два часа в комнате находилось одиннадцать человек, причем трое или четверо разговаривали одновременно. За эти два часа Николь успела поговорить с каждым, но было просто невозможно обсудить что-нибудь подробно.
Четверо молодых — Кеплер, Мариус, Никки и Мария — держались очень застенчиво. Мария, чьи обворожительные синие глаза так контрастировали с медной кожей и длинными черными волосами, вежливо поблагодарила Николь за спасение. Она также призналась, что не помнит ничего, что было с ней до того, как она проснулась. Во время короткой беседы с бабушкой Никки нервничала. Николь показалось, что в глазах внучки промелькнул даже страх; однако Элли позже заверила мать в том, что это скорее всего был трепет: о Николь ей успели порассказать столько, что Никки явно ждала встречи с ожившей легендой.
Оба молодых человека держались вежливо, но сдержанно. И только раз за весь вечер Николь заметила на себе пристальный взгляд Кеплера. Пришлось напомнить себе, что она была первой, действительно старой женщиной, которую видели юноши. «Молодым в особенности трудно, — подумала Николь, — иметь дело с одряхлевшей женщиной… подобный облик совершенно не отвечает их фантазиям о нежной половине рода человеческого».
Бенджи приветствовал Николь широким объятием. Обхватив сильными руками, он приподнял ее и радостно завопил:
— Ма-ма, ма-ма! — Бенджи казался вполне благополучным. Николь с удивлением обнаружила, что волосы на лбу его поредели… на взгляд сын был явно не молод. Она сказала себе, что удивляться не следует: ведь ему теперь около сорока.
Патрик и Элли приветствовали мать очень тепло. Элли выглядела усталой, но, с ее слов, все это вызвано тем, что день выдался трудным. Дочь объяснила Николь, что в Гранд-отеле занимается стимуляцией межвидового общения.
— Я делаю все, что могу, — проговорила она, — поскольку я разговариваю на языке октопауков… Надеюсь, когда к тебе вернутся силы, ты поможешь мне.
Патрик негромко сообщил Николь, что тревожится за Наи.
— Все эти трудности с Галилеем разрывают ее сердце, мама. Она вне себя: эти кирпичеголовые, как мы их зовем, забрали от нас Галилея без особых объяснений и, как бы сказать… без церемоний. Она сердится, потому что ей не позволяют проводить с ним более двух часов в день… Не сомневаюсь, она хочет попросить у тебя помощи.
Наи переменилась. Искры и мягкость оставили ее глаза; начиная с первых слов, она держалась необычно жестко.
— Мы здесь обитаем в самом худшем полицейском государстве, Николь, — проговорила Наи. — Здесь куда хуже, чем под Накамурой. После того как вы устроитесь, я многое расскажу вам.
Макс Паккетт и его восхитительная француженка-жена Эпонина постарели, как и все вокруг, но было ясно, что они любят друг друга и своего сына Мариуса и любовь придает им силы. Эпонина пожала плечами, когда Николь спросила, стесняют ли их подобные жилищные условия.
— Не очень, — ответила она. — Не забудь, девочкой я воспитывалась в детском приюте в Лиможе… К тому же, я так рада, что осталась жива и мы с Максом и Мариусом вместе. Мне уже столько лет, а ведь я даже не надеялась дожить до седых волос.
Макс остался прежним ругателем и весельчаком. Только волосы его теперь тоже поседели, и походка сделалась не столь упругой, но Николь видела по его глазам, что и он доволен жизнью.
— Тут в курительную ходит один парень, с которым у меня разговоры, — сказал Маке Николь, — между прочим, твой большой почитатель… Он каким-то образом избежал смерти, а вот жена его нет… Во всяком случае, — Макс снова ухмыльнулся, — рассчитываю вас познакомить при первой же возможности… он чуть помоложе тебя, но проблем, конечно, не будет…
Николь спросила Макса о причинах сложных взаимоотношений между людьми и октопауками.
— Дело в том, что, хотя война закончилась пятнадцать или шестнадцать лет назад, за прошедшие годы гнев людей не смягчился. Каждый человек кого-нибудь потерял: друга, родственника или соседа… Как они могут забыть, что мор этот вызвали октопауки?
— Защищаясь от людей, — заметила Николь.
— Но это мало кто понимает. Быть может, многие еще верят тому, что им вдалбливали при Накамуре, а не «официальной» истории войны, которую поведал нам твой друг Орел вскоре после того, как мы перебрались сюда… Правда состоит в том, что большая часть людей ненавидит и страшится октопауков. Лишь двадцать процентов выживших пытались хоть как-то общаться. Невзирая на отчаянные старания Элли, люди не хотят ничего знать об октопауках. Многие люди собраны в нашем луче… к несчастью, теснота еще больше усугубляет положение дел.
Николь повернулась на бок. Элли спала лицом к ней. Веки дочери подрагивали. «Ей снится сон, — подумала Николь, — надеюсь, не о Роберте…» Она вновь припомнила свою встречу с семьей и друзьями. «Полагаю, что Орел знает, зачем я еще нужна ему. Но даже если у него нет для меня конкретного поручения… я еще не стала беспомощным инвалидом и могу помочь».
— Ну, начнем знакомиться с Гранд-отелем, — сказал Макс Николь. — Каждый раз, когда я направляюсь в кафетерий, я напоминаю себе День Изобилия в Изумрудном городе… Эти странные создания, которые приходят с октопауками, быть может, и восхищают ум, но мне чертовски спокойней, когда их нет рядом.
— А нельзя ли подождать нашего времени, папа? — спросил Мариус. — Никки боится игуан. Они пялят на нас свои желтые глаза и так мерзко чавкают за едой.
— Сын, — ответил Макс, — вы с Никки можете дождаться наступления отведенного людям времени. Но Николь хочет завтракать со всеми обитателями «звезды». Для нее это принципиально важно… Мы с твоей матерью собираемся проводить ее, чтобы она не заблудилась на пути в кафетерий.
— Не надо заботиться обо мне, — проговорила Николь. — Я и Элли или Патрик…
— Ерунда, — перебил ее Макс. — Мы с Эпониной с удовольствием, присоединимся к тебе… К тому же Патрик отправился вместе с Наи на свидание с. Галилеем, Элли еще в комнате отдыха, а Бенджи читает с Кеплером и Марией.
— Макс, я благодарна тебе, — промолвила Николь. — Важно правильно поставить себя с самого начала… Орел и Синий Доктор не рассказывали мне о неприятностях…
— Ничего особенного объяснять не нужно, — ответил Макс. — А вчера вечером, когда ты уснула, я так и сказал мамзельке: дескать, не сомневаюсь в том, что ты будешь общаться со всеми. — И он расхохотался. — Не забудь, мы прекрасно знаем тебя.
К ним присоединилась Эпонина, и они вышли в коридор. Он был по большей части пуст. Слева к ним от середины «звезды» направлялась горстка людей, еще группа мужчин и женщин стояла у входа в луч.
Им пришлось подождать две-три минуты, прежде чем появился вагончик. Когда они подъехали к последней остановке. Макс нагнулся к Николь.
— Там, у входа в луч, стоят двое, — проговорил он, — не просто развлечения ради… Это активисты Совета… очень осведомленные и деловые.
Спускаясь из вагончика, Николь приняла предложенную Максом руку.
— Чего же они добиваются? — шепнула она, заметив, что пара направилась к ним.
— Пес их знает, — буркнул Макс. — Сами скажут.
— Добрый день, Макс… Привет, Эпонина, — проговорил тучный, едва переваливший за сорок мужчина. — Он поглядел на Николь и расплылся в широкой улыбке политикана. — Должно быть, вы и есть Николь Уэйкфилд, — он протянул руку. — Мы так много слыхали о вас… Здравствуйте… здравствуйте… я — Стивен Ковальский.
— А я — Рене Дюпон, — произнесла женщина, также протягивая руку Николь.
Обменявшись несколькими любезностями, мистер Ковальский спросил Макса, что они собираются делать.
— Мы с миссис Уэйкфилд едем перекусить, — непринужденно ответил Макс.
— Но ведь сейчас еще общее время, — человек, улыбнувшись, посмотрел на часы. — Почему бы вам не подождать еще сорок пять минут, тогда мы с Рене присоединимся к вам… Как членам Совета, нам бы очень хотелось переговорить с миссис Уэйкфилд о наших делах… Совет хотел бы заслушать ее в самое ближайшее время.
— Спасибо за предложение, Стивен, — сказал Макс. — Но мы голодны и хотим немедленно поесть.
Чело мистера Ковальского нахмурилось.
— На вашем месте, Макс, я бы этого не делал. После вчерашнего случая в плавательном бассейне повсюду такая напряженность. Совет единогласно проголосовал за бойкот всех коллективных мероприятий в ближайшие два дня… Эмили особенно подчеркнула, что Большой Блок забрал Гарланда на проверку и не принял никаких дисциплинарных мер против агрессора-октопаука; словом, уже четыре раза подряд кирпичеголовые решили не в нашу пользу.
— Не надо, Стивен, — возразил Макс, — я слыхал все подробности вчера за обедом… Гарланд задержался в бассейне на пятнадцать минут
послеокончания отведенного нам времени. И он первым вцепился в октопаука.
— Но тот преднамеренно, учинил провокацию, — вступила в разговор Рене Дюпон. — В бассейне было всего три октопаука… зачем одному из них понадобилось пересекать дорожку, по которой плыл Гарланд.
— К тому же, — отозвался Стивен, — как мы говорили вчера на заседании Совета, нас волнуют не оба участника этого конкретного инцидента. Мы намереваемся выступить с общим заявлением, чтобы кирпичеголовые и октопауки знали, что среди людей существует единое мнение. Совет проведет специальную сессию и уже сегодня вечером составит список наших претензий…
Макс начинал сердиться.
— Спасибо за информацию, Стивен, — сказал он отрывисто. — А теперь, если ты шагнешь в сторону, мы охотно отправимся есть.
— Вы делаете ошибку, — заявил мистер Ковальский. Кроме вас, в кафетерии людей не будет… и, уж конечно, мы сообщим о вашем поступке всем членам Совета.
— Валяй! — ответил Макс. часть «морской звезды».
— Что представляет собой Совет? — спросила Николь.
— Это группа, добровольно вызвавшаяся представлять интересы всех людей, — проговорил Макс. — Сперва от них были одни неприятности, но за последние несколько месяцев они сумели завоевать кое-какой авторитет… Они даже завлекли в свои ряды бедняжку Наи, посулив ей уладить вопрос с Галилеем.
В двадцати метрах справа от них остановился большой вагончик, из него вышла пара игуан. Два кубико-робота, державшиеся в сторонке, вышли в коридор, разделяя людей и странных животных со страшными зубами. Пока игуаны шествовали вдоль стены, Николь вспомнила нападение на Никки в День Изобилия.
— Почему они здесь, Макс? — поинтересовалась Николь. — Я полагала, что для этого они чересчур агрессивны…
— Большой Блок и Орел объясняли общему собранию людей целых два раза, что игуаны играют важную роль в производстве растения, поставляющего какой-то там баррикан, без которого общество октопауков рухнет… Мы не знаем, как там обстоит дело, но я помню, что для этого процесса огромное значение имеют свежие яйца игуан… Орел всегда подчеркивал, что в Гранд-отеле находится минимальное количество игуан.
Они оказались перед входом в кафетерий.
— А не случалось ли уже неприятностей с игуанами? — спросила Николь.
— Случалось, — ответил Макс. — Они могут быть опасными, как ты помнишь, но, если разобраться во всей этой чепухе, которой спекулирует Совет, нетрудно понять, что неспровоцированных нападений со стороны игуан почти не было… В основном в них повинны люди… Кстати, наш милый Галилей однажды вечером в кафетерии убил двоих в очередном припадке ярости.
Макс заметил, как взволновалась Николь.
— Не хотелось бы выносить сор из избы, — проговорил он, покачивая головой, — но вопрос о Галилее расколол наше маленькое семейство… Я обещал Эпонине, что не буду говорить с тобой об этом прежде Наи.
Небольшие кубико-роботы внешне напоминали Большого Блока. Дюжина их выдавала пищу, шесть или восемь стояли, окружив зал. Когда Николь и ее друзья вошли, весь зал занимали четыреста или пятьсот октопауков, включая двух огромных наполненных и восемьдесят москитоморфов, кишевших в уголке. Многие из них повернулись, чтобы поглядеть на Макса, Эпонину и Николь. Игуаны, сидевшие не так далеко от раздачи, перестали есть и с опаской уставились на людей.
Николь была удивлена изобилием предлагаемой еды. Она выбрала рыбу с картошкой, какой-то плод, к которому привыкла у октопауков, и мед с привкусом апельсина.
— Откуда же поступает вся эта свежая пища? — спросила она у Макса, когда они уселись за длинным пустым столом.